- А ты знаешь, кто такие - красные? - спросила она у Гошки.
- Красные - это что за рабочих, большевики, - смело ответил Гошка.
- Верно! Кто тебе сказал?
- Никто, я сам знаю, - несколько смутился Гошка.
- Отец у тебя есть?
- Не знаю теперь, есть ли... Был на войне, да в плен попал. А где теперь - неизвестно...
- У кого еще родители есть? - спросила одна из учительниц.
- У Дашки мать есть, а больше ни у кого нет, - говорил за всех Гошка.
Сеньку разбирало любопытство - кто они? Наконец и он осмелился:
- А вы от красных? - спросил Сенька.
- Да.
- Вы с ними и приехали?
- Нет, мы здесь жили.
- Стало быть, вы к ним передались?
Учительницы засмеялись:
- Да мы такие же красные, как и те, что пришли.
- Такие же?! - удивился Сенька, - так где же вы жили? как же вас солдаты не зарубили?
- Как где жили? В городе. Пока нас было мало, мы таились, а теперь и таиться стало нечего: нас много!
- Только женщины таились, или и мужики? - задал вопрос Сенька, а у самого в голове вертелось: может, и черный был из красных, таился в сторожке...
- Да тебе что так любопытно? - Были и женщины и мужчины.
- Так, ничего, - смутился Сенька и замолчал.
- Так вот что, ребята: мы видим, что вам про большевиков, про красных много всяких ужасов наговорили. Не верьте - это вранье! Вот тот мальчик верно сказал: большевики - это те, что за рабочих... Они, красные, сами рабочие и есть, крестьяне-бедняки. Они хотят, чтобы бедняков больше не было... Вы чьи дети? - бедняков, потому-то вы и в приюте. Так красные и хотят, чтобы, прежде всего, было хорошо детям бедняков - вот как вы, - чтобы они были одеты, сыты, учились, веселились, были бы свободны, понимаете - свободны! Вас никто не может наказывать, обижать. Мы вам пришлем нового заведующего, вам с ним будет лучше. Ваша заведующая сама говорит, что уже стара, не по силам ей такая работа. Видите, у вас везде грязь, сырость, копоть... Икон целые углы понавешены, а польза какая от них? Вы над этим никогда не думали? Подумайте!
Учительницы осмотрели все помещения, обещали через недельку еще навестить и ушли.
Ребята проводили их до ворот. Многим они очень пришлись по душе.
- Вот бы к нам таких учительниц, хорошо бы! - сказал Гошка.
Колька с Жихаркой, Сенька и еще кое-кто были такого же мнения.
Мишка недоброжелательно отозвался об учительницах, его сторонники - Васька, Яцура и другие - тоже.
Девочки сперва молчали, но по глазам было видно, что они на Гошкиной стороне; однако, боясь противоречить Мишке, скромно заявили, что они и Катериной Астафьевной довольны.
После отъезда учительниц Катерина Астафьевна приказала вынести большие образа в кладовку, а маленькие оставить.
Мишкины сторонники запротестовали... Назло вымыли старую облезлую икону, укрепили в углу, украсили ветками пихты и кедра, повесили лампаду; девочки проделывали то же самое: украшали в своей спальне висевшие в углу иконы. А вечером, после ужина с особым азартом пели молитвы; девочкам подтягивали Мишка и его компания.
Гошка с Жихаркой и Колька теперь осмелели и стали протестовать.
- Да бросьте выть, надоело уже! Скулят, скулят! - за это Катериной Астафьевной они были изгнаны с позором вниз.
XV. В ОЖИДАНИИ
Весь следующий день ждали, что приедет новый заведующий, - не приехал; на третий - тоже; прошла неделя, другая - никого!
- Враки! - издевался Мишка над Гошкой, - вот тебе сыты и одеты! Иконы помешали, сразу видно, что нехристи.
Пока что ребята чувствовали себя без всякого начальства.
Катерина Астафьевна и слово сказать боялась: "Кто его теперь знает, по новым-то порядкам, под ответ не попасть бы?".
Ребята совсем перестали ее слушаться.
