Жаворонки ночью не поют - Идиллия Дедусенко 16 стр.


Жажда

После ужина их повели в порт, и здесь, у причала, Зойка увидела странное сооружение: баржа не баржа, паром не паром… Однако называли его пароходом. Толпы людей, как и перед эвакопунктом, напирали на широкие сходни, и Зойка со страхом подумала, что им невозможно будет пробиться. Но военные патрули ловко сдерживали напиравшую толпу и пропускали только очередных.

Всю ночь пароход простоял у пристани, а лишь рассвело, отправился в путь. Зойке казалось, что с того момента, как они погрузились на него, прошла целая вечность - так медленно и грузно одолевал он волну за волной. А плыли они всего двое суток. Вернее, плыли днём, а ночью судно становилось на якорь.

Место детдомовцам выделили на носу, где они едва размещались, тесно прижимаясь друг к другу. Днём нещадно пекло, но спрятаться было негде: вся палуба забита людьми до отказа. Зойка чувствовала временами, как вместе с пароходом колышется что-то у неё в груди и поднимается грузной тошнотой к горлу. Голова раскалывалась от жары, казалось, вот-вот взорвётся. Но надо было держаться и подбадривать детей. Тяжело роняя слова, она рассказывала им сказки.

Воду выдавали один раз в день. Дети брали бутыль из-под варенья, которую чудом сохранили, несколько баночек, бутылочек и приносили положенные им десять литров. Дрожащими ослабевшими руками ставили драгоценную ношу в центр круга, и начиналось самое приятное в этом морском путешествии: каждый получал свои несколько глотков воды. Она была мутноватая и тёплая, но это была вода!

На третий день произошла катастрофа: ребята вернулись в слезах, они разбили бутыль, не хватило сил удержать её. Воды в баночках и бутылочках так мало, что едва хватало по глотку или два на всех. Глоток воды в сутки на таком пекле равносилен капле в пустыне, которую мгновенно поглощает песок. После полудня, когда солнце становилось особенно беспощадным, все буквально валились друг на друга, охваченные тягостным дурманом. А тут ещё качка. Зойка, сдерживая тошноту, пыталась рассказать сказку про Дюймовочку. И вдруг раздался испуганный крик: "Роза умирает!"

Зойка пробралась к девочке. Роза сначала лежала без движения. Потом глубокий обморок перешёл в бред. Роза широко открывала глаза, безжизненные, пустые, и слабо вскрикивала:

- Это немцы! Немцы! Вы не отдадите меня? Нет? Не отдавайте меня немцам! Пожалуйста… не отдавайте… немцам.

Наконец она умолкла, и Зойка пришла в ужас от того, как быстро и неумолимо уходит жизнь из маленького тельца.

- Воды! - крикнула Зойка, позабыв, что её негде взять.

Неожиданно отозвался Костя.

- Сейчас, сейчас, - говорил он, торопливо разрывая свою рубашку на полоски.

Соединив их, Костя обвязал самодельной веревкой жестяную баночку и закинул в море. Скоро он вытащил почти полную баночку воды.

Зойка смочила Розе виски, губы, но девочка не шевелилась. Тогда она силой разомкнула ей рот и стала вдувать струйку воздуха. Зойка почувствовала, что у неё самой скоро лопнут лёгкие, в голове стоял красный туман, но она дула и дула, пока Роза не открыла глаза.

- Ну? Вот и хорошо… Вот и умница, - приговаривала Зойка, поглаживая чёрные косички. - Держись, маленькая. Держись, моя хорошая. Нельзя нам сейчас умирать. Столько выдержали, а теперь вдруг умереть, когда уже почти приехали. Нельзя, моя хорошая… Девочки, ну-ка сядьте вот так, прикройте ей голову.

Девочки сомкнулись полукругом, образовав крошечную площадку, на которую не падали прямые лучи солнца. Уложив Розу, Зойка глянула на Таню - та безучастно смотрела перед собой, и было непонятно, видит она что-нибудь или нет. "Сейчас упадёт", - испугалась Зойка.

- Танюша, ну-ка ложись вот сюда, - сказала она и, взяв малышку на руки, перенесла к Розе.

Всего-то несколько шагов, да и ноша невелика, а у Зойки глаза застелило темнотой. Она сделала несколько глубоких вдохов, дождалась, когда взгляд прояснится, и огляделась. Так, кто там ещё? Вовик и Толик? Нет, эти вроде молодцы, держатся. Оба чёрные, как обугленные головешки, но сидят рядом и о чём-то шепчутся. Были бы у них силы, они бы тут всё вверх дном поставили. Но сил нет, и мальчишки притихли.

