* * *
Но не пришлось им встретиться в шестнадцать. Потому что приключения нахлынули разом, плотина рухнула, и вдруг их понесло - совершенно бесконтрольно, как щепки по весенней реке.
Пообедав на скорую руку, Шуйский спешил к Семьянину. Абсолютно никакие предчувствия не тревожили его душу. Хотя потом он недвусмысленно намекал… Ну, в общем, это не важно. Вдруг из ворот стаинского двора прямо на него вылетел Снелл!
И вот здесь Лёнька действительно проявил завидную реакцию и настоящее мужество. Он схватил пса за ошейник, крикнул что-то вроде: "За мной!" или "Вперёд!" - и бросился бежать. Снелл, такой уверенный в своей силе, уверенный, что никто и ничего плохого против него затевать не может, раз он сам ничего не затевает, простодушно поскакал рядом с Лёнькой. Даже обгонял его, проявляя особое рвение. Они свернули за угол, промчались три квартала, влетели в проходной двор и побежали прямо к сараю Полозовой.
Когда-то, лет тысячу назад, здесь лежали дрова. Но потом в домах установили батареи, печки разломали… Собственно, никто в шестом "В" сам этого не видел. Об этом рассказывала народная молва устами бабушек и родителей. А сараи вот остались, представьте себе.
Держа одной рукой Снелла за ошейник, Лёнька другую руку сунул в условленное место под железку, нащупал ключ. На секунду мелькнуло: "Отпустить его сейчас, пока никто… И концы в воду…" Но ключ уже щёлкнул в замке, дверь открылась. Лёнька и Снелл вошли в мрачноватый сарай.
* * *
Прошло три дня. И каждый день они собирались в сарае, запирались изнутри на крюк. Снелл вёл себя спокойно, хотя никак не мог взять в толк, зачем его здесь держат.
Кормили отлично - дома его так никогда не кормили. Но Снелл замечал это лишь в первый день. Дальше в том месте его собачьей души, где должна рождаться радость от мясных костей и тёплых котлет, поселилась тоска - по дому, по весёлому и, пёс знал это, довольно-таки беспечному хозяину.
Когда приходили люди, которые держали его в сарае, Снелл не сердился на них, а даже скорее радовался. Всё же не так одиноко. Хотя, конечно, любить их он не мог.
Из всех, пожалуй, ему нравилась только одна девочка. Она говорила высоким и звонким голосом. Но Снелл проявлял к ней особое внимание, конечно, не из-за голоса. От девочкиных перчаток и пальто пахло хозяином! Снелл подходил к девочке и клал ей голову на колени. Голова у него была тяжёлая, а глаза умные и серьёзные.
- Смотри, он опять к тебе подошёл. Он понимает, Маринка! Точно, всё понимает! - Таня погладила Снелла, и пёс коротко вильнул хвостом. - Стоит и ждёт, что ты ему что-нибудь расскажешь!
- Кончайте вы панихиду! - сказал Петров и посмотрел на Люду Коровину: та сидела, глядя в одну точку.
- Ну чего будем делать? - сказала Маринка. - Я не знаю!
- А как там этот… собаковладелец? - спросил Шуйский.
Дело в том, что они организовали так называемую "группу утешения", в которую, впрочем, за неимением свободного народа, отрядили одну Маринку. Занималась она (группа "Маринка") тем, что, познакомившись с мальчишкой (его звали Витя), стала успокаивать и отвлекать его разными разговорами и байками про то, что всё это ерунда и не в собаке счастье.
Однако, несмотря на всё Маринкино, казалось бы, обаяние, Витька этот не то чтобы невзлюбил её, но смотрел как-то удивлённо. И это, в общем-то, наверно, правильно: у человека такая беда стряслась, а ему говорят, что ничего, перезимуем, подумаешь, и тому подобное.
Дурацкое какое-то занятие! Маринка, конечно, это понимала. И, естественно, переживала. Но задание есть задание. А Витьке хоть немножечко, да всё-таки было легче… То есть так предполагалось.
На самом-то деле ничего ему не было легче!
- Он сегодня объявление писал о пропаже! - сказала Маринка и погладила Снелла.
- Ну писал, ну и что? - Князь взял у неё половинку тетрадного листа, покрытого зелёными каракулями. - Образец безграмотности: "Сент-бернар, пропавшая неизвестно где…"
- Да прекрати ты свои остроты!
Лёнька пожал плечами:
- А вы прекратите строить из себя несчастных и пострадавших. Сами же всё это затеяли! Сами! Понятно? Я-то лично, когда голосовали…
И замолчал…
А странно, они почему-то ни разу не говорили между собой про голосование (плюсов три, минус один, воздержались двое). Наверно, считали неприличным об этом говорить. И Князь тоже сейчас это понял. Но слово уже было сказано, и Лёньке ничего не оставалось, как только сидеть отвернувшись в сторону и хмурить брови, словно он о чём-то думал.
