– Да, милая, – ответила бабушка. – Возвращайся и жди. Я через минуту приду.
После этого Ба поднялась и привернула фитиль керосиновой лампы.
Когда она выходила из комнаты, глаза у меня были уже раскрыты, и я увидела в дверях ее силуэт с ружьем в руках. Затем она прикрыла дверь, и я осталась в полной темноте.
Я подождала сколько-то минут, обдумывая, что делать дальше.
Наконец решив, что не мешает снова устроить совет с мальчиками, я спустила с кровати ноги, но мне тут же пришлось, подтянуть их обратно, так как Ба вернулась в комнату. Она прошла мимо кровати и придвинула стул с прямой спинкой к окну. Потом раздвинула занавески, так что чернота ночи слилась с темнотой комнаты, и села тихо, не издав ни звука.
Я услышала, как открылась и закрылась дверь в комнату мальчиков, и поняла, что мама вошла к ним. Я подождала, пока дверь откроется снова, но не дождалась. Постепенно прохладные простыни подо мной согрелись, а так как присутствие бабушки пригасило во мне чувство опасности, я и не заметила, как уснула.
Когда я проснулась, была еще темная ночь.
– Ба! – позвала я. – Ба, ты здесь?
Но ответа со стула у окна не последовало. Решив, что Ба тоже заснула, я вылезла из постели и ощупью добралась до ее стула.
Бабушки там не было.
Снаружи раздался лишь крик совы, прорезавший ночь, – и снова все стихло, лишь – кап-кап – капала вода с крыши. Я стояла как прикованная возле стула и боялась пошевелиться.
Затем услышала шум на крыльце. Меня трясло, и я ничего не могла с этим поделать. И снова шум, на этот раз ближе к двери. Мне пришло в голову, что, может быть, это идут мальчики, чтобы посовещаться со мной. Без сомнения, мамы с ними не было.
Посмеиваясь про себя, я поспешила на крыльцо.
– Стейси, – шепотом позвала я. – Кристофер-Джо-он!
В дальнем углу крыльца кто-то зашевелился, и я направилась ощупью туда, держась за стену дома.
– Малыш! Эй, вы, не дурачьте меня, отвечайте!
Я наугад добралась до верхней ступеньки высокого крыльца. Глаза постепенно привыкли к ночной тьме. Откуда-то снизу кто-то колючий и шершавый кинулся на меня, я потеряла равновесие и со всего размаха бухнулась вниз на размокшую от дождя цветочную клумбу. И осталась лежать, боясь пошевелиться. Но вот длинный мокрый язык облизал мне лицо.
– Джейсон? Джейсон, так это ты?
Наш гончий пес заскулил в ответ.
Я крепко обняла его и тут же отпустила.
– Так это, значит, ты шуршал и шумел тут? Посмотри, что ты натворил, – принялась я его отчитывать за то, что по его милости вся перепачкалась в грязи.
Джейсон снова заскулил, и я, наконец, встала.
Я собралась было подняться на крыльцо, но так и замерла на месте: с восточной стороны вдруг возникла цепочка горящих автомобильных фар, бежавшая вдоль залитой дождем дороги, словно кошачьи глаза в ночи. Джейсон громко завыл от страха, когда огоньки приблизились, а когда они приостановились и рассыпались перед домом, Джейсон залез под веранду. Я хотела последовать за ним, но не смогла.
Ноги словно приросли и не двигались.
Первая машина въехала на подъездную дорогу, покрытую жидкой грязью, и из темноты вынырнула расплывчатая фигура, освещенная сзади автомобильными фарами. Мужчина медленно пошел по дорожке. У меня перехватило дыхание.
Водитель второй машины тоже вышел и ждал. Первый мужчина остановился и какое-то время разглядывал дом, как будто не был окончательно уверен, то ли это место. Потом покачал головой и вернулся к машине. Взмахом руки велел второму водителю отъехать назад и в сторону; тут же передняя машина выехала задом на дорогу, а ее передние фары осветили другие машины. Каждая машина использовала подъездную дорожку, чтобы развернуться, и вслед за этим цепочка огней исчезла так же быстро, как появилась – семь пар задних огней, которые мерцали вдали, словно красные угольки, пока не скрылись из глаз, проглоченные грейнджеровским лесом.
