– Вне всякого сомнения. Простой вариант – простой для них, разумеется, – хорошо известного русского шифра. Неужели снова красные прячутся в кустах? Записи, возможно, что-то значат, а может быть, и нет. Еще одна причина, чтобы этим делом заинтересовалось ЦРУ. Могу предположить, что основная масса вашингтонских дешифровщиков так или иначе находится на содержании у ЦРУ.
– А секретарша Левинтера – русская. Точнее, русская по происхождению. Может, она шифровальщик?
– Если бы здесь была одна из десятка известных стран в мире, то я доставил бы сюда красотку Беттину и через десять минут выбил бы из нее правду. К сожалению, здесь у нас не одна из этих десяти стран. – Он помолчал. – Кстати, у Донахью ведь были русские автоматы.
– Ну да. Автоматы Калашникова. Разрешение на ввоз...
– Отсутствует. Официально в нашей стране таких автоматов нет. У Пентагона они, конечно, имеются, но вот откуда – они нам не скажут. Думаю, у британцев они тоже есть: в Северной Ирландии удалось захватить несколько складов оружия, принадлежащего ИРА.
– А Донахью к тому же ирландец во втором поколении.
– Господи, у меня и без того голова трещит! – Чтобы продемонстрировать свои мучения, Данн на мгновение уронил голову на руки, затем снова поднял ее. – Кстати, что мог искать Донахью в вашем доме?
– Я догадался. – Судя по всему, эта мысль не доставила Райдеру никакого удовольствия. – Достаточно сложить дважды два, чтобы сделать правильный вывод. Он заявился к нам не потому, что мы с Джеффом были невежливы по отношению к нему и даже нанесли определенный урон его собственности, включая фургон, предназначенный для слежки. Нет, в этом он никогда бы не признался. И конечно, не потому, что нам удалось раздобыть в Сан-Руфино какие-то вещественные доказательства. Он понятия не имел о том, что я нашел, у него даже не было времени съездить в Сан-Руфино. Но это лишний раз доказывает, что он не успел съездить и к Левинтеру за ордером на обыск. Да и вряд ли он осмелился бы на это: если бы Левинтер узнал, зачем на самом деле необходим обыск, он посчитал бы самого Донахью угрозой и не только не подписал бы ордер, но и разделался бы с Донахью.
Данн давно утратил свою первоначальную живость и бодрость.
– Я же сказал вам, у меня болит голова, – жалобно произнес он.
– По-моему, если тщательнее обыскать дом Донахью или его рабочий кабинет, то обнаружится целая пачка ордеров, уже подписанных Левинтером. Донахью оставалось только заполнять их. Я сказал ему, что у меня есть на него досье. Вот он и пришел за ним. Факт настолько очевидный, что вначале я упустил его из виду. А ведь я говорил Донахью, что он слишком туп и действует от себя лично. Так и есть, тем более что происшедшее касается его особы.
– Убедительно, ничего не скажешь. Им обоим понадобится прикрытие.
– Не думаю. Они же не знают, что у нас в руках имеются доказательства. Донахью, сам вор по натуре, автоматически придет к выводу, что только воры могли украсть его деньги и оружие, и не станет афишировать это происшествие. То же самое можно сказать и в отношении Левинтера. Конечно, сперва при мысли о похищенной шифровальной книжке и снятых отпечатках пальцев ему придется немало поволноваться, но затем он узнает, если уже не узнал, что его фотография, где он снят в весьма пикантной ситуации со своей секретаршей, в "Глоб" опубликована не будет. Левинтер тихо наведет справки, поймет, что сфотографировавшие его люди не имеют никакого отношения к журналу, и вынужден будет прийти к заключению, что имеет место шантаж с целью помешать его назначению руководителем Верховного суда штата. Вы же сами говорили, что у него влиятельные друзья. Следовательно, не может не быть влиятельных и сильных врагов. Какой бы ни была причина, шантажистов он не боится. Шантажистам русские шифры неизвестны. Правда, у него взяли отпечатки пальцев, но полицейские в масках не ходят и отпечатки в постели не снимают – сперва они вас арестовывают. А о шантажистах позаботиться он может. Калифорнийский закон безжалостен по отношению к их племени, а Левинтер и есть закон.