Зойка села на своё место, чувствуя, как красноватый туман охватывает мозг. Только бы не упасть! Только бы не упасть! Надо продержаться до вечера. Солнце опустится в море, и остывающий воздух охладит голову, тело. Станет легче, и можно будет накопить за ночь силы, чтобы выдержать следующий день. Ей надо держаться - ведь у неё на руках дети - сто двадцать четыре жизни, за которые она в ответе и которые стали ей так дороги. А Роза и Таня не выдержат, если она не отдаст им свою порцию воды.

Уже два дня Зойка отказывалась от воды, отдавая её Розе и Тане. Когда становилось невмоготу, она протягивала руку Косте, и он, сразу понимая её, опускал в волну ржавую баночку. Зойка делала два-три глотка, но от морской воды только в первое мгновение становилось легче, а потом усиливалась тошнота, и чёрные рваные пятна расползались перед глазами.

Шли пятые сутки по морю. Пароход плыл так медленно, что Зойке казалось порой, будто он стоит на месте не только ночью, но и днём, судорожно подрагивая на волнах. Она уже совсем не могла встать. Силилась поднять голову, но её будто приковали к палубе тяжёлыми раскалёнными цепями. Зойка закрыла глаза, и ей казалось, что она стремительно летит в бездну.

В бездну? Не-е-ет, это она быстро катится на санках с горы, а Юрка разгребает руками снег и бросает ей прямо в лицо. Снег почему-то горячий и мягкий, как тополиный пух, нагретый солнцем, он забивает нос, рот, и вот уже совсем нечем дышать.

- Юрка, прекрати! Я задохнусь! - кричит Зойка.

Брат смотрит на неё странным неподвижным взглядом и говорит:

- Это тебе за то, что ты бросила нас.

Зойка силится понять, что он такое говорит. Как бросила? Вот она стоит на своей тихой улице, а вокруг цветут тополя. Тополиный пух белым снегом летит над городом, лезет в глаза, в нос, рот, и опять нечем дышать.

Надо бежать отсюда, пока пух не забил все лёгкие! И Зойка бежит в степь, где яркими фонариками горят весенние тюльпаны. На краю цветущего поля она увидела… Лёню!

- Ты вернулся? - радостно кричит Зойка. - Ты вернулся!

- Тише, - говорит Лёня шёпотом. - Тише. Послушай, как поют жаворонки.

Он почему-то очень серьёзен, наверное, совсем ей не рад. Зойка боится, что он уйдет, и послушно поднимает тяжёлую голову к солнцу, слушая долгий переливчатый звон. Но странно, жаворонки поют не так красиво, как в прошлый раз. Скорее, они трещат, как кузнечики.

- Это потому, что хочется пить, - сурово говорит Лёня и уходит, медленно и тяжело ступая по цветущим тюльпанам.

- Куда же ты? - кричит Зойка. - Ведь я пришла к тебе! Я так люблю тебя! Куда же ты?

Но Лёня уже далеко.

- Это потому, что хочется пить, - снова слышит Зойка, но не может понять, чей это голос. - Это от жажды.

Она открывает глаза и сквозь туман видит тонкие грязные ручонки, которые протягивают к ней жестянку, полную воды.

- Зоя Дмитриевна, попейте немного, - уговаривает её сразу несколько детских голосов.

Костя машет над ней остатками своей рубашки.

- Очнулась, - облегчённо говорит он. - Зоя Дмитриевна, сделайте большой глоток и сразу вдохните воздух.

Зойка смачивает губы водой и медленно втягивает в себя тонкую струйку воздуха, затем делает большой глоток, не чувствуя тошнотворного привкуса морской воды. Они дают ей настоящую пресную воду, целую баночку! Значит, по меньшей мере, десять ребят отказались от своего спасительного глотка, чтобы спасти её. Она не может принять этот драгоценный дар, не может! Угораздило же её потерять сознание! А вдруг и дети? Как они там?

- Как дети? - шепчет она, чувствуя, что ещё не имеет сил говорить.

- Порядок, - Костя кладет ей на лоб свою рваную рубашку, смоченную водой, - все живы. Вы лежите. Выпейте ещё воды.

- Нет, - шепчет Зойка, - нет.