Теперь, когда опасность миновала, Джейсон начал лаять, но все еще не вылезал. Я оперлась о перила крыльца, чтобы обрести равновесие, и мне показалось, что в темноте кто-то зашевелился.
Из-под тяжелых облаков выплыла луна, залив все мутным светом, словно накинула на землю бледное покрывало. И тут я совершенно четко увидела мистера Моррисона, неслышно, как дикая кошка, крадущегося от стены дома к дороге с ружьем в руках. Мне стало не по себе, еле передвигая ноги, вся дрожа, я с трудом побрела к двери.
Очутившись в доме, я тут же заперлась на задвижку, но приливы безотчетного ужаса не оставляли меня. Понимая, что надо лечь в постель прежде, чем мама и Ба придут из другой комнаты, я быстренько стянула с себя грязную одежду, вывернув все наизнанку, счистила с себя грязь, надела ночную рубашку и залезла в уютную постель.
Некоторое время я лежала не шелохнувшись, не позволяя себе ни о чем задумываться. Но скоро, помимо воли, перед глазами моими, как привидения, снова всплыли эти горящие огоньки, и меня опять пронзила дрожь, которую я не могла унять до самого рассвета, когда забылась беспокойным сном.
4
– Что с тобой, Кэсси, девочка моя? – спросила Ба, подбрасывая в печку три сухих сосновых полена, чтобы оживить заснувший к утру огонь. – Ты совсем завозилась, никак не взобьешь это несчастное масло. – Что с тобой?
– Ничего, – пробормотала я.
– Ничего? – Ба обернулась и посмотрела мне прямо в лицо. – Бродишь туда-сюда всю последнюю неделю как в воду опущенная, словно у тебя коклюш, воспаление легких и корь – все разом.
Я тяжело вздохнула, продолжая взбивать масло.
Ба протянула руку и пощупала мне. лоб, потом щеки. Нахмурилась, но тут же убрала руку, так как в кухню вошла мама.
– Мэри, пощупай лоб девочки, – сказала она. – У нее нет жара?
Мама взяла в ладони мое лицо.
– Ты не больна, Кэсси?
– Нет, ма.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – ответила я, продолжая взбивать масло.
Мама с таким же озабоченным видом, что и бабушка, вгляделась в меня, и тонкая морщинка набежала у нее над бровями.
– Кэсси, – спросила она мягко, пристально глядя на меня темными глазами, – ты ничего не хочешь мне сказать?
Я уже готова была выпалить ей всю правду насчет автобуса и насчет этих людей в ночи, но тут же вспомнила клятву, которую велел нам дать Стейси после того, как я рассказала ему, Кристоферу-Джону и Малышу про цепочку огней, и вместо этого ответила:
– Нет, мама, – и продолжала сбивать масло.
Мама вдруг ухватилась за ручку маслобойки, стараясь встретиться со мной взглядом. Внимательно поглядев на меня, она хотела было о чем-то спросить, но потом вопрос отпал, она отпустила ручку и подняла крышку маслобойки.
– Похоже, готово, – сказала она и вздохнула. – Вылови масло, как я учила, и ополосни его. А я постерегу молоко.
Я выудила масло, переложила его с крышки маслобойки на тарелку и прошла через занавешенную дверь в маленькую посудную позади кухни, чтобы достать формовку для масла. Она стояла на верхней полке под другими блюдами, и мне пришлось встать на табурет, чтобы дотянуться до нее. Пока я ее доставала, я услышала, как мама и бабушка взволнованными голосами переговариваются за занавеской.
– Мэри, а все-таки с девочкой что-то неладно.
– Но она не больна, мама.
– Разные бывают болезни. Она уже больше недели не ест толком. И спит плохо, беспокойно. Что-то бормочет во сне всю ночь. Не идет играть, как всегда, на улицу, предпочитает сидеть дома и помогать нам. Сама знаешь, на нее это не похоже.
Минута молчания, потом мама прошептала чуть слышно:
– Вы думаете… неужели вы думаете, мама, что она могла видеть их?
