- Это хорошо, - похвалил дедушка, поглаживая на коленях красный шёлк.
Дедушка сидел неподвижно, прикрыв ноги белой шкуркой оленёнка. Трудно ему было уже вставать, часто слезились глаза - болезнь от слепящего весеннего солнца. Много лет прошло с той весны, когда помогал он отбирать у шаманов и кулаков оленей для колхозного стада. Не боялся дедушка острого ножа или воровского броска тынзяна - аркана в свинцовых сумерках. Дедушка Валякси тоже выполнял наказы Ильича. По всей щеке проходил шрам, его не скрыли ни собравшиеся в узелок глубокие морщины, ни белая, как ягель, борода.
Пастухи продолжали пить чай, макали хлеб в варку - сушёную рыбу с жиром и от удовольствия цокали языками. Они вспомнили, как Ундре принимали когда-то в октябрята. Мать обшила большую картонную звёздочку красным материалом. Ундре нацепил её на малицу, чтобы видней было. "Эта медаль не государственная, - заметили дяди, - она не железная". Ох как было обидно Ундре, взрослые, а хуже детей…
Ундре поправил повязку на шее, слез со стула и вытащил из-за зеркала Почётную грамоту. "За активное освоение газовых и нефтяных месторождений Ямала", - прочитал крупные позолоченные буквы.
- Аньки, - обратился он к матери, - а почему похвальную грамоту дали мне, а не дедушке с дядями?
- Если тебя уважили, - тепло улыбнулась мать, - и всем нам приятно. Одинаково рады. Зачем её делить?
"Так-то оно так, - подумал Ундре, - а всё же, если бы не помог тогда дедушка, кто знает, что случилось бы с Фёдором?" Он очень хорошо вспомнил свою беспомощность перед пастухами.
- Дедушка, - с мольбой обратился Ундре, - почему ты мне не веришь?
Задумался старый Валякси, продолжая разглаживать на коленях галстук.
- Однако, мало научиться разводить костёр только под своим котлом, - прервал весёлую болтовню дядей дедушка. - Фёдору совсем плохо. Ундре большой разговор ведёт, только язык с умом у него сегодня в разные стороны разъехались.
Притихли враз дяди, отодвинулись от низкого стола, подвернули под себя ноги. Запрыгало сердце от радости у Ундре: если дедушка согласен, то дядей уговаривать не придётся. Откинул Ундре полог чума.
- Смотрите, - крикнул он, - вон большой огонь!
Застёгивая на ходу широкие чёрные ремни с медными украшениями и клыками зверей, оленеводы выбежали на улицу. Пламя сполохами металось по небу, но как будто тынзяном было привязано к вышке.
- Крепко огонь Федька в руках держит.
- Газ, газ называется.
- Много, оказывается, тепла внутри земли.
- Где там прячется?
- Распорол Федька брюхо Хонану - болотному чёрту, - убеждённо заключил Валякси. - Какой сильный человек геолог!
- Федьку, однако, тундра приняла к себе, - по-своему стал объяснять дедушка. - Доктор Мишка ищет человека в тундре, кровь у которого родней геологу придётся. Всех пастухов надо послать к нему. Доктор Мишка говорит: Федьке совсем плохо, может, один час осталось жить, может, меньше. Ундре правду говорит…
И вот уже только по снежному облачку угадываются нарты, одни помчались прямо к избушке, а свою нарту Валякси направил в соседнее стадо. На хорее у него трепетал красный галстук…
Ундре один остался сторожить оленей. Зверь напуган в тундре, если учует человека, никогда не приблизится к стаду. Волк жадный, но его можно выследить. Страшней для оленей весной толстопятая росомаха. Она хитрая, целыми днями скрывается на деревьях. Прыгнет на оленя, горло порвёт и опять выжидает на дереве, а следов нет. Ундре один кружит вокруг стада, охраняет оленей. Его не пугает тундра, но тревожно на душе. Найдётся ли нужная кровь для Фёдора? Ундре бы отдал свою, да у него не берут - маленький ещё.
