- Это специально, - заговорила Маша взволнованно, - это Васька Мослов специально придумал, чтобы Игорь поручение не выполнил, а его за это из пионеров исключить…
- Ишь, ты! - Капитан Никифоров даже фуражку на затылок сдвинул. - И послал вас в конюшню коней перековывать? Пойди, значит, туда, не знаю куда… Как в сказке?
- Да нет, - сказал Панама. - Это я сам придумал. На коней же смотреть жалко.
- Так "Кузнец, ты кузнец…" А Мослов, это кто?
- Председатель совета отряда.
- Начальник… - сокрушённо вздохнул старичок.
- А вы его переизберите! - сказал милиционер, приколачивая последнюю подкову. - Выводи следующего. Переизберите, и вся музыка, чтобы интриги не разводил…
- Вот и именно что! - сказал старичок. - И вся музыка.
- Ну да, - возразила Маша, - его старшая пионервожатая очень ценит.
- А вот я к вам в школу зайду… Какая школа?
- Не надо в школу, - сказал Панама, - мы же сами в конюшню-то пошли, он нас не посылал.
- Да! - вдруг возмутился Столбов. - Он говорит: "Соберите макулатуру, сходите старикам в булочную… Только, говорит, обязательно старикам скажите, чтобы они отзывы о вашей работе в школу написали, мне для отчёта нужно…" Разве это тимуровские дела, разве так Тимур поступал?
- О господи, - вздохнул старичок, - и тут отчёт давай!
- Тимур никогда не делал хорошие дела в расчёте на похвалу. Нужно, чтобы тайна была… Понимаете, тайна!
- Понимаю. Давай подкову… Тайны я вам хоть килограмм отыщу. "Кузнец, ты кузнец…" Мне от этих тайн некуда деваться. Ты давай вот что, ты приходи ко мне в пикет, будешь мне помогать.
- Будем преступников ловить?! - задохнулся Столбов. - И пистолет дадут?
- Будем следить за порядком! А оружие… "Кузнец, ты кузнец…" В зависимости от обстоятельств…
Утром следующего дня Панама. Столбов и Маша специально побежали смотреть, как выезжают лошади в новых подковах.
- И звук-то совсем другой, - сказала Маша.
- Конечно, - объяснял Панама, - подкова плотно сидит, вот и бряканья нет.
Разномастные кобылки, весело мотая чёлками, разбредались по городу, и ребятам капалось, что лошади украдкой им подмигивают.
Глава восемнадцатая
"ТАКОЕ НЕСЧАСТЬЕ!"
- Литературы не будет! - ворвался в класс Сапогов. - Борода в школу не пришёл.
- Ура! - закричали мальчишки.
Панама вздрогнул. Он поймал испуганный взгляд Маши Угольковой и быстро пошёл к двери.
- А! - закричал Сапогов. - Сорваться хочешь! Не выйдет! - И он растопырил свои огромные ручищи.
- Пусти, - сказал Панама и голосу своему удивился. Голос был резкий и дрожал. - Пусти, говорю!
- Предъяви документы! - заорал Сапогов.
Но в этот момент получил такой толчок в грудь, что от неожиданности сел на пол. Когда он опомнился и выскочил в коридор, Панама был уже в учительской и дрожащими руками набирал помер телефона манежа.
- Алё! Кто это? Денис Платоныч, что с Борис Степанычем? Как разбился! Как разбился! В какой больнице? Да какие теперь занятия! Да как же он так… Вот беда-то… - приговаривал он, вешая трубку. И тут он увидел, что на него тревожно смотрят учителя, что были в комнате. - Борис Степаныч вчера на съёмках разбился! - сказал он, словно оправдываясь.
- На каких съёмках? Где?
Но Панама уже бежал в класс. У него было такое лицо, что Сапогов, ждавший его с мокрой тряпкой в руках, ошалело отступил.
- Вот беда-то, вот несчастье… - приговаривал Панама, запихивая книжки и тетрадки в портфель. - Борис Степаныч вчера на съёмках разбился, - ответил он на испуганный взгляд Маши, не знаю как. Денис Платоныч говорит, что крепко. Коня привели, всё седло поломано, оборваны стремена и подпруги в клочья! Побегу в больницу…
Но в больницу Панаму не пустили. Дежурный врач, заглянув в какие-то бумаги, сурово спросил:
- Это что, твой отец?
