- Когда вы, батюшка, нам говорили, я ничего не понял!
- Не понял или не расслышал?
- И плохо слышал, и не понял. Вы, батюшка, слова-то глотали, и они до ушей не долетали!
- Я слова глотал? В у-г-о-л!
Серега покорно встал в углу. Вместо Журавлева к столу вышел Мотька Еременков. Этот только и сказал:
- Был апостол Юда...
Священник нахмурился и поправил:
- Не Юда, а Иуда! Ну-с, еще кого ты из первоапостолов знаешь?
- Еще одного Юду, но только не святого, а который за деньги продался...
- Что это у тебя все Юда да Юда? Называй остальных!
- Остальных я не помню.
- Тоже оглох? Тогда и ты в угол!
За несколько минут отец Петр отправил в арестантский угол двенадцать учеников и тринадцатым вызвал к столу меня. Я чуть-чуть помнил имена первоапостолов, но все равно шел к столу точно на казнь: боялся, что священник будет меня перебивать и оскорблять.
Но священник положил на мою голову руки и торжественно сказал:
- Ты, Суетнов, с сего часа будешь моим помощником!
Если бы на меня свалилось небо, я бы так не испугался! Оцепенел и какое-то время стоял обалделым и только потом заговорил:
- Батюшка, у меня голос плохой и одежа тоже! Возьмите себе в помощники Федьку Егранова, он в церкви поет...
Отец Петр улыбнулся:
- Не страшись, а радуйся! Я тебе доверяю проповедовать слово божие! Учи ленивых учеников, а таких, которые "плохо слышат", постоянно держи в углу! Понял?
Радуйся... Да я бы согласился сквозь землю провалиться, только не быть поповским холуем, не огорчать хворого отца и чтобы ученики-товарищи надо мной не смеялись...
Священник не закончил урока и распорядился:
- Ну-с, помощник мой верный, я ухожу, а ты этих арестантов из угла заставь вспомнить имена первоапостолов! За-ставь!
И только он ушел, как "арестанты" зашумели:
- Мишка, скорее проповедуй слово божие и отпускай нас по домам!
Я скомандовал:
- Садитесь за парты и запишите имена первоапостолов!
"Арестанты" взвыли от радости:
- Диктуй, да слова не глотай!
Я продиктовал и еще раз скомандовал:
- Сумки на плечо и по домам бегом!
Шел я домой мрачным и, когда переступил порог избы, бросил сумку на лавку и заплакал:
- Мамонька, не пойду я больше в школу! Не пойду!
- Что с тобой? Кто-нибудь побил?
- Меня поп своим помощником назначил, а я попенком быть не хочу! Меня ребята дразнить будут...
Мать обрадовалась:
- Ну и слава богу, что тебя священник почитает и на святое место поставил!
- Не хочу я быть на святом месте! Не хочу! Пусть поп сам ребят учит, а я не буду! Не буду!
Мать что-то говорила, но я не слушал и ревел. Пришел отец и остановился у порога.
- Неужто опять побили?
Отозвалась мать:
- Священник поставил его своим помощником...
Я пуще заревел:
- Он поставил, а я не хочу!
- Так ты бы отказался!
- Отказывался, а он сказал, что надо радоваться и слово божие проповедовать. И еще ленивых учеников учить, а они вовсе не ленивые!.. Не хочу быть попенком! Не пойду больше в школу!
Отец с досадой бросил шапку на лавку:
- Тебя не поп поставил, а Кладов! Он хитрит! Не удалось меня взнуздать, так на тебя из-за угла петлю накидывает! Поручил тебя попу: обучите, мол, его да приручите, а потом, когда Мишка станет тихоньким, смирненьким, покорненьким, передайте мне!.. Я, сынок, тоже не хочу, чтобы из тебя поп веревки вил! Больше в школу ни ногой! Будешь мастерству учиться!
Слова отца так меня обрадовали, что я кинулся к нему и приник щекой к руке.
- Тятенька, родненький мой!
