- Да я не расстраиваюсь. Я же все равно к нему каждый день хожу сюда. И ночую иногда у него.
- Это не то…
- Не то. Но всё-таки лучше. Он сначала совсем уезжать хотел. Я его насилу уговорил остаться.
- А как?
- Ревел беспробудно день и ночь, - бесхитростно признался Морюшкин. Он протянул руку к рулю велосипеда, погладил и сказал, как про собаку:
- Какой у тебя велосипед хороший…
- Ага, - выдохнула счастливая Петька. - Сегодня подарили.
- Здорово. Ладно, я пойду, Петь. Пока.
- Пока, - Петька вскочила в седло и крикнула уже на ходу: - Морюшкин! А как тебя зовут?
- Виталик…
- Виталик… Хочешь, прокачу?
Виталик Морюшкин сдержанно кивнул, но его зелёные и большие, как блюдца, глаза засветились.
- Садись, - кивнула Петька на багажник.
Виталик взобрался на багажник, раскинув тощие незагорелые ноги.
- Поехали!
Вихляя передним колесом от тяжести, Петька с Морюшкиным доехали до своего двора и там распрощались.
А в это время Ирина вздохнула и сказала:
- Ну, теперь мы Петьку совсем видеть не будем…
- Кого-кого? - сделал страшные глаза Иван.
А бабушка разразилась хохотом:
- Ого! Придётся Сергею Арсеньевичу теперь и с тобой бороться!
- Кажется, дворовая Веткина кличка проникла в дом, - подвела итог мама. - Это опасно.
- Это неизлечимый вирус! - почему-то развеселился Иван. - Вот увидите!
- 5 -
После встречи с Морюшкиным Петькино ликование перешло в тихую ласковую радость. Она вдохнула жаркого летнего воздуха, с шумом выдохнула и закрутила педали. Проезжая мимо Лаврового переулка, Петька подумала, что неплохо было бы заглянуть к Деньку, узнать, есть ли у него велосипед. Но, вспомнив утреннюю встречу с Лёшкой, остановилась в нерешительности. Заехать? А вдруг и Денёк решит, что она в него влюбилась? Что она за ним бегает? Петька фыркнула. Но не заехать - совсем глупо. Почему это она должна раздружиться с Деньком из-за какого-то Лёшки? Петька вздохнула. "Как будто человек в одиннадцать лет влюбиться не может…" - вспомнила она. Нет, почему же… может, наверное. Но сама Петька никогда ни о чём таком не думала. Ей было скучно без Денька, и она бежала в Лавровый переулок; ей было с ним интересно, и она тащила его в Хижину. А любовь… Это что-то совсем другое. В книжках и кино от любви всегда страдают, ночами не спят, подвиги совершают и слёзы льют. Петька не страдала. Наоборот - она была очень рада, просто счастлива, что подружилась с Деньком. И никакая Лёшкина любовь тут ни при чём. И не раздумывая больше, Петька на скорости свернула в Лавровый переулок.
В окне Денькиного дома она увидела пухлогубого толстощёкого карапуза.
- Эй! - крикнула Петька. - Ты кто?
- Я - Алтём!
Петька рассмеялась и передразнила:
- Алтём, а Алтём, Денёк дома?
Карапуз обиженно надулся и скрылся. Через минуту он появился в окне вместе с Деньком и сказал отчётливо:
- Он мой бр-рат!
- Ух ты! - весело удивилась Петька.
- Привет, Денёк!
- Привет. Какая машина… Твой?
- Ага! А у тебя есть?
- Велосипед? У нас с братом один на двоих. Я сейчас.
Денёк исчез в окне.
- Алтём, а Алтём! - опять подразнила Петька карапуза. Тот погрозил ей кулачком и скрылся. Когда Денёк вышел из ворот, держа за руль изящный узкоколёсный "Салют", Петька спросила:
- Твоему братишке сколько лет?
- Которому? - рассмеялся Денёк, у которого было три брата и две сестры.
- Артёму? Четыре на днях исполнилось. А что?
- Он специально своё имя не выговаривает?
- Да нет! У него звук "р" почему-то только в слове "брат" получается. Прямо наказание какое-то! Мама с ним бьётся, бьётся…
- Ничего, получится.
- Конечно. Поехали?
Они оседлали велосипеды.
