Бездонный овраг и поющий лес
Развигор только дунул, только дохнул лёгким, прохладным, душистым дыханием, и – пожалуйста! – они снова оказались возле бездонного оврага.
Ивушкин глядел на тот берег с тоской. Что ни говори, а страшно…
Луша подняла глаза на Развигора. Развигор улыбался.
"Вот сейчас, сейчас он нас перенесёт через овраг!" – думала Луша с замирающим сердцем.
– Прощайте, – сказал он вдруг. – Вряд ли мы с вами когда-нибудь увидимся.
Луша мотнула головой, почти что не поняв, что он сказал.
– То есть как это – прощайте?
– Ты же обещал нам помочь перебраться через овраг! – вознегодовал Ивушкин, забыв в сердцах, на "вы" или на "ты" надо говорить с прохладным ветром.
– В самом деле?… – рассеянно спросил Развигор.
– Вы что же – нас прямо тут и бросите одних? – удивилась Луша.
– Ну почему же брошу. Я просто удалюсь. По своим делам.
– А как же мы? Как же я? Ты же сказал… Вы же сказали… Ты же сказал такое слово… И ты обещал помочь. Это… это что… неправда? Ты нас обманывал?
– Ну почему же? Когда я говорил, я так чувствовал. Так думал. Там.
– А здесь?
– Здесь – нет.
– Как же так может быть?
– Переменился. Выдохся. Охладел. Я же прохладный ветер.
И действительно, тут же повеяло прохладой. Ивушкину показалось, что он мёрзнет. Лушина грива разлетелась по ветру. Возникло такое чувство, будто разом настала осень. Но нет. Никаких времён года не случается в стране "Нигде и никогда". Это просто Развигор взвился в небо и исчез. Истаял.
Луша стояла понуро, молчала. Ивушкин тоже как-то не сразу пришёл в себя. Но он был не так потрясён предательством Развигора, потому что тот ему чем-то сразу не понравился.
– Ивушкин, – сказала Луша грустным голосом, – Ивушкин, возьми-ка ты в руки хороший прут!
– Это ещё зачем?
– Отстегай свою глупую старую лошадь!
– Да ладно, Луш!
– Отхлещи её, чтоб неповадно было ей так раскисать, так доверяться тому, кому верить нельзя. Боюсь, никогда мы через этот овраг не перейдём. Никогда. Я сделалась какая-то слабая. Мне что-то страшно.
Они долго молчали, и казалось, этому молчанию не будет конца. Как же им быть? Развигор обещал им помочь, так их уверил в своей дружбе и вроде бы окружил заботой. А теперь что? Вот снова стоят они над крутым склоном, беспомощные. И никакого моста и в помине нет, а там где-то пропадает маленький лосёнок Люсик, и плачет, и волнуется, ждёт бедная его мать с переломанной ногой.
– Луш, хватит так стоять, надо что-то делать! – встрепенулся наконец Ивушкин.
– И то – хватит, – сказала Луша уже другим, бодрым голосом. – Помогать нам некому. Мы с тобой бояться не будем.
Ивушкину при этих словах показалось, что в душе его страх перед оврагом отступает, а его место занимает злость на Развигора и желание не зависеть от такого неверного, ненадёжного существа. И по мере того как исчезал страх, проступали очертания моста, точно он сам собой наводился через овраг. Вот одна лёгкая дощечка. А вот рядом вторая. Вот увиделась и третья. Выросли тонкие перильца. Светлина сказала правду. Мостик стал ясно виден, как только ими овладела решимость и отвага.
– Видишь, Ивушкин, видишь! – обрадовалась Луша. – Никогда не надо падать духом! А ну-ка быстренько садись на меня верхом и зажмурься. У тебя от высоты может закружиться голова.
– А ты как же? – спросил Ивушкин.
– У меня в жизни больше никогда голова кружиться не будет! – решительно заявила Луша. Лушины копыта твёрдо и уверенно застучали по дощечкам.
Они благополучно перебрались на другую сторону бездонного оврага.