Даже Шандору, погрозившему в мастерской ребятам, Колька дерзко ответил:
- Тронь только, попробуй! Красные-то недалеко!.. - и Шандор только бормотал по-своему, но "попробовать" не решался.
Только Тайдана еще ребята слушались.
- Думаете, красные за всякие штуки вас по головке будут гладить? - стыдил он иногда расходившихся ребят. - Нет, за озорство они дюже не хвалят.
По вечерам к Тайдану приходил старик Кундюков. Ребята не упускали случая послушать о новостях, которые он привозил либо из города, либо со станции. Кундюков ругался, что "товарищи" замучили на нарядах, лошаденка измоталась, да и сам без отдыха.
- Кабала какая-то! Ну, да постой... - говорил он. - Слышь, Тайдан, Попадейкинские никто не выехал, ни одного коня не дали. Про Богородских болтают, что комиссаров выгнали, а на Барабе что-о-о!.. не знаю верить, не знаю нет!
- Богородские - отчаянные, - вмешался в разговор солдат, - фронтовики там, оружия много попрятано у них всякого. Однако к весне разгорится дело, не иначе.
- Ну, как не разгорится! Только, думаю, напрасно, - сказал Тайдан. - Уж коли до нас дошли да всех генералов с войском погнали на восток, - стало быть, сила! А что против них одни Богородские!?
- Одним только начать! - горячился Кундюков. - Я бы тоже на старости лет, думаешь, смотреть бы стал - да пропади они совсем!
- Знамо, начать только, - поддержал солдат, - мужики все недовольны...
- Ты уж, парень, лучше ни гу-гу! - заметил Тайдан. - А когда мужики бывали довольны? По-моему, надо подождать да посмотреть: плохо будут править товарищи, тогда другое дело, а сейчас война...
- Не знаю, что будет! - махнул рукой Кундюков и ушел домой.
В спальне долго продолжались тихие разговоры: в одном углу Яцура, Мишка и компания обсуждали кундюковские сообщения, всецело были на стороне Богородских и уже рисовали себе будущие победы, а в другом Колька с Сенькой перешептывались:
- Эх Чалдона жалко, какой конь! Теперь бы уж поправился... Кабы не тот бродяга, мы бы катались на нем.
- А мне черного жалко, - сказал Колька. - Я думаю, что он не бродяга. И видать, смелый. Люблю смелых! Никого не боятся и ничего не страшатся!
Колька, помолчав немного, опять зашептал:
- Весной бы пошли с ним по разным городам... Тебе не хочется куда-нибудь далеко зайти, - за море, на край света? И прислать письмо ребятам, которые остались. Они будут думать, что ты пропал где-нибудь, а им все и описать, - где бывал и что видал... Я думаю, везде есть люди, - нельзя проп асть.
- А если к людоедам попадешь, - съедят! - сказал Сенька.
- К людоедам? Ну, людоедов можно обойти.
- Обойдешь их, как же! Они, брат, похитрее тебя; они все дороги знают, - уверенно говорил Сенька, как будто сам только что вырвался из людоедских лап.
- А я все-таки убегу отсюда. Тут как тюрьма. Ты не был, Сенька, в тюрьме?
- В тюрьме? Зачем я туда попаду, я не вор, чай, - обиделся Сенька.
- А я был. Там посадят человека - и на замок, и нет ему ни входа, ни выхода. На двор захочешь, - делай в шайку, точно маленький. Окошко высоко, у потолка, да и то маленькое с решоткой. Я два года в тюрьме жил. Дядя у меня там надзирателем. Как напьется пьяный, все бывало кричит: "Я тебя, подлеца, в пятый номер посажу, будешь шкодить!"
- А что это пятый номер? - спросил Сенька. - Страшно?
- Ой-ой-ой! Я, брат, видел... Привезли раз одного, конвойные в контору его отвели, и дядя с ними - он дежурный был. А когда дядя дежурил, часовые меня всегда пропускали вместе с ним. Вот привели того в контору - допрос снимать. Начальник злющий был. Я притаился в коридоре, чтобы начальник не видал... Слышу, там как заорут, ногами затопают! Мне захотелось посмотреть - что делается в конторе, и на кого там кричат. В двери щелочка осталась. Вижу, там офицер жандармский и начальник, а перед ними стоит арестованный, бледный такой.
