И Никита увидел, что на глазах Никиты Кузьмича показались самые настоящие слёзы. И хотя сделалось очень его жалко, Никита непреклонно стоял у двери, как человек, решивший не отступать ни на шаг.
- Ой, чудак… - стонал Никита Кузьмич, а руки его в это время поспешно разворачивали бумагу.
Из свёртка показался какой-то маленький хвостик, и Никита привстал на цыпочки, чтобы лучше видеть. Но Никита Кузьмич не торопился. Сперва он вытер глаза платком.
- Да я… - начал было он объяснять и опять всхлипнул. - Купил, понимаешь, к ужину… Забыл, понимаешь, на работе, а ты…
Больше он ничего не смог выговорить и потянул за хвостик. Перед глазами Никиты растянулась длинная цепочка толстых розовых сосисок.
- Хороши! - сказала Анна Ивановна. - Телячьи!
И тут Никита увидел, что Никита Кузьмич вовсе не плачет, а просто смеётся до слёз.
Тогда он сказал:
- До свидания, - и ушёл.
- Обиделся! - шепнула Анна Ивановна. - Ты бы, дочка, проводила его.
В лифте Никита покосился на Зину: может, и она насмехается? Нет, Зина не смеялась. Внизу она придержала высокую дверь, чтобы не придавить Никиту, такого маленького. И ему очень захотелось, чтобы она считала его большим и сильным.
- Наверно, я сейчас пойду путешествовать. Хочу проверить: правда, что у кольца нет конца? - сказал он.
Зина посмотрела на него внимательными синими глазами.
- Уже скоро вечер, - сказала она. - А кроме того, путешественники никогда не путешествуют в одиночку. Лучше завтра, в воскресенье, отправляйся вместе с мамой. У нас тут рядом станция кольцевой линии метро. Сядете в поезд, и, если вы будете ехать всё вперёд и вперёд, а приедете на эту же остановку, ты докажешь всему миру, что у кольца нет конца.
Никита поднял на неё доверчивые глаза.
- Да-да, - повторила она серьёзно и настойчиво, - путешественники должны беречь свои силы. Хочешь, я покажу тебе, где метро? Смотри: пойдёшь прямо, повернёшь направо и ещё раз направо. Где твоя правая рука, знаешь?
Никита безошибочно поднял правую руку: там, в поднебесье, он ел бутерброд, и она была измазана вареньем.
- Молодец! - сказала Зина.
Она пожала ему руку, и Никите стало обидно, что рука у него такая маленькая, да ещё липкая. Он слизнул с руки варенье.
- Во чего у меня есть на память из подземелья! - сообщил он ей и достал из мешка свой кораблик.
Зина вынула из кармана фартука потемневшую лампочку. Внутри лампочки что-то тихо звенело.
- Хочешь? Она из небесного бакена. К сожалению, перегорела…
- Хочу, - сказал Никита и сунул своё новое сокровище в калошный мешок.
- Я тебе ещё подарю на память билет в метро, - сказала Зина.
Он бережно взял и билет.
После этого они простились навсегда, и Никита ушёл. Но вовсе не домой, нет. Он отправился разыскивать подземную станцию.
Глава 4. Солнечный свет
Легко поворачивать направо и ещё раз направо, когда знаешь, где твоя правая рука. Но ведь Никита слизнул отметину. Значит, дорогу надо спросить у прохожих. Прохожие идут быстро. Только один старый человек с длинными седыми усами никуда не торопится. Но он стоит высоко на приставной лестнице, там, где начинаются окошки второго этажа, и стучит молотком.
Никита останавливается и глядит. Человек отрывает от стены старую стеклянную дощечку и примеряет новую, с золотыми буквами. Никита знает: на таких дощечках написаны названия улиц и площадей.
Но под той, которую старик оторвал, Никита видит выцветшую железку с буквами. Старик пытается отковырнуть и её, но железка не поддаётся. Старик хлопает себя по карманам, потом глядит вниз, на Никиту.
- Внучек, - говорит он, - подай-ка стамеску, вон она, у стены.
Никита находит стамеску, лезет по лестнице вверх на три ступеньки.
- Спасибо, внучек. Ты откуда ж такой взялся?
- Ниоткуда, - говорит Никита, - я просто…
- А, просто… - Старик оглядывает его добрым взглядом из-под лохматых бровей. - Тогда понятно. Интересуешься…
- Ага, - говорит Никита.
- То-то я вижу: влезть ты влез, а слезать не слезаешь. Так мы с тобой оба на лестнице и будем торчать?
- Ага, - кивает головой Никита.
- А дома у тебя кто есть?
- Мама есть и Марина, только их ещё нет, - сказал Никита.
- Вот теперь всё понятно, - согласился старик. - Тогда давай вместе посмотрим, какую я нашёл интересную штуку.
