- Какой-то проходящий. Говорит, на фабрику шел места искать, да заплутался.
- Что-то он какой-то…
- Нет, он ничего.
- Я человек веселый, - говорил между тем незнакомец, - я разные фокусы умею показывать… Спичечный коробок есть у кого?
Ему тотчас подали коробок.
Незнакомец засучил до локтей дырявые рукава, затем положил коробок на ладонь левой руки и прикрыл ладонью правой.
- Раз, два, три! - сказал он.
И показал всем пустые руки.
Кругом раздались изумленные восклицанья.
- А теперь подойди кто-нибудь, - сказал незнакомец.
Подошел Тимов.
Незнакомец взял его за нос, подергал и вдруг на траву упал тот самый коробок.
- Ловко, - сказал Фокин и как-то искоса поглядел на незнакомца.
- Я много разных штук знаю, да для них нужны кое-какие приспособления.
- А вы сами откуда?
- Я издалека… из Казани… На Ермиловской фабрике насчет работы хочу поразмыслить.
- У! Там трудно. Все занято.
- А мне говорили, будто истопники нужны.
- А вы истопник?
Незнакомец молча кивнул головой.
- А вы кассир, что ли? - спросил он через некоторое время.
- Да… нет… я так… в конторе.
Воцарилось молчанье.
- И что это всех сюда тянет! - заговорил Фокин недовольным тоном. - Жили бы у себя… небось там тоже печи-то топят.
- Здесь у вас печей больше.
- Ерундовское мнение. Печей больше - людей больше. То же на то же и вышло.
- У меня натура столичная.
- Ну, да. Конечно, это всякому лестно в столице торчать, да надо соображать.
- А, чорт! - гаркнул вдруг Лукьянов.
- Что?
- Подошву подпалил.
- Ну, конечно, двадцать два несчастья.
Все засмеялись.
- Спать не пора ли? - сказал Смирнов, - что-то сегодня заработались.
Фокин и Лукьянов пошептались и легли тут же под открытым небом, положив под головы чемоданы.
Незнакомец закутался в какое-то одеяло и лег в сторонке.
Коробов хотел-было тоже ложиться, но кто-то тронул его из-под брезента.
Андрюша делал ему знаки наклониться к нему ухом.
Коробов наклонился.
- Это Примус Газолинович, - прошептал Андрюша, глазами указывая на незнакомца.
- Ну-у. Как же быть-то?
- Уж давай спать не будем, а там утром посмотрим.
- Ладно.
Легко сказать - не спать. После такой работы сон так и клонит, словно десятипудовую гирю повесили на шею.
Андрюша глядел из-под брезента и чувствовал, как слипаются у него глаза. Коробов мотал головою и наконец заснул, положив, голову на руку. Дежурные, сидя у костра, тихо, о чем-то беседовали.
Андрюша закрыл глаза.
Когда он их раскрыл через минуту (т.-е. это ему казалось, что через минуту), то Фокин страшно храпел, съехав вовсе с чемодана, а Лукьянов тихо посвистывал носом, время от времени бессмысленно выкатывая зрачки.
Андрюша поглядел на Примуса Газолиновича.
Тот должно быть, тоже спал, раскинувшись на траве.
- А что если еще разочек закрыть глаза? Все равно под брезентом враг его не увидит, да пожалуй и не узнает в новом наряде. Уж очень приятно закрывать глаза, когда спать хочется.
Андрюша закрыл глаза (опять на минуточку), а когда открыл, то уж не увидал на прежнем месте Примуса Газолиновича.
Не увидал и Фокинского чемодана.
- Вставай, - крикнул он, - деньги украли.
Фокин мгновенно проснулся и стал бел, словно воск.
- Размазня! - крикнул он Лукьянову, - ведь сговаривались по очереди спать. А вы-то, - заорал он на дежурных.
Но те недоуменно руками разводили.
- Это он украл! - кричал Андрюша, - он!
Все поняли, кто это "он".
- Ловить его!.. Ребятушки, никто не видал?.. куда он?..
Говоря так, Фокин дрожал, как в лихорадке. Страшно было смотреть на его лицо. Коробов даже зубами заскрипел.
- Сонные мы с тобой тетери, - сказал он Андрюше громко, - свиньи мы.
