Она пришла домой под вечер - уже мама возвратилась с работы. Тихо открыла дверь своим ключом, и первое, что услышала, Лёнькин голос. Он распекал Родьку:
- И запомни: шалить можно так, чтоб это было не обидно другим!
Ольгины слова! Ею придуманные и сказанные. Так хорошо вдруг стало и весело. Она заглянула в мальчишечью комнату:
- Здрасте! А что случилось?
- Ура! Да здравствует! - закричал Родька. - Мама! Оля пришла! - И повис на Ольге.
Из кухни выглянула мама, усталая.
- Здравствуй, Оля. Поможешь?.. Где была?
- Да нигде… В парке.
- Случилось что-то?
- Нет. А где папа?
- Совещание у Козлова… А дневник покажешь?
- Его нет… - Ольга замялась на секунду. - Он у Тамары Густавовны…
Мама поджала губы, глянула на Ольгу:
- Но ведь завтра всё выяснится, учти.
Ольга спокойно пожала плечами. Такой вечер был хороший и тихий. Завтра - пускай, а сегодня - нет… И ещё была надежда на Тамару Густавовну.
- Хорошо. Извини меня, - сказала мама.
* * *
- Олька! Олька! Пойди сюда!
Двор был полон народу, двор был полон весёлого переменочного шума. Нет, не переменочного даже, а такого, который ещё веселей. Двор был полон и осеннего солнца, последнего осеннего солнца. Может быть, самого последнего в этом году.
Ольга, улыбаясь, смотрела направо и налево и не могла никак понять, кто это кричал. Лёнька, который всю дорогу до школы шёл с нею вместе, сейчас улизнул: не дай бог мальчишки из класса заметят! Ольга усмехнулась ему вслед. И тут наконец увидела: к ней, будто маленький упорный пароходик, пробивалась Машка Цалова. Щёки горят, косынка съехала набок.
- Эгей! - громко сказала Ольга. - Ты чего грохочешь?
Даже неизвестно, как они подружились. Ольга - человек довольно спокойный, а Машка - такой громкоговоритель. Кого хочешь и как хочешь отбреет. Ответы из неё вылетают, как из пулемёта. Её принцип: сначала сделать, потом подумать. А вот у Ольги как раз наоборот: сначала подумать, а потом… так ничего и не предпринять!
Когда Ольга спросила: "Чего грохочешь?", Цалова должна была выпалить в ответ что-нибудь вроде: "Грохочу, раз хочу!"
Но вместо этого она закричала на весь двор с пылающим, растерянным от волнения лицом:
- Олька! Да погоди ты! Знаешь, что Лепёшка придумала?!
Ольга даже вздрогнула. "Лепёшка" - так в школе кое-кто звал Тамару Густавовну. За то, что она полная. Но Машка, её подруга, никогда такого…
- Ты что, с ума сошла? - Ольга тоже теперь растерянно и сердито смотрела на Машку.
- Да ты слушай, умная!
- А ты зачем так сказала?
- Затем!.. Значит, так надо было!.. Эта твоя… - Она остановилась, но потом выкрикнула с ударением: - Лепёшка! Она знаешь…
Ольга отвернулась и пошла в сторону, сама не зная куда - лишь бы от Машки.
- Ну и как хочешь! - просвистел над головою снаряд.
И вдруг Ольга увидела, что идёт навстречу Тамаре Густавовне. И та видит её, кивает уже головой, что, мол, иди-иди сюда, ты как раз мне и нужна.
Они стояли рядом. Тамара Густавовна в длинном пальто, и Ольга в куртке и в джинсиках продувных. Учительница с сомнением оглядела этот наряд:
- Ведь замёрзнешь.
- Не, что вы!
- Смотри…
Она явно ещё что-то собиралась сказать, но, видно, подбирала слова. Она тоже из тех была, кто не спеша думает… "Лепёшка"? И вовсе нет! Она хоть и полная, но сложена очень пропорционально, высокая; Ольга, например, едва ей будет по грудь. Она когда-то, лет двадцать назад, была чемпионкой по толканию ядра. Может быть, даже и чемпионкой СССР!
- С Еленой Григорьевной я договорилась.
Оп-ля! Сердце Ольгино подпрыгнуло и шлёпнулось в сладость и в радость, словно весёлая лягушка.
- Но я хочу тебе сказать… - Она держала Ольгу за плечо и мягко и крепко одновременно. - Я хочу тебе сказать, что это и в самом деле не выход. Ну вот обманули мы втроём твою маму… А во второй раз если это случится, а в третий?.. Тут уж ни Елена Григорьевна, ни я… да и тебе неловко будет. Разве нет?
Ольга кивнула. И, кивнув, уже не поднимала голову, а только слушала. В сердце медленно плавилась неприятность.
- Елена Григорьевна предлагает взять тебя на буксир кому-нибудь из наших ребят… - Тамара Густавовна сделала как бы выжидательную паузу. - А я, знаешь ли, не согласна!..