Деревья на этой стороне росли часто-часто. И был густым кустарник и подлесок. Солнечные лучи проникали сюда с трудом и казались тоненькими, редкими, косо натянутыми между небом и землёй золотыми нитками. Лунные и звёздные лучи не проникали совсем.
Шелест этого леса был особенный: сначала раздавался просто шорох, и всё, а потом из него, как деревья из тумана, начинали выступать слова, после они снова погружались в шорох и становились непонятными.
– Луш, слушай. Луша прислушалась.
– Ивушкин, по-моему, деревья поют.
– Но только не всегда понятно. Иногда просто шелестят, и всё.
Они оба затаили дыхание и прислушались.
– Слышишь, Ивушкин, слышишь? Вот опять шелест превращается в слова.
И действительно, Ивушкин различил слова странной песенки.
Под алою аркой зари
Ты стой и тихонько смотри,
Как входит в ворота
Таинственный кто-то,
Ты стой и тихонько смотри.Приносит он солнечный блеск,
И шорох, и шелест, и плеск,
И грустные звуки,
И песни от скуки,
И шорох, и шёпот, и плеск.
Потом звуки песенки стали затихать, слова забормотались и перешли в шелест листьев, а потом стали опять немного превращаться в слова, ещё чуднее прежних:
А в правом кармане его
Решительно нет ничего:
Ни шёпота ели,
Ни песни, ни трели,
Решительно нет ничего.Там в правом кармане дыра,
Большая, как лисья нора,
И в ней, точно в бездне,
Всё тут же исчезнет,
Такая уж это дыра!
Потом опять листья зашелестели неразборчиво, и снова зазвучали слова:
Когда ты отправишься в путь,
Ты песенку эту забудь.
В дороге она
Совсем не нужна,
Ты песенку эту забудь!
И потом снова песня перешла в шелест, и Луша с Ивушкиным почувствовали, что они не запомнили из этой песенки ни единого слова.
– Луша, – сказал Ивушкин, когда песенка уже больше не возобновилась, – через овраг-то мы с тобой перебрались, но ведь нам ещё тёмное поле надо перейти. А где оно?
Да, вот вопрос! Поля никакого не было, вокруг были одни только поющие деревья. Рядом рос малюсенький невзрачный кустик. Он не пел. Стоял молча. Поэтому Луша решилась обратиться к нему.
– Послушай, дружочек, – сказала она, – ты не смог бы нам объяснить, как нам пройти к тёмному полю?
Кустик заметно испугался.
– Ой, а зачем вам? Говорят, там темно и страшно. Правда, я сам не видел.
– Нам нужно перейти через поле, – сказал Ивушкин.
– Ой! – опять ойкнул маленький куст. – А вы не боитесь?
– Нет! – отрезала Луша. – Так знаешь ты или не знаешь, как туда пройти?
– Надо идти по тополям.
– Лошади не умеют ходить по деревьям, – сказала Луша, и к её голосу примешалась капелька отчаяния.
– Да нет, – успокоил кустик. – Я не то хотел сказать. Просто от тополя к тополю. По стволам. Они выходят к тёмному полю. От них я про него и слыхал.
– Ах вот что!
Луша немного успокоилась, вдохнула воздух мягкими влажными ноздрями, повела головой.
– Вон там, Ивушкин. Вон оттуда пахнет горьковато-сладковатым тополиным духом. Ты устал? Пойдёшь или поедешь?
– Не устал я, Луш. Я пойду рядышком.
И они двинулись на тополиный запах.
Один большой тополь действительно рос неподалёку. Он тут же им указал, куда идти дальше, а там второй тополь направил их к третьему, третий – к четвёртому, и так тополя передавали их "из рук в руки", пока не кончился поющий лес и они не очутились на опушке. Последний тополь махнул веткой, указывая направление. Они в этом направлении и собрались идти, но только успели шагнуть шаг, как вдруг точно кто-то мгновенно выключил солнце, и луну, и звёзды, и сделалась кромешная слепая темнота. Вроде бы даже стало холодней, но это только показалось, потому что глаза перестали что-либо различать.
