- Обижусь! Слушайте, будьте хорошим парнем и покормите пока детей. Мне нужно спокойно покормить и переодеть ребёнка. Дикси, где коробка с детскими вещами?
Я перерыла тысячу и одну картонную коробку по всей гостиной, пока нашла ту, что нужно, - набитую крошечными голубыми вещичками. Я надела на пальцы маленький комбинезон так, чтобы ножки у него запрыгали, как будто малыш внутри танцует.
- Ой, мама, какая прелесть. А можно надеть на Солнышко эти брючки? Смотри, тут впереди вышито солнышко - такая красота!
- Хорошо, хорошо, и дай мне ещё голубую кофточку в жёлтую полоску - это комплект.
- Мама, ну можно, я его одену? Пожалуйста!
- Нет! Я же сказала: это делаю я. С ним занимаюсь я. А ты иди пока.
- Мне даже посмотреть нельзя?
- Нельзя. Пойди помоги на кухне. Это мой сынок.
- Это мой братик, - сказала я, пробираясь к кровати. - А поцеловать мне его можно, мама?
- Можно, - сказала мама со вздохом. - Только не тычь его этим чёртовым попугайчиком, ладно?
Я поцеловала Солнышко в маленький наморщенный лоб. Личико у него было очень красное.
- Ему жарко в этом одеяле. И потом, ему же неудобно, он слишком туго завернут. Может, развернуть его ненадолго?
- Оставь его в покое. Я лучше знаю, как обращаться с новорождёнными. - Мама вдруг снова разревелась. - Я ничего ни о чем не знаю лучше, - пробормотала она сквозь слезы.
- Мама, не плачь! Позвать Джуд или Мартину?
- Нет, просто дай мне побыть одной. Не обращай внимания. После родов все ревут. Это нормально, не беспокойся, - сказала мама.
Я тем не менее беспокоилась.
Я пошла на кухню и съела кусок круассана, посасывая его с конца и воображая, что это сигара. Потом я засунула его себе под нос, как усы.
- Какая ты смешная, Дикси, - сказал Брюс.
- Нечего её подначивать. Прекрати играть с едой, Дикси, - сказала Мартина.
- Ну да, представь, как ты будешь теперь есть этот круассан - он же весь в соплях. - Рошель поморщилась.
- У меня нет никаких соплей, - сказала я. Но доедать круассан мне расхотелось.
Джуд хотела отнести круассан и маме, но та закричала на неё, чтобы она уходила.
- Мама ваша за словом в карман не лезет, - заметил Брюс.
- Она ведь себя плохо чувствует, - сказала Мартина. - Попробовали бы вы родить ребёнка.
- Я никогда не буду рожать детей, - сказала я.
- Я тоже, - сказала Джуд и стала сама уплетать мамин круассан.
- Я тоже не буду. От этого фигура портится и все отвисает, - сказала Рошель, выставляя напоказ свою точёную фигурку. - А ты, Мартина? Ты - мамин последний шанс стать бабушкой.
- Отвяжись! - огрызнулась Мартина.
- Разве вы с Тони не хотите маленьких Марти и Тони? - поинтересовалась Джуд.
- Заткнись, пожалуйста! - со злостью сказала Мартина.
- Меня уже тошнит от всех этих "заткнись" и "убирайся", - сказала Джуд. - Пойду-ка я погуляю.
- Никуда ты не пойдёшь! Нам нужно разбирать эту свалку, - сказала Мартина.
- Подождёт! - бросила Джуд и пошла из кухни через прихожую к входной двери.
- Она всегда так, - сказала Мартина. - Она у нас самая сильная. Как мы без неё поставим мебель? - Она посмотрела на Брюса.
- Я не могу помочь, Мартина, - сказал Брюс. - У меня и так спина болит со вчерашнего дня. Если я её перетружу, я проваляюсь неделю, а мне нужно развозить цветы, смотреть за магазином, разбираться с поставками. Я не могу себе позволить такой риск.
- Ну, значит, мы справимся сами - я и ты, Рошель, - сказала Мартина.
- Ещё не хватало! Раз Джуд можно смыться, я тоже пошла, - заявила Рошель, надевая ветровку. - Пойду погуляю.
- Никуда ты не пойдёшь.
- Раз Джуд можно, значит, и мне можно.