Они молчали довольно долго. А Снелл глядел на них, ожидая своей судьбы.
- Ребята! - Коровина поднялась, стала к стене: руки за спину, сама прямая. Стоя, казалось ей, получалось торжественней. - Ребята! Зачем мы спорим о том, о чём спорить мы совсем не должны… Я знаю, что хочет Таня сказать! А ты тогда тоже ответь. Кто тебе важней - человек или собака? - Она окинула всех почти что победным взглядом. - Мы не из тех, кто кошек вешает! Наша совесть чиста!
- Чиста… - Генка покачал головой. - В том-то и дело! Если б чиста была, не сидели бы здесь каждый раз по полдня.
- Знаете что, пойдёмте к дяде Пете, - тихо сказала Таня. - Всё равно же мы сейчас ничего не решим.
Вечером состоялся такой телефонный разговор.
- Гена, ты послушай. Я к тебе сейчас обращаюсь не как командир группы. Просто как товарищ к товарищу. Мне не с кем посоветоваться, а ты самый надёжный… Ты слушаешь меня?
- Слушаю…
- Ты видел, какой сегодня дядя Петя был?
- Выпивши.
- Ну вот! Ты тоже заметил? Он так по этой дорожке и покатится… А ему пить вообще нельзя!
- Короче, Люд, что ты предлагаешь?
- Мы его должны вылечить!
- При помощи Снелла?
- Мы должны это сделать!
- Да сам бы дядя Петя нас за это…
- А ему не обязательно знать. Мы должны!
* * *
На следующий день было воскресенье. Серебряное ноябрьское солнце светило в щели сарая, никого, впрочем, не радуя.
- В молчанку больше играть нам некогда!
- Слушай, Люда! Ты прямо такая умная, как завуч.
- Кончай, Князь! Может, со штабом посоветуемся, Люд?
И вдруг Стаин твёрдо сказал:
- Будем делать сегодня. Девчонки уходят, мальчишки остаются… Сейчас времени сколько? Пол-одиннадцатого? Ну вот, в час тридцать встречаемся у Коровиной. Всё. Девочки, до свидания!
Коровина подошла к двери, скинула крючок. Маринка, не глядя ни на кого, быстро вышла наружу. Снелл пошёл было за ней.
- Нельзя! - крикнул Генка.
- Гена…
- Уходи отсюда, Тань…
Но глядел он в пустую дверь - мимо Тани и мимо Коровиной - на Маринку. Она быстро шла прочь, засунув руки в карманы, опустив голову.
Последней вышла Коровина, плотно прикрыла за собой дверь. Ещё секунду было слышно, как скрипит и хрустит снег у них под ногами.
- Ты чего затеял, Семья? - тихо спросил Шуйский.
Генка расстегнул пальто и вынул из кармана топорик. Такие продаются в туристических магазинах. Петров с ужасом смотрел на чёрное, остро отточенное лезвие. Генка легонько вонзил топорик в стену, подошёл к Снеллу, сказал повелительно:
- Лежать! Лежать, Снелл!
Пёс медленно, как бы нехотя улёгся, опустил голову на передние лапы и стал ждать. Видимо, команду эту он считал бессмысленной, но не послушаться ему было неудобно. Генка зашёл сзади, поднял над головой правую руку, замер так на мгновение. Снелл продолжал лежать как ни в чём не бывало, в двух шагах от него торчал воткнутый в стену топорик.
- Поняли? Вот как это можно сделать.
- Ну ты и подлец! - тихо сказал Шуйский. - Надо же, как всё продумал!
- Ты сам подлец! Сам! - вдруг закричал Генка. (Снелл удивлённо обернулся.) - Думаешь, мне легко было это продумывать! Думаешь, мне очень приятно?! Подлец ты сам!.. Ты-то что? Только острить и ничего не делать?
- Я Снелла украл!
- Ну и молодец. Тогда нечего здесь распространяться… Давайте жребий бросать.
- Что?.. Жребий? - еле-еле выговорил Петров.
- А ты думал, это я буду делать?! На кого выпадет, тот пусть и делает! Какой жребий будем бросать?
Шуйский и Петров молчали. Снелл, всё ещё продолжая послушно лежать, скосил глаза на ребят, словно и ему было интересно, какой способ бросания жребия они выберут.
- Я… - Шуйский отрицательно покачал головой. - Я… Ты извини, Семья. Тут дело не в жребии, а в том, кто может это сделать, а кто нет.
- Так!..