– Ты мог сказать мне обо всем раньше, – с укором произнес Джефф.
– Мне казалось, ты и так понял.
– Вы все рассчитали заранее? До того, как отправились к ним? – спросил Данн.
Райдер кивнул.
– Вы намного умнее любого полицейского. И даже работника ФБР. Есть какие-нибудь предложения?
– Прослушивать телефон Левинтера.
– Незаконно. Члены конгресса в наши дни настроены против прослушивания – видимо, сами опасаются, как бы их не стали прослушивать. Это можно устроить за час или два.
– Вы понимаете, конечно, что это будет второй жучок на его линии.
– Второй?
– А как вы думаете, почему шериф Хартман мертв?
– Наверное, слишком много болтал. Новый человек, еще глубоко не увяз и решил выйти из дела, пока не поздно.
– Это, конечно, тоже. Но как все произошло? Вероятно, Моро прослушивал разговоры Левинтера. А я ночью звонил из его дома на телефонную станцию с просьбой дать мне адрес Хартмана. Кто-то подслушал наш разговор и добрался до Хартмана раньше нас. Кстати, бесполезно искать пулю, убившую его. Это была разрывная пуля, и она непригодна для опознания из-за первичной деформации и дальнейшего расплющивания о кирпичную стену. Баллистическая экспертиза тут бессильна.
– Вы сказали "кто-то"?
– Возможно, Донахью – он уже приходил в сознание, когда мы ушли из его дома – или кто-нибудь из его криминальных подручных. Раминов не единственный.
– Вы называли себя, когда звонили?
– Мне пришлось это сделать, чтобы получить нужную информацию.
– Значит, Донахью известно, что вы были у Левинтера. Тогда и судья это знает.
– Не обязательно. Сообщив Левинтеру о моем звонке, Донахью практически признается, что прослушивал его. Точно так же, если Донахью или кто-то другой подслушал мой разговор с Аароном из "Экземинера", то все равно не сможет сказать об этом Левинтеру. Правда, я очень сомневаюсь, что мой второй разговор по телефону прослушивался. Наш любитель подслушивать, услышав имя Хартмана и упоминание его адреса, сломя голову должен был броситься к нему домой.
Данн посмотрел на сержанта с любопытством, можно даже сказать, с некоторым уважением.
– Короче, вы учли все возможности.
– Надеюсь, что да. Но сомневаюсь.
Один из стоявших на столе телефонов зазвонил. Данн молча выслушал сообщение. Его губы сжались, с лица исчезло всякое выражение. Несколько раз он кивнул головой, сказал: "Я это сделаю", положил трубку и посмотрел на Райдера.
Без каких-либо заметных изменений в голосе Райдер произнес:
– Я говорил вам, что невозможно учесть все. Они схватили Пегги?
– Да.
Стул, на котором сидел Джефф, грохнулся на пол. Юноша вскочил на ноги, его лицо мгновенно утратило свои краски.
– Пегги! Что с ней случилось?
– Они схватили ее. Как заложницу.
– Заложницу! Вы же вчера вечером обещали... Будь проклято ваше чертово ФБР!
– Два работника этого проклятого, как вы говорите, ФБР, – тихо произнес Данн, – находятся сейчас в больнице. Один в критическом состоянии. Пегги, по крайней мере, не пострадала.
– Сядь, Джефф, – все так же бесстрастно приказал Райдер и посмотрел на Данна. – Меня уверяли, что беспокоиться не о чем.
– Увы. Вы сможете узнать кольцо с аметистом, который она носит на мизинце левой руки? – Глаза Данна мрачно сверкнули. – Особенно если, по их словам, оно останется на пальце?