- Выпейте, - просит Костя, - без вас нам никак нельзя.

Смысл этих слов не сразу доходит до Зойки, но она, наконец, понимает: ей нельзя падать в обморок, нельзя умереть, надо держаться, чтобы довезти этих детей до места. Она возьмет ещё один глоток воды, чтобы выжить. Ну, два, не больше. Зойка медленно втягивает воду, долго держит её во рту и так же медленно проглатывает, затем решительно отстраняет баночку рукой. Костя снова кладет ей на лоб рубашку, смоченную морской водой.

Мысли тяжело ворочались в голове, но всё же к ней вернулась способность думать. Ей стало лучше, потому что кто-то отдал ей свой глоток воды. Костя, наверное, первым отказался от своей порции. Но в старой жестяной баночке было много крошечных порций. Эти удивительные дети не пожалели их для неё, хотя сами изнывали от жажды. Она уже знала разрушительную силу жажды, знала, как неимоверно тяжело её вынести. И они сознательно пошли на это.

- Зоя Дмитриевна, вам лучше? - над нею склонились Люда и Нина, стараясь прикрыть её своими телами от солнца.

- Лучше. Спасибо, девочки. Передайте детям большое спасибо за воду. Вы все… замечательные. Таких больше нет.

Ночью Зойка поднялась. Она с трудом добрела до борта и, опустив голову, жадно вдыхала воздух, насыщенный морскими брызгами. Сильно кружилась голова, в висках беспрерывно трещали сотни цикад. Тёмная колышущаяся вода притягивала к себе. Нырнуть туда - и кончатся все мучения. Нырнуть нельзя - у неё дети.

Днём, когда накалилось солнце, Зойка снова впала в беспамятство. Она приходила в себя и опять погружалась то ли в полуобморочное состояние, то ли в мучительный сон со страшными видениями. Кончались шестые сутки пути по морю, впереди уже виднелся Красноводск. Очнувшись, Зойка увидела Костю и Люду, которые брызгали ей в лицо водой.

- Помогите сесть, - попросила Зойка.

Костя и Люда подставили с обеих сторон плечи, и Зойка, ухватившись за них руками, села. Все плыло и качалось перед её глазами, она едва различала лица ребят. Накануне дети заставили её выпить немного воды, а сегодня она разделила свою порцию между Розой, Таней и Толиком, которые были уже совсем плохи. Зойка думала, что несколько вчерашних глотков помогут ей выстоять, но почувствовала, как силы покидают её, а голова превратилась в раскалённый шар.

- Смотрите, уже Красноводск, - сказал Костя, указывая рукой на далекий берег.

Зойка хотела подняться, но тяжёлая голова тянула вниз и гудела так, что почти ничего невозможно было расслышать. Гул с каждой минутой усиливался, и едва Зойка успела сообразить, в чём дело, как кто-то закричал:

- Самолёт!

Не ожидая ничего плохого, кое-кто приветственно помахал рукой. Раздалась пулеметная очередь. На корме закричали. Самолёт развернулся, снова дал очередь и пошёл на третий круг. И люди, у которых только что не было сил поднять голову, вскакивали в страхе, бросались за борт, как будто в воде можно было найти спасение. Непонятная сила подняла Зойку. Она села и, видя, что кто-то из девочек побежал к борту, крикнула:

- Лежать!

Её голос был так слаб, что она сама себя еле услышала, и тогда команду повторил Костя:

- Всем лежать!

Дети прижались к палубе, но несколько девочек из Буденновска всё же успели прыгнуть за борт. В Зойке сработала какая-то пружина. Она подскочила и, шатаясь, опасаясь каждую секунду упасть на палубу, побежала к борту. За ней спешили Костя, Люда и Нина. На воду уже летели спасательные круги, канаты.

Самолёт, переполошив всех, быстро улетел. Девочек вытащили из воды. Костя пересчитал ребят и успокоил Зойку:

- Все, Зоя Дмитриевна. Не волнуйтесь, все на месте.

Через полчаса пароход вошёл в порт.

Зеркало

Время к вечеру, а солнце не унимается. Раскалённое до бела, оно пронизывает острыми лучами тело, голову, отнимая последние силы. До эвакопункта всего несколько метров, но Зойке казалось, что они никогда не кончатся. Наконец она вошла в кабинет и протянула симпатичному белобрысому пареньку картонку, которую ей дал в Баку Амиров. Тот достал из стола бумажку с печатью, подал Зойке:

- По этому документу сядете в поезд сегодня ночью.