Позёмка улеглась. Подморозило, наст блестит, как лёд. Коротки и прозрачны апрельские ночи. Только-только вылупились первые звёзды, спокойно моргают короткими ресницами. Зазвенел колокольчик - это возвращается пастух сменить его, и Ундре, не дожидаясь, сорвался с места - теперь и оленей легко держит подмёрзший наст, в ушах поёт ветер, из глаз брызжут слёзы. Олени не бегут, а летят над тундрой…
Много собралось людей около избушки, и геологи здесь. Пастухи задрали головы и смотрят, как вертолёт дробно ввинчивается в тёмное небо. Опоздал!.. Старший дядя стоял в рубахе с оголённой рукой. Он торжественно потряс ею перед Ундре:
- Самую крупную кровь у меня нашли, - он всем, наверное, это объяснил. - Самая родная Федьке пришлась…
- Не крупную, а одногруппную, - поправил Ундре хвастливого дядю.
- Всё равно моя главной оказалась, геологу помогла…
Ундре захотел узнать, что же случилось на вышке с Фёдором, но дяди были заняты вертолётом. "Вышка, она, однако, железная, чугункой может сильно стукнуть", - отмахнулись они от племянника.
Ундре отчего-то стало обидно.
Ему стало ещё обидней, когда он узнал, что дяди, как эстафетную палочку, забросили его галстук в вертолёт, будто на соревнованиях в праздник оленеводов.
- Как же я вернусь в школу без галстука? - испугался Ундре.
- Пусть едет, - успокоил старший дядя, - опять в посёлке с ним ходить будут, кровь просить, может, Федьке ещё помочь надо…
Но тут вертолёт завис над избушкой, и все увидели летящий красный галстук с подвязанным на конце грузиком. Он упал прямо к ногам Ундре. Это был галстук с привязанным к нему листочком бумаги. Кто-то за Фёдора размашисто написал: "Спасибо тебе, пионер Дзень!"
- Фёдор знает, что я ему тоже немножко помог! - и счастливый Ундре долго махал галстуком, пока вертолёт не превратился в маленькую стрекозу.
"А МЫ ЗА СПРАВЕДЛИВОСТЬ!"
- Аркашка?! - От радости Ундре чуть не упал со стула.
От сельповского магазина по единственной улице Кушевата в овчинном полушубке важно вышагивал Аркашка. Он шёл медленно, будто знал, что за ним подглядывают завистливые глаза, и откусывал от булки корочку за корочкой. Булка больше походила не на хлеб, а на старую редкозубую пилу. Нет, никакой мороз Аркашку удержать не может, даже уши у шапки торчат вверх. В тундре ни взрослые, ни дети со злым Иськи-холодом не играют. Если дедушка собирается в дорогу, он проверит, чтобы меховые носки-чижи и кисы были сухие, чтобы в кармане и ещё где-нибудь в тайном месте припрятаны были спички, чтобы перед дорогой не бегал и не был потным.
У Аркашки шапка на голове торчком, и мороз то за одно ухо ужалит, то за другое, то враз за оба. Аркашка захлопал себя по ушам рукавицами-шубёнками, выронил булку, подхватил со снегом и, не вытерпев, побежал от злого Иськи домой.
- Ты над чем так громко смеёшься? - спрашивает мать.
- Как Аркашка из магазина идёт, - отвечает Ундре. - Смешной он какой-то, аньки. Почему он смешной?
- Потому что глупый.
- Глупые не смешные, а глупые. - Ундре подыскивает нужные слова. - Он такой, потому что всё хочет делать, как Фёдор, но сам ещё не взрослый.
- Если бы на геолога походил, тебя бы с ним в учительскую не приводили, - вздыхает мать.
- У нас же нечаянно так получается, - возражает сын. - Мы хотим перевоспитать Сем Ваня и бабку Пелагею.
Да, Аркашка в последнее время крепко взялся за своих стариков. Осенью Сем Вань хотел тёмной ночью побраконьерничать на Оби. Осетров ему захотелось и нельмы, хотя в это время такую рыбу ловить запрещается. Аркашка деду политинформацию прочитал. Сем Вань поддакивал, а сам помаленьку продолжал собираться. Раз политинформация не подействовала, Аркашка незаметно отогнул и снял с сети свинцовые грузила. Плавная сеть должна по дну идти, а без груза как она утонет? Вернулся с рыбалки Сем Вань злым, хотел за ноги стащить с кровати Аркашку, сдёрнул одеяло, а там вместо внука - подушка, завёрнутая в фуфайку, и кот, жмурясь, заботливо лизал лапу. Аркашка преспокойно спал у Ундре.