Ему удаётся наконец оторвать от стены старую железку с буквами.
- Что за железяка? - спрашивает Никита.
- Эта "железяка", - отвечает старик, - друг-товарищ моих молодых лет.
Он разглядывает кусочек жести, и Никита видит, как лицо его светлеет. Может, это вечернее солнце своим лучом погладило старого мастера по лицу, по глубоким морщинам?
- Мы с этой "железякой" видались, чтоб не соврать, побольше, чем полвека назад. Я тогда на Прохоровке учеником был. Теперь "Трёхгорная мануфактура", слыхал?
Никита кивает, но старик не смотрит на него. Опершись о стену плечом, он стоит наверху и разглядывает железку. Старенький пиджак его выбелен мелом.
- Встречались мы с этой "железякой" и в революцию, в тысяча девятьсот пятом…
- Мы такие длинные цифры ещё не проходили, - сказал Никита. - Мы только до двадцати считаем.
- Ты запомни коротко: пятый год, - посоветовал старик. - В пятом году рабочие люди сражались с царскими солдатами, чтоб вот таким Никитам хорошо жилось на свете. - Он согнул длинные свои ноги, сел на самой верхней перекладине лестницы.
- Мне хорошо живётся, - сказал Никита и уже хотел рассказать про "отлично" по морковкам, как вдруг увидел, что старик глядит вовсе не на него, а на железку.
Он глядит на неё так, будто перед ним окошко, через которое далеко видно.
Никита собрался спросить, что он там видит, но старик сказал сам:
- Вижу, как сейчас… На Садовом кольце сады снегом запорошены. А тут, на площади, - сугробы, на фонарях - снежные шапки, и трамвайные провода все в снегу. И ни души, ни прохожего. Тишина такая, внучек, будто вся матушка-Москва притаилась. И только слышно, как снег поскрипывает под конскими копытами: трык-трак, трык-трак. Выезжает вон из того переулка, из-за сугробов, казачий разъезд… царские, значит, слуги - красные околыши, в кулаках нагайки. А я, внучек, вот тут, где сейчас наша с тобой лестница; прижался к самой стене и жду, чтобы казаки за угол завернули. И только они из глаз скрылись, я два пальца в рот и…
- Фьють! - пискнул Никита. Он ещё не умел свистеть, а то бы обязательно свистнул.
- Как выскочили мы из-за угла - все наши прохоровские, да из трамвайного депо, да с вагоноремонтного, - пятнадцать молодых ребят, и с нами одна девушка - маленькая такая, косы русые… Как выскочили мы все вооружённые…
- Пушками! - сказал Никита и так махнул кулаком, что чуть с лестницы не слетел.
- Нет, милый, - ответил старик. - Пушки только у царя были, а у нас, пресненских дружинников, - одни винтовки, револьверы да самодельные бомбы.
- С бомбами как выскочили!.. - закричал Никита и от нетерпения влез ещё на одну ступеньку повыше.
- Нет, внучек, бомбы потом пошли в дело. А в тот раз - ломы железные, топоры, пилы. Подпилили мы фонари и повалили их поперёк трамвайных рельсов. А как поддели трамвайный вагон ломами да как ухнул он наземь, только снежная пыль поднялась! Смотрим - бегут со всех сторон люди, наши, пресненские! Тащат доски и ставни, катят бочки, ворота с петель снимают. Мы сложили всё в груду, трамвайными проводами оплели, и выросла баррикада - ни пройти ни проехать. А наверху подняли знамя…
- Красное! - опять крикнул Никита.
- Красное, - ответил старик. - Когда поскакала на нас царская кавалерия - казаки и драгуны, - тут-то и запутались кони в проволоке и попа́дали. Вот, внучек, когда бомбы в ход пошли! И пришлось казакам и драгунам, которые уцелели, удирать пешими, только шашки свои на бегу придерживали, чтобы снег не гребли…
- Ур-ра! Наши победили! - закричал тут во всё горло Никита. Он и сам не заметил, как влез на предпоследнюю перекладину и стоял теперь отважно на самом верху лестницы, рядом со старым мастером.
Старый мастер ответил не сразу. Сперва спрятал в карман железку, вынул оттуда два блестящих винта и накрепко привинтил к стене новую стеклянную дощечку с золотыми буквами.
И тогда обнял рукой узенькие плечи Никиты.
- Нет, внучек, не победили, - сказал он. - Крепко ударили, но сломить всей ихней силы не смогли. Победили мы потом, в Октябре. В тысяча девятьсот семнадцатом году. Про это мы с тобой поговорим другой раз, ладно? Всё равно не запомнишь сразу так много.
