- Угу, - мрачно ответил Олежка, умываясь почти что кипятком.
- Сильно?
- Да он не успел. Я из окна выпрыгнул. Стекло разбил.
- Ой, мамочка! - округлила глаза Петька, - ты хоть живой?
- Как видишь…
- Мамочка…
Олежка был Петькиным двоюродным братом, дедушкиным внуком, сыном его единственной дочери - Катеньки. Катенька была молодая и красивая. Она рано вышла замуж за Олежкиного отца, у которого, по словам бабушки, "поехала крыша". Скорей всего, бабушка была права, потому что в последнее время в него как черт вселился: он стал часто пить и буянить. Олежке попадало больше всех. Характер у него был взрывной и непримиримый. Он терпеть отца не мог. Недаром Ленка сказала как-то:
- Я с отчимом лучше живу, чем Олег с родным отцом.
Так и было. Обычно Олежка убегал из дома и бежал через весь город к Петушковым. Выдерживал все процедуры: ванну, чай с молоком, расспросы, разговор с дедом и дядюшками. А потом падал на диванчик в детской и болтал с Петькой. И если бы не мама с сестренкой, то никогда бы он отсюда не уходил. Дед, папа и Иван уже не раз забирали Катеньку с детьми к себе, грозили её мужу судом. Но Катенька плакала, жила у отца три дня, а потом собирала вещи и детей и уходила обратно к мужу, который клялся, что "больше не повторится", что это "спьяну и сдуру". Но проходило время, и все начиналось сначала. Приходил злой и заплаканный Олежка, звонил в полночь телефон, и плачущая Катенька говорила, что Олег куда-то пропал, а дедушка её успокаивал, что он здесь, где же ему еще быть, и что он настоятельно просит её подумать о разводе. Опять был мужской совет в дедушкиной комнате, и казалось, не будет этому конца.
После чая и разговора в кабинетике Олежку оставляли в покое. Они с Петькой усаживались в детской на старом протертом ковре со слонами и пальмами. Галчонок повисала на Олежкиных плечах. Олежка Галку любил не меньше своей Марьяшки, и Петька даже немножко ревновала. Она так привыкла с раннего детства, что Олежка всюду с ней, всегда рядом, что считала его чуть ли не своей собственностью. Она знала его сокровенные тайны, доверяла ему свои. Если бы спросили Петьку:
- Какой он, твой брат Олег?
Она бы без запинки ответила:
- Самый добрый.
Потом бы подумала и сказала:
- Он всегда помогает, и его не надо просить об этом, он сам чувствует. Стоит мне заскучать - он тут же приходит. И если мне плохо, он всегда знает, что нужно сказать, чтобы мне стало лучше. А ещё… ещё он умеет устраивать сюрпризы!
Потом бы Петька, вспомнив мамины слова, добавила:
- Он, правда, вспыльчивый и легко попадает под чужое влияние… но зато он - сильный. Он сильный, как медведь! Вот такой у меня брат!
- 6 -
Всю неделю Вольные Бродяги обустраивали свою Хижину - так они стали называть чердак над сумятинской квартирой. Полы были выкрашены, стены обиты фанерой, в окна вставлены стекла, ставни починены. Чердак стал похож на уютный дом. Все принесли то, что обещали: Ленка - этажерку и стопку книг впридачу, Санька - шкуру, Генка - сундук, светильник и низкие табуреты, Олежка - чайник и кружки, Леха - старую, но действующую печатную машинку, а Петька - настоящую гитару и обогреватель, похожий на камин. Теперь в Хижине было тепло и уютно. Хоть всегда тут живи! Ребята не могли нарадоваться.
Ленкина мама начала шить Бродягам плащи. Она работала в ателье, и скоро у каждого был плащ своего цвета: у Генки - серебристый, у голубоглазого Сашки - цвета морской волны, у Лешки - коричневый, у светлоголового Олежки - изумрудный, у Ленки - голубой, у Петьки - алый.
- Мама сказала, что ты рыженькая и тебе красный цвет идет, - сказала Ленка.
Петька своим плащом не могла налюбоваться. Он был такой легкий, летящий, такой красивый. Ей захотелось похвалиться перед домашними и посмотреть на себя в зеркало.
