Как бы там ни было, убили обычного прохожего. Не ахти какое дело, правда? Однако расследование показалось мне интересным. У меня имелась пара подозреваемых. Один из них - парень, чьи родители являлись владельцами одного из тех самых ресторанов. Я обратился к архивам и выяснил, что его арестовывали восемь - целых восемь! - раз, но ни разу не выдвинули официальных обвинений. Ни разу! Восемь арестов, но никаких официальных обвинений. Несколько раз он оказывался на свободе даже раньше, чем прокурор успевал проанализировать возможные обвинения, - то есть, другими словами, полицейские отпускали его собственным решением, что показалось мне весьма необычным.
Как выяснилось позднее, к расследуемому мной убийству парень никакого отношения не имел, но я сохранил у себя копию его досье и затем на протяжении нескольких недель время от времени изучал информацию. Как парню удавалось добиваться от полиции столь благосклонного отношения к себе? Ведь в некоторых случаях полицейские даже не сообщали о задержании прокурору штата, а просто открывали камеру и отправляли подозреваемого на все четыре стороны!
Мне, естественно, пришло в голову, что парень - чей-то протеже. Кто-то неведомый лезет из кожи вон, чтобы избавить его от серьезных неприятностей.
Инциденты, фигурирующие в досье парня, происходили в общей сложности на протяжении нескольких лет, и когда я проанализировал, кто занимался расследованием происшествий с его участием и кто занимал руководящие должности в полиции в том районе, один персонаж привлек мое внимание - так сильно, как манит к себе измученного путника стакан ледяной воды в знойной пустыне.
Персонажем этим оказался Пол Визневски, которого с тех пор уже повысили в звании до лейтенанта и перевели в мой район.
Я предположил, что Виз, видимо за вознаграждение, помогает задержанным уйти от ответственности. "Сунь несколько купюр мне в карман - и я сделаю так, что тебя отпустят". Что-то в этом роде.
Провернуть такое дельце, в общем-то, проще простого. Прокуроры зависят - в первую очередь и главным образом - от полицейских, которые являются двигателями, приводящими в движение всю систему уголовного преследования. Если полицейские говорят, что парень не виноват, или заявление пострадавшего вызывает сомнения, или нет достаточных улик, то прокуроры в редких случаях будут настаивать на продолжении расследования. Зачем им это нужно? Они же за преступниками по улицам не гоняются. Если полицейский заявляет, что то или иное дело вполне можно закрыть, прокурор обычно соглашается, тем более что у любого прокурора на шее всегда полно других уголовных дел, по которым нужно сформулировать и выдвинуть обвинение.
В общем, мне показалось, что происходит нечто подобное. Я заметил это полтора года назад. Именно так и началось мое тайное расследование - с одного-единственного подозрительного досье. Я не имел ни малейшего представления, как далеко все зашло и сколько людей вовлечено в систему. Единственное, что я знал, - мне необходимо с этим разобраться.
Я пошел к Гоулди и сообщил, что мы должны начать соответствующее расследование. Гоулди, конечно же, ответил "да". Мы оба осознавали, что вопрос - очень деликатный. Деликатнее не придумаешь. А еще Гоулди произнес фразу, которую я впоследствии никогда не забывал.
"Если ты хочешь сделать это, - сказал он, - то, черт побери, лучше, чтобы ты оказался прав".
"Не торопись, - добавил он. - Прежде чем открывать уголовное дело, убедись, что есть повод".
Именно этим я и занимался много месяцев подряд в свободное от работы время. Да, на протяжении полутора лет в промежутках между выяснением, кто зарезал женщину, застрелил мужчину или задушил младенца, я - вместо того чтобы читать классику, или лепить из глины горшки, или изучать иностранный язык - снова и снова пытаюсь выяснить, не берут ли взятки сотрудники полицейского управления Чикаго. Не раздают ли они "индульгенции", позволяющие преступникам избежать тюрьмы, в обмен на "карманные" деньги, о которых никогда не сообщают в Налоговое управление США.
Иными словами, я проводил расследование относительно лейтенанта Визневски, находясь прямо у него под носом и работая под его руководством в качестве детектива, расследующего убийства.
Я полагал, что действовал незаметно. Мне казалось, что он никогда не узнает о моем расследовании и моих подозрениях в отношении него. Я не рылся у него в письменном столе, не приставлял ухо к окну его кабинета и не взламывал его электронную почту. Я действовал очень скрытно и аккуратно. Заглядывал в старые файлы, читал досье и присматривался к людям, которым удалось избежать серьезных обвинений в рамках уголовных дел, которыми занимался или которые курировал Виз. Я вел себя очень осторожно и поэтому был уверен, что он даже не догадывается о том, чем я занимаюсь.
По-видимому, я ошибался.
Получается, лейтенант Визневски знал, что я провожу относительно него расследование.