* * *
Следующим утром отец сказал:
- Ну, сын, что мы теперь будем делать? Сидеть сложа руки и поплевывать от скуки? Или глядеть, как по потолку тараканы вперегонки бегают? Или начнем бондарничать? Вот мать жалуется, что лохань прохудилась. У тебя глаза вострее моих: глянь, чем эта посудина больна!
Тут мать подала голос:
- Ты, отец, уж больно Мишке трудное дело даешь: ведь он еще не мастер!
- Чем труднее, тем молодому уму пользительнее. Берись, сынок, смелее за посудину. Смелость города берет.
Хорошо, что я несколько лет приглядывался к тому, как отец находил у бочек и кадушек "больные места". Поэтому и я взял деревянный молоток и начал им стенки лохани простукивать да прослушивать. Звуки были чистыми. Перевернул посудину вверх дном и по нему постучал; звук был глухим, похожим на стон человека. Стамеской тронул днище и увидел, что оно гнилое. Отец пошутил:
- Знаешь, кто еще стуком разные болезни находит?
- Нет. А кто?
- Фершал и дятел. Один - человека обстукивает, а другой - дерево. Фершал находит боль и ее лечит, а дятел - выдалбливает... Ну а ты, бондарь, нашел у лохани болезнь?
- Надо днище сменить, а обручи и уторы оставить старые: они еще потерпят!
Лицо отца озарилось улыбкой:
- Мать, ты слышишь?
- Слышу, слышу! Чего тут дивиться-то? Мишка потому и научился, что все время около тебя сидит да на твои дела глядит!
Отец наточил бондарный топор, принес из чулана еловые клепки и выкатил на середину избы дубовый чурбак.
- Вот тебе, Мишка, бондарный топор и вытесывай доски. Я хотел сам тесать, да бок еще покалывает...
Бондарный топор был похожим на боевые секиры, которые рисуют в детских книжках. Топор был широк и остер, точно бритва! Я им тесал легко и бойко. В сердце у меня бушевала светлая радость: я не играл, а по-настоящему работал!
Доски я вытесал, а отец их обстругал. К вечеру мы вставили в лохань новое днище. Отец твердил:
- Дело у тебя, Мишка, шло хорошо!
На другой день к нам зачем-то завернул дед Алексей Миклашин, увидел починенную лохань и начал упрашивать отца:
- Иван Ильич, почини бочонок! Хоть сейчас время горестное - военное, но жисть-то не остановишь: она идет и своего просит... Хочу весной родичей да соседей на помочь позвать - со двора на поле навоз вывезти, а по обычаю помощников хмельным угощают... Вот и я заварю полный бочонок бражки - и пусть помощники бражничают!
Отец отказывался, на хворь ссылался:
- Лохань чинил не я, а Мишка, его и проси!
Это было полуправдой, и я устыдился отказать деду.
- Тять, давай починим бочонок! Ведь сам же весной деду поедешь помогать!
Отец залился смехом:
- Ах ты, хитрец-мудрец! Гляди, дядя Алексей, как сын меня подкузьмил! Дескать, самому захочется пображничать. Ну, коли так, неси, дядя Алексей, свою посудину. Мишка ее поглядит, поворожит и от болезни исцелит!
Дедов бочонок мы чинили два дня; отец часто отдыхал и меня уговаривал не горячиться:
- Поспешишь - людей насмешишь!
И вот, когда бочонок был готов и мы с отцом на него любовались, нежданно-негаданно вошла Елизавета Александровна. Мы растерялись, засуетились: куда такую гостью посадить? Ведь не только пол, но и лавки стружкой засыпаны! Отец рукавом рубахи смахнул стружки с лавки:
- Садитесь, Лизавета Лександровна! Изба-то у нас с Мишкой больно плохая: и сами в ней живем и в лютые морозы скотину пускаем обогреваться, и тут же моя мастерская - кадушки делать и чинить... Правда, чинит Мишка, а я еще хвор!
Учительница огляделась.
- Д-а-а-а, изба у вас маленькая и старенькая!..