Утром Аркашка пришёл домой как ни в чём не бывало, заявил, что в сельсовет двух браконьеров привели этой ночью. Сем Вань с облегчением вздохнул - пронесло, может, и к лучшему, что не поехал. Но Аркашкино терпение кончилось.
…После того случая, когда больного Фёдора привезли в Кушеват, Аркашка даже не дал опомниться Ундре, схватил его за рукав и потащил к больнице.
- Опять ты здесь, - попыталась закрыть от Аркашки дверь няня. - Ишь исходился весь. Сказала - не пущу, и нечего здесь шататься.
Но Аркашка подставил снизу ногу, и няне не удалось накинуть тяжёлый ржавый крючок. Он был, наверное, тяжелее самой дощатой двери, от старости потрескавшейся и изогнутой.
- Вот сейчас этим повоспитываю тебя по клин-башке, - рассердилась няня и угрожающе замахнулась длинным крюком.
- Попробуйте, - огрызнулся Аркашка. - Видите, кто перед вами? - подтолкнул он вперёд Ундре. - Это он…
- Кто он? - высунулась из-за двери няня.
- Ха, - снисходительно усмехнулся Аркашка. - Она не знает. Это же Ундре спас Фёдора. Про него в газете написали, а она не знает…
Аркашка уже втолкнул Ундре в сени и сам наполовину протиснулся в дверь.
- То-то уж разговоров не слышу в Кушевате, - попыталась оправдаться няня. - Умник сыскался, ещё и поучает, - ворчала она, но отступала, с любопытством рассматривая Ундре.
- Газету, может, в Москве сейчас читают, - наступал Аркашка. - Может, Ундре медаль дадут.
Аркашка до того сбил с толку няню, что она окончательно отступилась, и, пока ходила в палату, Ундре с Аркашкой уже стояли в халатах.
- Спит, - объявила шёпотом няня.
- А мы только глянем, - тоже почему-то шёпотом сказал Аркашка…
Кровать стояла около окна. Фёдор был забинтован от шеи до самого пояса.
- Здорово шлёпнуло его, - шепнул Аркашка.
- Ага.
- Много ты ему крови перелил?
- Не я, а дядя…
- Как это не ты, когда в газете писали, что ты?
- Перепутали, у маленьких кровь не берут.
Веки дрогнули, и на бледном лице в уголках губ обозначились ямочки - геолог, наверное, не спал, а просто лежал с закрытыми глазами. Фёдор слегка повернул голову, глазами показал подойти поближе…
- В общем, так, - поспешил Аркашка. - Вам шевелиться нельзя в связи с героической раной, поэтому мы с Ундре будем говорить всю обстановку.
Глаза геолога потеплели, он кивнул.
- Каждый день передают: Р-78 дала первый фонтан ямальского газа в нашем районе, - информировал Аркашка. - Вчера в районной газете хвалили Уразова, что он первое место занял по скоростному бурению. А мы с Ундре так думаем…
Ундре так не думал, он вообще никак не думал, он только восхищался, откуда столько знает Аркашка, как у него хватает терпения читать газету.
- …Мы с Ундре так думаем, пусть Уразов бурит, как крот, а газ-то ты первый нашёл. - Аркашка забыл про официальный визит и снова стал обращаться к Фёдору, как и раньше. - Он, может быть, всю жизнь пробурит, а газ не найдёт.
Фёдор отрицательно покачал головой и вдруг зашевелил потрескавшимися губами:
- Так нельзя думать… Все, все, и Уразов, очень рады за наших ребят.
Аркашка задумался.
- Ну, всё равно он героический поступок не совершил, этот Уразов… А я сразу подумал и хотел предложить в классе, если ты умрёшь, то наш отряд будет носить твоё имя…
- Дедушка Валякси говорит, - вставил Ундре, - от оленя красивые рога остаются, хорошего человека поминает племя.
В глазах геолога заплясали искорки.
- Вы что, хоронить меня пришли? - беззвучно рассмеялся он. - А я ведь не герой, таких героев надо наказывать…
- Как не герой? - ахнули от неожиданности Ундре с Аркашкой. - Как наказывать?