– О господи, надеюсь, нет, дитя мое, – воскликнула Ба. – Я заглянула в комнату как раз когда они проехали. Она крепко спала. Не могла она видеть этих дьяволов. И мальчики тоже.
Мама вздохнула.
– Но мальчики, мальчики тоже не в себе. Слишком тихие, все трое.
Сейчас суббота, утро, а они тише церковной мыши. Не нравится мне это.
Я не могу избавиться от чувства, что что-то надо с этим делать, Кэсси!
От неожиданности я потеряла равновесие и полетела вниз головой с высокого табурета вместе с формовкой для масла. Ужасно глупо.
– Ты ушиблась, Кэсси? – спросила мама, оказываясь около меня.
– Нет, ма, – промямлила я, чувствуя себя ужасно неловко, готовая заплакать.
Но я знала, что, если позволю себе пустить слезы, мамино подозрение, что что-то не так, укрепится, так как я никогда не плакала из-за таких пустяков, как ушиб. Да я вообще редко плакала.
Поэтому, вместо того чтобы заплакать, я быстренько вскочила и принялась собирать осколки разбитой формовки.
– Ой, прости, пожалуйста, ма, – сказала я.
– Пустяки, – сказала мама, помогая мне.
Когда мы подмели мелкие осколочки длинным соломенным веником, мама сказала:
– Оставь масло, Кэсси, и ступай в дом к мальчикам.
– Но, мама…
– Я закончу с маслом. А ты иди, делай, что я сказала.
Я вопросительно поглядела на маму, ломая голову: неужели она догадывается, что мы натворили? Потом присоединилась к мальчикам, которые сидели, ничего не делая, у огня и безучастно слушали, что говорит Т. Дж.
– Понимаете, ребята, есть хороший способ, как увильнуть от работы, – разглагольствовал Т. Дж., когда я пришла и села. – Главное – не оказывайтесь под рукой, когда надо что-то сделать. Только учтите, ваши предки не должны знать, чем вы заняты. Берите пример с меня. Вот хотя бы сегодня утром мама говорит, что ей надо вернуть ножницы, которые она одолжила у миссис Логан. Я встаю и предлагаю отнести их, чтобы ей самой не пришлось проделывать этот длинный путь к вам сюда, она же занята и все такое прочее. Само собой, когда я прихожу сюда, вы все просите, чтобы я посидел немножко, поговорил о том о сем. Ну, что я могу поделать? Не могу же я оказаться невежливым, правда? И к тому времени, когда я, наконец, уговорю вас, что мне пора идти, вся работа дома будет сделана. – Т. Дж. захихикал, довольный собой. – Вот так-то, главное, чтобы у вас работали мозги, и тогда порядок.
На миг он замолчал, ожидая откликов на свое выступление, но никто не проронил ни слова.
Т. Дж. обежал глазами всю комнату, потом продолжал увещевать нас:
– Был бы ты неглуп, как я, Стейси, у тебя хватило бы ума раздобыть вопросики к нашей контрольной. Только представь себе, может, они прячутся где-то здесь, в этой комнате, и ждут, чтобы их нашли.
Стейси бросил на Т. Дж. сердитый взгляд, но ничего не сказал.
– Что-то нынче утром вы все не в своей тарелке, – заметил Т. Дж. – Не стоит тратить на вас свой заряд. Учи вас уму-разуму!
– А никто тебя и не просит, – отрезал Стейси.
– Ладно, не кипятись, – высокомерно бросил Т. Дж.
И снова воцарилась тишина, но Т. Дж. это не устраивало.
– Ха, может, смотаем к старику Уоллесу в магазин? Поучимся ихним танцам?
– Мама сказала, чтоб мы туда не ходили, – сказал Стейси.
– Ты что – маменькин сынок и делаешь только то, что мамочка велит, или…
– Приспичило – иди сам, – спокойно ответил Стейси, не уязвляясь насмешками Т. Дж., – а мы останемся дома.
Снова молчание. Потом Т. Дж. сказал:
– Ха, слышали последние новости про этих ночных ездоков?