Как нарочно тучи заволокли небо, и ночь выдалась на редкость темная - черная, словно чернила.
- Что ж делать-то? Делать-то что? - бессмысленно повторял Фокин.
Он ткнулся было в ночь, но едва отошел от костров, как сразу отступил: уж очень черно было все кругом.
- Куда ж итти-то? - бессмысленно говорил он.
Очевидно, он ни за что не хотел примириться с мыслью о пропаже денег.
И вдруг вдали раздался какой-то громкий крик и знакомый дикий вой, страшный хохот и опять крик и плач, и опять крик.
Все слушали молча, затаив дыхание.
Казалось, какая-то борьба происходила во мраке.
- Где это? Где это? - спрашивали пионеры друг друга.
- На Горелом овраге! - раздавались неуверенные голоса, - а не то в Темном…
- Ближе. Темное две версты.
Все вдруг смолкло.
Лес снова замер, черный и неподвижный.
Фокин решительно пощупал револьвер.
- Пойду деньги искать, - сказал он, - не найду - пулю в лоб.
- Сейчас итти бессмысленно, - заметил ему Смирнов, - разве что найдешь в такой темнотище.
- Не найду - пулю в лоб! - упрямо твердил Фокин.
- От этого никому не легче. Способ довольно дикий.
Фокин растерянно оглядывал лес.
- А кто там кричал-то?
- При свете узнаем.
- Нет, я сейчас за милицией побегу.
- Беги.
Фокин еще раз ощупал револьвер и исчез в темноте.
Слышно было потом, как бегом затопал он по дороге.
Все молча уселись вокруг костров, со страхом глядя по сторонам.
- Никак идет кто-то.
- Ветки хрустят.
Болезненный стон послышался в темноте.
Из кустов выглянуло вдруг худое лицо незнакомца; он не шел, а тащился по земле. Страшный испуг выражали его широко раскрытые глаза.
Подползши к костру, он повалился на землю, и тут заметили все, что был он весь в крови.
В особенности одна нога его была вся изодрана в клочья.
В первую минуту никто не мог опомниться.
- Ну, что ж, - сказал Смирнов вдруг, - первую помощь оказать надо.
В аптечке были перевязочные материалы. Перевязали по всем правилам.
- А чемодан где? - спросил Смирнов.
- Там. В лесу. У Горелого.
Человек был повидимому настолько испуган, что забыл о своем проступке и ожидающем его наказании.
Андрюша теперь уже не скрывался, таким жалким показался ему Примус Газолинович.
- Кто искусал-то?
- Зверь… убил я его… ножем…
- Волк?
- Нет.
- Собака?
- Нет.
- Ну, что же тогда?.. А где ж деньги-то? Надо бы за ними сходить… а, ребята? Кто до Горелого дойдет? Зверь-то мертвый?
- Мертвый.
Смирнов, Коробов, Андрюша, Тимов и еще с десяток пионеров отправились ощупью, запалив смолистые ветки.
До Горелого было не так далеко, и днем добежали бы они туда в пять минут. Но теперь, ночью, они подвигались шаг за шагом, и если бы не желание выручить Фокина и найти фабричные деньги, вероятно, вернулись бы они обратно, не пройдя и полдороги.
Наконец Смирнов скомандовал: "Стой!"
Перед ними лежала на краю оврага какая-то черная масса.
- Чемодан.
- Нет, как будто. Постой. Постой… Что такое?
Какое-то неведомое животное, мертвое, валялось в траве, яростно оскалив острые зубы. Черные полосы шли по коричневой коже. На шее запеклась кровь. В ней еще торчал складной нож.
- Кто ж это такое, товарищи? - говорили пионеры.
Тимов, молчаливый по обыкновению, тщательно осматривал труп.
- На волка не похоже! - заметил Коробов.
- Волк разве такой!
Охваченные удивлением, все даже забыли о чемодане. Смирнов споткнулся на него и поднял.
- Айда в лагерь… Дело ночное. В лесу задерживаться нечего.
Обратный путь показался не таким далеким.
К тому же костры издалека маячили и как бы показывали дорогу.
Лукьянов весь так и расплылся, когда Смирнов швырнул на землю тяжелый чемодан.