- Джуд старше. Она может ходить одна. А ты никуда не пойдёшь. Рошель!
- Нечего мной командовать! Ты мне не мама, - сказала Рошель. - Я просто пройдусь по улице, ладно?
- Нет, не ладно.
- Значит, не ладно, - сказала Рошель и побежала.
Мартина погналась было за ней, но бросила погоню, когда Рошель выскочила за дверь.
- Так нечестно, - сказала она, чуть не плача. - Мне всю жизнь испортили, и я приехала сюда помочь, а теперь всё бросили на меня, только потому что я старшая.
- Надеюсь, ты все-таки не смоешься, - сказал Брюс, - я не смогу пробыть долго. Ты не можешь бросить все на маленькую Дикси.
- Я не маленькая, - сказала я.
- Ну конечно, растёшь на глазах, смотри-ка, уже меня перегнала, - сказал Брюс, глядя на воображаемую Дикси с шеей, как у жирафа.
- Конечно, я маленького роста, но я уже большая, - сказала я твёрдо.
Может быть, и не стоило этого говорить.
- Ну что ж, ты можешь сделать кое-что полезное, - решила Мартина. Не обращая внимания на маму, она зашла в гостиную и притащила на кухню несколько коробок с кастрюлями, мисками и фарфоровой посудой. - Можешь почистить кухонные шкафы и сложить туда нашу посуду. А я начну прибираться наверху.
Мартина удалилась с мученическим видом, захватив щётку и веник. Мы слышали, как она звонит Тони, подымаясь по лестнице.
- Да, мама родила… Да, все в порядке… Мама, конечно, измучилась, сам понимаешь, пока все приходится делать мне. От девчонок никакого проку…
- Наглая ложь! - вскипела я.
- Двойная! Обо мне она даже не упомянула, - сказал Брюс.
- Вот именно. А без вас у нас бы не было ни света, ни горячей воды, ни завтрака, дядя Брюс. И мы бы вообще сюда не попали.
- А-а, за это она на меня и злится, наверное. Ну и пусть. Я ведь не ради неё вернулся. И не ради твоих сестёр. И не ради мамы.
Он улыбнулся мне, забыв прикрыть свои плохие зубы. Я улыбнулась в ответ.
- Это потому, что вы дружите с моим папой, да, дядя Брюс?
- Не знаю даже. Может, потому, что ты зовёшь меня дядей. Мне понравилась идея, что ты моя наречённая племянница, малышка Дикси. - Брюс вздохнул и потянулся. - Но раз я приехал помочь, пора приступать.
- Вам надо беречь спину, дядя Брюс.
- Нет, мебель я поднимать не буду, малышка. Думаю, я могу полазить по дому и проверить, в порядке ли стиральная машина, плита и прочая дребедень.
- Дядя Брюс, вы просто волшебник!
- Да, сейчас все заколдую, - сказал он, сдвигая брови так, что очки съехали у него с носа.
Я расхохоталась, а потом присела возле коробок и стала рыться в тарелках, ложках и ножах.
Я не знала, с чего начать. Я достала все чашки и выстроила их в ряд на полу, как будто они стоят в очереди. Потом я извлекла заварочный чайник и превратила его в слона. Дети-чашки по очереди катались на его широкой спине, а в награду заталкивали кусочек сахара в его изогнутый хобот.
Брюс потянулся к ящику с инструментами и сделал шаг назад. Он раздавил одного из детей и чуть не убил самого слона. Мы вместе подобрали осколки.
- Может, ты лучше сперва помоешь шкафы, как сказала твоя сестра? Тогда будет куда безопасно поставить посуду, - сказал Брюс.
Он поставил меня на стул и дал мне влажную тряпку и банку чистящего средства. Я посыпала чёрную въевшуюся грязь с крапинками плесени белым порошком. Потом легонько потёрла полку. Толку было мало. Это было все равно что пудрить очень грязное лицо.
- Тут надо поднапрячь локти, - сказал Брюс, показывая мне, как надо скрести с силой.
Я попыталась делать, как он, но мне было слишком высоко. Руке было больно, и приходилось так прыгать на стуле, что я чуть с него не свалилась.
- Осторожно, Дикси. Ты как-то опасно качаешься на этом стуле. Может, хватит тебе уже работать. Пойди-ка поиграй в саду.