- Умеешь без рук? - спросил Денёк лукаво и отпустил руль.
- Ух ты! Нет, у меня не получится, - самокритично ответила Петька.
- Ерунда, получится! Дай руку. Не бойся.
Петька протянула ему одну руку, другой понадёжней вцепившись в руль.
- Отпускай вторую!
- Нет!
- Отпускай! Я же тебя держу.
- Я боюсь! У меня нет чувства равновесия!
- Всё у тебя есть… Столб! - крикнул Денёк, выпустил Петькину руку и вильнул в сторону. Ещё бы секунда, и их сомкнутые ладошки врезались в телеграфный столб.
- Фу-ух! - выдохнула Петька, остановив велосипед.
Денёк протянул Петьке руку ладошкой кверху и сказал серьёзно:
- Две дороги…
- Что? - не поняла Петька.
- Две дороги - один путь. Ты разве не знаешь? - удивился Денёк.
- Н-нет. А что? Какие дороги?
- Ну… Это примета такая. Мы ехали вместе, а потом из-за столба разъехались. И столб - между нами, ну вроде как разъединил. И чтобы не поссориться, надо руки сцепить и сказать: "Две дороги - один путь". Это, понимаешь…
- Нет! Не объясняй! - запротестовала Петька. - Я поняла…
В ней тревожно, как сигнал горна, отозвалась эта фраза: "Две дороги - один путь". И не хотелось, чтобы Денёк каким-нибудь неточным словом спугнул чувство небывалого простора, которое вдруг распахнулось в Петькиной душе.
- Я поняла, - прошептала она, опустив голову. Повторила про себя таинственное заклинание против случайной ссоры и протянула другу руку: - Один путь?
Денёк серьёзно кивнул.
Потом Петька научит так говорить весь двор и всю школу. А вскоре разнесётся эта примета по всему городу, и то и дело будет то тут, то там раздаваться: "Две дороги - один путь". И каждый раз Петька будет вспоминать этот день.
Петька и Денёк играли в город, где все ездят только на лошадях, где нет ни машин, ни автобусов, ни трамваев, зато в каждом доме найдётся конюшня. Лошадей здесь не выращивают, не покупают и не продают. Они сами приходят из далёкого леса: молодые, сильные, с влажными кроткими глазами. Дворы школ превратились в стоянки для путешественников. Там можно было отдохнуть, перекусить, накормить своего коня и выкупать его (несмотря на каникулы, мойки для обуви работали почти у всех школ). Расплачивались друзья с воображаемыми хозяевами стоянок самой ходовой валютой - гладкими листьями подорожника. Раз в месяц в этом Городе Лошадей устраивались соревнования, а тренировки проходили на ипподроме - футбольном поле Центрального стадиона.
Петька и Денёк так заигрались, что забыли и про Бродяг, и про встречу у Егора. И не вспомнили бы, если бы не встретили его самого.
- О! Конная дивизия! Привет! - поприветствовал их Егор.
- Ой, Егор, здравствуй!
- Вы не забыли, что сегодня у нашего дома День Рождения и мы ждём вас в гости?
Петька прикусила губу, она-то как раз забыла. Но Денёк сказал:
- Конечно, мы помним. Мы даже с подарком придём.
- О! - многозначительно улыбнулся Егор. - Ну, до вечера!
Они попрощались, и Петька спросила:
- Ты про какой подарок, у нас ведь ничего нет!
Денёк замялся и сказал смущенно:
- Ну, я кое-что приготовил… Макет мы уже не успеем сделать, но я его нарисовал.
- Дом?! Здорово!
- Ну… не знаю, как получилось.
- Покажи! - потребовала Петька.
- Так он дома!
- Тогда поехали!
- Нет, давай сначала в Хижину. За рисунком-то успеется.
Петька согласилась и поднажала на педали. Денёк ездил быстро.
- 6 -
Ставни на окнах Хижины были открыты.
- Смотри, Денёк, все, наверное, уже там. Поехали скорей!
- Ага… Петь! - Денёк резко затормозил. У пожарной лестницы, ведущей в Хижину, были свалены табуретки, полки, книги, Петькин старый коврик со слонами, Генкин сундук - небогатое хозяйство Вольных Бродяг. Петька и Денёк переглянулись: что всё это значит?