Я вскрыл конверт из желтоватой бумаги. Я предполагал, что может Гоулди положить в конверт, чтобы придать ему определенный вес. Все выглядело правдоподобно: всем, кто видел меня на платформе метро, наверное, казалось, что в конверте лежат фотографии.
Я заглянул в конверт - как и ожидалось, я увидел внутри три или четыре чистых листа бумаги. На верхнем листе Гоулди написал записку. Подписи под сообщением не было, но я узнал бы почерк Гоулди в любом состоянии.
"Позвони, когда появится возможность, - говорилось в записке. - И будь очень осторожен".
42
Внезапно я проснулся и резко сел на кровати. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сориентироваться и отделить реальное от нереального. Мой сон развеялся - а вместе с ним исчезли и образы Кейт, Эми Лентини, пот, стоны, смех, пули, кровь и жуткие крики.
До меня донеслись звуки из телевизора, который я, видимо, включил вчера вечером, прежде чем заснуть: репортеры наперебой сообщали "последние экстренные новости".
В мою входную дверь кто-то стучал, и звуки ударов синхронизировались с биением моего сердца.
Я посмотрел на часы, стоящие на прикроватном столике. Они показывали четыре часа утра.
Я схватил пистолет, потер глаза и заглянул в смартфон. Оказывается, я пропустил два звонка от Гоулди. А еще он прислал мне две эсэмэски: "Позвони мне".
Еще одно текстовое сообщение пришло в тот момент, когда я читал предыдущие.
Оно тоже было от Гоулди.
"Открой свою чертову дверь", - писал он.
Я слез с кровати, обратив внимание, что на мне все еще та одежда, в которой я пришел домой вчера вечером. На экране телевизора женщина-репортер рассказывала об убитом полицейском.
- Представители власти полагают, что убийство стало наказанием за какие-то действия, - произнесла она на одном дыхании.
С пистолетом в руке я спустился на первый этаж, посмотрел в глазок и увидел лейтенанта Майка Голдбергера, который стоял на крыльце, освещаемый свисающим с крыши тусклым фонарем, и пританцовывал, пытаясь согреться.
Открыв дверь, я ощутил на себе порыв ледяного воздуха с улицы и схватил куртку.
- Я видел новости, - сказал я.
- Все очень плохо, - нахмурился Гоулди.
Я запер за собой входную дверь и пошел следом за ним к его автомобилю. Мчась на бешеной скорости, Гоулди раз двадцать нарушил правила дорожного движения - к счастью, предрассветные улицы были почти пусты.
Я потер глаза. Каких-то пять минут назад я еще крепко спал, а теперь прямо среди ночи мчался к месту преступления.
- Так ты вчера выяснил, кто за тобой следил? - спросил он.
- Да, - отозвался я. - Это был Визневски.
- Вот черт! Я этого опасался. Ты уверен?
- Еще как! Он стоял на противоположной платформе и тайком поглядывал на меня. И действовал он, надо сказать, толково. Приехал на электричке, едущей в сторону юга, но не стал торопиться идти к выходу. Рассчитал по времени все настолько точно, что оказался на платформе ровно тогда, когда я должен был встречаться с твоим парнем в пальто верблюжьего цвета.
- Значит, он знает, - предположил Гоулди. - Он знает, что ты проводишь расследование относительно него.
- Или же подозревает.
- Нехорошо.
Гоулди покосился на меня. Он убрал ногу с педали газа и свернул к парку Джексона примерно в миле на запад от реки и железнодорожного вокзала "Юнион-стейшн". Впереди уже виднелись большие автофургоны средств массовой информации: "Эн-Би-Си-5" с радужным логотипом, а также местных отделений "Фокс", "Эй-Би-Си" и "Си-Би-Эс". Репортеры, расположившись со своим оборудованием возле места преступления, что-то поспешно говорили в микрофоны.
Я вышел из автомобиля. Воздух снаружи был холоднее, чем ведьмин сосок в латунном лифчике. Пальцы на ногах занемели.
Я вытащил из кармана свой значок полицейского, значок Гоулди уже висел у него на шее. Мы нырнули под ленту ограждения, установленную полицией, и подошли на расстояние футов десяти от места преступления. Там стоял золотистый автомобиль-седан, припаркованный у бордюра возле парка Джексона. Дверь со стороны пассажирского сиденья была распахнута, и мы заглянули внутрь.
Ветровое стекло и приборная панель были забрызганы кровью.
Водитель - афроамериканец - сидел с пристегнутым ремнем безопасности, но при этом наклонился вправо настолько, насколько позволял ремень безопасности, и чем-то напоминал вариант Пизанской башни в виде человеческого тела. Из выходного пулевого отверстия на правом виске вытекло много крови, которая покрыла сиденье и коврик толстым, темным и уже застывающим слоем.