Джефф в это время как раз поднимал свой стул. Он застыл на месте, судорожно сжав руками перекладины спинки, словно собираясь сломать их.
– Господи, папа! – хрипло произнес он. – Ну что ты здесь сидишь? Это же... это же не по-людски. Ведь это Пегги! Наша Пегги! Мы не можем больше оставаться здесь. Пошли. Мы быстро туда доберемся.
– Тише, Джефф, тише. И куда же это мы быстро доберемся?
– В Сан-Диего.
Райдер заговорил намеренно холодным голосом:
– Ты никогда не станешь хорошим полицейским, пока не научишься думать как полицейский. Пегги, Сан-Диего – это же только часть огромной паутины. Надо найти самого паука в центре его паутины. Найти и убить его. А искать надо не в Сан-Диего.
– Тогда я пойду сам! Ты меня не остановишь. Если тебе нравится просто сидеть и...
– Заткнись! – Голос Данна был настолько же резок, насколько голос Райдера холоден. Но он тут же смягчил свой тон. – Послушай, Джефф, нам известно, что она твоя сестра. Твоя единственная и любимая сестра. Но Сан-Диего не захолустный городишко, а второй по величине город штата. Там сотни полицейских, десятки опытных детективов, ФБР. Там есть все необходимые специалисты. А ты таковым не являешься, ты даже города не знаешь. Сейчас, наверное, уже десятки людей ее ищут. Чем ты можешь помочь? – Данн пытался взывать к разуму молодого человека. – Твой отец прав. Лучше убить паука в его логове.
– Да, наверное, так лучше. – Джефф опустился на стул, но слабая дрожь в руках показывала, что слепая ярость и страх за сестру еще не покинули его. – Да, наверное, так лучше. Но почему именно ты, папа? Почему? Ведь, схватив Пегги, они нацелились на тебя?
– Потому что они боятся его, – ответил Данн. – Потому что им хорошо известна его репутация, его решительность, то, что он никогда не сдается. А больше всего они боятся его потому, что он действует вне рамок закона. Левинтер, Донахью, Хартман – три винтика из одной машины, а если учитывать Раминова, то четыре, и он раскрыл их за считанные часы. Человек, действующий по указанию, по закону, никогда бы не добрался ни до одного из них.
– Да, но как им удалось...
– Теперь мне все ясно, – перебил его Райдер. – Я говорил, что Донахью никогда не осмелится сказать судье, что мы с тобой были у него в доме. Но он сообщил это тому, кто приказал ему установить прослушивание. Только теперь, когда уже слишком поздно, я вдруг понял, что сам Донахью нипочем бы не догадался поставить жучок.
– И кто же этот неизвестный?
– Скорее всего, просто голос по телефону. Связующее звено. Посредник между Донахью и Моро. А я еще называл Донахью тупицей! Как такое могло со мною произойти? – Он закурил "Голуаз" и уставился на голубоватый дым. – Старый добрый сержант Райдер учел все возможности...
Глава 6
Золотистые утра совсем не редкость в "золотом" штате, и это утро выдалось как раз таким – спокойным, чистым и прекрасным. Горячие лучи солнца пронзали синеву безоблачного неба. Вид, открывающийся с вершин Сьерры на затянутую туманом долину Сан-Хоакина, на залитые солнцем пики и долины прибрежной горной цепи, не мог не приводить в восхищение и вызывал душевный подъем у любого, за исключением, пожалуй, лишь очень больных людей, близоруких слепцов, безнадежных мизантропов, а также преступников, которые держали заложников за мрачными стенами Аолерхейма. Следует добавить, что вид, открывающийся с западной стены замка, высоко возвышающейся над внутренним двором, портила, если не эстетически, то психологически, трехрядная колючая проволока, по которой был пропущен ток в две тысячи вольт.