Дверь Хижины распахнута, оттуда доносятся голоса. Голоса незнакомые… Нет! Знакомые! Это Скрипун и кто-то ещё из взрослых…
- А, Акимовы! Они узнали про Хижину и выселяют оттуда Бродяг!
- Пе-етька-а! - разорвал летний воздух отчаянный Генкин крик. - Бегите за всеми! Нас громят!
Как по команде, Денёк и Петька бросили велосипеды и рванули в разные стороны.
- Я к Сане! - крикнул Денёк.
- Позвоните Олегу! - попросила Петька и помчалась к Ленке.
Все мысли, все настроение сразу сомкнулись вокруг самого главного: их выгоняют! У них отнимают Хижину! Это Скрипун - конечно, он! - мстит им за шалаш! А они-то хотели идти к нему извиняться, хотели все объяснить!
- Что ты стучишь, как ненормальная! - возмутилось Ленка. - У нас маленький ребёнок в доме!
- Лен… Я забыла, прости. Там Хижину… - и Петька вдруг всхлипнула и заплакала. Их замечательную Хижину! Где они собирались, как дома, и никто им не говорил: "Тише, дедушка спит! Иван занимается!" Где никто не ругал, если вдруг оставался беспорядок - всё равно они потом всё уберут! Где она, Петька, так замечательно сидела сегодня утром одна!
Ничего этого Петька не сказала Ленке. Но Ленка и так всё поняла (на то она и Ленка). Оделась, позвонила в соседнюю квартиру Лёшке, и пока тот собирался, заставила Петьку умыться и успокоиться. Ленка всегда такая: если вдруг сваливается беда, она остаётся спокойной и рассудительной. И никаких эмоций. И, как всегда, перед этим спокойствием Петька устыдилась своих слёз, умылась и побежала в Хижину. Не ждать же этого Ахмеджанова! Опять что-нибудь скажет ТАКОЕ!
Из Крайнего дома к Директорскому мчались Денёк и Санька.
- А где Сумятины? - спросил Саня на бегу.
- Геныч там воюет, а отец на работе, конечно, - сказала Петька. - Олежке позвонили?
- Да, он бежит.
Они взобрались по лестнице, через минуту прибежали Ленка и Лёшка. На Лёшку Петька не смотрела.
В первую минуту Петька даже не узнала Хижину, так голо и пусто было в ней. Сразу стали заметны не очень чистые стены и щелястый пол. Половики тёмной грудой лежали в углу, рисунки Денька (старый замок с башнями над морем, дворовая собака Найда, лопоухая и смешная, со щенятами, дорога среди степных холмов) и фотографию парусника "Седов" Генка прижимал к голому перепачканному пузу Видимо, он был дома и услышал шум и решил выяснить, в чём дело. А дело было плохо.
- А-а! - тонко заверещал Скрипунов. - Явились!
Грузный, страдающий одышкой (и как только забрался сюда?) Акимов приветственно заулыбался. Противно так, с издёвкой… Он поглаживал круглый живот под вылинявшей футболкой и то и дело смотрел на свою жену.
Бывшая директриса школы Антонина Артуровна Акимова ("А" в кубе), худая и высокая, похожая фигурой на ножницы, знала всё про всех и всегда была права. Во всяком случае, она так думала. Глядя с высоты своего роста (и положения) на растрёпанных, притихших, тяжело дышащих от быстрого бега ребят, она веско заметила:
- Ничего удивительного, Иван Иванович, что эти подростки на вас напали. У них на лицах написано, что они склонны к девиантному поведению.
- Чего? - удивился Лёшка. Получилось у него угрожающе.
- Вот видите, вот видите! - заверещал Скрипун.
А взгляд "А в кубе" ясно выразил: "Ах, этот Ахмеджанов! Всем известный хулиган и двоечник!"
- Что вы здесь делаете? - сказала, наконец, Ленка, голос у неё был спокойный и ясный. Да, Ленка умеет разговаривать со взрослыми.
- Что мы делаем здесь? - насмешливо переспросил Акимов. - Выселяем мы вас, голубушка.
- Не имеете права! - взвился Сашка.
- Права! - закричала "А в кубе", вспомнив, видимо, как она была директором. - Права-то вы свои знаете, а вот обязанности!