Правая сторона его пальто верблюжьего цвета тоже была залита кровью.
Мистер Верблюжье Пальто встретился со мной вчера вечером на платформе метро, и еще до восхода солнца пуля прошибла ему голову.
Я почувствовал, как по телу побежали холодные мурашки.
43
Мы с Гоулди стояли там в течение некоторого времени, выдыхая облачка пара и глядя на сидящего в автомобиле мертвого мистера Верблюжье Пальто, пока специалисты по сбору улик занимались своей работой. Репортеры что-то говорили в камеру. Несколько любопытных прохожих, почему-то оказавшихся на улице в предрассветный час, остановились поглазеть.
- Его звали Джо Вашингтон, - произнес Гоулди. - Сержант. Он был хорошим человеком. Одним из лучших моих подчиненных. - Гоулди покачал головой и прокашлялся, а затем показал жестом в сторону автомобиля. - Они обнаружили, что стекло со стороны водителя было опущено. Джо, должно быть, с кем-то разговаривал через открытое окошко машины.
- С тем, кому доверял, - добавил я. - А иначе он не стал бы опускать стекло.
- Правильно. Но когда он опустил стекло, другой парень, вместо того чтобы побеседовать с ним по-приятельски или рассказать что-нибудь интересное, нажал на спусковой крючок и пустил ему пулю прямо в левый висок. Когда мы его обнаружили, через правую часть черепа уже вытекло много крови. Но он, я думаю, умер мгновенно.
- Когда его застрелили? - спросил я, хотя, собственно, ответ был мне известен. В холодную погоду почти невозможно использовать традиционные признаки при оценке времени, прошедшего с момента смерти, - синюшность, трупное окоченение. Быть застреленным в такую вот холодную ночь - все равно что быть убитым внутри холодильника.
- Самое точное, что может предположить судебно-медицинский эксперт, - в десять часов. Но кто, черт побери, знает наверняка?
Я глубоко вздохнул.
- Получается, его застрелили через четыре часа после того, как он встретился со мной, - отметил я.
Гоулди придвинулся ко мне поближе и заговорил шепотом.
- Ты уверен в том, что пытаешься доказать своим расследованием? - спросил он. - Ты уверен, что Визневски занимается "крышеванием", пользуясь тем, что служит в полицейском управлении Чикаго?
- Еще как уверен. У меня есть список людей, у которых, похоже, есть своего рода неприкосновенность по части уголовного преследования. Эти люди попадали в полицию - и их тут же отпускали. Тут явно имеет место "крышевание", Гоулди. Я уверен. Среди полицейских точно есть такие, которые отпускают задержанных, не имея достаточных оснований.
- Но ты не можешь доказать, что Визневски занимался подобными делишками.
- Пока еще не могу. Но я уже близок к разгадке.
- Ну хорошо, тогда вопрос номер два, - сказал он. - Ты уверен, что человеком, который видел вас двоих вчера вечером на платформе, был именно Визневски?
- Уверен на сто процентов.
Гоулди кивнул и встряхнулся, пытаясь согреться.
- Но и это доказать ты не можешь.
Именно так. Гоулди был прав. Доказательств я не имел.
- Он находился на противоположной платформе, - попытался оправдаться я. - И держался скрытно. В метро должна висеть камера видеонаблюдения, но он наверняка постарался сделать так, чтобы его лицо не попало под ее прицел.
- Да, - согласился Гоулди. - Да, черт побери! Черт, черт, черт! Черт возьми!
Ну чем тебе не резюме состояния дел?
Я попытался собраться с мыслями, но задачка оказалась не из простых.
- Куда Верблюжье Пальто… я хотел сказать, Джо Вашингтон… Куда он направился после встречи со мной в метро? - спросил я.
Гоулди покачал головой:
- Не имею ни малейшего понятия. Мы начинаем в квадратике номер один. Я не знаю, что он делал и куда отправился. Не знаю, с кем он разговаривал. Применительно ко вчерашнему вечеру не могу "привязать" к нему ни одного человека.
Ситуация выглядела не совсем так, и мы оба это знали.
- Применительно ко вчерашнему вечеру ты можешь "привязать" к нему меня, - уточнил я. - И в метро я не пытался держаться скрытно. Скорее наоборот. Я хотел быть заметным. И на той видеозаписи буду очень хорошо виден. На ней будет отчетливо заметно, что я стою рядом с тем самым парнем, которого несколько часов спустя обнаружат мертвым.
Гоулди тяжело вздохнул:
- Очень плохо.
- Скажи мне что-нибудь такое, что для меня самого не так очевидно.
- Может, пришло время обнародовать дело Визневски, - предложил Гоулди. - Давай объявим, что отдел внутренних дел проводил расследование относительно Виза и теперь мы полагаем, что он убил того парня, потому что думал, что он твой осведомитель.