- Девчонки есть девчонки, - презрительно фыркнул Лешка, за что чуть не получил тумака от этих самых девчонок. Но Сашка перехватил Петькину руку и сказал:
- Давайте по домам. А то завтра в школу, а ещё Олежку провожать.
Ребята сложили свои плащи в сундук и спустились на улицу по шаткой пожарной лестнице. Только Петька со своим сокровищем расставаться не захотела и пошла провожать Олега в алом, развевающемся на ветру плаще.
- 7 -
Дома восторженную Петьку встретили тяжелым молчанием. Галчонок смотрела на сестру устрашающе круглыми глазами. В Петькино сердце закралось тревожное предчувствие. Предчувствие её не обмануло. Все домашние собрались в Большой комнате. Ирина с Иваном застыли на пороге в одинаковых позах: прислонившись к косяку и сложив руки на груди. Мама опустилась в кресло, Галка устроилась на его подлокотнике, положив светлую головку на мамино плечо. Бабушка с чашечкой кофе села в другое кресло (взгляд осуждающий). Дед с папой переглядывались, стоя у книжного шкафа. Папа выглядел очень сердитым, а дедушка - растерянным. Оценив обстановку, Петька захотела укрыться в детской, но тут папа громко позвал:
- Вета!
Она чертыхнулась шепотом и, состроив невинную рожицу, вышла в Картинную. Папа посмотрел на деда. Тот кашлянул, потер ладони, суетливо снял очки:
- Скажи-ка мне, Лизок, где наш обогреватель? - спросил он.
- И гитара, - добавил Иван.
- И гитара, - согласился дедушка.
Петька опустила глаза. Это был знак признания своей вины - сигнал к тому, чтобы начать Петьку ругать. И все начали. Солировал сначала папа, изредка прерываемый Ириниными замечаниями, потом его сменили бабушка и Иван, потом дед и даже мама. Петька стояла, опустив глаза и глотая горькие слезы вины и стыда. Правда, как она могла забыть, что это любимый дедушкин обогреватель и что зимой около него так чудесно читать интересные книжки! А гитара! Конечно же, она знала, что это бабушкина гитара, что ей полвека и Иван на ней играет!
Петька все это знала, но как-то забыла. Тогда казалось, что Бродягам все эти вещи нужнее. И только сейчас она поняла, как была неправа.
- Ну, набросились, набросились на ребенка, - попыталась смягчить обстановку мама.
- Что ты ее защищаешь? - возмутился папа. - И она уже не ребенок, если позволяет себе такое!
Петьке совершенно нечего было сказать в свое оправдание.
- В общем, так, - сказал, наконец, папа, - чтобы гитара и обогреватель вернулись на свои места. Последний срок - завтрашний вечер. Ясно?
- Ясно, - прошептала Петька.
Грустные думы навалились на неё: как теперь забрать гитару и обогреватель у друзей? Она вспомнила, как им все обрадовались! Санька так бережно держал на руках гитару, будто птицу, а Генка и Лешка скакали вокруг обогревателя и тут же уговаривали Сумятина-старшего провести розетку на чердак. А теперь что же? Прийти и отнять? Горькие слезы обиды за треснувшее счастье покатились из Петькиных глаз. Но делать было нечего. И речи не могло быть о том, чтобы уговорить домашних подарить ребятам гитару и обогреватель.
Весь вечер Петька думала, что сказать друзьям, а наутро, еще до школы, понуро поплелась в Хижину. Забралась по пожарной лестнице. Толкнула дверь.
- Ой, Ленка, ты чего?
Ленка сидела на высоком Генкином сундуке, обхватив острые коленки руками, и думала. Думы были невеселые. Она вздохнула. Петька села рядом и оглянулась. Куда-то исчезли новенький Олежкин чайник и Генкин светильник.
- А… - начала было Петька и посмотрела на подружку.
- Ага, - отозвалась Ленка. - Им, наверное, влетело, как и мне.
- И тебе?
- Такой скандал из-за какой-то этажерки допотопной!
- У меня тоже, - сокрушенно призналась Петька и приврала чуть-чуть: - папа сказал, чтобы без гитары и обогревателя домой не являлась.
