Тогда под именем "индивидуалистов" военно-полевые суды царского министра Столыпина присуждали к виселице бандитов-анархистов, совершавших налеты в одиночку. Почему Чернов причислил меня к лику бандитов - не знаю: мы с ним никогда не ссорились. Я с интересом прочитал весь список. Чтобы его украсить, Чернов наверху по бокам перевел две ярких картинки: слева розу, а справа охотника, трубящего в рожок.
- Что с ним делать? - спросил меня издатель.
- Выгнать вон.
- Нет, что вы! Я не о Чернове, а о списке.
Он аккуратно сложил листок и спрятал в карман.
Вскоре после этого издатель показал мне первомайскую прокламацию, на полях которой почерком Чернова было приписано: "Набирали Петров, Головин, тискал - Семенов".
Очевидно, Чернов искал доверия у нового хозяина, но зачем - я тогда не мог понять и теперь не знаю. О доносах Чернова стало известно в мастерской. Как-то, стоя в редакции перед раскрытым на двор окном, я увидал Чернова. Он вышел из типографии - сутулый, задумчиво опустив голову, в белом летнем пиджачке; за ним высыпали из типографии наборщики и смеялись; за Черновым побежали дворовые мальчишки и кричали:
- Бесшабашный шпик! Бесшабашный шпик… Дядя - гляди сзади! Эй, дядя, гляди сзади! Бесшабашный шпик!
Чернов нес какие-то листки в редакцию. Я услышал, что появление его в конторе вызвало движение и смех. Он вошел ко мне в комнату, отдал мне листки и повернулся. Я взглянул ему вслед: на спине у него был приколот отпечатанный плакат:
- Бесшабашный шпик!
- Погодите, Чернов, у вас что-то на спине пристало!
Я сорвал и, скомкав листок, сунул в карман и сказал:
- Мальчишки вам привесили на спину клок бумаги…
- То-то я иду, - ребята за мной со свистом…
Когда Чернов ушел, я вынул из кармана скомканный листок и, кроме крупной в бабашку надписи, прочел внизу и "фирму".
- "Набирали X, У, Z, тискал О, разбирал Три Пункта".
Типографские мальчишки набрали, тиснули и прикололи Чернову на пиджак плакат, и тот, должно быть, все утро, пока не вышел на двор, ходил в типографии с плакатом на смех всем.
III. Сама ли машина?
Три Пункта все свободное время вертелся около наборных машин. Оставался, пошабашив, и вглядывался в работу машинных наборщиков; они начинали день позднее. Монтеры уехали, и тайну машины - как она разбирает сама, - не мог Петьке Три Пункта объяснить и Головин: он выколачивал на машине на зависть "ручникам" сдельно шестьдесят рублей, и его мало занимало то, что машина делала сама. В конце мая Три Пункта выходит раз из клетки и смотрит: на пороге наборной сидит Чернов. Не посторонился пропустить Три Пункта, - видимо, ждал его.
- Ты зачем это в машинный набор все ходишь? - спросил он Три Пункта.
- Пусти ты, не твое дело…
- Я знаю, не мое. А понял ли ты, в чем она? Чем она действует…
- Газом, электричеством.
- Ладно! Ладно! Ты скажи мне, как она разбирает - вот что!
Три Пункта хмуро молчал.
- То-то вот парень. Ты послушай…
Чернов схватил Три Пункта за рукав и отвел в темный угол, наборной, где раньше разливал в "молнии" керосин.
- Видишь, Три Пункта, - я давеча слышал в конторе - увольнять вас, разборщиков, будут. Потому что она сама. Понял? Как сама, без человека? Если не человек, то кто в ней сидит? Сидит в ней, парень, бес! Я знаю: они злым духом работают; ну, и посадили по чортику в машину. Махонький такой чортик, мохнатый, он ловит литеры, да по ящикам кидает… Вот тебе и сама!..
- Поди ты сам к чорту!
Три Пункта сердито вырвал рукав из цепких пальцев Чернова и ушел.
Вечером того дня, когда я правил корректуру своей статьи, и мальчишки носились с гранками по двору из редакции в наборную и обратно, Три Пункта, забрав просмотренные мной гранки, сказал мне:
- А я чего-то у вас хочу спросить…
- Ну?
- Вы знаете линотип?
- Да.
- Чернов говорит, в нем бес сидит…
И Три Пункта нерешительно фыркнул.
- Зачем?
- Разбирать матрицы.
- А ты как думаешь?
- Я думаю… Да никак не додумаюсь. Все говорят сама, а как же она "сама" может?
- Сама она, конечно, не может. Но сделана она так. И довольно просто. Ты матрицы видал? Они с зубцами елочкой? У каждой литеры и каждого знака по-своему расположены зубчики. Когда железная рука машины примет строчку, - она нижет их на длинную в рубчиках скалку; бесконечным винтом матрицы двигаются по скалке над ящичками магазина.