- А как же кухонный шкаф?
- Я его протру, когда закончу с плитой, - сказал Брюс. - Вот увидишь, ты и оглянуться не успеешь, как домик у нас станет тип-топ.
- Тип-топ?
- В полном порядке.
Я задумалась. В полном порядке у нас никогда ничего не было, даже и на прежних квартирах. Если представить, будто мы на корабле, то это была старая, дырявая посудина, швыряемая во все стороны штормовым ветром. Но мы все крепко держались друг за друга, и наш корабль плыл - а остальное не важно!
10
Я выскользнула за дверь и оказалась в джунглях. Фиалка вылетела из моего обсыпанного чистящим порошком рукава и принялась в упоении порхать вверх-вниз. Расправив крылья, она запела воинственную австралийскую песню (я напела "Вальсирующую Матильду").
- Не улетай слишком далеко, Фиалка. Мы сейчас пойдём проведать Мэри.
Мы вместе пробрались через джунгли, и я стала карабкаться на Великую Китайскую стену. Мэри сидела на своих качелях в голубом платьице, с голубыми лентами в косичках, белых кружевных носочках и фирменных синих туфельках на кнопках. Она озиралась. Увидев мою голову, высунувшуюся из-за стены, она улыбнулась, соскочила с качелей и побежала к калитке.
Я перелезла через стену и подбежала к ней.
- Привет, Мэри, - сказала я.
- Здравствуй, Дикси! Я тебя так ждала! Хочешь зайти и покататься на качелях?
- Очень хочу! Только если тебе не попадёт за это. Ты говорила, что мама не разрешает приглашать сюда друзей.
- Мама ушла в церковь. Дома папа, но он ещё не вставал. Так что заходи, только тихо.
- Как мышка! - Я повела носом и сказала "пи-пи".
Мэри засмеялась. Было видно, что она рада меня видеть, но глаза у неё были красные и воспалённые, а голос охрипший, как будто она опять много плакала.
- У тебя ничего не случилось, Мэри? - спросила я, влезая на качели.
- Все в порядке, - сказала она, но по ней не похоже было, что все в порядке.
Она была такая же чистенькая, как всегда; косички были до того туго затянуты за уши, что ей трудно было моргать. Только с руками было что-то не то. Она все время держала их сжатыми в кулачки.
- Ты плакала?
- Нет, - нервно сказала Мэри.
- А что тут такого? Я часто плачу. У нас в семье все плачут. Мама говорит, это просто чудо, что мы не хлюпаем по щиколотку в слезах. А знаешь, Мэри, ты ни за что не догадаешься! Мама родила ребёнка! Теперь у меня есть маленький братик. Он такой хорошенький! Может быть, мне скоро разрешат принести его тебе показать. Ты любишь маленьких?
Кажется, Мэри была в этом не уверена.
- А у меня есть маленький мальчик, - неожиданно сказала она.
- Не может быть.
- Я тебе покажу.
Она убежала, перебирая ножками в жёстких нарядных туфлях. Она скрылась за дверью и через мгновение появилась снова, толкая перед собой игрушечную коляску размером почти с настоящую. В ней сидел пластмассовый малыш с персиковыми щёчками и застывшей улыбкой на лице.
- Вот это да! До чего красивый, - сказала я, хотя от его улыбки делалось страшновато, а ещё мне не понравились жёсткие розовые пальчики, вытянутые так, как будто он собирается меня схватить.
Похоже, Мэри тоже чувствовала себя с ним неуютно. Она толкала коляску неохотно и не дотрагивалась до младенца, хотя он скатился на бок.
- Как его зовут? - спросила я.
- Малыш, - сказала Мэри.
- Малыш - и всё?
- Может, мне тоже назвать его Солнышко?
- Назови его Громила, тогда они, может быть, подружатся. Ты берёшь Малыша Громилу с собой спать?
- Нет, что ты! Мне не разрешают. Я могу его испачкать. Я беру в кровать плюшевого мишку. Мишку я больше всего люблю, хотя он старый.
- Старые игрушки гораздо лучше.
- Как твоя Фиалка?
- Я не игрушка, я птичка, - прощебетала Фиалка. - Мне нравится у тебя в саду, Мэри. Пожалуй, я совью себе здесь летнее гнёздышко.