– Луша, ты где, Луша? – забеспокоился Ивушкин.
– Здесь я. Подойди ко мне, Ивушкин. Ивушкин подошёл, нащупал рукой тёплый Лушин бок, ухватился пальцами за гриву.
Вдали пробежали несколько огоньков. Один, другой, третий… Но они ничего не осветили, и от них стало как-то тоскливо. Ивушкин вспомнил, что говорила Светлина. Это, видно, и были блуждающие огни. Но почему они появились? Разве Ивушкин и Луша, отложив свои дела, отправились на поиски Люсика не со светлым чувством?
– Луш, разве это плохо, что мы пошли лосёнка искать?
– По-моему, нет, – ответила Луша задумчиво.
– Почему же тогда мелькают эти тоскливые огоньки?
Луша не успела ответить, потому что по полю пробежал слабый мерцающий синеватый луч.
"Как прожектор в кино про пограничников", – подумал Ивушкин.
Луч дрогнул, остановился, приблизился к земле и улёгся спокойно, высветив дорогу, которая перерезала поле прямо поперёк.
– Видишь, Ивушкин, – сказала Луша, – никогда не надо падать духом раньше времени. Вот и дорога. Ну, садись верхом, и поехали.
Ивушкин забрался Луше на спину, и они двинулись вперёд – по голубоватому лучу. Это был хороший, добрый луч, он в конце концов приведёт их туда, куда надо. И всё в конце концов получилось неплохо. Потому что дальше было так.
Глава восьмая.
Люсик
Казалось, тёмному полю не будет конца. Они всё шли и шли, вернее, шла Луша, а Ивушкин сидел у неё на спине и вглядывался, вглядывался. Никогда в жизни не встречал он такой темнотищи. Даже когда однажды в Худяках в клубе погас свет на фильме "Карлсон, который живёт на крыше", так в зале какое-то всё-таки было мерцание света от человеческих рук и лиц. А потом кто-то зажёг спичку. А тут – ну ничего, ничегошеньки не видно вокруг, точно совершенно ослеп. Ивушкин так бы и решил, да глаза его всё-таки различали луч, лежащий вдоль всей длины дороги.
И вдруг луч света неожиданно погас. Луша остановилась, точно у неё на каждой ноге было по хорошему тормозу и кто-то на них сразу сильно нажал. И тут же впереди они увидели дубовую рощу. В небе опять, как и прежде, светили солнце, луна и звёзды.
– Луша-а-а!
– Ивушки-и-ин!
Они закричали оба разом, потому что оба одновременно увидели за невысокой дубовой порослью огромный дубище. Комель у него был такой широченный, что если бы Ивушкин и его друг Валька взялись за руки, а один из них взял Лушу за уздечку, а другой за хвост, всё равно им бы этот дуб не обхватить, а если бы на помощь пришли бы ещё и папа с мамой, так и то – сомнительно.
Крона дуба раскинулась над всем лесом, точно дуб разметал руки в желании всех защитить и загородить от ему одному известной опасности.
– Луш, это он… – Ивушкин вдруг перешёл на шёпот.
Этот дуб внушал ему трепет.
– Он, – сказала Луша. – Неодолимый дуб.
– Где же нам Люсика искать, как ты думаешь?
– Подойдём да у дуба и спросим, – предложила Луша.
Ах да! Ивушкин иногда забывал, что в этой стране всё живое – даже кустик, даже самая маленькая былин ка, – все умеют говорить.
Они подошли к высоченному дубу и посмотрели вверх. Но спросить ни о чём не успели. Что-то захлестнуло им ноги, опутало, и они разом упали. Оба тут же попытались вскочить, но снова упали и в чём-то так запутались, что не могли и пошевелиться.
– Луша, Луша, что меня держит?! – в испуге крикнул Ивушкин. – Я не могу шелохнуться, Луш!
– Ивушкин, и я не могу, и меня что-то держит. Тебе не больно?