В это время на чердак ворвались Лешка и Санька. Увидев девчонок, они смутились и затоптались у порога.
- За шкурой? - понимающе спросила Петька Саньку.
- Да… Дома такое было! - сказал Сашка и начал деловито сворачивать шкуру.
- И у нас, - хором вздохнули девчонки.
Лешка независимо сунул руки в карманы, сощуря глаза, сказал сердито:
- А у меня батя орал, орал… только я все равно машинку не понесу обратно. Это мамина. Мама бы мне разрешила.
Лешкина мама умерла четыре года назад. С тех пор он с отцом жил неладно. Все помолчали.
- Никакой жизни с этими взрослыми, - сокрушенно вздохнула Ленка.
- 8 -
В школе Петьку тоже ждали неприятности. Анна Матвеевна, глядя в журнал поверх очков, тяжело вздохнула и стала искать глазами Петьку. Петька это сразу поняла, потому что только у нее не было по математике ни одной приличной оценки. Петька попыталась спрятаться за тощую спину Шурика, но это ей не помогло.
- Елизавета Петушкова пойдет к доске, - сурово сказала Анна Матвеевна.
Класс сочувственно вздохнул. Помочь Петьке было невозможно. У Петьки заныли коленки (они всегда первыми отзывались на неприятности). Она всеми силами души ненавидела математику. И все, что с ней связано.
- Та-ак, - зловеще протянула Анна Матвеевна. - Плохи твои дела, Петушкова. Конец года, а тебе, кажется, и дела нет! Тетрадочку захвати, я твою домашнюю работу проверю.
Совсем плохо - домашние примеры Петька ни сделать, ни списать не успела.
Закончилось все весьма плачевно: Анна Матвеевна влепила Петьке очередную двойку и написала в её дневнике огромное и гневное послание родителям.
На перемене у Петькиной парты собрались все её друзья.
- Ладно тебе, не переживай, - сказал Лешка, - подумаешь, двойка по математике!
- Ага, подумаешь! У меня там и так не праздник. Ненавижу математику! - сердилась Петька.
- От родителей попадет? - спросил Сашка.
Петька задумалась. Не должно попасть. Петькиной учебой редко интересовались. Если только мама спросит, а Петька ей соврать не сможет, или дедушке вздумается её дневник посмотреть. Но и тогда навряд ли попадет: все знают, что Петька с математикой не дружит.
- Ладно, переживем, - вздохнула она.
Но пережить оказалось не так-то просто. Папа с работы пришел мрачнее тучи, с порога позвал Петьку и, пока раздевался, отчитал её. Когда он шел с работы, ему встретился Иван Григорьевич, Петькин учитель физкультуры, который очень недоволен Петькиным поведением на его уроках; будто бы у неё гиперактивность и она всем мешает. Мало того! После Ивана Григорьевича папа встретил завуча школы Маргариту Павловну, и она сказала, что недавно Петька прямо-таки сбила её с ног в школьном коридоре, играя в догонялки, и даже не извинилась.
Про Маргариту Павловну Петька не помнила, а Иван Григорьевич всегда к ней придирается, и к тому же физкультуру на то и придумали, чтобы вся энергия у людей выходила. А попробуй-ка она стоять, как столб, что бы тогда Иван Григорьевич сказал?
- Ладно, ладно, - прервал её папа.
- Покажи-ка мне, голуба, дневник.
- Может быть, сначала поужинаем? - спросила мама из кухни.
- Нет, потом, - отмахнулся папа. Петька безропотно пошла за дневником. Если неприятности валятся тебе на голову, то все сразу. И бороться с этим почти бесполезно.
- Та-ак, - совсем как Анна Матвеевна протянул папа, прочтя запись в дневнике.
- Ну, чего? - буркнула Петька. - Не понимаю я все эти глупости.
- Математика не глупость!
- Ага, королева наук… - уныло провозгласила Петька любимую фразу Анны Матвеевны.
Папа помолчал, критически глядя на дочь, и сказал:
- Вот что, Елизавета, мне кажется, пора тебе отдохнуть от улицы, игр и своих друзей. Посиди-ка ты недельку дома.