Сразу все взгляды оторвались от огня и приковались к нему. Наши лица изображали живые вопросительные знаки. Мы оказались целиком во власти Т. Дж.
– А что про них слышать? – спросил Стейси почти равнодушно.
Само собой, Т. Дж. хотелось продлить удовольствие и не сразу отвечать.
– Сам знаешь, когда у парня котелок варит, как у меня например, он всегда что-нибудь такое узнает, что для другого скрыто. Правда, этакие новости не для младенцев, так что я и не знаю, могу ли вам всем выложить их…
– Ну и не выкладывай! – сказал Стейси, спокойно заканчивая разговор и возвращаясь к горящему очагу, сделав вид, что его нисколько не интересуют ночные гости. Угадав его намек, я незаметно толкнула локтем Кристофера-Джона, Кристофер-Джон – Малыша, и мы все трое тоже загляделись на огонь, прикидываясь совершенно незаинтересованными в разговоре.
Выпустив из плена слушателей, Т. Дж. решил снова завоевать наш интерес, приступив сразу к изложению главного:
– Так вот, с неделю назад они приехали к мистеру Сэму Тэтаму.
Его земля как раз между Джексон Роуд и Стробери. А знаете, что они с ним сделали?
Стейси, Малыш и я продолжали смотреть на огонь, но Кристофер-Джон не выдержал и выпалил:
– Что?
Я пнула Кристофера-Джона, и он, чувствуя себя виноватым, обернулся, однако Т. Дж., торжествуя, что вернул себе хотя бы одного слушателя, уселся поудобнее, откинувшись на спинку стула, и решил потянуть с ответом:
– Ох, боюсь, мама убьет меня, если узнает, что я рассказываю про это. Я слышал, как она с мисс Клэр Томпсон обсуждала все. Они были так напуганы. Хотя почему, не знаю. Уж меня-то эти ночные гуляки нипочем не испугают. Я еще тогда сказал Клоду…
– Ой, послушайте, – сказал Стейси, вставая и делая нам знак тоже подняться, – мама ведь хотела, чтобы мы отнесли мисс Джексон молоко и масло до полудня. Нам пора идти.
Я кивнула, и мы все – я, Кристофер-Джон и Малыш – встали.
– Вымазали дегтем и вываляли в перьях! – поспешил доложить Т. Дж. – Обмазали всего черным дегтем, а потом облепили петушиными перьями! – И Т. Дж. загоготал. – Нет, вы представляете себе?
– Но за что? – забыв про наши дела, спросил Малыш.
На этот раз Т. Дж. не стал тянуть с ответом.
– Уж и не знаю, следует или не следует слышать все это вашим невинным ушкам, да только говорят, будто за то, что он обозвал мистера Джима Ли Барнета вруном. Это хозяин магазина в Стробери, Ли Барнет. Будто бы мистер Тэтам сказал ему, что он вовсе не заказывал всех продуктов и прочего, что мистер Барнет поставил ему в счет. А мистер Барнет сказал, будто он все записал, что заказывал и брал мистер Тэтам. А когда мистер Тэтам попросил показать этот список, мистер Барнет ему сказал: "Ты что, называешь меня вруном, чурбан?" А мистер Тэтам и скажи ему: "Получается так, сэр!" Вот почему все и вышло.
– Так, значит, все не из-за автобуса? – выпалил Кристофер-Джон.
– Автобуса? Какого такого автобуса? Какое отношение он имеет к этому делу?
– Никакого, – поспешил ответить Стейси. – Просто никакого.
– Ха, наверно, те, кто говорит, будто эти ночные ездоки примчались сюда из-за какого-то дурацкого автобуса, наверно, они того, с приветом, – авторитетно заявил Т. Дж. – Потому как я все это услышал у мисс Клэр Томпсон, а она сама видела мистера Тэтама.
– Ты уверен? – спросил Стейси.
– Уверен? Еще бы не уверен. Я разве когда говорю что, коли не уверен?
Стейси с облегчением вздохнул и улыбнулся.
– Пошли. Теперь надо молоко отнести.
Мы все отправились на кухню, потом в комнаты: взять наши куртки.