"Никогда, говорит, не узнаете моих товарищей!"
"Скажешь, врешь! Сгноим тебя здесь", - это начальник на него.
"Сгноить, говорит, можете, а товарищей не выдам", - а сам так смотрит на начальника смело, как будто ему ничего не страшно...
Начальник пуще разозлился, велел заковать его в кандалы и закричал:
"В пятый его! Вот в пятом посидит, так помягче будет!"
Я притаился, повели его мимо меня, а я вслед за ними. Спустились в подвал. Темно, ничего не видно.
Дядя долго отпирал: дверь-то заржавела. Я думал, что и конца не будет. Отпер, наконец, заскрипела дверь, а там темнота. Втолкнули закованного, он закричал:
"Здесь мокро!"
А дядя захохотал:
"А ты думал - тебя в горницу ведем, ишь-ты!" и захлопнул дверь. Другой тюремщик тоже засмеялся:
"Ничего, - говорит, - остынет, - шелковый будет".
Заключенный что есть силы стучал в дверь, кричал, - никто даже и не обернулся...
- Понимаешь, Сенька, как я разозлился на дядю, на всех людей!..
Кабы сила была, разбил бы все эти подвалы, тюрьмы. Тюремщиков бы этих... не знаю, что бы с ними сделал!
Колька замолчал; слышно было, как у него скрипнули зубы.
- Ну, а что же с тем-то - скованным- то, - выдал он? - допытывался Сенька.
- Не знаю. Я тогда скоро от дяди убежал. Там разве узнаешь? Попадет туда человек, - как будто и на свете такого никогда не было. Потом, когда водили партии закованных, смотрел, нет ли того, - не было.
- Знаешь, Сенька, - зашептал опять Колька, помолчав, - убежим! Гошку подговорим.
- Ну, он как трусливый заяц - всего боится. Вот не позвать ли солдата с собой, все-таки он большой, - предложил Сенька.
- Солдата нельзя, - он красных боится, его могут схватить. И так, говорит, по ночам мерещатся ему красные, с саблями за ним гоняются, вот-вот зарубят.
- А куда у нас, Колька, сабли спрятаны? - вспомнил Сенька.
- За трубой над мастерской зарыты. Надо нам по ножу сделать из них, без ножа нельзя бежать.
Долго еще продолжались такие разговоры в спальне, пока сон не затуманил ребячьи головы, не прервал их смелые замыслы.
XVI. НОВЫЙ ЗАВЕДУЮЩИЙ
Прошел месяц. Морозные туманные дни сменились ясными солнечными. Кой-где на полях вытаяли кочки, на которых вороны и грачи чистили свои носы.
Гришка, заядлый голубятник, все чаще и чаще стал отлучаться из мастерской и пропадал целыми часами на чердаке тайдановой избушки, где у него в голубятне две хохлатые голубки сидели на яйцах.
- Гришко! корзинко работать надо! - ворчал Шандор.
- Ну так что, я не работаю, что ли? выйти нельзя! - огрызался Гришка.
И Тайдан все чаще выходил из своей избушки, смотрел не небо, на солнце, на скворешники.
- Вот-вот скворцы должны быть, - говорил он ребятам, и лицо его расплывалось.
- Весна идет!
В один из таких дней в приют явился незнакомый человек, спросил заведующую.
Сенька повел его к Катерине Астафьевне и слышал, как он сказал:
- Я - новый заведующий.
Через минуту по всем углам неслось:
- Новый заведующий, новый заведующий!..
А Сенька через двор бежал уже к Тайдану. Приоткрыл дверь и крикнул:
- Новый заведующий!
Манька-Ворона подсматривала в щелочку двери и разочарованно говорила столпившимся девочкам:
- О-о! какой-то простой мужик... и ножа у него никакого, и вил не видать...
- Дура! - обругала ее Зойка, - болтай, болтай... в кладовку захотела?