- За нарушение правил - техникой безопасности называются, - объяснил Фёдор и посмотрел на ребят. - Вот, к примеру, - обратился он к Аркашке, - жаловались на тебя, что ты в классе стреляешь из резинки гвоздиками. Тоже правила нарушаешь, сам знаешь, но ведь думаешь - ничего не случилось. А если в глаз?..
Вот и здесь также. Дежурный буровик не проследил, чтоб не было никого на задвижках. Думали, как бурили, так и дальше будет… Оказывается, подошли к газовому пласту. Потом всё произошло неожиданно, растерялись… В последний момент бросился я перекрывать задвижки фонтанной арматуры… Не пострадал бы я - пострадали б другие… Но виноваты мы все, нельзя было допустить аварии, - с трудом проговорил Фёдор.
Ундре с Аркашкой спохватились, что наговорили лишнего, разволновали Фёдора.
- Мы пойдём, - вскочил первым со стула Аркашка. - Сейчас главное вам - спокойствие, - перешёл снова на официальный тон. - Сейчас главное - аппетит. Это кажется, что не хочешь есть, а организм всё равно надо кормить… Мы с Ундре брусники принесли и варенья из черёмухи. Мне его бабка всегда даёт, когда с животом не ладится…
Фёдор устало прикрыл веки, ничего не ответил. Бледное лицо его снова стало безразличным и чужим. Ундре с Аркашкой на цыпочках поспешили в прихожую.
- "Умрёшь"… - передразнил Ундре друга, когда они одевались в тёмном коридоре.
- Да я что, - оправдывался Аркашка, - я потому сказал, что если что случилось бы, то мы его не забыли бы… А сам… "Красивые рога, племя поминает, дедушка говорит…" - в ответ передразнил Аркашка.
Няня сердито посмотрела на друзей.
- А ну, спасатели, - пригрозила она, - выметайтесь живо. Эх вы, Роговы… - сказала она, обращаясь к Аркашке. - Человек на волоске от смерти, а тут молоко за деньги приносят… Тьфу!
- Кто?.. Зачем? - сжался в комочек Аркашка. Он всё понял и такой был беспомощный и жалкий, что Ундре отвернулся от него.
- Кто, зачем… Ишь какие чистенькие да добренькие, - няня вытолкала Аркашку за шиворот. Старый крючок тяжело плюхнулся в разношенную петлю.
Этого уж Аркашка своим старикам простить не мог. Вечером прибежал за Ундре.
* * *
- Какой суд? - не понял Ундре.
- Какой, какой… самый настоящий, - Аркашка вытащил из брезентовой куртки бумажный рулончик. - Тут у меня всё написано. Помнишь, как браконьеров судили, я тогда в клубе целый день просидел - всё запомнил, как и что… В общем, ты будешь главный свидетель. Когда понадобится и я обращусь к тебе, ты сразу отвечай: слушаюсь, товарищ судья…
- А если они нас не будут слушать? - Ундре представить не мог, как это можно спорить со стариками. - Аркашка, - заупирался он, - не надо, они ещё и дедушке Валякси пожалуются.
Аркашка сплюнул под ноги и остановился. Он отчуждённо засвистел и сузил глаза:
- Значит, тебе всё равно… Пусть надо мной смеются… Так, что ли?
- Да нет же, Аркашка, - попытался объяснить Ундре. - За жадность, конечно, людей наказывать надо… Но старших мы должны слушаться.
- А если старшие неправильно поступают? - замахал руками Аркашка. - Что тогда? Если мы не будем бороться за справедливость?
На это Ундре ничего не мог ответить.
- Да ты не бойся, - подбодрил Аркашка. - У меня всё тут написано, где что сказать. Ты только вовремя вскакивай и говори: "Слушаюсь, товарищ судья". Знаешь, как это слово на них подействует.
…Бабушка Пелагея и Сем Вань мирно пили чай. Пили они всегда с наслаждением и долго. Сегодня был сытный чай, пили они его с солёной рыбой, прикусывая луком, который крупными кольцами лежал на тарелке. На никелированных боках самовара отражались и искажались их лица. У бабки Пелагеи оно было вытянуто, лоб заострён, а нос выпирал грушей. У Сем Ваня наоборот - лоб сросся с бровями, а рот, как у лягушки, забегал за уши, один ус разметался с лошадиный хвост, а другой чуть-чуть виден был под носом. Не обращая внимания на отражения, они отпыхивались, вытирали пот полотенцами и снова пили.