Я нарисовал на клочке бумаги в упрощенной форме.
- Скажем так: буква "Н" имеет два зубчика наверху, а "О"-один слева и два справа пониже. Матрицы висят этими зубчиками на выступах скалки, и их винтом двигает. На скалке над местом для буквы "Н" спилены выемки как-раз в тех рубчиках, по которым скользит своими зубчиками буква "Н". Как только она дошла до этого места - ей держаться не на чем, она и падает в свой ящик, а буква "0" пройдет дальше над закромом буквы "Н", потому что она висит выемками своих зубчиков на других рубчиках скалки; в своем месте, над закромом буквы "О" спилены как-раз те рубчики скалки, на которых висит матрица "0"-она и падает в свой закром. Понял? Не совсем? Ты пойди подними у линотипа сзади над магазином крышку и загляни: увидишь и скалку, над которой, вися на ней зарубками, движутся матрицы, и винт, который их движет. И увидишь, что это очень просто: все дело в форме, в различии очертаний матриц.
Три Пункта склонился над моим рисунком, посмотрел, вздохнул, забрал гранки и убежал, застучав по лестнице сапогами, в типографию.
IV. Капни ей в душку
- Все ты, старый чорт, наврал, - говорил Три Пункта Чернову, - никакого в ней чорта нет.
- Ой?
- Да. Хочешь, я докажу тебе ее устройство? Отопри.
В наборной не было никого. Чернов отомкнул клетку, где стояли линотипы. Старик и мальчик забрались на скамеечку линотипа. Три Пункта вызвал из магазина букву, приподнял крышку за разборным механизмом и долго втолковывал старику, показывая, что буква надает всегда в одно и то же отделение магазина, срываясь со скалки. Чернов дивился, говорил:
- Так-так-так! Вон оно что! Ах ты, мать честная!
Но, видимо, не хотел, или не мог понять того, что теперь казалось Трем Пунктам ясным и простым. Одно только понял Чернов:
- Это, значит, самая ее душка и есть? Так-так-так! Деликатно сделано. Деликатно! Ты чего же, просись в ученики на машинный набор, парень, - ты вон до чего дошел. А то ведь я слыхал, в ведомости тебе расчет выписали, - говорил Чернов, навешивая замок на запор клетки наборных машин. - Вот беда: куда я ключ девал?
- В карман клал, я видал, - сказал Три Пункта.
- Нету в кармане. Дивны дела.
Чернов шарил в карманах, прошел между машин, заглянул под реалы, отодвинул стол, - ключа не было.
Три Пункта сбегал в контору. Чернов оказался прав: четверо мальчишек - среди них Три Пункта - были объявлены в тот день к расчету.
Как пошабашила машинная смена, Чернов позвал Три Пункта:
- Погоди, пока все уйдут. Иль нет: ты уходи, а потом вернись. Я тебе одну вещь скажу про машину.
- Ладно.
Чернов полил пол из лейки и стал подметать опустелую наборную. Три Пункта скоро вернулся. Чернов отставил метлу, пошарил в своем темном углу, шурша макулатурой, достал аптечный пузырек, полный чем-то маслянистым и, показав его Трем Пунктам, прошептал:
- Возьми! Капни ей в самую душку.
- Что это?
- Купоросное масло! Облей там сверху-то, где показывал мне. В самую её душеньку!
Три Пункта побелел. Губы его задрожали. Он хотел что-то сказать, и только шевелились губы.
Чернов совал в руки мальчишки бутылку с серной кислотой и шептал:
- Да ты не бойся. Ключ-то я потерял. Сказал в конторе - ключ, мол, я от клетки потерял. Ну? ты спрячься, что ли где, а я тебя как будто и не видел.
Три Пункта плюнул трижды в бороду Чернова. Тяжело дыша, ждал, что будет.
Старик утерся клетчатым сарпинковым платком и, вздохнув, сказал:
- Придется в контору нам с тобой итти.
- Зачем?
- Да должен я, или нет, сообщить, что я тебя пымал. Скажу: "В кармане у Петра, в пиджаке на вешалке, пузырек с купоросным маслом нашел". Спросят: "А зачем ему?". Скажу: "Да злобится он что-то на машины. А уж чего хотел сделать, - я не знаю. А ключ-то я от клетки потерял!" - "А може он у тебя и ключ украл?" - спросит Петр Львович. - "Мысленное дело! - скажу, - раз пузырек, то и ключ".
Слёзы брызнули из глаз Петьки. Он повернулся бежать и крикнул:
- Я сам на тебя докажу!..