– Нет. Только коленку ссадил немного. Что это, что в нас вцепилось? Ой, Луша!
Луша дёрнулась, но опять не смогла выпутаться и встать и не знала, что ответить Ивушкину. Что-то прочно держит. А что? Было очень неудобно и, прямо сказать, жутковато.
Вдруг кто-то не очень громко произнёс:
– Вссстать и не пытайтесссь!
– Кто это говорит, Луш?! – в ужасе прошептал Ивушкин.
Но ответила ему не Луша.
– Трава улови-ветер. Я вассс поймала, я вассс не отпущу.
Трава? Так это трава их так опутала? Луша немного успокоилась. Ну, с травой-то уж они как-нибудь справятся.
– Отпусти сейчас же! – сказала Луша. – Ты ветер лови, а мы никакой не ветер, как ты легко могла и сама заметить.
– Ветер, – сказала трава. – От всякого идущего, летящего, бегущего делается ветер. И я его ловлю.
Луша пыталась освободиться, перекусывая стебли травы. Но не тут-то было! Потому что сразу же вырастали новые и опутывали, и держали цепко.
– Что же ты собираешься с нами делать? – осторожно спросила Луша.
– Ничего! – засмеялась трава. – Держать. Чтоб от вассс не было ветра.
– А дальше что?
– Дальше прилетит хозяйка. Она и решит.
– А кто такая?
– Чёрная птица Гагана.
– Гагана!
И они, значит, будут лежать здесь, спутанные, пока не прилетит эта злая птица! И они не успеют разыскать Люсика, и вообще – что ж это будет?! Что же будет?!
Отчаяние охватило обоих.
Вдруг послышался чей-то низкий, глухой голос. Это говорил неодолимый дуб, обращаясь к траве:
– Не мешало бы тебе быть поосторожнее. Ивушкин и Луша прислушались.
– Ссс какой ссстати? – прошипела трава.
– А с такой, что, если ты их будешь долго держать, ты превратишься в сено.
– Что такое "сссено"?
– Это мёртвая трава.
– Замолчи, сссосед. Я ссслышала про это. Но ведь в нашей ссстране всссе всссегда живы.
– Именно. Но разве ты не слышишь? Тик-так. Это идёт время. Оно-то тебя и высушит, если ты их не распутаешь и не отпустишь. Это пришельцы. И они принесли с собой тик-так – тень времени. Ты рискуешь превратиться в сено.
– Ты шутишь? – спросила трава, всё ещё не веря.
– Нисколько, – решительно сказал дуб. Тогда травяные путы начали ослабевать, ослабевать, крепкие стебли травы улови-ветер разошлись в стороны, и Ивушкин с Лушей смогли подняться.
– Косилки на тебя нет! – проворчала Луша сердито.
Она чувствовала себя униженной. Подумать только! Какая-то трава сумела повалить её на землю и заставила лежать спутанной, а при этом трудно было сохранять достоинство.
Она хотела отпустить по адресу травы ещё что-то ироническое и уничтожающее, но вдруг до них долетел слабый голосок, который звал:
– Ма-ма!
– Ивушкин, слышишь? Это, наверно, зовёт лосёнок!
Жалобный голосок опять позвал:
– Ма-ма!
– Ивушкин, он там. Голос слышится со стороны молодого дубнячка. Скорее!
Ивушкин сел верхом, и они поскакали в том направлении, откуда доносился голос.
За дубовым молодняком оказалась небольшая поляна. Вся она была покрыта белыми цветами, похожими на ветреницу, которая в Высокове цветёт, едва стает снег. А на этой поляне, опутанный сетью, сплетённой из крепкой болотной травы, лежал лосёнок.
– Люсик! – крикнул Ивушкин, спрыгивая с Лушиной спины и подбегая к нему.
Лосёнок плакал.
Луша стала зубами раздирать крепчайшую сеть, Ивушкин ей, как мог, помогал, пытаясь распутывать узлы.