- Учитель. Учитель мой. Что с ним?
- Перелом рёбер, перелом лучевых костей со смещением, но самое скверное: перелом коленного и голеностопного сустава. Вот, брат, скверно…
- Ногу отрежут? - похолодел Панама.
- Ногу не отрежут, но это будет уже не та нога. В лучшем случае двигательные функции восстановятся года через два-три. Это, повторяю, в лучшем случае.
- А в худшем?
- А в худшем - нога не будет сгибаться ни в колене, ни в щиколотке.
- Как же он ездить верхом будет, доктор?
Эх, малыш, сейчас вопрос в том, будет ли он без костылей ходить, а не то что ездить. Иди домой. Я тебя всё равно к нему не пущу - ему сейчас не до тебя.
- Доктор, вы ему передайте, чтобы он за Конуса не волновался. С ним будет всё в порядке, всё как следует…
- А что это за конус?
- Это его жеребец. Конь его. Борис Степаныч на нём… - Панама чуть было не сказал "ездил", но проглотил невесть откуда взявшийся в горло комок и сказал твёрдо: - Это его конь!
- Хорошо, я, как видишь, ни на конус, ни на цилиндр не претендую, ступай, малыш, домой. Всё, что мы можем, для твоего учителя мы сделаем.
Панама медленно вышел в больничный сад. Холодный ветер мёл по асфальту снег и пыль, свистел в кустах, что, как веники, торчали вдоль дорожки.
- Пономарёв! - Панама оглянулся. По дорожке, как-то вприскочку, шёл-торопился Денис Платонович. - Ну что там? У доктора был? - спросил он, задохнувшись от быстрой ходьбы.
Панама рассказал.
- Вот несчастье! - Денис Платонович рухнул на скамейку. - Такой спортсмен, такой мастер, а человек какой! Умный, интеллигентный, образованный, добрый… Боже мой! Боже мой! Ведь он и разбился-то, коня спасая. Мне сейчас ребята рассказали. Кони стрельбы испугались - понесли. Всадники бы справились, но места нет, понимаешь, места нет… Забор там, какой-то каменный, и овраг за забором. Забор невысокий, кони и нацелились через него прыгать, а он не только первому коню прыгнуть не дал, а и его-то спас: как-то так развернулся да сам с коня об стену, да через забор, да в овраг… А кони все целы, все… - Денис Платонович гордо глянул на Панаму.
- Лучше бы кони пропали, чем Борис Степаныч! - зло сказал он.
- Да что ты говоришь! - всплеснул руками старый тренер. - Ну-ка сядь. Вот что я тебе скажу. Жизнь человека, конечно, дороже жизни коня. Когда болен человек, - конь спасает его ценою жизни. Но когда конь в опасности, его любой ценой спасает человек! Если это не так, человек перестаёт быть человеком! Ты понял меня, мальчик?
Глава девятнадцатая
НОЧНОЙ ЗВОНОК
- А я предлагаю такой выход. Сейчас будем звонить прямо по списку и посмотрим, что нам ответят, - сказал начальник манежа.
Шёл второй час ночи, но в его кабинете сидели люди. Здесь были тренеры, ветеринар, старший конюх.
- Я прошу добавить в список ещё одну фамилию, - сказал Денис Платонович.
- Какую? И так уже шесть человек…
- Пономарёв. Пусть он будет седьмым.
- А кто это?
- Вы о нём скоро узнаете, - усмехнулся старый тренер. - Поверьте моему опыту, права он имеет равные со всеми.
- Ну хорошо. Я начинаю. - Начальник манежа снял трубку. - Извините, пожалуйста, за столь поздний звонок, можно позвать мастера спорта? - И он назвал фамилию. - Это вы? Вас беспокоят из манежа. Заболел Конус, мы не знаем, что делать. Да? Вы думаете, нужно старшего конюха разбудить? Вызвать ветеринара нужно? "Скорую помощь"? Хорошо. А вы не могли бы приехать? Нет, я не шучу! Да, такси действительно поймать трудно. Ну, извините! - Начальник манежа повесил трубку и вычеркнул первую фамилию.
Он сделал это так ожесточённо, что карандаш порвал бумагу…
Панама видел цветные сны и от удовольствия причмокивал губами, когда в квартире зазвонил телефон.
