- Я вам поначалу не понравилась, - сказала она.
Я хихикнул и отхлебнул вина "Пино".
- Если мне не изменяет память, когда мы встретились в первый раз, вы попытались оторвать мне башку.
- Я просто задавала откровенные вопросы, - напомнила она тоном, в котором не чувствовалось ни малейшего желания извиниться. - Вопросы, которые, как мне казалось, не должны были вызвать у вас затруднений. Если, конечно, вы говорили правду.
- О-о, мы начинаем все сначала, - поморщился я. - Маленькая черная книжка.
- Да, начинаем все сначала.
Мне показалось по ее выражению лица, что она слегка развеселилась. Как будто ей очень нравилось меня терзать. Она наклонилась вперед и уперлась локтями в стол.
- Хорошо, детектив, я вам кое-что скажу, - усмехнулась она. - Пожалуй, есть небольшая вероятность того, что я вела себя немножко жестко.
- Небольшая вероятность, - повторил я. - Немножко жестко. Хм, госпожа адвокат, не искажайте события.
Она подняла брови. Это были чудесные брови - не широкие и не настолько тонкие, чтобы казаться выщипанными. Ее внешность не требовала никакого вмешательства, ничего искусственного. По крайней мере, она производила впечатление, что быть красивой - очень просто.
Я прокашлялся и признался:
- Ну хорошо, Эми, раз уж вы сейчас так откровенны, то есть бесконечно малая вероятность того, что я время от времени могу вести себя как полный болван. Правда, вероятность настолько мала, что для того, чтобы ее обнаружить, нужен микроскоп.
- Нет, вы себя так не ведете.
- Еще как веду.
- Я в это не верю, - заявила она. - А вы?
Нам наконец-то принесли заказанные блюда: ей - ротини с овощами и красным соусом, а мне - цыпленка с пармезаном. Мне понравилось то, что она не заказала себе какой-нибудь салат-латук или что-нибудь подобное.
- Зато я честный человек, - сказал я. - И хороший полицейский.
Она на мгновение замерла и слегка прищурилась. Затем погрузила вилку в макароны.
- Вы не обязаны комментировать мое высказывание, - улыбнулся я.
Она снова посмотрела на меня с таким видом, как будто пыталась подобрать правильные слова. Я молча ждал. Мне не хотелось менять тему разговора. Я хотел услышать, что она скажет по данному поводу.
Осушив бокал с "Пино", она вытерла салфеткой рот и подняла на меня глаза.
- Что вы за человек - я еще не разобралась, - призналась она. - И это кажется мне странным. Обычно я могу оценить кого угодно так же легко, как щелкнуть пальцами.
Она для наглядности и в самом деле щелкнула пальцами.
- Я - загадка, завернутая в тайну и помещенная внутрь головоломки.
Она наклонила голову:
- Кто это сказал?
- Только что сказал я.
- Нет, я имею в виду…
- Думаю, что Джо Пеши.
Она криво усмехнулась:
- А я думаю, что это сказал Черчилль.
- Я не видел фильмов с его участием.
Моя шутка ей понравилась - или она сделала вид, что понравилась.
- Знаете, мое умение разбираться в людях подсказывает, что вы хороший человек. Однако у меня есть подозрения относительно того, что произошло в злополучном особняке в тот вечер. Послушайте, - поспешно добавила она, увидев мое выражение лица. - Я по данному поводу высказывалась открыто. Я ничего не скрывала.
- Более того, вы высказывались вполне определенным образом. Вы полагаете, что я украл ту черную книжку.
- Я подозреваю, что вы, возможно, могли это сделать.
Я ничего не сказал в ответ.
- Так вы это сделали? - настаивала она.
- Зачем бы я стал делать нечто подобное?
- Это не ответ. Вы просто пытаетесь ответить вопросом на вопрос. Это способ манипулировать разговором. И у вас неплохо получается, вы знаете?