Генка сжал кулаки, но тут же разжал их, даже встряхнул кистями: драка сейчас совершенно ничего не решала. Что же он им должен сказать? Предатели? Трусы несчастные? Генка не сказал ни того, ни другого.
- Уходите отсюда оба! - сказал он им. - Если кто-нибудь хоть одну букву от вас узнает!..
- Что ты, Семья! - сказал Петров очень радушно.
Лёнька молчал, сжав губы. Понимал, что они с Петровым делают подлость. Серёжка в это время ещё продолжал разглагольствовать про то, что всё железно, металлически и тому подобное. Шуйский взял его за плечо и потянул к выходу. А Петров решил, что его по-дружески обнимают. И попытался тоже положить руку на плечо Князя. "Ну и кадр! - подумал Генка. - Совершенно не рубит ситуацию!"
Он кинул на дверь крючок, вынул из стены топорик. Снелл всё ещё продолжал лежать. Наверное, он лежал сейчас уже не по команде, а просто так: что ему ещё было делать в этом сарае? Сидеть да лежать!..
Генка посмотрел на часы. Времени было без двух минут одиннадцать. "Можно не спешить", - подумал он и усмехнулся. Вернее, как говорится, криво усмехнулся. Снелл, поднявшись, довольно равнодушно подошёл к нему. Просто, что называется, от нечего делать. Генка невольно бросил топорик на земляной, смёрзшийся до камня пол.
- Место, Снелл! Место!
Снелл остановился в полушаге, удивлённо и с обидой посмотрел на этого взъерошенного и почему-то несчастного мальчишку. Опять он подал какую-то странную и бессмысленную команду: "Место" - его подстилка в углу между диваном и стеной - было совсем не здесь. Чего же он тогда хочет, этот мальчишка?
Генка никаких таких рассуждений собачьих, конечно, знать не мог. Он только видел, что пёс остановился и смотрит на него как-то странно… Может, он чует?
"Полчаса-то я имею право!" - подумал Генка. Поскорее от Снелловых глаз он вышел за дверь, надёжно замкнул её на два оборота, сунул ключ под железку. На минуту ему так легко стало и так свободно! Он быстро пошёл прочь от сарая, словно у него было какое-то важное дело.
День сегодня был удивительно погожий, зимний, хрусткий. В парке, за несколько кварталов отсюда, старомодно играла музыка. Там залили бывшее футбольное поле - получился каток.
Из репродукторов вырывались какие-то допотопные танго и фокстроты, но именно под них как раз кататься лучше всего. Ветер легко подхватывал большие цветастые куски музыки и приносил их Генке…
Там был праздник, там катались, знакомились с девчонками при помощи сшибания с ног (как говорится, бьёт - значит, любит). Им было хорошо, а Генке было совсем нехорошо. Словно бы он в чём-то провинился, хотя ни в чём он не провинился! Он честно шёл до конца по той дороге, которую они наметили.
Это было как у альпинистов: все обессилели, и он один продолжал карабкаться к цели. "Я поступаю честно и мужественно" - так он сказал себе. Никто не мог этого сделать, а он сделает, стиснет зубы и сделает, теперь всё было в его руках.
Да, в его! Как он решит, так и будет! Постой… А что решать-то? Всё решено… Или ещё не всё?..
Ладно, тогда давай по порядку. С теми, кто вешает и мучает животных, он, Генка, действительно ничего общего не имеет, это ясно. Дальше: всем известно, что убивают овец, коров, кур - на колбасу, на мясо, на перья. И это считается правильно, никто не кричит сам на себя, что он подлец и убийца. То же самое ведь и со Снеллом - его убивают на шкуру… Тут Генку жуть взяла за сердце: до чего же спокойно я рассуждаю, как про задачу у Елены на уроке!..
А всё-таки что-то было здесь не то…
Да! Не то! Помнишь, когда предложили: "Давайте в штаб сходим", ты первый отказался: что, мол, время зря терять. А на самом деле ты ведь не из-за времени… Чувствовал: не похвалят за это!
Вдруг ему пришло в голову совершенно чёткое решение, как приказ: я сейчас пойду и отпущу!
Тут он будто очнулся.
Он стоял у ограды городского парка - высокой, старинной. Не сделанной под старину, как у нас теперь любят, а именно старинной. Здесь когда-то, лет сто назад, было кадетское училище. Сквозь высокие чугунные редкие прутья ограды Генке хорошо видна была праздничная пёстрая толпа на катке, она медленно кружилась, а из репродукторов продолжали выплывать старомодные танцы.
Генка всё стоял, держась двумя руками за чёрные пики, и смотрел туда… А может, только делал вид, что смотрит. Да, только делал вид.