Выбежал в коридор и опомнился: хоть и шпик Чернов, а уж очень противно быть доказчиком. Юркнул Петр Три Пункта за бочки с тертой сажей, притаился. Чернов, что-то бормоча, вышел чрез открытую настежь дверь наборной на двор и, посмотрев из-под руки, закричал:
- Я тебе докажу, собачий сын!
Петька выбрался потихоньку из-за бочек и проскользнул назад, в наборную. Дверь в клетку была открыта. Три Пункта вбежал туда и спрятался за ящиком. Три Пункта услыхал шарканье ног Чернова по асфальтовому полу. Старик вернулся, затворил дверь клетки, повесил замок, вынул из кармана ключ, замкнул дверь и, что-то бормоча, ушел. Три Пункта слышал, как затворилась дверь на двор, загремел засов. В мастерской темно и тихо. Чуть рассветает. Из крана четко капает вода. Отбивает маятник. В макулатуре шуршат, пищат, возятся и шлепаются, прыгая на пол, крысы. На соборной колокольне ударил колокол к заутрене. Три Пункта заглянул в окно на двор. Чернов стоял у двери, сняв картуз, смотрел на небо и крестился; потом он накрылся, постоял, понурив голову, пошел, вернулся к двери, потоптался…
Снова загремел засов.
Три Пункта спрятался за ящик, прижимая рукой сердце: оно, казалось, хотело выпрыгнуть чрез горло из его груди.
Удерживая дыхание, мальчишка слушал шарканье шагов Чернова. Старик повозился с чем-то и направился к двери клетки, чиркнул спичкой. Три Пункта подумал, что старик догадался и вернулся его искать. Мальчишка метнулся испуганной крысой по клетке и снова за ящик: больше спрятаться негде.
Чернов открыл дверь, вошел в клетку. Три Пункта услыхал:
- Я тебе докажу!
Мальчишка увидал, что прятаться напрасно - приподнялся, чтобы ударить старика в грудь головой и убежать. Но Чернов прошел, не видя ничего, мимо ящика и встал, кряхтя, на скамейку первого линотипа. Три Пункта увидал в руке Чернова давешнюю склянку.
Старик перекрестился и приподнял крышку магазина.
Три Пункта свистнул, прыгнул к старику, сбил его со скамьи ударом головы в живот, схватил склянку с кислотой; брызнула, ладони обожгло огнем. Чернов не выпускал бутылки. И мальчик и старик повалились на пол. Хрустнуло разбитое стекло. Три Пункта вскочил и кинулся к крану, обливать руки, лицо и грудь водой. Ладони были в пузырях. Потом мальчишка бросился назад с ведром воды к Чернову. Старик стонал, валяясь и корчась на полу. На платье у него были от кислоты красные пятна. Три Пункта думал - кровь и окатил Чернова водой; побежал в конторку метранпажа к телефону; найдя в книжке номер скорой помощи, позвонил и вызвал санитарную карету.
Скорая помощь прибыла не скоро. Двери в типографию были открыты настежь. В клетке, около линотипа подняли в беспамятстве Чернова, жестоко обожженного кислотою; на полу у телефона, скорчившись в углу, привалился тоже без памяти Три Пункта - он прижал обожженные руки к груди. Истлевшая от кислоты рубашка на груди была разорвана, сожженная грудь исцарапана ногтями.
Мальчика и старика свезли в больницу… Лежали рядом, в одной палате.
Когда Петька очнулся, Чернов повернул к нему голову и заговорил примиренно:
- Петюшка! Ты на меня не держи зла. Прости. А если помнишь насчет чортика- то это я тебе наврал, что он там в машине живет мохнатый. Там чорта я не видал. Машина машина и есть. Это я тебя напугать хотел.
- Нашел чем пугать! Что я - баба старая, в чертей верить? Ладно уж - коли сам себя наказал, лежи да думай.
Ожоги от кислоты заживают медленно. Три Пункта выписался раньше Чернова. У мальчишки остались на ладонях и запястьях белые пятна и рубцы. Старик захирел от ожогов и, хотя вернулся на работу (судебное дело по просьбе хозяина типографии погасили), но все прихварывал и скоро умер. Я тогда уже уехал в Москву и до последней встречи ничего не знал о судьбе Трех Пунктов.
Мы встретились в собрании изобретателей, вспомнили, что было, и поговорили о том, что будет.
Три Пункта всецело был увлечен своим изобретением - шрифтом, понятным для всех народов мира. И вновь, горячась, убеждал меня:
- Чтобы все взглянули, прочли и молча поняли друг друга… Надо всем людям в мире найти общий язык!
Я смотрел на него и живо вспоминал того Петра, что так настойчиво хотел открыть тайну рукастой машины и так горячо за нее заступился.
Опасная кругосветка
I
Самара занята красными войсками. На вокзале еще идет бой. Начдив остановился в гостинице "Националь" на Панской. Перед номером очередь: по коридору загнулась глаголем, сползла по лестнице со второго этажа в вестибюль гостиницы, через вход- на улицу.