До чего крепка была эта сеть! Видно, Гагана её сама сплела. Чего только не сплетёшь, имея железные когти, медный клюв и жестокое сердце, которое глухо к добру!
Сеть с трудом начала поддаваться. Они так были заняты делом, что не заметили, как над ними нависла чёрная зловещая тень.
Это была чёрная птица Гагана!
– Как смеете вы, кто бы вы ни были, прикасаться к моему добру! – закричала она страшным, резким и хриплым голосом. – Берегитесь!
Со всех сторон ей отозвалось пугающее эхо. Возле Ивушкина сверкнули острые железные когти на вытянутых огромных лапах, зловещим пламенем полыхнул медный клюв.
Гагана с налёту впилась бы, наверное, Ивушкину в спину, но верная Луша успела её оттолкнуть, и птица только дёрнула Лушу за гриву, отлетела, сделала над ними круг и снова устремилась к Ивушкину. Луша опять её опередила, загородила его от птицы и уже ждала, что острые когти вот сейчас разорвут ей бок. Она замерла, готовая проститься с жизнью, но только защитить Ивушкина. Но вдруг сзади кто-то – ей не было видно кто – закричал:
– Дуй, я тебе приказываю! Дуй изо всех сил, скорее!
И действительно, налетел порыв сильнейшего ветра. Луша едва удержалась на ногах. Она оглянулась. На поляне стоял добрый, хороший Вихроний, а рядом с ним Развигор, весь напрягшись, дул изо всех сил, и было видно, как ему, прохладному ветерку, трудно и несвойственно делаться ураганным ветром.
Птица Гагана, немного поборовшись с ураганом, взмыла в небо и, прежде чем скрыться из виду, крикнула:
– Я ещё с тобой посчитаюсь, Развигор!
И когда все немного успокоились, выяснилось, как было дело.
Развигор похвастался Вихронию, какое у него было смешное приключение с тикающим мальчиком и лошадью и как они собрались к Гагане на поиски пропавшего лосёнка.
И добрый Вихроний в первый и (скажем, потому что знаем) в последний раз оставил волшебные ворота без присмотра и кинулся на помощь своим новым друзьям. Он-то знал, чем может кончиться встреча с Гаганой. Он и Развигора притащил с собой, потому что ему одному было не одолеть зловещую птицу.
Все вместе, торопясь, стали высвобождать из сети насмерть перепуганного лосёнка. Он встал на ослабевшие ножки, ещё не понимая, что он свободен, что ему больше не грозит эта страшная птица.
– Мама! – позвал он.
Но мама была далеко!
Что-то в этот момент маленькой иголочкой кольнуло Ивушкина. А как там его мама? Тревожится? Сердится? Как там все дома?
Развигор подлетел к Луше, но она смотрела куда-то вбок. Даже то, что он помог им прогнать страшную Гагану, Лушу с ним не примирило.
Луша верила в надёжную дружбу, в обещания, которые не нарушаются, в слова, которые и значат то, что они значат, а не фуфу, сейчас – так, а чуть погодя – этак.
– Вам больше нечего бояться, милая Луша. Я прогнал злую птицу, – сказал Развигор.
– Ивушкин, – сказала Луша, точно Развигор к ней и не обращался, – Ивушкин, отряхнись, ты что-то очень запылился.
Вихроний заулыбался. Луша обернулась к нему:
– Спасибо, Вихроний. Эта птица убила бы нас, наверно, если б ты не подоспел.
– Мы с Развигором, – уточнил Вихроний.
– Ну да, да. Конечно, – сказала Луша холодно.
– Мне надо спешить назад, – заторопился Вихроний.
– А нам-то как быть дальше? – спросил Ивушкин, который ещё не очень-то пришёл в себя после пережитого страха.
– Люсика я провожу, – сказал Вихроний. – И вам надо отсюда скорее уходить. Гагана может прилететь обратно. Поторопитесь.
– Вихроний, но мы уж совсем теперь сбились и не знаем, куда нам идти, – жалобно пролепетал Ивушкин.