- Пятнадцать тысяч! - коротко сказал он. - Жалованье.
Примус Газолинович лежал и стонал, его начала бить лихорадка. Он равнодушно поглядел на отнятую у него добычу.
Пионеры рассказывали другим об удивительном звере.
Тимов между тем внимательно перелистывал свою "зоологическую книжку".
- Смотрите-ка, братцы, - сказал он и показал портрет того самого зверя.
- Это что же?
- Гиена!
Послышались изумленные восклицания.
- Быть не может. Гиены у нас не водятся… Чепуха.
- Не чепуха, - сказал вдруг Лукьянов. - В газете писали, с поезда гиена убежала на днях на Курской дороге… В зверинец везли ее, а она, конечно, деру…
- Так это она-то и выла…
- Только вот какое дело, - начал было Тимов, но вдруг, поглядев на лежащего в траве вора, осекся.
- Какое дело?
- Ничего.
Так в разговорах прошла ночь.
Примус Газолинович все охал и дрожал беспрерывно. Он, казалось, плохо понимал, что говорилось кругом.
- Надо его утром в больницу.
- Обязательно.
Коробов отвел в сторону Тимова.
- Что ты сказать-то хотел? Про какое дело?
- А эта гиена-то, - шопотом отвечал Тимов, - ведь она тогда с бешеной собакой погрызлась.
Коробов вздрогнул.
- Думаешь? - с ужасом произнес он.
- А как же иначе!
Они помолчали.
- Надо со Смирновым посоветоваться.
XI. ОСЕНЬ
На рассвете застучала по дороге телега. Фокин с двумя милиционерами прикатил в ней, изо всех сил нахлестывая Сивку.
Трудно было бы узнать его, до того растерянный вид он имел и до того бледно было его лицо.
Милиционеры шли деловито, с профессиональным равнодушием.
И первое, что увидал Фокин в лагере, это был его чемодан. Он кинулся к нему, дрожащими руками отпер, заглянул внутрь, не заглянул, а просто засунул туда всю голову, а потом вдруг подскочил и пустился плясать в присядку, крича во все горло:
Ах, вы сени, моя сени, сени новые мои!..
А потом бросился обнимать пионеров, милиционеров, Лукьянова, березку какую-то даже обнял и нежно поцеловал:
- Спасибо, милая.
Все захохотали было, но тут же вспомнили и о воре. Кстати вид он имел очень и очень плачевный.
- Э… - сказал милиционер, - да это приятель. Удрал, да опять попался.
Отведя в сторону милиционера, Смирнов рассказал ему про гиену и сообщил предположение, что она была бешеная.
- Так, - сказал милиционер, - с этим не шутят.
Примус Газолинович пошел с трудом, опираясь на милиционера. Глаза его встретились с глазами Андрюши.
- А, - сказал он насмешливо, - гражданин Стромин. Ну, что, нашел себе должность?
Его положили на телегу.
Пионеры заинтересовались, почему он знает Андрюшу, и тот им рассказал свою историю.
Пожелали посмотреть трубку.
Коробов вынул ее из кармана, показал, а затем швырнул в огонь.
- Воровская, - сказал, он. - А гиену убил он ловко.
На месте, где была убита гиена, составили акт и зарыли труп в землю.
Селькор Артемьев все описал подробно и послал корреспонденцию в газету.
Потом босоногие ребята у дома Советов шныряли между трамваями и кричали:
- Новая провокация Антанты.
- Нападение гиены на пионерский лагерь.
Пассажиры говорили: - "Врешь", но, вылезая из трамвая, все-таки покупали газету.
По всей округе пошли разговоры об удивительных событиях.
Теперь поняли, кто так страшно выл по ночам в лесу, кто сожрал дохлую собаку, кто напугал фабричную лошадь. Поняли, и кто скрывался в развалинах барской усадьбы.
Примус Газолинович Чортов оказался по выяснению личности просто-на-просто Семеном Куровым, который давно уже промышлял всякими темными делами. Убежав из милиции после пожара дачи, он скрывался в развалинах барской усадьбы. Он тоже слышал по ночам странный вой, но думал, что это воет собака. В пионерский лагерь он пошел в надежде поужинать, ибо один местный приятель, снабжавший его пищей, был за два дня до того арестован в кооперативе, где пытался сбыть фальшивую трехчервонную бумажку.