Ребята переглянулись: сказано, что называется, "не в тему".
- Почему вы на нас кричите? - возмутился Денёк. - Что вам от нас надо?
- Это наш чердак! - перебила его Петька. - А вы… вы как грабители!
Что тут началось! Акимовы и Скрипун будто с цепи сорвались и начали кричать в три голоса. Чего только не услышали про себя Вольные Бродяги! Они и "отпетые хулиганы", и "колония по ним плачет". И, в общем-то, понятно, зачем им этот чердак. Ну, конечно, только пить, курить, нюхать всякую гадость. Чем ещё можно заниматься на чердаках и в подвалах? Сейчас ведь все дети старше пяти - психи и наркоманы! Только и слышишь о детской преступности!
Петька пыталась их перекричать, но Сашка хмуро остановил её:
- Да ладно тебе. Видишь же - бесполезно!
Его услышала "А в кубе":
- Да, бесполезно! Продолжать разговор без присутствия взрослых я не намерена!
В таком случае можете продолжать, - раздался спокойный голос. - Надеюсь, моё присутствие вас удовлетворит?
Все обернулись. На пороге Хижины стоял Егор. Он держал за руку Олежку. В их спины било горячее июньское солнце.
- Лежик, ну расскажи ещё раз! Ну, трудно тебе, да? - канючила Петька.
Они лежали с Олежкой на балконе, на надувных матрасах, укрывшись Ивановым спальником и верблюжьим одеялом. Сегодня им разрешили ночевать на балконе, тёте Кате позвонили, чтобы она Олега не теряла. Ночи были тёплые, ясные, и обсудить было что. Сначала к ним присоединился и Саня, но его мама загнала домой, сказала, что он легко простужается. Сашка недовольно заворчал, но Петьке подмигнул: всё равно, мол, приду, когда родители уснут.
- Ну, Лежище! Я уже всё забыла! Расскажи!
- Ну, чего рассказывать-то? - сонно пробормотал Олежка. - Саня позвонил, я побежал, а по пути думаю: если там взрослые, то одних ребят слушать не станут, а если Щеколда, то всё равно нужен кто-то постарше. Ну и свернул к Егору…
- И как только ты его нашёл, ты же у него ни разу не был.
- Можно подумать, что кто-то не знает дом над обрывом!
Петька поближе придвинулась к брату и спросила замирающим шёпотом:
- А старика видел?
- Видел, - пожал плечами Олежка.
- Хороший дед, чего ты его боялась…
Петька сглотнула:
- Ну, ладно… А Егор?
Тут скрипнуло окно, и на балкон, кутаясь в одеяло, выбрался Сашка. Он прошлёпал босыми ногами по деревянному полу, кинул подушку, сказал Петьке:
- Подвинься, - и улёгся рядом.
Петька опять затеребила Олежку:
- А Егор? - и сказала Саньке: - Олег про Егора рассказывает.
- Ну, он мне сразу говорит: "Поехали". Вывел из гаража мотоцикл и - рванули с бешеной скоростью, - этот момент Олежка вспоминал с явным удовольствием, - без шлемов, прямо так… Хорошо хоть "гаишники" не попались.
У меня от скорости потом ещё полчаса в ушах гудело…
- Вы так вовремя примчались, - сказал Сашка.
- Ага, - поддержала восторженно Петька, - прямо как в кино!
- А, - махнул рукой Олежка, - всё равно зря.
- Нет, не зря! - пылко заспорила Петька. - Без Егора они бы нас выпихнули оттуда, вот и всё.
- Вот именно, - поддержал её Сашка.
- Выпихнут ещё, подождите…
- Посмотрим! - сказала жизнерадостная Петька.
… Конечно, Егору заявили, что он не взрослый (чем возмутили всех Бродяг), не из этого двора и вообще неизвестно кто! Но выселение приостановилось. Акимов закрыл чердак и сказал, что соберёт собрание жильцов и напишет жалобу в домоуправление. Выброшенные из Хижины вещи Бродяги бережно сложили у Сумятиных. К этому времени Генкин отец пришёл с работы. Он погладил лысеющий затылок и вздохнул:
- Нда-а… Ситуация. Надо переговорить с Всеволодом Андреевичем. Не горюйте, хлопцы… хм!., и дивчины, что-нибудь придумаем. Собрание - это хорошо. Надо только добиться, чтобы вы тоже присутствовали на этом собрании, а не только взрослые. Тем более обиженные взрослые, - сказал он многозначительно.