Папа нащупал босыми ногами тапочки и пошёл в переднюю.
- Да! - сказал он хриплым сонным голосом. - Он спит. Ему завтра рано вставать. Да что вы, товарищи, ночь на дворе… Ну ладно, попробую… Да я понимаю!
Панаме снились солнце, синее небо, зелёное поле, и по этому полю они скакали на копях. Он. Маша. Юля и даже Столбов.
Кони плавно неслись, словно по воздуху, потому что трава под ними не приминалась. "Как же вы так скачете?" - спросил Панама у коня. Тот повернул к нему голову и вдруг сказал папиным голосом:
- Игорь. Игорь, позвонили с манежа - Конус заболел…
- Что? - Панама с трудом разлепил веки. - Что? - вскрикнул он, когда до него дошёл смысл сказанного. - Счас, счас…
Он начал торопливо хватать одежду.
- Что с ним? - закричал он в трубку. - Ложится? Опять, наверное, обкормили. Я сейчас приеду…
Трубка что-то возражала, но Панама не слышал.
- Ты с ума сошёл! - В дверях стояли родители.
- Ребята! - умоляющим голосом сказал он. - Ведь конь может умереть…
Родители переглянулись.
- Я поеду с тобой! - сказал отец. - Во-первых, ночь… А во-вторых, может быть, я тоже чем-нибудь пригожусь.
- Да! А я, по-вашему, буду сидеть здесь и волноваться? - сказала мама. - Я тоже поеду. Хоть теперь посмотрю, что это за манеж такой. Каким он мёдом намазан, что единственный сын скоро дом на конюшню променяет…
Они быстро оделись, выскочили на улицу. Им повезло: они вскочили в проезжавшую мимо машину.
- Что с Конусом? - ввалился в кабинет начальника манежа Панама.
Все сидевшие в кабинете обернулись. Воцарилось неловкое молчание.
- Всё хорошо! - весело сказал Денис Платонович. - Всё хорошо, мальчик. Ты - молодец. Это твои родители? Честь имею представиться… У нас хороший, добрый мальчик…
- Что же, сказать ему? - нерешительно спросил начальник манежа.
- Нет, вы в самом деле думаете решать таким нелепым образом такой серьезный вопрос? - возмущённо спросил один из тренеров.
- Отчего же нелепым? - сказал Денис Платонович. - Самый правильный способ. Но, я думаю, нужно обставить это торжественнее… После экзаменов, я думаю… Извините нас, вышла маленькая несуразность, - раскланялся Денис Платонович перед родителями Панамы.
Никогда ещё мальчишка не видел своего тренера таким весёлым.
"Чем же старик так доволен? - подумал он. - Ох, неспроста всё это!"
Они вышли на улицу.
Стояла непривычная для города ночная тишина. Из темноты над головами медленно падали большие пушистые хлопья. Они серебрились в свете фонарей и плавно ложились на плечи, на дома.
- Весёленькая шутка, - сказал папа, - поднять людей и два часа ночи за здорово живёшь. Чёрт знает что!
- Мне кажется, здесь что-то непросто! - сказала мама. - Но Игорь поступил правильно! Вспомни, как тренер его прямо расплылся весь от удовольствия…
- Ребята! - сказал Панама. - Вы посмотрите, какая ночь красивая! Как будто Новый год! Это хорошо, что нас разбудили, а то бы мы спали и ничего не видели. Как тихо! И снежинки медленно падают, словно письма от снежной королевы…
Мама остановилась и, поймав снежинку на рукавицу, сказала:
- Отец, тебе не кажется, что твой сын становится поэтом?
- Мне кажется, что он ещё и не такую ночную тревогу нам устроит. Этот бег на конюшню - цветочки, а ягодки впереди…
- Да брось ты ворчать! - сказала мама, скатала снежок и хлоп - папе в спину.
- Стой! - сказал отец. - Есть предложение! Давайте слепим снеговика и поставим его на перекрёстке, вместо милиционера. А?
Глава двадцатая
ТЫ НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЕШЬ!
Панама шёл по заснеженной улице, и в руках у него были завёрнутые в несколько слоев бумаги цветы. Рядом с ним с одной стороны шла Маша Уголькова, а с другой Юля Фомина. Они шли домой к Борису Степановичу.