И она сразу заговорила строгим голосом:
- Ну-с, Миша, ты почему в школу не ходишь? Я думала, что ученик Суетнов болен, пришла навестить, а он, оказывается, здоров и бочки чинит! Иван Ильич, что это значит?
- Ладно, скажу! У моего сына есть имя - Михаил, но священник называет его басурманом и варнаком... Позавчера же ни с того ни с сего он вдруг стал ласковым и сделал Мишку своим помощником: велел ему проповедовать слово божие. Крутят, вертят моим сыном, как куклой, а ведь он человек!
Учительница смутилась:
- Я не хотела, чтобы отец Петр ставил Мишу своим помощником. Об этом священника просил всеми уважаемый Кладов...
- Кладов? Он меня хотел обуздать, да не удалось и теперь хочет из-за угла на сына уздечку накинуть?..
- Сегодня мне сказали, что отец Петр на несколько месяцев уезжает в Нижний Новгород на лечение. Теперь назначен учителем закона божия мамлеевский священник. Это человек добрый, педагог хороший и в помощниках не будет нуждаться. Теперь ты, Миша, можешь спокойно приходить на уроки и дразнить тебя никто не станет!
Отец пожал плечами:
- Нам, что ни поп - все батька! Ладно, Мишка, иди завтра в школу, а то скоро экзамены!
Как Елизавета Александровна сказала, так оно и было: отец Петр уехал лечиться, а вместо него с нами стал заниматься отец Сергий. Он меня в первый же день из помощников уволил...
Приближались экзамены, и мы к ним стали готовиться; подолгу засиживались в школе после уроков: занимались арифметикой, русским языком и разучивали стихотворения. Домой возвращались в вечерние сумерки. В то время в окнах изб мало светило огней и улицы были мрачными, печальными, точно вымершими - и все потому, что шла война! Однажды мы с Федькой Еграновым шли из школы и увидели в окнах нашей избы свет. Это меня встревожило.
- Федька, у нас свет! Уж не беда ли какая? Может, тятька плох?
И что есть мочи я кинулся домой. Вбежал в избу и замер: в красном углу сидела сестра отца моя крестная Анисья Столбова! Я поздоровался. Она всплеснула руками:
- Диво дивное! Как ты, крестничек, вырос! И голос стал мужичьим. А ну подойди поближе!
Я подошел. Крестная развязала мешок.
- Привезла тебе гостинец...
Она всегда привозила мне из Питера леденцы, и сейчас я подумал о них. Но вместо сладостей крестная вынула из мешка блестящие хромовые сапоги со... шпорами!
- Вот, крестничек, носи и дядю Андрея добрым словом вспоминай! В таких сапогах только еще император ходит, но у него шпоры серебряные, а эти - стальные. А ты шпоры-то сними: с ними еще успеешь в солдатах нагуляться!
Отец и мать сапоги будто котенка ласкали. Мать вздохнула:
- Вот как времена-то меняются: ты, Иван, сроду кожаных сапог не носил и венчался со мной - в лапти обулся, а твой сын в одиннадцать лет в царские сапоги влезет! Ну-ка, сынок, встань перед крестной на колени и скажи ей спасибо!
Крестная смутилась:
- Да ладно, Анна, и без поклонов обойдется!
Но мать настаивала:
- Ничего, ничего! Поклонится - голова не отломится!
Сказала она так и надавила на мои плечи. Я опустился на колени, три раза ткнулся лбом в носки кожаных полусапожек крестной.
Она, видимо, осталась довольной и счастливо улыбнулась:
- Не было бы счастья, да несчастье помогло! Эти сапоги какой-то прапорщик носил. Его на фронте убили. Друзья-товарищи обмундировку семье прислали, а та по большой нужде вещи распродала. Мой Андрей успел эти сапоги купить: Мишке, мол, в гостинец пойдут!..
Я был счастлив: у меня есть кожаные сапоги! Они такие, каких в селе даже урядник не носил! Настоящие императорские!
Больше месяца я сапогами тешился - надевал их и шагал из угла в угол: скрип! скрип! скрип!