Егор тоже сказал: "Не горюйте!" На этом и разошлись. Ни о каком Дне Рождения старого дома не могло быть и речи: настроение было неподходящим, да и вечерело уже. Егор сказал, что можно и потом отметить, дом такого праздника сто лет ждал, подождет еще недельку.
Теперь, лёжа на балконе, Петька слушала посапывание брата и ровное дыхание Сашки и думала, какой длинный был сегодня день. И как в нём всё перепуталось: и хорошее, и плохое. Ей подарили велосипед, о котором она так давно мечтала, но их выселили из Хижины. Да ещё День Рождения сорвался, и она так и не начала учиться играть на горне.
А такое хорошее было утро, так здорово начинался день! Но самое плохое в этом дне было всё-таки не потеря Хижины (Петька твёрдо верила, что им её вернут), нет, самое плохое - это Лёшка. Петька вздохнула. Если бы они поссорились с Лёшкой и даже бы подрались (хотя, конечно, не стал бы Лёшка теперь драться с девчонкой), то было бы проще. Когда ссоришься, легче выяснить, из-за чего ссора, и помириться, а так…
И не ссора, и не дружба, и непонятно, как наладить отношения. Петькины глаза закрывались. Яркие по-летнему звёзды стали размытыми, звуки сливались в неясный шум, похожий на шум моря.
Море и приснилось Петьке в эту ночь. Неспокойное, вечернее, с белыми гребнями волн. Петька шла по песку, за ней тянулась цепочка следов и волочился воздушный змей. Он был намокший, тяжёлый и не мог взлететь.
Собрание жильцов должно было состояться через три дня, Бродяги ходили унылые. На дверях Хижины висел новенький амбарный замок (надо же, не поскупились!). Иногда, правда, ребята проникали на чердак через люк в Генкиной квартире, но вид разгромленного дома наводил на них ещё большую тоску. Егор пытался отвлечь ребят, ходил с ними на реку, в лес. Петьку спросил:
- Может, начнём учиться играть на горне?
Но Петька помотала головой: ей хотелось начать учиться с лёгкостью, с радостью, а сейчас это было совершенно невозможно. Егор её понял. Обнял за плечи: не грусти, мол, всё уладится. Но Петьке верилось в это всё меньше. Случайно она услышала папин разговор с управдомом дядей Севой.
- Как это я их проглядел? - озадаченно говорил дядя Сева. - Вы не подумайте, Дмитрий Сергеевич, что мне чердака жалко, но ведь это небезопасно.
Он был добрый, дядя Сева, и справедливый. Не дал гаражи строить на месте липовой аллеи, для сушки белья отвёл специальное место, чтобы не мешать ребячьим играм; регулярно доставал песок для песочницы и краску для детского городка. И на субботник всегда так зазывал, что все с радостью шли. Но сейчас он, кажется, не мог и не хотел помочь ребятам.
- Всё-таки надо было поставить меня в известность. И Сумятин тоже хорош! Всё бы ничего, но ведь чердак… А вдруг возгорание? Дети, они, знаете ли… дети. И потом, эта перегородка между подъездами, кто, когда её поставил? Ведь если пожарники придут с проверкой, это огромным штрафом пахнет! Ведь это же несоблюдение правил пожарной безопасности, и в случае эвакуации…
Петька понимала, что с правилами безопасности не поспоришь. Когда речь заходила о правилах, взрослые становились непрошибаемыми.
Был ещё один неприятный разговор, который Петька услышала. Точнее, подслушала. Сначала она не собиралась слушать, но мама с папой говорили о ней, и это дало Петьке повод навострить уши. Мама сказала:
- Нет, ты как хочешь, а я считаю, что всё как раз справедливо. Ты только подумай, что они придумали, Митя! Какую-то подлую ловушку, как на зверей, как на охоте!
- Они защищались, Лерочка. И я их понимаю и даже поддерживаю. Может быть, ловушка - не самый честный способ борьбы, но… - Петька почувствовала, что папа улыбнулся. - В детстве, когда тебя обижают, над этим не так уж задумываешься.
- Ну, знаешь ли!