- Сколько?! - ужаснулась Петька.
- Ну хорошо - пять дней. И чтобы после школы - сразу домой, а то я попрошу Ивана тебя встречать и под конвоем доставлять домой.
- Так ведь завтра суббота! Выходные!
- Тем лучше.
Папа ушел, а Петька осталась стоять посреди коридора, ошарашенная таким наказанием. Пять дней дома! В то время, когда на улице - середина мая, совсем лето! Когда солнце целый день и все друзья еще здесь, никуда не разъехались!
- Вета! Накрывайте на стол! - крикнула мама.
В Петьку от этого крика и папиного наказания вселилось что-то очень злое и упрямое. Её никогда еще не наказывали лишением улицы и свободы! Она топнула ногой и прошептала сквозь зубы:
- Не пойду я накрывать ваш дурацкий стол! И вообще никуда не пойду, раз так!
Петька бросилась в свою комнату, буркнула Галке:
- Тебя мама зовет!
- Зачем?
- Откуда я знаю!
Галка пожала плечами и убежала к маме. Петьке стала стыдно за себя и обидно, что никому нет до неё дела, и она, уткнувшись носом в игрушечного косматого пса, всхлипнула. Ей так хотелось, чтобы кто-нибудь её сейчас пожалел, понял, что она не в состоянии учить математику и вести себя по-другому на физкультуре. И отменил бы папино наказание.
Встреча в Лавровом переулке
- 1 -
Петька крепилась все утро. Она не звонила друзьям, помогала Ирине с уборкой, а когда ей позвонил Генка, сказала честно:
- Я чуть-чуть под арестом, Ген. Но вечером попробую отпроситься.
Она искренне надеялась, что к вечеру, когда придет из Большого города Иван, папа подобреет и отпустит её. Только до вечера-то как дожить? Петька с тоскою посмотрела в окно. Как ярко там светило солнце! И как здорово было там, на вольной воле! Взять бы свой деревянный меч, надеть плащ, крикнуть Сашку и потренироваться на Поляне.
Но папа смотрит строго, не разговаривает и, конечно же, не отпустит. Петька тихонько закрыла свою дверь: бабушка с мамой и Иринкой на кухне - разговаривают, папа у деда, Галка на улице. Все чем-нибудь заняты, и если Петька ненадолго (совсем на чуть-чуть) пропадет, никто и не заметит! Ведь уже целый час к ней никто не заглядывает!
Все! Решено! Петька открыла окно и выпрыгнула на балкон-террасу, перелезла через перила и, обхватив столб руками и ногами, прижавшись к нему животом, скользнула вниз. Теперь нужно было подальше отойти от двора.
Петька иногда любила гулять одна по городу. Вроде бы все знакомо, но то и дело открывалось Петьке что-нибудь новое: то заросший сиренью и лопухами переулок, то улочка с колодцем, в котором вода ключевая, вкусная, то огромная сосна, от неё пахло теплой, янтарной смолой… Когда бегаешь с друзьями, не всегда на такое обратишь внимание. Вот дырявая лодка на берегу пруда, перевернутая, потемневшая от времени, похожая на уснувшего зверя. Вот лестница из каменных плит, вросших в землю, очень старая, помнившая сколько всего…
Петька все дальше уходила от дома. И чем дальше уходила, тем больше её переполняло ощущение, что вот-вот случиться что-нибудь замечательное. Чувство свободы, которую Петька сама себе подарила, несло ее по улицам и переулкам…
Петька сразу увидела его, как только свернула в Лавровый переулок. Мальчишка стоял около зелёной калитки и длинным прутиком что-то чертил на пыльной дороге.
Мальчишка как мальчишка. Тощий, остролицый, с жестким ежиком черных волос и узкими азиатскими глазами. Но Петька, увидев мальчишку, вытянулась в струнку и, забыв обо всем на свете, направилась прямо к нему. Она обошла вокруг незнакомца, как вокруг новогодней елки. Мальчишка был хорошо воспитан. Он не толкнул её плечом: дескать, чего уставилась?
Он просто смотрел из-под черных бровей, как она им любуется.