- А я запомню покороче - в семнадцатом! - сказал Никита. - Потому что мы уже до двадцати считаем в старшей группе, и я за пять морковок получил "отлично"…
- Вот это ты меня порадовал! - сказал старик. - Молодец! Ну, а слезать вниз ты всё-таки собираешься?
- Нет, - сказал Никита.
Он вытягивал шею и оглядывался вокруг. Он снял ушанку, чтобы она не мешала ему далеко видеть, и ветер трогал его лоб.
Ветер прилетал с Баррикадной улицы. Теперь Никита знал: её звали так потому, что рабочие сражались там на баррикадах.
Ветер прилетал с Дружинниковской улицы, и Никита знал: там дружинники защищались самодельными бомбами. Ветер летел с площади.
- Можно, я ещё постою немножко? - сказал Никита.
Старик не стал торопить его.
Никита постоял немножко, потом они спустились на тротуар.
- Можно мне подержать ту железяку? - спросил Никита.
- Изволь. - Старик вынул старую железку. Её края разъела ржавчина, буквы стёрлись.
- Подарите мне её, пожалуйста, - сказал Никита. Он уже представил, как сейчас спрячет своё новое сокровище, и потянул за шнурок на мешке.
- Подарить? - Старик взял Никиту за подбородок, взглянул в светлые доверчивые глаза. - Внучек, позволь уж, я отнесу её домой своей старухе. Вместе с нею мы тут воевали. Конечно, косы у неё давно не русые…
Никита молча кивнул головой: ладно, пусть уж берёт она. И вздохнул.
- Ты о старой надписи не жалей, - сказал старик. - Вот тебе вместо неё новая. - Он за плечи легонько повернул Никиту от себя. - Видишь, я табличку привинтил? На ней написано золотыми буквами: "Площадь Восстания".
- Она на стене, - угрюмо сказал Никита, - она не снимается.
- И что ж такого? - ответил старик. - Не обязательно всё, чем владеешь, прятать в свой мешок. Приходи сюда да смотри на неё почаще.
- Я приду, - сказал Никита.
Вечерний луч солнца прорвался между громадами домов.
Луч блеснул на голых ветках, тихо погладил руки старого мастера и лёг светлой дорогой на мокром асфальте у маленьких ног, обутых в блестящие новые калоши.
Глава 5. Двое на борту
Старый мастер проводил Никиту до самой станции метро. Он застегнул Никите пуговицу на курточке, поудобнее пристроил за спиной мешок, где теперь вместо калош лежали ушанка и разные трофеи.
Никита остался один между высокими колоннами. Мимо шли люди. Одни подходили к кассам, покупали билеты, по лестнице-чудеснице, которая по-настоящему называется эскалатором, уезжали вниз, к поездам. Другие входили в телефонные будки, крутили там белые диски и что-то неслышно кричали в чёрные трубки.
Обогнав Никиту, в телефонную будку вошла девочка с папкой для нот. Встала на цыпочки, опустила монету.
Дверь в будку была приоткрыта.
- Мама, - услышал Никита, - это я. Не волнуйся, меня задержали на уроке музыки, я сейчас приеду.
Мама! Может, и его мама уже вернулась и ждёт дома. Никите тоже очень захотелось сказать в телефонную трубку: "Это я. Не волнуйся…" Он подождал, пока девочка кончила говорить, и решительно вошёл в будку. У него в кармане уже давно ожидала такого случая подходящая монета. Но сколько он ни тянулся к аппарату, подпрыгивая то на одной, то на другой ноге, ему не удалось опустить монету в щёлку.
- Давай, Никита Кругликов, я тебе помогу! - сказал за его спиной плотный мужчина в шляпе и с толстым портфелем.
Монета аккуратно упала в щёлку.
Никита встал на цыпочки и набрал номер.
Но дома к телефону подошла не мама, а Марина.
- Ты? Ты? - закричала она так громко, что трубка задребезжала в руке Никиты. - Куда ты пропал?
- Я не пропал, - сказал Никита, косясь на мужчину с портфелем. - Вот он я, в метро… Я сейчас ещё немножко поеду…
- Никуда ты не поедешь! - закричала Марина. - Я просто избегалась - тебя искала! Стой, где стоишь, и не двигайся с места. Я сейчас за тобой приеду!.. Нет, стой лучше у кассы!.. Нет, не надо, там кассы с двух сторон - ещё потеряешься! Стой возле самого эскалатора, где контролёр, понял? Стой и не вздумай с места сходить. Я сейчас!
Никита повесил трубку и уныло побрёл к эскалатору.
- Что, брат Никита, попало? - спросил вслед мужчина с толстым портфелем и начал звонить по своим делам.