Собственно, собирался идти один Пономарёв, но Маша заволновалась, разахалась: "Как же так идти с пустыми руками! Нужно обязательно цветов купить! Да ты сам выбрать не сумеешь! Я с тобой пойду, хотя мне ужасно неловко". А Юля Фомина просто подошла и сказала: "Вы к Борису Степановичу? Я с вами".
Светило солнце, плясали солнечные зайчики. Они прыгали на стенах домов, на боках автобусов, норовили заскочить в глаза, а прохожие морщились, отворачивались, и у всех были очень забавные лица.
- Открыто! - прозвучал за дверью знакомый голос. - О! Вот это сюрприз! Проходите. И цветы! Ну спасибо, спасибо…
Борис Степанович сидел в кресле, худой, с землисто-жёлтым лицом, и нога у него была неестественно вытянута, но он улыбался так радостно, что ребята скоро забыли про его болезнь.
Они весело рассказывали, как идут дела в школе. Никогда ещё Панама не видел, чтобы Юля смеялась так заливисто. "Какая она красивая, - думал он, - и глаза смеются, и волосы такие густые. И вся она какая-то совсем взрослая".
- Хотите, я вам кофе сварю? - сказала Юля. - Мы ездили в Швецию на состязания, и там меня научили такой кофе варить. Все шведы пьют такой кофе по утрам…
- Да не стоит, - сказал Борис Степанович. Но Юля уже гремела посудой на кухне.
- У вас "Арабика"?
- А бог его знает, - ответил Борис Степанович, - я его от случая к случаю покупаю.
- Ну что вы, кофе обязательно должен быть в доме.
Борис Степанович наклонился к Маше и заговорщически спросил:
- А ты умеешь кофе варить?
- Нет, - тихо ответила она. И вообще она всё молчала и сидела в сторонке.
- Я тоже, - подмигнул ей Борис Степанович и засмеялся.
- Я зато борщ умею! - просияла Маша. - И блинчики.
- Красота! Вот у меня нога новая вырастет, и мы с Игорем придём к тебе обедать. Хотя его сильно кормить нельзя, а то будет мучиться, как Фред Палмер. Он за пятнадцать лет работы на ипподромах мира вынужден был выпарить в бане пять тонн веса. Но тебе, Игорь, это, по-моему, ещё не грозит.
- Вот и кофе! - Юля внесла поднос с маленькими чашечками. - Берите сахар.
Хлопнула дверь в прихожей.
- О! Да у тебя гости! - сказала красивая девушка, входя в комнату. - А я ещё на лестнице подумала: "Где это так вкусно кофе пахнет?"
- Это вот у нас мастерица Юля, - сказал Борис Степанович. - Ну, иди мой руки да садись с нами.
- Это ваша сестра? - спросила Юля, и голос её показался Панаме каким-то странным.
- Нет, - ответил Борис Степанович,
Девушка вернулась, и они с Борисом Степановичем о чём-то весело заговорили.
- Да! Я же не представил тебе гостей, - сказал учитель. - Это наш знаменитый конник Пономарёв, это Юля - можно сказать, будущее фигурного катания. А это Маша…
- Ничем не знаменитая, - засмеялась Маша.
- Неправда. Ты моя самая любимая ученица.
- Извините. Мне нужно на тренировку, - сказала Юля, - я пойду.
- Да выпей хоть кофе.
- Нет, я пойду, мне нужно! - Она быстро ушла.
- Чего она убежала? - спросил Панама, когда они шли по улице с Машей. - По-моему, никакой тренировки у неё нот.
- Эх, ты! ответила Маша. - Ничего ты не понимаешь…
Глава двадцать первая
БЫВАЕТ В ЖИЗНИ ВСЁ…
Первым уроком была история. Марья Александровна окинула взглядом класс и сказала:
- Фоминой Юли нет. Бедная девочка… Это после вчерашнего.
- А что случилось? - спросил Панама у Столбова.
- Эх ты, Панама! - ответил тот. - Ты что же, телевизор не смотришь?
- Некогда, - виновато ответил Панама.
- Продула вчера наша чемпионка! Три раза упала! Никакого места не заняла. Так и надо, воображать не будет. Её немка, которую она в прошлом году победила, теперь уделала…
- Столбов!
- Я больше не буду, Марьсанна.