Потом я заметил, что мать стала косо поглядывать на сапоги и однажды сказала:
- Мишенька! Сыночек! Дело-то негожее получилось: ведь сапоги эти с мертвеца!
- Ну?
- Не нукай, а слушай и думай! Такую обувку носят только убивцы, у них руки в крови...
От этих странных слов у меня на сердце заскребло.
- Так, что же ты молчала, когда крестная мне эти сапоги дарила?
- Ругаю себя, но... Сама не знаю, как я забылась. Может быть, дьявол ум затуманил?
- Так пусть крестная отвезет эти сапоги своему Андрею!
- Гостинцы обратно не отдают. Пусть уж сапоги полежат, а там будет видно, что с ними делать!.. Больше их не надевай, а то за убиенного на тебя проклятье падет!
Хотя я и не верил в жуткие материны рассказы, но в этот раз поверил. Стало страшно: с мертвеца стаскивают сапоги, а они в крови... Хотелось, чтобы сапоги пропали и перестали меня пугать! И они пропали! Как-то вся наша семейка разбрелась кто куда. Дверь, по обычаю, осталась незапертой, и сапоги... ушли! Вор оставил одни шпоры... Я этой краже обрадовался, да и мать тоже...
* * *
Классную комнату готовили к экзамену все: уборщица, Елизавета Александровна и мы, третьеклассники. Обмели потолок, углы, помыли парты, до восковой желтизны выскоблили пол... И в назначенный день мы собрались и стали ждать звонка на экзамен. Разговаривали шепотом и все о том, кто же будет нас экзаменовать. Федька Егранов уверял:
- Церковный староста сказывал, что сам архиерей приедет!
Но Устя возражала:
- Приедет инспектор! Тот самый, который у Суетнова выспрашивал про тараканьи ноги!
И только Устя так проговорила, как дверь в класс настежь распахнулась и торжественно вошли экзаменаторы: Коронат Александрович, отец Сергий, Герасим Кладов, Василий Трусов, Елизавета Александровна и Мария Владимировна. Все они сели за стол, покрытый зеленым сукном. Священник распорядился:
- На молитву! Федя Егранов, читай "Отче наш"!
И Федька постарался: не заговорил, а запел. Пел он красиво, и, когда окончил молитву, священник его похвалил:
- Душевно и трогательно! Всегда носи бога в сердце своем - и отец небесный тебя не оставит!
После этого Коронат Александрович объявил:
- Дети, сейчас Елизавета Александровна прочитает вам короткий рассказ-притчу, и все, что вы услышите, запомните и своими словами изложите в тетрадях. Итак, слушайте внимательно!
Учительница прочитала:
- Жил на свете очень богатый человек. У него было много денег. Он их разделил на три части и отдал сыновьям. Старший сын свою долю быстро прогулял, промотал и стал нищим. Средний сын свою долю денег зарыл в землю. Младший сын начал торговать и скоро нажил такой большой капитал, какого в этом городе еще никто не имел...
Федька шептал ребятам:
- Сперва напишите молитву "Отче наш" и ту бумажку сжуйте и проглотите: бог вас спасет от ошибок!
Некоторые ученики послушались совета, и скоро их языки, губы и зубы стали фиолетовыми. Экзаменаторы удивлялись и переговаривались. Коронат Александрович спросил:
- Дети, чем вы себя так изукрасили?
Учеников выручила Елизавета Александровна:
- Господин председатель экзаменационной комиссии, они ели квашеную чернику!
Председатель улыбнулся и кивнул:
- Все ясно!
Писали мы медленно, думали над каждым словом, и, когда изложение было готово, учительница предложила нам решить по одной задаче и по два примера. И опять в классе была такая тишина, что экзаменаторы стали клевать носами, а Кладов даже всхрапнул. Многие ученики просто-напросто списали решения задачи и примеров у тех, кто это сделал быстро. Председатель комиссии это видел, но делал вид, что не замечает. Ученики кончили писать, и Коронат Александрович разбудил членов комиссии. Тут отец Сергий спохватился:
- У меня вопрос к Паньшиной. Устя, ты помнишь о святом пророке Ионе?