С жалобами, с просьбами, с криком, с бранью, со слезами. Красноармейцы, бабы, матросы, граждане, гражданки; в середку вклинились, прибежав, двое мальчишек. - "Тут живая очередь!" - кричат бабы.
- Что ж вы все такие дохлые?
Разбирать некогда и некому - кто с делом, кто - зря. Если с пустяками, начдив коротко говорит:
- Ступай вон. Следующий!
Начдив расстегнул гимнастерку - ворот и подмышками черно от пота. Лицо серое от грязи, на щеках щетина; сапоги желтые. На столе разостлана карта. В сторонке на бумаге - краюшка черного хлеба, хвост селедки, чайник синий, закопченный и недопитый стакан. Слушая очередного, начдив не поднимает от карты головы - решает тактическую задачу; карта вспотела под его пальцами.
Надо поддержать "Ермака". Раскольников эстафетой приказал. В Жигулевских горах - красный флот попал под перекрестный обстрел с правого берега и из-за Царева Кургана. Пришлось отойти к Красной Горке. Прорвался за поле обстрела Волгой только Ждан на "Ермаке" и гуляет где-то у Ширяева. Выше к Ставрополю - белый флот. Ждан - по радио, - что расстрелял снаряды, и ленты пулеметов на исходе. Требует берегом прислать немедленно. Берегом - лесом.
А лес полон белыми. И в пойме и по горам стучат пулеметы. Берегом помощь никак нельзя подать. Зарвался Ждан! - вся пристань, хоть и жалеет, а говорит: "Горячка"!
- Ну? - спросил начдив, - кто там следующий…
- Мы к тебе, товарищ, посоветовать зашли. Вот мы с Максимом.
Начдив оторвался от карты и поднял голову. Перед столом стояли двое мальчишек- один в гимнастерке, с красной звездой на синей гимназической фуражке; веселое лицо в веснушках; с ним вместе с черными глазами, замасленный - видно, что "пароходский".
- Что тебе, горчица, надо? - сердито спросил начдив.
- Постой ругаться. Зря только спортишь кровь. Это я, а это Максим, масленщик с "Ермака".
- Ага! А ты кто?
- Я Красной армии солдат. Еланевой бригады.
- Как звать?
- Жеребец…
Начдив засмеялся.
- Ты будет скалить зубы, я сам ржать мастер - за то и званье.
- Ладно. Ну?
- "Ермаку" патроны надо доставить.
- Да. Как?
- Кругом света…
- Что? - заревел начдив.
- Кругосветкой, говорю.
- Пошли вон. Следующий!..
- Зря тратишь силы, товарищ, здоровье спортишь, - сказал Жеребец, - прими-ка с карты руки.
Начдив посторонился. Жеребец нагнулся к карте и, водя пальцем по карте, говорит:
- Это Ставрополь. Я ставропольский сам. Это тебе Самара. Это тебе Ермачиха. Ермакова переволока. Понял? А это река Уса. А это тебе село Усолье.
Мальчишка провел по карте пальцем круг.
- Понял? Мы так в Самару капусту возили - да домой. - "Кругом света". Ничем к Ставрополю вверх лямкой итти, мы все по воде вниз - всем известно: "кругосветкой".
Дай ты мне моторную лодку - грузи сколько хочешь. К завтрему доставлю. Не веришь- вот Максим. Товарища Максимку Ждан очень уважает. Верно, Максим?
- Он меня довольно знает, - ответил масленщик.
- Ты как на берегу остался? Дезертир?
- Ну-ну, ты! Меня за маслом на склад послали - я не успел. Порядки у тебя тут! А "Ермак" и ушел. Масло ему да керосин нужней, ничем патроны!
Начдив склонился к карте и спросил:
- Да ведь у Ермакова-то гора?
- Ну-к что ж. А мужики на что? Спокон веку разбойников ладьи тут волокли. На том стоят.
Начдив подумал, потом постучал в стену кулаком. Вбежал писарь.
- Пиши приказ. На руки. Дать с берега товарищам Жеребцу с Максимом моторную лодку. Пойдут на соединение с Жданом. Погрузить патроны для пулеметов и орудийных очередей, сколько придется. Ехать с Жеребцом Петрову Акиму, Ладушкину и там, кто за механика. Взять винтовки. Командует лодкой и отрядом Жеребец… Сельсоветы- оказывать содействие и исполнять ревтребования Жеребца. Хлеба, сельдей, чаю, сахару, легкого табаку, махорки, карамели. Ладушкину скажи: не медля ни секунды. А то я его взгрею. Понял?
- Есть. А где же Жеребец?
- А вот он.
- Хм!
Жеребец заржал.
- Идем, ребята, - сказал мальчишкам писарь.