Аркашка спрятал Ундре на кухне за занавеской. Для себя вытащил тумбочку и стул, развернул рулон. Старики не замечали Аркашки, они привыкли к его возне. Вот всё и приготовлено. Тихо, как в клубе, только слышно потикивание настенных часов с кукушкой да почмокивание. Блюдца старики осторожно держали на пальцах за самое донышко…
- Встать, суд идёт! - дико взревел Аркашка. Он даже испугался самого себя. Тик-так, тик-так - то ли стучат настенные часы, то ли бьётся в груди сердце.
Сем Вань икнул, поражённый, уставился почему-то на бабку: мол, кто это такой? Бабка Пелагея не знала, кто такой, поставила блюдце, растерянно стала поправлять кокошник. Теперь они оба не знали, кто перед ними. За тумбочкой в образе Аркашки стоял неприступный человек. Чёрный костюм, взрослый галстук и запонки на рубашке принадлежали Фёдору, а вот тонкая шея, голова клином - Аркашке. Его как будто засунули в костюм - настолько было всё велико и мешковато.
- Господи, да он что, спятил? - схватилась за сердце бабка Пелагея.
Сем Вань всё ещё сидел с полуоткрытым ртом.
- Суд идёт над гражданами Роговыми за их жадность, - уже более уверенно объявил Аркашка.
- Ах ты, таракан чахоточный, заноза ехидная, - завозмущалась бабка Пелагея и пошла в наступление: - Уж я тебе сейчас такой суд устрою, уж так вытяну…
- Записывается первое оскорбление, - невозмутимо сделал пометку на бумаге Аркашка. Однако когда бабушкина рука потянулась к его уху, он неожиданно из-под листа бумаги выхватил ракетницу, которую, видно, тоже взял у геолога. - Ни с места!
- Ой, беда, беда! - скороговоркой взвизгнула бабка и, путаясь в сарафане, отпрянула к Сем Ваню. - Убьёт, застрелит, - вскрикивала она, заткнув уши ладонями. - Убери хоть нагану свою! Так и целится в лоб.
- Вопрос направлен к обвиняемым, - между тем продолжал Аркашка. - Главный свидетель…
- Слушаюсь, товарищ судья, - стеснительно вышел из-за занавески Ундре. Он робел перед взрослыми, он не мог вот так превратиться в кого угодно, как Аркашка. Но ведь приказание друга…
- Это что за блин? - с интересом уставились на Ундре старики. Ундре не блин, у него просто лицо круглое, как у всех хантыйских детей.
- Записывается второе оскорбление с последним предупреждением, - отметил неприступный Аркашка. - Главный свидетель, что вы выяснили про молоко в Кушевате?
- Я выяснил, что все молоко продают по 30 копеек литр, а Роговы продают геологам за 60 копеек.
- Что скажете в оправдание? - сурово обратился к старикам Аркашка.
- А то скажу, что с жиру ты бесишься, Клин-Башка, - не вытерпел Сем Вань. - Распустили вас отцы, своего-то гнезда не имея. Кто из дому, а кто в дом… Молочко-то труда стоит. Грибки вот с ножками, да сами в избу не приходят.
- О чём говорить… Да наше молочко и по вкусу не ровня другим, - поддакнула бабка Пелагея. - Вот ему и цена справедливая. И чего с ним цацкаться, - обратилась она к старику, - опояшь ремнём - вот и весь спрос. Судильщик нашёлся… от горшка два вершка.
- А вот и будем судить, - Аркашка поправил съехавший с плеч пиджак. - Все в Кушевате на вас пальцем тычут. Даже… даже Фёдору в больницу за деньги молоко приносите… - Аркашка зло всхлипнул. - А мне… а мне в школе хоть не показывайся, как будто я так делаю…
Старики насупились, только слышно было всхлипывание "судьи".
- Это уж ты хватила, - вдруг огрызнулся Сем Вань на бабку.
- А ты? Да ты домой не придёшь, пока с чужого двора полено не стащишь, - взъерошилась и бабка Пелагея.
И старики так рассорились, что стали наскакивать друг на друга через стол. А никелированные бока пузатого самовара строили им страшные рожи.