Ну, отпустишь или нет?
Всё сейчас в твоих руках.
И сразу он пошёл - быстро-быстро, как только мог. Он спешил, чтобы не перерешить. Потому что кто-то внутри всё время говорил ему: "Как же отпустить? Ты что? А дядя Петя?" А он делал вид, что не слышит этого голоса, и говорил себе: "Правильно! Законно придумал! Так и нужно! Молодец!" А ещё он старался представить себе, как возьмёт Снелла за ошейник и побежит с ним по улицам: "Быстрей, Снелл! Быстрей! Домой!"
Генка вынул ключ, повернул его в замке - раз… Второй раз ключ отчего-то не поворачивался. Генка удивлённо потянул за ручку - дверь отворилась. А запирал он (железная отцовская наука) всегда только на два оборота.
Уже почти догадываясь, он шагнул в сарай. И всё-таки не мог не остановиться на пороге: Снелл исчез!.. И ни записки, никакого знака.
Он сел на серый занозистый ящик из-под неизвестно чего - такой он был весь неопределённый и старый. "Кто же это сделал? Мальчишка!.. Девчонке слабо!" Тут он увидел аккуратно прислонённый к стенке топорик. "Не, мальчишка так никогда не сделает".
Он растерянно пожал плечами. Внутри была какая-то пустота… Снелл сейчас, чуть привстав на задние лапы, слизывал громадным ярко-розовым языком хозяйские слёзы и расшвыривал хвостом разные мелкие и крупные предметы… А он, Генка Стаин, не имел, между прочим, к этому никакого отношения.
Но хотя бы пусть все знают, что он тоже за это. "Странно, - подумал он, - я хотел сделать хорошее для дяди Пети, а теперь не сделал и рад".
Он вышел из пустого сарая, машинально закрыл дверь, опять на два оборота. Посмотрел на часы. До назначенного сбора оставалось ещё полтора часа с лишним. Генка побрёл домой, глубоко засунув руки в карманы, чего с ним обычно никогда не случалось - спортсмены, люди волевые, так ходить не должны… Кто же это всё-таки сделал?..
Он остановился переждать машины на перекрёстке и долго стоял у края тротуара. Мимо него что есть духу бежала девчонка, а рядом с нею здоровый рыжий боксёр. Шкура на нём блестела, но шерсть была короткая - наверное, совсем не тёплая.
"Почему же мы сделали это? Хотели дяде Пете помочь… Из-за того, что Снелла жалко? Да, Снелла дико жалко. Но дело совсем не в том…" Он представил двух людей - дядю Петю и этого паренька, Витьку. Один из них натягивал собачьи сапоги, другой кричал, и плакал, и бессмысленно бил по воздуху руками, словно тонул.
И тут до Генки Стаина дошла очень простая истина.
Вот она, и давайте помнить её все вместе.
Ты хочешь сделать добро? Отлично. Только оглядись кругом: не окажется ли твоё добро для кого-нибудь большим злом? И если окажется - остановись! Не делай.
И знай, что почти всегда есть другой путь. Может, не такой лёгкий и быстрый. Но есть.
* * *
Люда Коровина вошла в класс. Было ещё очень рано, школа пуста, а в классе сумеречно, как вечером. Не зажигая свет, Люда подошла к своей парте, села. Ей было о чём подумать. Как ни крути, а ведь она командир. И председатель совета отряда тоже! И дяде Пете они помочь всё-таки должны… До чего же Генка здорово сказал вчера! До чего же сказал!..
Конечно, это он сам Снелла. А мне даже в голову…
Тихо в этой рассветной полутьме открылась дверь. Люда с удивлением вглядывалась в человека… в девочку, которая вошла в класс. Да это же Нелька Жужелица!
- Здравствуй, Неля. - Отношения отношениями, а вежливость всегда должна быть.
Жужина, не говоря ни слова, подошла к ней и протянула полиэтиленовую сумку. Люда машинально взяла её. Внутри что-то круглое. Апельсины, что ли? Только очень лёгкие. И тут она догадалась - клубки! Вот ей зачем собаки требовались! И никого убивать не надо… Шесть человек не додумались!..
- Мне бабушка говорит: тут даже на чулки хватит выше колена. Хотя мужчины чулки не носят, да? - Жужина помолчала, смущённая. - Я их чесала, собачек. А бабушка у меня прясть умеет.
- А чего ж ты не связала сама? - неловко спросила Люда. Она хотела сказать, что это, мол, твоя заслуга - тебе самой и вязать, и дарить дяде Пете. А по голосу получилось, будто она ещё Нельку и упрекает.
- Я медленно вяжу. А вместе у нас куда быстрей получится… Вы меня примете?