Андрюшу два раза вызывали в милицию давать показания. Там он узнал, что Примуса Газолиновича свезли в город для прививок, но один укус пришелся в голову, и он все же заболел водобоязнью. Болезнь, конечно, смертельная. Андрюша с грустью рассказал об этом Коробову.
- Нашел кого жалеть!
- А все-таки он меня в ту ночь приютил. Куда бы я без него в городе-то!
- Приютил с самым подлым намерением. Видит - парень лапшистый, давай, мол, его использую.
- Оно, конечно, верно.
- Надо, Стромин, относиться ко всему без ложной чувствительности.
*
Скоро началась в полях уборка - кипела работа, - а потом наступило время, когда солнышко все раньше и раньше стало прятаться за леском, а на березах там и сям блеснули желтые листочки, словно седой волос у стареющего человека. Ночи становились холодные.
Андрюша что-то стал задумываться.
- Скоро в город, - говорили пионеры.
- Что ж, лето провели с пользой.
- Ерша читать обучили.
- С писаньем у него плохо.
- Ну, это на следующий год.
- А ты чего куксишься? - спросил Коробов у Андрюши.
- Да ведь сам знаешь, мое положение неопределенное.
Все помолчали.
- Ладно, - зевнул Коробов, - чего раздумывать-то. Не пропадешь.
В воскресенье к Коробову приехал его отец - столяр - повидать сына, а кстати рыбу половить. Он был большой любитель рыбной ловли.
Коробов пошел с ним на реку, а когда, проводив его, вернулся в лагерь, весело сказал Андрюше.
- Ну, вот. Хочешь с нами жить?
- Как с вами?
- А так… У нас, конечно, тесно, но отцу помощник нужен, да мы с тобой и на одном сундуке уляжемся. Хочешь?
Андрюша даже сначала не поверил.
- А объем я вас?
- Отработаешь. Отец не из жалости берет тебя. Говорю, помощник ему нужен, а ты на работу ловок.
- Работу я, конечно, знаю. Ну, спасибо… Ай здорово… как вышло… Хорошо-то как.
С этого дня он перестал задумываться, а напротив, был первым запевалой в песнях и первым заводилой в играх.
А осень подступала быстрыми шагами, и однажды утром пионеры проснувшись увидали все небо в низких серых тучах. Мелкий, как сквозь сито, дождь пронизывал до костей.
Начали собираться.
- А хорошее было лето, - говорил Коробов, - и поработали всласть и много любопытного видели. Я, Стромин, дневник записывал. А с гиены даже рисунок срисовал.
- Похоже?
- Да, как сказать, - не очень.
Все засмеялись. Коробов тоже.
- Я - художник неважный.
*
Месяца через три, идя по улице, Андрюша встретил своего дядюшку, он хотел было пройти мимо, но передумав, вдруг остановил дядю за локоть.
- А? - сказал тот, обернувшись и, должно быть, узнав Андрюшу, нахмурился.
- Вы мне тогда три рубля дали, позвольте отдать, - сказал Андрюша, вынимая из кармана ту самую засаленную бумажку.
Дядюшка так и остался стоять с разинутым ртом и с трехрублевкой в руке.
- Что это ты таким именинником? - спросил вечером Ваня Коробов.
- Долг один уплатил, - гордо отвечал Андрюша, - очень не люблю, когда долги.
В комнате столяра приятно пахло клеем и политурою. Сам Коробов и его жена. Ваня и Андрюша сидели за столом возле русской печки и ели щи.
Начиналась зима и на улице мело.
Ветер вдруг завыл в трубе.
- Ишь воет, словно гиена, - заметил Ваня.
И обоим мальчикам живо вспомнились лагерные приключения, и страшные и веселые.
- Основное правило, - сказал Ваня, - ничего ненадо бояться. Как нюни распустишь, так пиши пропало. И еще на подлость не итти. Вот ты тогда не полез в окно и зато попал к нам в отряд.
- Правильно, - сказал столяр. - Подлость и воровство - последнее дело. Ну, пора и на боковую.
Он погасил свет.
Метель на дворе крепчала.
Покойной ночи!