Никита подошёл к контролёру и стал неподвижно, как на посту. Он с грустью следил, как лестница-чудесница уносит людей вниз, туда, где идут подземные поезда. Сперва было очень много народу, потом все уехали, и вниз побежали пустые ступеньки. Никита пролез под локтем у контролёра и стал поближе к ступенькам, чтобы лучше видеть, как они бегут.
Тут к контролёру подошла какая-то женщина. В одной руке у неё были два таза и ведро, а в другой - детская ванна. За ванну держалась маленькая девочка, за ведро - мальчик; девочка хныкала, а мальчик, увидев Никиту, стал строить ему рожи. Поэтому Никите захотелось с ним подраться, но он удержался и отвернулся.
Контролёр сказал:
- Нельзя, гражданочка. С громоздкими вещами не пропускаем.
- А куда ж я теперь с ними должна? - сердито закричала женщина и, звеня ведром о поручни, двинулась к лестнице. - Нет такого закона, чтобы с детьми не пускать!
- Не с детьми, а с тазами… - объяснил контролёр, отступая и загораживая ей путь.
Никита тоже отступил на шаг ближе к ступенькам, потому что женщина уже оттеснила контролёра и теперь толкала Никиту ванной.
Ведро звенело, девочка хныкала, женщина громко спорила, контролёр доказывал, мальчишка дразнил Никиту, как вдруг появился тот самый плотный мужчина из телефонной будки. Он очень спешил, по сторонам не смотрел и, прижав к животу толстый портфель, на ходу отрывал из книжечки проездной билет. У эскалатора он захотел обойти споривших. Шагнул вправо - налетел на мальчишку; шагнул влево - споткнулся о Никитины новые калоши; покачнувшись, выбил ванну из рук женщины, ухватился за Никиту да вместе с ним в ванну и свалился. И детская ванна со страшным грохотом помчалась вниз по эскалатору, имея на своём борту двух пассажиров.
- Ой-ой-ой! - кричал Никита, но никто не слышал его.
Люди со встречного эскалатора, слыша железный гром, с удивлением оборачивались и провожали глазами мчавшегося вниз пассажира. А Никиты и вообще-то не было видно.
Внизу странное судно с двумя пассажирами стремительно вылетело далеко вперёд по мраморному полу и остановилось посреди подземного дворца. Наверно, оно пролетело бы ещё дальше, если бы не длинные ноги взрослого пассажира. Они не уместились в детской ванне и затормозили продвижение судна вперёд.
Вокруг ванны собралась толпа. Люди - молодые и старые - смеялись так громко, что Никите показалось, будто на него рушится потолок.
Большой пассажир молча вылез из ванны. Он вынул оттуда портфель, поставил на ноги Никиту и обтёр платком своё вспотевшее лицо.
- Да, брат Никита, - сказал он, - на крейсерах я ходил, на подлодках плавал, на самолётах летал, а вот на таком виде транспорта - впервые… - Он смущённо потёр лысую голову и стал поджидать ехавшую сверху женщину, чтобы вернуть ей её посудину.
А Никита побежал к поезду. Он был очень доволен. Во-первых, обещал Марине не сходить с места - и не сошёл! Не его вина, что он оказался внизу! Во-вторых, не пришлось отдавать контролёру драгоценный билет, подарок на долгую память…
Через некоторое время, обежав подземное кольцо, поезд метро снова остановился на этой самой станции. Выходит - правда, что у кольца нет конца. Ни у Садового, ни у подземного, ни у какого. Где начало - там и конец. Никита доказал это всему миру. Очень довольный, он поехал, как все пассажиры, по лестнице-чудеснице вверх. Твёрдая земля приближалась. Наверху возле эскалатора стояла Марина.
- Это ты! - кричала она ему сверху, как будто он сам не знал, что это он. - Это ты! - кричала она ему голосом, который не предвещал Никите ничего хорошего. - Это ты! - И она даже побежала ему навстречу, но ступеньки под её ногами убегали обратно вверх, и у неё получился бег на месте.
А Никита сам поднимался к ней навстречу и уже видел её маленькие крепкие руки, которые через секунду схватят его за ухо. Отступать было некуда.
И она схватила его в охапку прямо с бегущей ступеньки. Она крепко схватила его обеими руками.
- Марш домой, недисциплинированный мальчишка! - торопливо произносила она свои сердитые слова.
А по красным щекам её текли слёзы, и глаза её, круглые, как у Никиты, говорили совсем другое. "Бедненький мой, - говорили они, и Марина прижимала Никиту к себе и мешала пассажирам сходить с эскалатора. - Бедненький мой, куда же ты потерялся, мы так волновались!"
Но тут подбежала мама, милая его мама; она не знала, что перед ней путешественник, который сделал важное открытие; она целовала его, щекотала своими растрепавшимися волосами и шептала какие-то непонятные слова, вроде: "Тяпа мой, тяпа единственный…"