- У меня? - Я пожал плечами. - Я всего лишь заурядный полицейский.
- А я - всего лишь провинциальная девушка из Аплтона. - Она погрозила мне пальцем. - Что бы вы из себя ни представляли, детектив Харни, но вы отнюдь не заурядный. Я, по правде говоря, подозреваю, что вы весьма и весьма умный человек. Гораздо умнее, чем пытаетесь казаться на публике.
- И это дает мне возможность манипулировать.
Эми развела руки в стороны:
- Именно так, - подтвердила она.
- У вас все хорошо? - поинтересовался официант, подойдя к нам и разливая по бокалам остаток вина из бутылки.
- Замечательно, - заверил я. - Я очень многое узнаю́ о себе.
Я заказал вторую бутылку. Эми улыбнулась каким-то своим мыслям. Я вполне мог представить, о чем она думает, - наверняка о том, что я пытаюсь ее напоить.
Когда официант ушел, я продолжил разговор:
- Если вы думаете, что я украл ту черную книжку, почему вы сейчас здесь со мной? Зачем замечательному прокурору с кристально чистой репутацией и прекрасным будущим общаться с коррумпированным полицейским?
Эми некоторое время размышляла над моими словами, зыркая туда-сюда глазами и покусывая нижнюю губу. Я заметил, что на ее губах играет едва заметная улыбка, но Эми изо всех сил старается подавить свои чувства.
- Я не знаю, - наконец призналась она. - Я и сама пыталась и до сих пор пытаюсь это выяснить.
45
Я подъехал к подъезду многоквартирного дома, в котором жила Эми, и поставил машину на ручной тормоз.
- Я провожу вас до двери, - предложил я.
Она посмотрела на меня, подняв бровь.
- Всего лишь до двери, - заверил я. - Чтобы быть похожим на джентльмена и все такое прочее.
- Быть похожим на рыцаря, - уточнила она.
- Именно так.
На улице было довольно холодно, но я этого почти не ощущал. Охватившее меня внутреннее напряжение согревало.
Дойдя до бронированной двери подъезда, Эми повернулась ко мне.
- Это было интересно, - начала благодарить она. - Я не…
И тут я ее поцеловал. Мой поступок, я думаю, содержал в себе элемент неожиданности, причем неожиданным он стал и для меня самого. Я просто не удержался. Мне все время хотелось прижать свои губы к ее губам еще с того момента, когда я впервые ее увидел, несмотря на то что она тогда "наезжала" на меня, пытаясь поставить крест на моей карьере и вообще засадить за решетку. Мне неведомо, почему она так настойчиво стремилась сломать мне жизнь, и надоело уже это выяснять.
Она позволила себя поцеловать, что тоже стало неожиданностью. Правда, она лишь слегка приоткрыла губы. Наши языки не соприкасались, и вообще мы не делали ничего зазорного, стоя возле дома, в котором она живет. Однако она своим поведением давала мне понять, что она не против, что она тоже этого хочет.
Она прикоснулась ладонью, облаченной в перчатку, к моему лицу, и я притянул ее к себе.
Нет, все-таки без "зазорного" не обошлось. Она задержала дыхание и открыла рот. Я поцеловал ее очень крепко. Наши языки нашли удобный для них ритм. Я провел ладонью по ее волосам и стал сдвигать шляпу ей на лицо, пока головной убор не воздвиг стену между нашими носами. Тогда Эми схватила шляпу и отшвырнула в сторону. Затем она еще сильнее прижалась ко мне и тихонько застонала.
Я полагаю, что целоваться подобным образом - очень даже интимно. За последние три года у меня было несколько мимолетных увлечений, включая Кейт. Однако даже с Кейт интимная связь казалась в основном какой-то по-животному грубой, жадной и неистовой: набрасывайся, хватай и трахай. Сейчас же охватившие меня ощущения были совсем другими - абсолютно другими. Я снова как бы раскрывался, впускал кого-то в свою душу, отдавал себя другому человеку. Я не чувствовал такого с тех пор, как…
С тех пор как умерла моя жена. С тех пор, как умерла Валерия.