"Оно конечно, так ей, в общем-то, и надо, - думал Панама. Он вспомнил Юлькину высокомерную походку, её любимую фразу "я так хочу". - Она же никого равным себе не считает. И человек неверный. Всё только о себе заботится. Как она нас бросила в конюшне! Хорошо, что всё обошлось… Вот теперь расстроилась - дома сидит, плачет, наверное. Никто-никто к ней не пойдёт… Потому что она всех оттолкнула. Смотрит на всех, будто мы дети, а она взрослая… Вот и сидит одна!" И Панаме вдруг стало её жалко. С болезненной отчётливостью он вспомнил тот вечер, когда он решил бросить манеж. Ведь если бы не Маша… Бросил бы обязательно! Бросил бы, а потом пропал, потому что теперь Панама не представлял споем жизни без коней…
"А ведь и она так же! Если сейчас не окажется кто-нибудь рядом, она тоже спорт бросит. Бросит и всю жизнь будет несчастна. Ах, была не была! Пойду к ней! - решил Панама. - Авось не выгонят!"
Он долго стоял у двери, обитой клеёнкой, не решаясь позвонить. Наконец нажал пупырышек звонка.
- Тебе чего? - открыла дверь Юлька.
На лестнице было темно, но и здесь было заметно, как она осунулась, как опухли у неё зарёванные глаза.
- Уроки тебе принёс! - сказал Панама. И быстро протолкнулся в квартиру.
- Ко мне нельзя! А уроки мне не нужны!
- Ну, раз уж я пришёл… сказал Панама. А сам пальто снимает.
- А чего ты раздеваешься?
- Неудобно в пальто в комнату.
- Я тебя в комнату и не зову.
- А здесь темно! - Панама уже проходил в комнату.
Там был беспорядок. Вещи раскиданы, постель не прибрана.
- Ты чего, - спросил Панама, - лежишь, что ли?
- Не твоё дело. Давай уроки и сматывайся.
- А ты умеешь класть гордость в карман?
- Что?
- Для пользы дела. Вот ты меня обижаешь, а я свою гордость в карман положил, и мне совсем не обидно, потому что ты обижаешь меня напрасно. Я ведь даже не жалеть тебя пришёл, тем более что я вчера соревнования и не смотрел… И вообще, пошли в кино!
- Чего я там не видела…
- А можно в мороженицу сходить. У меня рубль есть!
- Что ты ко мне пристал, что тебе нужно?
"Ну-ко, попробуем тебя с ходу взять, как препятствие с шамбарьером", - подумал Панама. Он часто теперь ловил себя на том, что в трудных положениях начинал думать так, словно он ехал на норовистой лошади.
- А то, - сказал Панама, - что ты слюнтяйка: подумаешь, соревнования проиграла! Вон Борис Степанович чуть ногу не потерял, а ничего, улыбается… - И тут же он понял, что так у него ничего не получится. "Закидка! - сказал он про себя. - Не с той ноги начал. Нет, тут нужно как-то по другому. Ну-ко, начнём всё сначала".
- Ну и хорошо, хоть бы он совсем себе шею свернул!
- Эх, ты, а он-то тебя расхваливал! Говорит, какая она хорошая девчонка, волевая, целеустремлённая и красивая…
- Так и сказал?
- Так и сказал. И зря ты тогда убежала, мы ещё долго сидели. Борис Степаныч фотографии показывал, он во многих фильмах дублёром работал.
Юлька внимательно слушала.
- А ещё он говорил, что с тебя пример брать нужно, как ты умеешь планировать день… - несло Панаму. - Только ведь это всё неправда.
- Это почему же?
- Никакая ты не волевая, вон маленькая неприятность, и всё…
- Хорошенькая маленькая… Весь мир видел, как я падала. "Фомина! Советский Союз!" А я ляп об лёд, ляп второй раз, и в третий… Как я теперь на улицу-то выйду!
- Знаешь, а давай всей компанией пойдём. Машу позовём, Столбова. В куче-то тебя и не видно будет. А дома нельзя сидеть - нужно прогуляться…
- А ребята пойдут?
- Да они хоть куда пойдут!
- Ну ладно, - сказала Юлька, - ты посиди здесь, я переоденусь.
Панама мысленно подпрыгнул. "А всё-таки она не такая уж плохая девчонка. Но Маша лучше, Маша умнее да и, пожалуй, красивее…"