Когда мы наконец вышли, Т. Дж. вдруг вспомнил, что забыл у огня свою кепку, и побежал назад за ней. Когда мы остались одни, Малыш спросил:
– Стейси, а ты думаешь, это правда, что ночные люди вымазали мистера Тэтама в дегте и вываляли в перьях?
– Думаю, да, – ответил Стейси.
Малыш нахмурился, а Кристофер-Джон заговорил возбужденно, но шепотом, словно какое-нибудь утреннее привидение могло его случайно подслушать.
– Если они узнают про автобус, нас они тоже вымажут в дегте и вываляют в перьях?
Малыш нахмурился еще больше и мрачно заметил:
– Но ведь тогда мы ж ни за что не отмоемся.
– Кэсси, – спросил Кристофер-Джон, глядя на меня большими глазами, – т-ты очень ис-спугалась, когда увидела их?
Малыш даже задрожал от волнения:
– Я бы тоже очень хотел их увидеть.
– Нет уж, я вовсе не хотел бы, – заявил честно Кристофер-Джон. – Я бы не хотел даже слышать про этих ночных людей, и про автобусы, и про всякие секреты и ямы на дорогах!
Сделав такое признание, он засунул перепачканные руки в карманы ветхой курточки, поджал губы и больше ни слова не произнес. Спустя несколько минут Стейси выразил недоумение.
– Куда запропастился Ти-Джей?
Мы только пожали плечами и последовали за Стейси назад на крыльцо, а оттуда в мамину комнату. Когда мы вошли, Т. Дж. так и подскочил. Он стоял перед маминым рабочим столом, держа в руках ее контрольные разработки по роману Дю Буа "Негр".
– Что-то не очень это похоже на твою кепку, – заметил Стейси.
– Э-э, подумаешь, Стейси, я ничего не сделал. Просто посмотрел Историю миссис Логан, и всего-то. Мне интересно было то место про Египет, о чем она рассказывала, про черных королей, которые тогда правили там. – Продолжая оправдываться, он небрежно положил учебник на место и подобрал свою кепку.
Мы все вчетвером с укором смотрели на Т. Дж., он даже запнулся.
– Да чего вы? Что вы все за мной вроде шпионите? Вы думаете, я искал эти паршивые контрольные с ответами или еще чего? Плевать на них! Можно подумать, вы мне не доверяете. – И, обняв Стейси за плечи, он упрекнул: – Друзья должны доверять друг другу, Стейси! Если друг настоящий – это первое дело.
И, сделав столь мудрое заключение, он покинул комнату, оставив нас недоумевать, как он сам-то обходится без настоящего друга.
В первый же понедельник после приезда мистер Моррисон переселился в заброшенную хижину, которая стояла на южном выгоне. Это была темная времянка. Дверь еле держалась на сломанной петле; доски в полу крыльца все сгнили; единственную комнату в доме населяли крысы, пауки и прочие полевые твари. Но мистер Моррисон был человеком застенчивым, даже робким, и, хотя мама предложила ему расположиться в нашем доме, он предпочел эту старую развалюху. Мама поняла, что мистер Моррисон любит уединение, и не препятствовала его переселению, только послала меня с мальчиками помочь прибраться в хижине.
Малыш, Кристофер-Джон и я ничего не имели против уборки и тут же отправились туда. Мы принимали всякого, кто был папе другом, а кроме того, когда мистер Моррисон был рядом, ночные гости, поджоги, ночные преследования, деготь и перья казались чем-то далеким и призрачным.
Но Стейси не присоединился к нам и держался от мистера Моррисона на расстоянии.
После того как уборка была сделана, я спросила маму, можем ли мы, то есть я, Малыш и Кристофер-Джон, навестить мистера Моррисона, но мама сказала "нет".
– Ма, ну, пожалуйста, мне бы хотелось поближе познакомиться с ним, – попросила я. – Мне просто необходимо узнать, как это он вырос таким большим.
– Ты и так знаешь вполне достаточно, – отметила мама. – И пока мистер Моррисон живет здесь, это его дом. Если ему захочется с тобой поговорить, он тебя позовет.
– И чего вам неймется, – заметил Стейси, когда мама вышла. – Чего вы там забыли?