Как бы то ни было, Сьюзен Райдер не чувствовала никакого душевного подъема. Конечно, ничто не могло бы лишить ее привлекательности, но она была бледной и усталой, а под глазами появилась сумеречная синева, отнюдь не из-за использования косметики. Ночью она спала не более четверти часа и проснулась с глубоким убеждением, что произошло нечто даже более страшное, чем их заточение в столь мрачном месте. Сьюзен, чья мать была шотландкой, часто – и лишь наполовину в шутку – утверждала, что обладает даром ясновидения, потому что всегда знает, в какой момент где-то в другом месте происходит что-то ужасное. Она действительно проснулась в тот самый момент, когда два фэбээровца, охранявших ее дочь, были ранены в Сан-Диего. Тяжесть на сердце была скорее физическим, нежели душевным ощущением, и она не могла объяснить свое состояние. "Да, – угрюмо думала она, – сейчас я совсем не похожа на ту жизнерадостную и улыбающуюся женщину, которая всегда оказывалась в центре внимания, где бы ни появлялась. Я отдала бы все на свете, лишь бы взглянуть в уверенное лицо мужа, почувствовать прикосновение его руки, прижаться к его надежному плечу".
И тут чья-то рука коснулась ее плеча. Это была Джулия Джонсон. Ее глаза потускнели и стали красными, будто она всю ночь не отходила от бара, предусмотрительно установленного Моро в каждом номере. Сьюзен обняла девушку за узкие плечи и прижала ее к себе. Никто не произнес ни слова. Тут нечего было сказать.
Лишь они двое оставались в своем заточении. Все остальные пятеро узников бесцельно бродили по двору замка, избегая разговоров друг с другом. Видимо, каждому из них хотелось оказаться наедине со своими горькими мыслями. Только сейчас они начали осознавать всю сложность своего положения. Впрочем, одних этих зловещих массивных стен было вполне достаточно, чтобы погрузить в мрачное настроение самых легкомысленных и общительных людей.
Удар гонга, раздавшийся со стороны огромного зала, вызвал у всех чуть ли не чувство облегчения. Сьюзен и Джулия осторожно спустились по каменным ступенькам – перил здесь не было – и присоединились к остальным, которые уже сидели за длинными столами, на которых был сервирован завтрак. Он состоял из первоклассного мясного блюда, которое сделало бы честь любой гостинице. Но за исключением доктора Хили и доктора Брамуэлла, поглощавших еду с аппетитом бывалых постояльцев, все лишь потихоньку пили кофе и гоняли по столу кусочки хлеба. В зале царила тревожная атмосфера.
Они уже заканчивали трапезу (которую многие из них и не начинали), когда в зал вошли Моро и Дюбуа, улыбающиеся, приветливые, любезные, щедро рассыпающие налево и направо пожелания доброго утра и выражения надежды, что все хорошо выспались и отдохнули ночью. Покончив с этим, Моро в удивлении поднял брови.
– Насколько я вижу, двое наших новых гостей, профессор Барнетт и доктор Шмидт, отсутствуют. Ахмед, – обратился к одному из своих помощников в белых одеждах. – Спроси у них, не будут ли они так любезны присоединиться к нашему обществу.
Прошло пять минут, и в зале появились ученые – оба в помятой одежде, будто они в ней и спали (что, собственно говоря, соответствовало истине), оба небритые и осоловелые, в чем Моро мог винить только самого себя, ибо это по его указу в их номерах выпивки было в избытке. Возможно, ему просто не было известно, что громкая научная известность, которой пользовались эти двое физиков в Сан-Диего и в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса, могла соперничать только с их громкой известностью в области вакхического застолья.
Моро выдержал довольно продолжительную паузу и наконец заговорил:
– Одно небольшое дельце. Я попросил бы вас всех поставить свои подписи. Абрахам, будь любезен.
Дюбуа добродушно кивнул, взял целую пачку бумаг и обошел стол, положив перед каждым из девяти заложников отпечатанное письмо, конверт и ручку.
– Что все это значит, вы, безмозглый ублюдок? – Знаменитый темперамент профессора Барнетта вследствие чудовищного похмелья стал еще более взрывным. – Это же копия письма, которое я вчера написал своей жене!