Ольга начала быстро-быстро кивать, не поднимая головы… Почему-то не помогали ей эти дополнительные занятия и буксиры. С нею сперва Коровина занималась, потом Лёнька Шуйский - ещё в третьей четверти прошлого года. Ей говорят, объясняют, а она прямо слушать не может - горит от стыда! Шуйский как начнёт:
"Ну это же элементарно! Смотри сюда, Лаврушка!.. - Потом пообъясняет, пообъясняет минут десять: - Ой, ну ты даёшь! Ты смотри сюда. Ты о чём думаешь вообще?!"
На третий или на четвёртый раз вытерпеть это уже просто невозможно!.. Другие могут. И даже очень многие. А у Ольги словно какой приступ начинается: краснеет, потеет, и все объяснения, которые ей пытаются вдолбить, не то что не понимает, а кажется, даже и вообще не слышит. Только сидит, головой кивает, словно полная долбёшка… Или она правда тупая какая-нибудь?.. Страшно было об этом думать.
- Ну и хорошо, что мы обе с тобой единого мнения на этот вопрос, - мягко произнесла Тамара Густавовна, спасая Ольгу от закипавших слёз. - Буксиры тебе не нужны!..
Тут она снова сделала паузу - как бы такой маленький бугорок, за которым вдруг не стало видно дальнейшей дороги разговора.
Ольга подняла глаза на учительницу и встретилась с её глазами - светло-серыми, большими, под тёмными козырьками бровей. Ниже левого глаза торчала крепкая бородавка или просто какой-то нарост. Оттуда, как из маленькой клумбочки, росло три распушённых волосины. Впервые Ольга подумала, что Тамара Густавовна, наверное, не так уж и красива.
Странно, про учителей почти никогда не думаешь: красивая - некрасивая, как про обычных людей, а только: добрая - злая.
Мысли эти очень быстро мелькнули и тотчас пропали в темноте, потому что Тамара Густавовна опять начала говорить:
- Вот я что хочу тебе предложить, Оля. Хочу тебе предложить самой стать воспитательницей… Подожди-подожди!.. Во втором классе. Знаешь такого учителя - Сергея Геннадиевича Ветрова? Завтра пойдёшь к нему. Он тебе даст ребёнка.
Ольга невольно улыбнулась. Так странно прозвучала эта последняя фраза.
- А что я с ним буду делать?!
- С кем? С ребёнком?
- Ну да.
- Будешь помогать ему. По русскому или по арифметике. Ну… в чём он нуждается. - И, не дав Ольге рта раскрыть: - Всё знаю… Мы только попробуем! Когда побольше ответственности, то оно лучше!
- А я согласна! - вдруг сказала Ольга.
* * *
С чем она согласна и чего она согласна - одному богу ведомо! Путаные мысли бродили в голове. Она то забывалась, то вспоминала про них вновь. "Жил на свете человек - скрюченные ножки, и гулял он целый век по скрюченной дорожке…" Ничего не поймёшь, ничего не решишь. А время летело! Солнечно-грустный осенний денёк прошёл мимо глаз, как невидимка.
Только уже на обратном пути, на платформе, когда поезд, по секундам вырастая, летел навстречу станции, Ольга огляделась кругом: господи, красота какая, тишина! И даже гитарой её не разрушишь!
Но потом снова за свои мысли.
Всё-таки зачем она согласилась, скажите на милость! Не хватает ей забот?.. Нет, это как раз понятно. Ей вожатой хотелось попробовать. Огонёк какой-то заманчивый светил: или оттого, что с Лёнькой и Родькой хорошо получалось, или оттого, что последнее время едва ли не любой в классе мог ей приказать да указать…
Когда примерно три недели тому назад назначали вожатых, о ней даже не подумали. Ольга и так и эдак пробовала. Даже сама предложила одного человека - Борю Сахаровского, чтоб потом и на неё обратили внимание.
А сама она о себе не напомнила. И оказалось, хорошо!
Когда уже набрали нужное количество народа (семь человек, но подумаешь: можно ведь и на одного больше!), Нелька Жужина попросила:
"А можно ещё меня?"
Сразу несколько голосов ей врезали:
"Ты сама-то сначала учись… Класс позорить… Жужжи, жужелица, дома!"
И даже Тамара Густавовна в тот раз промолчала.
А ведь некоторые пошли в вожатые, можно сказать, из-под палки. Машка Цалова весело толкала её в бок и пела шёпотом:
"Слава богу, слава чёрту, пронесло!"
Тут как раз ничего особенно плохого нет. Не каждому же должно нравиться быть вожатым. А Машка - искренний человек. Ольга вздохнула.
…Когда уже совсем подъезжали к городу, ей на колени вдруг упала сложенная вчетверо бумага. Ольга повернула голову от окна.
- Тебе записка, - подчёркивая голосом свою особую холодную вежливость, произнесла Машка. - Дома прочитай… Если хочешь!
И было непонятно: то ли "дома, если хочешь", то ли "прочитай, если хочешь". Но Ольга не посмела улыбнуться - так гордо и торжественно Машка удалилась на своё место.