Мысль о ней подействовала на меня как яд. Мне захотелось отстраниться от Эми. На какое-то мгновение показалось, что сердце сейчас выскочит из груди, разорвав кожу.
Вряд ли Эми заметила. Она, возможно, подумала, что мне не хватает воздуха и я просто хочу сделать вдох. Она тоже сделала глубокий вдох и приблизила лицо. Неожиданно она отпрянула и посмотрела на меня.
- Вы… плачете, - удивилась она.
- Нет. - Я вытер щеку. - Просто холодно. Просто холодно.
Она посмотрела на меня уже совсем другими глазами - словно пыталась разглядеть выражение моих глаз и как будто открывала во мне что-то новое.
- Просто холодно, - снова повторил я.
Она не поверила моим словам, но и спорить тоже не стала. Мы оба были удивлены.
"Возьми себя в руки, Харни. Что с тобой такое?"
- Билли, - прошептала она.
- От холода у меня наворачиваются слезы на глаза, - сказал я.
Она кивнула, все еще силясь, судя по выражению ее лица, что-то во мне понять.
- Я… Послушайте, - решился я. - Вы кое-чего обо мне не знаете. Я раньше был женат. Три года назад произошло… Мы…
- Я знаю, - сказала она. - Я знаю об этом все.
Я резко выдохнул.
- Хорошо. Поэтому для меня немножко странно…
Мы оба снизили обороты. Однако то, что только что произошло между нами, было восхитительно. Сегодня ночью час-другой-третий меня будет мучить бессонница.
Она прижалась ко мне всем телом.
- Я знаю, что произошло, - сказала она. - И лично меня это не касается. Я не имею права говорить, но я все равно скажу. Неважно, что меня там не было. Я все равно скажу.
Я все еще лихорадочно пытался восстановить дыхание. Она приблизилась ко мне, словно собиралась еще раз поцеловать. Но она меня не поцеловала. Она просто обхватила мое лицо руками и прошептала:
- Это не ваша вина.
Затем она в последний раз ласково поцеловала меня в губы и пошла домой.
46
Я ехал обратно в свой городской особнячок как будто в тумане. Мне следовало бы вести себя осторожнее. Я это осознавал. Визневски приглядывался ко мне очень внимательно, а я был уверен, что именно он убил Верблюжье Пальто - парня, с которым я встречался в метро. Причин останавливаться у него не было. Если он пытался воспрепятствовать дальнейшему расследованию, то следующей жертвой буду я.
Однако я был потрясен тем, что произошло между мной и Эми. Вроде бы безобидный ужин и поцелуй на прощанье, но… Нет, не просто поцелуй, а сильное сближение, нечто такое, что исходило не из слов или жестов, а из того, что находится глубоко внутри нас. Из чего-то такого, что мы оба подавляли, но чему потом дали волю в страстном поцелуе.
"О господи, Харни, ты что - вдруг стал романтиком?"
Я зашел в свой городской особнячок, положил ключи, снял куртку и направился на второй этаж как какой-нибудь зомби. Войдя в спальню, я посмотрел на свою громадную кровать. Правая сторона (моя) была помята, край стеганого ватного одеяла - откинут, подушка - отодвинута в сторону. Левая сторона (когда-то принадлежавшая Валерии) оставалась нетронутой.
"Это не ваша вина", - сказала мне Эми.
Чудесные слова. Но что она вообще знает?
Дрожащей рукой я дотянулся до полупустой бутылки бурбона, стоящей на комоде, и прямо из горлышка выпил содержимое до последней капли. Наверное, не очень умный - и даже дурацкий - поступок, но мне было необходимо как-то закончить вечер.