- А хоть и в кладовку посадят - не боюсь! И богу буду молиться! буду! буду! И в коммунию не запишусь! Что они со мной сделают?
- Замолчи, Манька! - зашикали на нее девочки. - Чтобы из-за тебя и нам попало!
Растворилась дверь. Девочки отскочили как ошпаренные.
- Это вот наши девочки, - рекомендовала Катерина Астафьевна.
Заведующий поздоровался. Осмотрел спальню, спустился вниз к мальчикам, в мастерскую.
Мальчишки притихли.
- Как сыро здесь и грязно, - сказал заведующий, - давно белили?
- Два года не белено, - не дают ни денег, ни извести, что поделаешь? - ответила Катерина Астафьевна.
Прошли в спальню, где вплотную стояло 20 кроватей, и только около самых стен можно было проходить.
- Здесь еще сырее, - пожимал плечами заведующий.
Вечером после ужина собрались в столовой. Новый заведующий расспрашивал ребят, кого как зовут, откуда они, есть ли отец и мать, давно ли в приюте.
Сначала ребята неохотно отвечали, боялись проговориться, как бы чего не вышло: неизвестно, для чего спрашивает.
Заведующий рассказал про себя, откуда он, где бывал, что видал. Оказалось, что он чуть не всю Сибирь исколесил, всяких людей видал, в других странах бывал.
Тут и ребят разманило рассказывать про свою жизнь.
Жихарка поведал, что он во всех городских приютах перебывал.
- Ну и что же? - спросил заведующий.
- Ничего, - везде одинаково.
- Хорошо или плохо?
- Плохо. Все-таки дома лучше. Там мать, по крайней мере, каждый праздник...
Но Жихарке не дали договорить, наперебой ударились все в воспоминанья.
Вспоминали дом, отцов, матерей, сестер. Зойка, самая старшая из девочек, всплакнула, вспомнив свою тяжелую жизнь на улицах города после смерти матери. Колька рассказал про дядю-тюремщика: он к дяде никогда не пойдет, хоть обсыпь его золотом, - ни за что!
- Ну, ребята, довольно печальных воспоминаний, - сказал заведующий. - Что было, то прошло... Ваша жизнь впереди. Надо быть смелым, бодрым и веселым. Давайте лучше песню споем. Вы какие знаете?
- Сени! - сказал смеясь Жихарка.
- Сени? Ну, сени так сени. Давайте!
Пели "Сени", потом погрустили над "Колодниками", перешли опять к веселым песням; все разошлись, Гришка вышел из круга и пустился в плясовую.
Все закончили общим хороводом.
- Ну, и довольно для первого знакомства, - сказал заведующий, - пора и спать! Покойной ночи, ребята!
- Спокойной ночи, приятного сна! - кричали ребята, расходясь по спальням, довольные и веселые.
Степанида и Тайдан делились впечатлениями.
- Чудной какой-то, - заметила Степанида.
- Да, чудило! А ребятам любо, да и нам ничего.
В своей избушке Тайдан нашел солдата, который спрятался на чердаке, когда узнал, что приехал новый заведующий.
- Ну, как? Про меня не было разговору? - спросил он встревоженно.
- По мне, так тебе и бояться нечего. Веселый мужик, видать, душевный.
- Да, на них тоже положись! Нет, пока не буду показываться, а ты как-нибудь к слову спроси: как, дескать, солдат, который ежели отстал от своих, - что с ним сделают?
- Ладно, спрошу, не тревожься, - успокоил Тайдан. - Он, наверно, завтра еще в город уедет... Так приезжал - посмотреть, ознакомиться.
XVII. ЖИЗНЬ ПО-НОВОМУ
Как-то все живо пошло само собой: новый заведующий подружился с ребятами, ребята с ним.
Катерину Астафьевну совсем проводили в город; девочки для порядка всплакнули, но через час после отъезда все уже и забыли о ней, так как в этот день все было необычайно ново.
Столовая была превращена в зал собрания. Все уселись чинно за столами, даже малыши Санька и Тимка сидели важно за передним столом и ждали, что будет.
Тайдан, Шандор, Степанида и няня, - все были налицо.