Паньшина стояла ни жива ни мертва и еле слышно пролепетала:
- Помню! Он был святым, и его кит проглотил, а потом выблюнул!
- Не выблюнул, а выплюнул! Изрыгнул, значит, из чрева своего. Но почему?
Устя долго молчала, а потом неуверенно ответила:
- Потому что он был старым, а кожаные сапоги дегтем пахли...
Трусов развел руками:
- Я об этом никогда не слыхал! Неужто из-за сапог стошнило?
Отец Сергий отмахнулся:
- Дела господни неисповедимы! Садись, Устя!
Меня поднял Герасим Кладов.
- Ты писал про богатого человека и о его сынах. Кто из сынов поступил по-божески?
Я понимал, что надо хвалить младшего сына, но молчал. Герасим подумал, что я не понял вопроса и повторил:
- Что, голубчик, ты сделал бы с деньгами, если бы тебя отец ими наделил?
- Я? Построил бы новую школу и много-много купил книжек! А еще по берегам речек посадил бы деревья...
- Это бы гоже, да мужики не согласятся!.. Ладно, голубчик, иди! Осенью придешь на завод, и тогда покалякаем.
Коронат Александрович показал экзаменаторам ручные часы:
- Господа, надо было раньше спрашивать! Наше время кончилось.
И он объявил нам:
- Завтра утром будьте здесь!
* * *
Утром вместе с экзаменаторами за стол сел еще какой-то господин. Он нас так разглядывал, будто по головам считал. Ученики тревожно переглядывались и шептались:
- Это не инспектор ли приехал?
- А он о чем будет спрашивать?
Господин показался мне знакомым, но я не мог припомнить, где его видел. И все-таки вспомнил: уездный агроном! Ему отец хотел показать самодельную картофелесажалку! Но зачем же здесь агроном?
Коронат Александрович встал:
- Господа члены экзаменационной комиссии! Наша школа прощается со своими учениками. Обучить их и воспитать в духе любви и преданности царскому престолу и церкви было нелегким делом. Елизавета Александровна три долгих года учила, воспитывала детей, и ее труд не пропал даром. Позвольте, господа, от вашего имени поблагодарить Елизавету Александровну...
Коронат Александрович наклонился к агроному:
- Не пожелаете ли вы, господин Каргер, сказать выпускникам напутственное слово?
Агроном поднялся.
- Я к сказанному добавлю мало... Дети, чем сегодня ваши отцы пашут землю? Сохами. А надо? Плугами. Чем высевают семена? Руками. А надо? Сеялками. Чем убирают с полей ниву? Серпами или косами. А надо? Жатками. Чем молотят? Цепами. А надо? Молотилками... Чем крестьянин кормит скот? Соломой, да еще подчас гнилой. А надо?..
Каргер наклонился и из-под стола поднял большой корнеплод:
- Вот чем надо кормить коров! Это турнепс. Если добавлять сена и зерна, то молоком можно будет обливаться!
Уездная земская управа желает видеть вас богатыми! Пусть в ваших хозяйствах будут плуги, сеялки, молотилки, породистый скот и урожайные поля и луга!..
После этих речей нам выдали свидетельства об окончании земской начальной школы. Некоторые ученики получили еще похвальные листы и Евангелия.
Я никогда так быстро не бегал, как в этот раз! Еще бы! Мне хотелось сказать родителям, что вот я окончил школу и узнать, что теперь делать? Положил я на стол свидетельство, похвальный лист и Евангелие и рассказал, о чем говорили Коронат Александрович и Каргер. Отец сильно волновался и наконец просто рявкнул:
- Пустомели! Где мужику взять денег на машины и породистый скот? А где турнепс сажать? Прибавили бы каждой семье загонов по пять пашни, мы бы знали, что сеять!
Сказав так, отец достал из-под лавки топор:
- Вот, сынок, нынче только купил. Это тебе от нас с матерью награда. С топором ты никогда не пропадешь. Завтра же пойдем в село Ладыгино плотничать!