Фиалка принялась летать повсюду в поисках прутиков. На бархатно-зеленой траве ни одного не нашлось, так что пришлось мне сорвать несколько веточек с изгороди. У Мэри был напряжённый вид. Помогать мне она не стала. Пальчики у неё были по-прежнему крепко вжаты в ладони.
Я попыталась переплести прутики, но они упорно распадались.
- Наверное, птицы где-то прячут запасы клея, - сказала я. - Ну ничего, мы их припасём для игры в солдатики. О, давай превратим все эти прутики в солдатиков и поиграем в войну.
- Я не умею играть в войну.
- А мы сейчас научимся.
- Я не умею, - сказала Мэри расстроенным голосом.
- Ну ладно, ладно. Давай поиграем в дочки-матери. Мама-прутик, папа-прутик и куча детишек-прутиков, идёт?
- Идёт, - сказала Мэри, но не разжала кулачки, чтобы взять себе прутик.
- Ну тогда просто смотри. - Я взяла в руки один из прутиков. - "Привет, привет! Я девочка-веточка, меня зовут Кэти, и я танцую, как в балете".
Веточка затанцевала у Мэри перед носом. Мэри улыбнулась.
- А ты возьми Томми-прутика, пусть он с ней потанцует, - предложила я.
- Нет, сделай это ты, - сказала Мэри.
Кэти и Томми некоторое время кружились в танце у меня в руках.
- Найди теперь младенца - Титчи-прутика, и пусть он тоже потанцует.
- Младенцы не умеют танцевать, - сказала Мэри.
- Ладно, пусть он тогда ползает. Ну конечно, он ползает под ногами, и Кэти с Томми все время на него падают.
- Сделай, чтобы он ползал, Дикси, - попросила Мэри.
- Придётся тебе помочь. У меня же не три руки. На! - Я отломила от прутика маленький кончик. - Видишь, вот он, маленький Титчи. Правда, хорошенький? Ой, он от меня уполз! Лови его, Мэри!
Я бросила кончик прутика. Мэри послушно подставила руки, чтобы его поймать. Кончики пальцев у неё были ярко-красные и воспалённые; каждый ноготок был обрезан до живого мяса.
- Мэри! Что у тебя с ногтями!
Она выронила прутик и снова сжала кулачки.
- Что ты с ними делала? Ты что, хотела сама попробовать их постричь?
- Да, - прошептала Мэри, низко наклонив голову.
- Но это же жуткая боль! Зачем ты это сделала? Почему ты не попросила маму постричь тебе ногти?
Мэри молчала.
- Мэри? Это мама так постригла тебе ногти?
Мэри молчала. Подбородок у неё был прижат к груди, пробор резко выделялся между туго затянутых волос. Я обняла её.
- Это она, правда?
Мэри расплакалась:
- Ногти были грязные, и мама сказала, что я плохая, грязная девчонка и что нельзя ходить с ногтями, как у зверюшки, даже если я веду себя, как звери. И она их обстригла. - Мэри судорожно всхлипнула.
- Почему же ты не убежала?
- Она меня зажала между ногами, чтобы я не вырвалась.
- Но это же должно быть ужас как больно!
- Я плакала и не могла остановиться, и мама от этого ещё больше рассердилась.
- Она тебя ударила?
- Когда плачешь, всегда получаешь затрещину.
- Меня мама ни разу в жизни не ударила.
- Меня мама часто бьёт. Я это заслужила, потому что я плохая, - сказала Мэри.
- Ерунда! Нисколечко ты не плохая. Хотела бы я посмотреть, как твоя мама стала бы справляться с Рошель. Или с Джуд. Или с Мартиной. А твой папа - он тебя тоже бьёт?
- Нет, он меня обнимает. Но он говорит, что я не должна быть такой непослушной, а то мама огорчается.
- Но ты же очень послушная!
- Нет. Я делаю правда нехорошие вещи, - сказала Мэри хрипло.
- Например?
- Ковыряю в носу. Чешусь. А иногда я не успеваю вовремя добежать до туалета.
- Во всем мире не найти никого, с кем бы это не случалось!
- Я пачкаю одежду!
- Я никогда не видела девочки опрятнее, чем ты. У тебя всегда такой вид, как будто ты только что вылезла из ванны. И ты в тысячу раз опрятнее меня.