Впрочем, любовалась Петька, конечно же, не мальчишкой. Любовалась Петька его рубашкой… Это была настоящая матросская форменка: ослепительно белая, с голубым воротником, с погонами старшего матроса. Мальчишке она была велика, болталась на нем, как на вешалке, да в этом ли дело? Ведь она настоящая! Это сразу видно!
- Ну? - насмешливо произнес мальчишка. Петька посмотрела, наконец, ему в лицо и смутилась. У него были ехидные глаза-щелочки, два черных полумесяца.
- Здорово… - выдохнула Петька, - твоя?
- Моя. А что?
- Ничего, - Петька забралась на забор.
Не объяснишь ведь незнакомому мальчишке, что вот о такой форме всю жизнь мечтала! Но он, видимо, понял. Сказал чуть виновато и совсем без хвастовства:
- Это дедова. Мне бабушка подарила. Дед умер давно ещё. Я его не помню. А вот рубашка в наследство осталась.
Он так говорил, будто объяснял, почему не может подарить Петьке свою рубашку. Петька прониклась благодарностью и решила, что незнакомые мальчишки с соседних улиц тоже бывают ничего себе.
- Он был моряком? - спросила она, глядя на мальчишку с высоты забора.
- Ага. В Севастополе. Всю жизнь там…
- Ух, ты!
Мальчишка бросил свой прутик и тоже забрался на забор. Петька посмотрела на него искоса хитрыми глазами и спросила:
- А ты откуда такой? Тебя раньше не было.
- Это тебя не было. Мы здесь уже два месяца живем.
- Фью! Два месяца! А я всю жизнь! Ты с юга приехал?
- Н-нет… - почему-то смутившись, ответил мальчик. - С Волги.
- А-а-а… Я думала, с юга, такой загорелый.
- Я не загорелый. Я всегда такой, - насупился вдруг мальчишка.
Петьке он нравился все больше. Она уже представляла, как приводит его в свой двор, знакомит с ребятами, как в Хижине он рассказывает о своем деде моряке и дает померить форменку…
- Чего ты дуешься, - толкнула его плечом Петька, - я просто так спросила.
Мальчишка рассмеялся.
- Я не дуюсь. Я просто. А тебя как зовут?
- Петька.
- Ух, ты! Ты же девчонка!
- Ну и что? Петька - "она моя". Женский род.
Мальчишка с уважением посмотрел на Петьку женского рода.
- А тебя как зовут? - спросила она.
- Денёк.
- Денёк? Это маленький день?
- Нет, - рассмеялся он. - Это сокращенный Денис.
Иван на ходу вскочил в дребезжащий полупустой трамвайчик. В городе был всего одни трамвайный маршрут - Городское кольцо. Зато он шел через весь город, от вокзала и по всем улочкам, заросшим полынью, репейником, крапивой, и по шумному центральному проспекту. Шел по мосту через речку Ямолгу, мелкую, неширокую. Шел трамвайчик между покосившихся заборов, новеньких домов, мимо сквера. Шел, постукивая колесами, и воображал себя большим поездом.
Иван садиться не стал, хоть и устал с дороги. Заплатил кондуктору тете Ане за проезд, расспросил о последних новостях и стал смотреть в окно на неспешно проплывающие улицы детства… Иван ездил в областной город и сейчас отдыхал от его шума, суеты и многолюдности.
"Большие прелести маленького города", - усмехнулся он, оглядел салон трамвая и увидел свою рыжую племянницу. Она сидела, по привычке забравшись на сиденье с ногами (как ей тетя Аня позволила?), а рядом стоял незнакомый мальчишка. Иван улыбнулся: где она только находит друзей-мальчишек?
Петька что-то говорила, говорила, мальчик внимательно слушал, то и дело улыбался широкой белозубой улыбкой. Петька вдруг стала серьезной, приподнялась и, обхватив мальчика за смуглую шею, притянула к себе, зашептала ему на ухо. Мальчик слушал и кивал. Что-то трогательное, трепетное было в этой картинке. Ивану стало тепло и грустно, защекотало в горле неизвестно почему. Посмотрел еще, как мальчишка жмурится, потому что Петькины волосы щекочут ему шею, как Петька заглядывает ему в глаза, и выскочил не на своей остановке.