Дома Ольга развернула записку. Это оказалось целое письмо! Даже непонятно было, когда Машка сумела его накатать! Многие слова были зачёркнуты густой-густой непролазной решёткой из синих линий, будто за этой решёткой сидели не простые слова, а львы. Ольга только головой покачала. Над каждой такой решёткой с особой тщательностью было выведено новое слово.
Весь текст этого большого письма для нашей истории не так важен. Машка припоминала случаи, когда она, Ольга, тоже думала, что Машка неправа, а выходило, что именно права. Разве не так?!
Ольга, конечно, могла бы вспомнить сто случаев, когда Машка кипятилась, грохотала, а выходило, что всё зря. Но не в том сейчас было дело. Ольга нашла наконец главное место в письме.
С него Машка, наверное, и собиралась начать, да так увлеклась доказательством своей правоты, что главное оказалось где-то в хвосте, затолканное целым полчищем надменных и ехидных слов.
"А ещё, - писала Машка, - я хочу сказать тебе про твою "Тамару Густавовну" (имя учительницы Машка нарочно поставила в кавычки, но, видно, этого ей мало показалось, так она вдобавок и подчеркнула!). Твоя "Тамара Густавовна" решила на тебе проделывать эксперименты, как на подопытных кроликах. Я нечаянно слыхала (Машка неплохой и честный человек, но вот любит иной раз подслушивать), как она договаривалась с учителем из второго класса Сергеем Георгиевичем ("Сергеем Геннадиевичем!" - догадалась Ольга испуганно), чтобы дать тебе отстающего ученика, чтобы ты сама от стыда подтягивалась. Она говорит: "Этот метод даёт хорошие результаты". Понятно??? А ты после этого сколько хочешь можешь её звать Тамарой Густавовной!"
Ольга отложила письмо. Второй раз читать его не хотелось. Досада горчила всё внутри. Будто даже к языку доползла. Досада на Машку за её некстати подслушанный разговор. Подслушивать вообще, между прочим, низко!
Но теперь уж ничего не поделаешь: разговор был подслушан. И Ольга про него знала. И поэтому у неё нет никакого иного выхода, как только прийти к Тамаре Густавовне и крикнуть, что, мол, я вам не подопытный кролик!
И вот она уже крикнула…
Ну пусть будто она уже крикнула. А что потом? В какие тартарары ей придётся лететь, если ещё и Тамара Густавовна удивлённо и разочарованно пожмёт плечами!..
Так страшно сделалось!
Нет, ни за что! Никакой обиды она не позволит себе. Ведь и Тамара Густавовна не со зла это придумала, не для какой-нибудь диссертации…
Ну, а как же записка?..
А не читала она её!
Просто выбросила по дороге, да и всё. Они ведь с Машкой в ссоре.
Нет, не надо, что выбросила. Лучше пусть потеряла. Ведь Машка тоже не со зла. Она ведь старалась, чтоб Ольгу никто обижать не смел.
* * *
Наутро Тамара Густавовна отдала ей дневник. Там стояла только четвёрка по истории, и больше ничего.
Четвёрка - такая же крупная и высокая, как Тамара Густавовна.
Между прочим, отметки вообще чем-то похожи на своих полководцев - учителей. Вот и эта четвёрища тоже: не смогла она уместиться в положенной ей клетке. Жирными своими рожками она залезла за перегородку - туда, где сидела невидимка, двойка по алгебре.
Ольга очень ясно представляла её себе: аккуратную, небольшую, злую, с красивым нажимом в нужных местах. Они все были как с конвейера - двойки Елены Григорьевны, двойки-близнецы. Только эта, на Ольгино счастье, оказалась невидимкой!
- Я тебя прошу, Оля, заниматься каждый день. Есть математика, нету… Тебе надо подогнать!
Ольга всё никак нарадоваться не могла на чистую дневниковую страничку, и поэтому, когда Тамара Густавовна произнесла неопределённое: "Ну вот, Оля…", она горячо закивала:
- Конечно! Я обязательно!
- Нет, погоди-погоди! Сроку у тебя две недели.
- Чего?
- Две недели она тебя не спросит, Елена Григорьевна.
- А потом?
- А потом спросит. И будет видно, каковы твои результаты.
Вот какое, значит, Еленино условие: две недели и… Будто две недели до казни. Лучше уж прямо сегодня, чем терпеть.
- Ты заведи отдельную тетрадочку, - спокойно продолжала Тамара Густавовна, - чтоб было наглядней.
Наглядней… Такое слово учительское! Ольга очень легко представила себе, как Тамара Густавовна произносит: "Этот метод даёт хорошие результаты". И стало неприятно. Однако она сказала:
- Хорошо, я буду… А когда надо туда пойти, в тот класс?
- Да сразу после этого урока и шагай. Я с ним условилась, он всё знает. Запомнила? Сергей Геннадиевич Ветров. Ну "Ветров" тебе не надо. Это я просто…