- Мама говорит, что я все равно грязная. Иногда эта грязь незаметна, но она её все равно видит. А иногда грязь у меня внутри, и приходится принимать лекарство, чтобы она вышла.
Я уставилась на неё.
- Твоя мама просто чокнутая, - сказала я.
Мэри удивлённо на меня посмотрела:
- Нет, что ты!
- Она ещё хуже, чем чокнутая. Она жестокая, - сказала я, осторожно берясь за маленькую ладошку Мэри. Я тихонько подула на её бедные красные пальчики. - Я подую на них волшебной пыльцой. От неё они быстро заживут.
- Они уже заживают, - вежливо солгала Мэри.
- Я расскажу маме, что сделала твоя мама, - сказала я.
- Нет! Ни в коем случае! Ну пожалуйста, Дикси, не рассказывай ничего! - взмолилась Мэри. Она вцепилась в меня, хотя её пальчикам наверняка было от этого очень больно. - Пообещай, что не будешь ничего рассказывать. Я однажды рассказала одной девочке из класса, и её мама что-то сказала моей маме. Мама ответила, что это неправда и что я просто выдумщица. А когда мы пришли домой, она достала ножницы из корзинки с рукоделием и сказала, что отрежет мне язык, если я буду рассказывать небылицы.
- Взаправду она тебе язык не отрежет, Мэри, - сказала я.
Но какая нормальная мать так зверски обрезала бы ногти своей маленькой дочке? В чем тут можно быть уверенной?
- Обещаешь, что не расскажешь? Если ты проговоришься, я сразу упаду мёртвой!
- Обещаю! Но ты не упадёшь мёртвой, Мэри. Не говори так, это очень страшно. У тебя очень страшная мама.
- Нет! У меня самая хорошая, добрая, милая мамочка на свете, - сказала Мэри.
Она уже говорила это раньше теми же самыми словами. Её явно заставили выучить эту фразу.
По дороге домой я пыталась понять, что мне делать. Меня душили слезы при мысли, что Мэри делают больно. Я понимала, что нужно кому-то рассказать, но я ведь обещала… Понимала, что это глупо, но перед глазами у меня вставала картинка: я рассказываю все маме, и Мэри падает мёртвой у меня на глазах.
- У тебя что-то грустный вид, Дикси, - заметил дядя Брюс, когда я вошла в кухню. - Что случилось? Ты, наверное, можешь поделиться с дядей Брюсом?
- Нет, не могу, - сказала я, вздыхая. Я услышала какое-то движение в гостиной. - Это мама!
Я побежала посмотреть, что с ней. Мама вцепилась в груду картонных коробок, лицо у неё было серое. Другой рукой она крепко прижимала к себе Солнышко.
- Мама?
- Все в порядке, Дикси, - выдавила она.
- Неправда. Я думаю, лучше тебе снова лечь.
- Нет-нет. Послушай, я хочу подняться наверх, в ванную, привести себя в порядок. Поможешь мне, детка?
- Конечно, мама. Обопрись на меня. И давай мне Солнышко.
- Нет, я его сама понесу.
Он уже не спал, глаза у него были широко открыты. Они были очень красивого светло-голубого цвета, зато ресницы были чёрные, как и шелковистый хохолок на макушке. Бровки у него тоже были очень красивые, ровные, дугой, волосок к волоску. Невозможно было поверить, что все это складывалось у мамы в животике - нежная кожа, сияющие глазки, пушистые волосы.
- Дикси, пожалуйста, не спи на ходу! Мне нехорошо, у меня кровотечение, - раздражённо сказала мама
- Ой, мама! Тебе надо в больницу.
- Нет, голубчик, это нормально. Так бывает после родов. Все будет в порядке.
- Дядя Брюс свозил бы тебя, просто на всякий случай.
- Нет! Не поеду я опять в эту больницу! Все будет хорошо. Мне просто нужно вымыться. Дай-ка я на тебя обопрусь.
Мама с трудом волочила ноги, по-прежнему крепко прижимая к себе Солнышко. Мы прошли половину лестницы, когда нас услышала Мартина и побежала навстречу.
- Мама, давай я тебе помогу, - сказала она, роняя веник и щётку. - Я как раз убрала ванную.