- Надо выбрать председателя собрания и секретаря, который будет записывать все, что мы здесь постановим, - предложил заведующий.
- Кого председателем?
- Тайдана! - закричали ребята, - Тайдана!
- Михаил Федорович, - назвал заведующий Тайдана, - садитесь вот за этот столик.
Тайдан сконфузился, не знал, как ему быть и что делать: может, шутит все заведующий? Только узкие, как щелочки, глаза, спрятанные в лучистые морщины, выдавали его радость.
Секретарем выбрали Андрейку, самого смирного мальчишку, хотя по грамоте лучше всех был Мишка.
Степанида с няней сидели у печки и ничего не понимали.
Заведующий объявил, какие вопросы будут обсуждаться на собрании.
Председатель не знал, как вести собрание, ребята не знали, что говорить, а секретарь не знал, что писать. Заведующему пришлось на все три фронта разрываться.
Первый вопрос - привести все в порядок и навести в доме чистоту своими силами - решен был единогласно.
Санька поднятие рук понял так, что это ребята меряются, кто выше, встал на стол и поднял обе руки:
- Вот я какой! дядя, смотри!
- Да, да, большой, - засмеялся заведующий, снимая его со стола; засмеялось и все собрание.
Вторым делом - надо перенести работы из дома в настоящую мастерскую, где зимой стоял скот, а для коровы наладить стойку под навесом.
- Это нужно для того, - пояснил заведующий, - чтобы нам было посвободнее, и чтобы была наверху одна свободная комната, где мы все вместе будем собираться вечерами. Но, ребята, одно условие: мы должны будем делать все сами, своими руками. Представьте вы себе, что мы - на необитаемом острове, как Робинзон Крузо, - слыхали про такого?
- Слыхали, читали, - ответило несколько голосов.
- Вот, значит, все мы Робинзоны, понимаете? и надеяться нам не на кого, только на себя. Но нам лучше, чем Робинзону: у него ничего не было, у нас все есть; нам остается только поработать. А вы знаете советский закон: "Кто не трудится, тот не ест"! Это означает: кто хочет есть, тот должен и потрудиться! Правильно это?
- Правильно! - согласились все, и Санька с Тимкой кричали: - правильно!
Тайдан решил сказать о солдате: подходящий момент, ребята поддержат.
- Еще бы вопросец один, - робко заявил Тайдан.
- Пожалуйста, какой вопрос? - спросил заведующий.
- Солдат тут у нас, спасенный ребятами.
- Какой солдат? Из Красной армии?
- Нет, из белой...
Ребята все замерли: - "Эх, напрасно Тайдан сказал", - думали они.
- Кто его спас, от чего? - заинтересовался заведующий.
- Вон они, Гошка с Колькой, обмороженного подобрали ночью, чуть сами не замерзли, - докладывал Тайдан.
- Ах, вот как, - и заведующий посмотрел на Гошку и Кольку.
- Мы не знали, что за человек, темять была и буран, - оправдывался Колька.
- Ого! Совсем герои! А где солдат-то, нельзя ли позвать?
Ребята видели, что заведующий не рассердился, а скорее доволен, что спасли человека, - повеселели.
Позвали солдата. Тот робко вошел, поздоровался.
- Здравствуйте, - ответил заведующий, - я и не знал, что у нас еще и пленник...
Солдат понял, что его сейчас свяжут, как пленника, и отправят в город - в тюрьму.
Побледнел, руки задрожали.
- Вы куда меня хотите отправлять? Я ведь что ж... человек... подневольный, куда посылают, туда и иду. Не пойдешь, - все равно пуля.
- Я никуда вас не хочу отправлять, я вас не знаю, а вот как собрание скажет, куда вас?
- Оставить бы у нас пока... - нерешительно сказал Гошка.
- Как, ребята? Он - хороший человек? Михайло Федорович, вы его знаете?
- Тайдан, оставить! - уж более настойчиво твердили ребята.
- Надежный парень, - сказал Тайдан, - нам в хозяйстве помогает.
- Значит, оставить?
Все закричали:
- Оставить, оставить!