Я бросил пустую бутылку на пол и услышал, как она разбилась. Глубоко вздохнув, я стал ждать, когда алкоголь вышибет из меня сентиментальные чувства. Времени на это ушло немного.
Я пошел, пошатываясь, по коридору в маленькую спальню. Там стояла детская кроватка в форме кареты принцессы, отделанная розовым и пурпурным. На полу пылился розовый ящик для игрушек, набитый плюшевыми зверушками и куклами. Стены были выкрашены в светло-зеленый цвет, хорошо сочетающийся с лежащим на полу небольшим ковром - розовым в зеленоватый горошек. Я вспомнил, как провел полдня в магазине "Менардс", чтобы подобрать краску под этот горошек.
На кроватке лежали малюсенькая замысловатая юбочка бледно-лилового цвета и белая футболка с надписью блестящими пурпурными буквами: "МОЙ ПАПОЧКА ЛЮБИТ МЕНЯ".
Я прислонился к стене и сполз на пол. Я уже больше не мог себя контролировать. Из меня потекло, и на полу образовалась лужица. А затем я зарыдал так, что у меня заболели легкие, а в животе образовалась тысяча узлов.
Я рыдал так, что даже не мог дышать.
Я рыдал так, что не слышал, как открылась входная дверь.
Однако звук шагов в коридоре донесся до моего сознания. Я их узнал. Забавно, что шаги могут иметь такой ритм и производить такой шум, что вы запросто можете ассоциировать их с тем или иным человеком. Впрочем, если вам приходилось слышать шаги этого человека всю свою жизнь…
Зайдя в спальню, Пэтти поджала губы и сложила руки на груди.
- О господи! - ужаснулась она. - Ну ты даешь, малыш…
Я вытер лицо рукавом рубашки. Она помогла мне подняться на ноги - как родитель помогает своему ребенку - и отвела обратно в спальню.
Полбутылки бурбона к тому моменту объединили усилия с вином, которое я выпил за ужином, и все в моем сознании начало переворачиваться с ног на голову.
- Тебе нужно поспать, - говорила она, укладывая меня на кровать и укрывая одеялом. - Теперь все будет хорошо.
Я закрыл глаза и стал ждать, когда придет сон. Слышал, как Пэтти пошла на первый этаж, а затем вернулась и убрала осколки разбитой бутылки виски "Мэйкерс Марк". Чуть позже я почувствовал на своем лице ее дыхание.
- Теперь все будет хорошо, братик, - убаюкивала она меня. - Все будет хорошо.
Сон уже витал вокруг меня со всех сторон, делая расплывчатыми изображения, которые появлялись перед глазами…
…маленькая девочка в шапочке, которую надевают в день рождения, задувает одну-единственную свечу на пурпурном торте…
…Валерия со слезами на глазах показывает первую ультразвуковую фотографию…
"Это не ваша вина".
…вой полицейских сирен…
…мой друг Стюарт сидит рядом в отделении интенсивной терапии и говорит, что нужно продолжать верить…
Затем мое внимание концентрируется на словах сестры, и все остальное оттесняется в сторону: "Теперь все будет хорошо"…
Когда я снова открыл глаза, будильник звонил вовсю, пытаясь меня разбудить. Через окно в комнату падал безжалостный солнечный свет. Пэтти уже ушла.
Но зато был включен телевизор, причем на том новостном канале, который я обычно смотрю.
Женщина-телерепортер стояла перед натянутой полицией лентой ограждения возле дома в районе Линкольн-Парк. Вверх и вниз по ступенькам, ведущим к входу в дом, сновали полицейские и технические специалисты из Управления судебно-медицинских экспертиз.
- …Представители правоохранительных органов полагают, что прежде чем убить, ее пытали… - протараторила женщина-репортер.
Я узнал этот городской особняк. Некоторое время назад я проводил в доме обыск и перевернул в нем все вверх дном.
Дом, который принадлежал Рамоне Диллавоу, менеджеру особняка-борделя.