- Нет. - Я отрицательно покачал головой. - Ни в коем случае. Если я решусь сейчас обнародовать имеющиеся факты, то все, что я делал в последние полтора года, развеется, словно дым. Я не хочу останавливаться. Я собираюсь действительно разоблачить Виза и всех, кто помогает ему "крышевать" преступников. И раз уж я этим занимаюсь, то я должен разоблачить Виза и относительно этого убийства тоже.
У Гоулди сделалось такое лицо, будто он только что глотнул уксуса. Он бросил на меня быстрый взгляд.
- Ты сам видишь, в чем тут проблема, - продолжал наседать он. - Ты запечатлен на записи, сделанной вчера вечером камерой видеонаблюдения в метро. Ты стоишь рядом с Джо за несколько часов до того, как кто-то загонит в его мозг кусок свинца. И, как я догадываюсь, у тебя нет никакого алиби относительно того, что ты делал вчера вечером, когда вышел из метро.
- Мое алиби относительно вчерашнего вечера - это я сам, - поморщился я. - После встречи я сразу же направился домой.
- Получается, если ты не объяснишь, что тайно работаешь на отдел внутренних дел, то у тебя нет ответа на вопрос, с какой целью вы с Джо встречались вчера вечером. Ты становишься подозреваемым номер один.
- Мне наплевать. - Я засунул руки в карманы. - Пошло оно все к черту. Рискну.
Гоулди пощипал себя за переносицу с таким видом, будто у него начиналась сильная головная боль.
- Ну почему сыплется так много дерьма? - мрачно сказал он.
44
В то же утро известие об убийстве сержанта Джо Вашингтона промчалось по полицейскому управлению, как электроны по проводнику. Убийства в Чикаго совершаются пачками, однако далеко не каждый день стреляют в полицейских. Моральное состояние сотрудников управления и без того опустилось ниже плинтуса. Над нашими пенсиями нависла угроза. Преступления в западной и южной частях Чикаго совершались одно за другим, но никто не видел причину происшествий в разводах, неполноценных семьях, безработице или неэффективности школ - все сваливали вину на полицию. Те, у кого имелся смартфон - то есть практически все жители города, - в любую минуту были готовы нажать кнопку "запись" на видеокамере, когда полицейский сталкивался на улице с гражданином, ведущим себя вызывающе. В половине случаев возникало ощущение, что люди умышленно провоцируют нас реагировать на их действия с чрезмерной решительностью, чтобы затем увидеть себя в репортаже "Эм-Эс-Эн-Би-Си". Болтуны, которые ни разу не патрулировали улицы с целью обеспечения правопорядка и которым никогда не доводилось испытывать страх из-за того, что их жизни угрожает опасность, наперебой злословили в наш адрес, как им заблагорассудится.
И вот теперь из ряда вон выходящий случай - полицейский, убитый вроде бы в наказание за некую провинность в миле от реки, от железнодорожного вокзала "Юнион-стейшн" и от центра города.
Поэтому я в этот вечер с нетерпением ждал встречи с Эми Лентини. Это было нечто такое, что могло заставить адреналин в крови двигаться в правильном направлении. По крайней мере, я надеялся, что направление станет правильным. Объективный наблюдатель мог бы назвать это сумасбродством с моей стороны - приглашать отобедать женщину-прокурора, которая подозревала меня в мошенничестве. И нельзя сказать, что я очень долго думал, прежде чем пригласил ее. Мой поступок был импульсивным. Более того, это была выходка подвыпившего мужчины.
Но когда она вышла из подъезда многоквартирного дома, в котором жила, я понял, что принял правильное решение.
Ее волосы были зачесаны назад, но с каждой стороны остался свободным один локон. Эти два локона нежно обрамляли ее лицо. Для такого вида прически, наверное, существовало какое-то специальное название, но лично мне при взгляде на нее пришли на ум только два слова - "сексуальная" и "классная". Эми была в серой шляпе и сером пальто, которое одновременно и хорошо сидело на ней, и - в какой-то степени - создавало впечатление некой деформации.
- Наше умопомрачительное свидание, - сказала она, пока я, разинув рот, смотрел на нее.
Мы направились в итальянский ресторан в северной части города. Мне не пришлось искать место для парковки, потому что это сделал вместо меня специальный сотрудник. За столом я чувствовал себя неловко и больше молчал, что выглядело странно. Если у меня и есть какой-то яркий отличительный признак, то это хорошо подвешенный язык. Однако сейчас я нервничал. А такого со мной не происходило очень давно.
Мы поговорили о том о сем, а больше всего об убийстве сержанта Джо Вашингтона, но я сделал вид, что никогда в своей жизни не видел парня. После второго бокала вина мы почувствовали себя более раскованно. От выпитого спиртного в глазах Эми появился блеск, а щечки слегка порозовели.