– Слово в слово, уверяю вас. Вам остается только расписаться.
– Провалиться мне на месте, если я это сделаю!
– Лично мне все равно, – отозвался Моро. – Я попросил вас подписаться под письмами только для того, чтобы ваши близкие знали – вы здоровы и находитесь в безопасности. Подписывать письма будете по очереди, начиная с того конца стола. Ручку сразу же отдаете Абрахаму. Благодарю вас. Миссис Райдер, вы, наверное, сошли с ума.
– Сошла с ума, мистер Моро? – переспросила она с натянутой улыбкой. – Почему вы так решили?
– А вот почему. – Он положил перед ней конверт адресом вверх. – Это вы писали?
– Да, конечно. Мой почерк.
– Очень хорошо.
Моро перевернул конверт, и Сьюзен увидела, что он разрезан с трех сторон. У нее во рту сразу же пересохло. Моро раскрыл конверт, разгладил его и показал на маленькое сероватое пятнышко в центре внутренней стороны.
– Эта бумага первоначально быта совершенно чистой, но существуют химические составы, которые делают видимым любой текст, чем бы он ни был написан. Конечно, даже самая предусмотрительная жена полицейского не станет носить с собой симпатические чернила. Это небольшое пятнышко оставлено уксусной кислотой, которая входит в состав аспирина и в некоторые виды лака для ногтей. Насколько я заметил, вы пользуетесь бесцветным лаком. Ваш муж очень опытный, я бы даже сказал, блестящий детектив. Наверняка и жена у него достаточно умна. Как только он получит письмо, естественно, сразу же отнесет его в полицейскую лабораторию. Вы, я вижу, воспользовались стенографией. И что же тут написано, миссис Райдер?
– Адлерхейм, – тусклым голосом произнесла она.
– Очень, очень дерзко, миссис Райдер. Предприимчиво, умно, изобретательно, называйте как хотите, но дерзко.
Сьюзен уставилась взглядом в стол.
– Что вы собираетесь сделать со мной?
– Сделать с вами? Посадить на две недели на хлеб и воду? Нет, конечно. Я не воюю с женщинами. Ваше разочарование будет достаточным наказанием. – Он огляделся по сторонам. – Профессор Барнетт, доктор Шмидт, доктор Хили, доктор Брамуэлл, буду рад, если вы составите мне компанию.
Моро провел всех четверых в большую комнату, расположенную рядом с его кабинетом. Она отличалась тем, что в ней отсутствовали окна и вдоль трех стен вплотную стояли шкафы с документами. На оставшейся свободной стене висели совершенно неуместные здесь картины эпохи барокко в золоченых рамах, по всей видимости некогда бывшие ядром знаменитой художественной коллекции фон Штрайхера. Тут же висело зеркало в позолоченной раме. В центре комнаты стоял большой стол, вокруг него – с полдюжины стульев. На столе лежала стопка больших листов бумаги, на самом верхнем из которых был какой-то чертеж. Рядом со столом стоял сервировочный столик с разнообразными напитками.
– Так вот, господа, – сказал Моро. – Я буду рад, если вы окажете мне одну любезность. Уверяю вас, это никоим образом не затронет вашу честь. Будьте любезны, просмотрите эти бумаги и скажите, что вы об этом думаете.
– Будь я проклят, если мы станем хоть что-нибудь делать, – заявил Барнетт своим обычным язвительным тоном. – Конечно, я говорю только за себя.
Моро улыбнулся:
– Вот именно.
– И что вы будете делать? Применять силу? Пытать нас?
– Перестаньте ребячиться. Вы обязательно просмотрите все эти бумаги, по двум причинам: во-первых, из-за вполне естественного научного любопытства, а во-вторых, господа, разве вам не хочется узнать, почему вы здесь находитесь?
Он вышел, прикрыв за собой дверь. Не было слышно, чтобы в замке повернулся ключ, и это само по себе утешало. Впрочем, кнопочные замки с гидравлическим управлением никогда не производят шума.