47
Я остановил машину за два квартала от дома Рамоны Диллавоу. Второе утро подряд я приезжал на место преступления, окруженное автофургонами средств массовой информации и репортерами. Патрульный полицейский пытался направлять поток машин утреннего часа пик в объезд заграждений.
Первым, кого я увидел, был Гоулди. Он, конечно же, находился здесь. Этот парень успевал везде. Он кивнул мне и показал жестом в сторону входной двери.
- Горничная обнаружила ее сегодня утром. - Он начал вводить меня в курс дела. - Она отправилась на тот свет вчера вечером.
Мы поднялись по лестнице на второй этаж. Зайдя в комнату, я увидел, что Рамона Диллавоу, сидя на стуле, смотрит прямо на меня безжизненными глазами. Ее голова была наклонена вправо, а на лице застыло выражение безнадежности.
Ее окровавленный рот натолкнул меня на мысль, что, возможно, ей отрезали часть языка, но это всего лишь мое предположение.
Шелковая блузка Рамоны была полностью расстегнута, бюстгальтер снят. Один из сосков отсутствовал, а на его месте виднелась засохшая кровь. В средней части тела имелось множество порезов, по характеру которых становилось ясно, что их наносили не быстрыми, а медленными, аккуратными движениями, доставляющими дикую боль.
Ее руки, крепко привязанные к подлокотникам стула, тоже изрядно пострадали. На некоторых пальцах длинные накрашенные ногти были полностью вырваны, левый мизинец отрезан в районе сустава.
Но в самом жутком состоянии оказались ее голые ступни. На отдельных пальцах ногтей также не было, а остальные были просто размозжены - так, что они стали похожи на картофельное пюре.
Проводить полномасштабную следственную работу не требовалось - и так понятно, что Рамону Диллавоу жестоко пытали.
- Кто-то устроил для нее тюрьму в Гуантанамо, - процедил Гоулди.
Я подошел поближе, внимательно глядя под ноги. На запястьях и ступнях Рамоны я увидел странгуляционные борозды - довольно тонкие и кое-где переходящие в порезы на коже.
- Ее запястья и лодыжки прикрепили наручниками к стулу, - прокомментировал я. - Так было легче ее пытать.
- Кто-то очень хотел найти маленькую черную книжку, - раздался голос сзади.
У меня по телу побежали холодные мурашки. Я обернулся и увидел лейтенанта Пола Визневски. Он пристально смотрел прямо на меня, и слова его прозвучали как обвинение.
- У нас, возможно, будут кое-какие вопросы к тебе относительно этого, - сказал он, кивая в сторону жертвы.
"В самом деле? Ну что же, у меня имеется немало вопросов и к тебе, Визневски".
И тут до меня дошло. Возможно, из-за того, что я сейчас увидел Виза в той же комнате, в которой находилась Рамона Диллавоу. Как бы там ни было, но до меня внезапно - как будто кто-то неожиданно ударил наотмашь - дошло то, о чем следовало бы догадаться давным-давно.
Я вспомнил вечер, когда впервые встретился с Рамоной Диллавоу во время облавы в особняке-борделе.
Облавы, от которой Виз пытался меня отговорить.
Я ведь в тот вечер вроде бы как не должен был устраивать облаву в особняке. Никто не знал о моих намерениях. Черт возьми, даже я не знал. Я ведь не из отдела нравов. Я - детектив, расследующий убийства. Я направился к особняку только потому, что там бывал мой подозреваемый по делу об убийстве в Чикагском университете.
Я лишь случайно натолкнулся на бордель, куда представители власть имущих и прочей элиты Чикаго приходили хорошенечко "оттянуться".
Меня всегда поражал тот факт, что такие известные люди - миллионеры и политики - не боятся наведываться в публичный дом. Но теперь я осознал - они не считали, что чем-то рискуют.
Они знали, что их не арестуют. Потому что их кто-то прикрывал.