Потом отсчитал пятнадцать тысяч рублей, достав их из сейфа, и сказал:

- Идите на рынок, в порту вы ничего не купите.

Она с благодарностью подумала об Амирове: наверное, успел сообщить сюда о них, потому всё прошло так гладко. Но рынок их разочаровал, там, как и в порту, ничего не было - день кончался, и почти все уже разошлись по домам. Удалось купить только несколько дынь и солёной рыбы. С этим и сели в эшелон.

Поезд едва тащился по раскалённой пустыне, делая остановки лишь на меленьких разъездах да в открытом поле. Зойка кормила детей солёной рыбой один раз в день, на ужин давала по ломтику дыни, которые, впрочем, кончились уже на вторые сутки. Их постоянно мучила жажда, но теперь она не была такой страшной. На каждом разъезде они находили кран или колодец и набирали воду во все бутылки и банки, какие удалось насобирать. Хуже было с едой: рыба кончалась, а они при всём своём богатстве нигде не могли ничего купить.

На третий день к вечеру поезд надолго стал в степи. Зойка, пошатываясь, вышла из вагона, стала в тени. Она чувствовала, что с ней случилось что-то нехорошее, непоправимое. Только огромным усилием воли заставляла она себя воспринимать окружающее. Мир ускользал от неё, как тень. Всё чаще и чаще глаза застилало чёрным туманом, и Зойка ощущала такую пустоту, что, казалось, и сама стала бесплотной, неосязаемой. Память отключалась, и Зойка долго не могла вспомнить, почему, зачем и куда она едет в этом эшелоне.

Но сейчас был период ясности. Зойка повязала волосы клочком Костиной рубашки, который приспособила под косынку, чтобы спрятать почти два месяца немытые волосы. Откуда-то потянуло вкусным, давно забытым запахом. Зойка пролезла под вагоном и увидела в голове поезда много детей, одетых совершенно одинаково. Подошла ближе и увидела: одни уже ели кашу, другие стояли в очередь к поварихе, которая развела свой очаг прямо в степи. Рядом сидел худощавый мужчина.

"Детдом! - осенило Зойку. - Наверное, едут в первых вагонах. Может, удастся купить у них крупы". Она подошла:

- Здравствуйте. Вы откуда?

- С Северного Кавказа. Из Ипатово.

- Земляки, - улыбаясь, сказала Зойка, как будто уже одно это могло её поддержать.

- А ты что же, сама едешь?

- Нет, нас тоже много, целый детдом. Только мы в самом хвосте поезда.

- А кто у вас директор?

- Директор нас бросил. Мы одни. Я самая старшая.

- А-а-а, слышал, слышал, в эвакопункте об этом говорили. Какой мерзавец! Он за это заплатит, никуда не денется. Что вы едите?

- Солёную рыбу, и та уже кончается. Мы теперь богатые, у нас много денег, а купить продукты негде. Может, продадите чего-нибудь?

- Что ты, что ты! - замахал мужчина руками. - Никаких денег! Петровна, а ну-ка варите кашу и на них.

Повариха смущённо замялась, напомнила:

- Анатолий Алексеевич, тут крупы всего на два раза осталось. Своим не хватит.

- А эти чьи? - возмутился Анатолий Алексеевич. - Они тоже наши, советские. Да ещё земляки. Варите, говорю вам. Тут ехать-то осталось… Мука ещё есть. Не умрем. Варите!

- Да чего расшумелись? - недовольно засопела повариха. - Сейчас сварю. Лишь бы машинист воды дал.

- Директор детдома Бадулин, - представился Зойке Анатолий Алексеевич. - А вашего всё равно найдём и накажем!

Повариха поманила Зойку рукой. Та подошла и стала, как зачарованная, вдыхая запах чуть подгоревшей каши. Петровна протянула ей полную миску:

- Поешь, а то ты еле на ногах стоишь.

Зойка отрицательно покачала головой.

- Да ты чего? - удивилась повариха. - Директор же разрешил.

- Буду есть только со своими детьми, - твёрдо сказала Зойка, и повариха долго ещё удивлялась, что за девчонка такая, прямо кремень.

Глядя, как дети вылизывают миски, Зойка часто-часто моргала глазами, прогоняя слёзы. Уж сколько она пережила с ними, а всё равно не может без волнения видеть, как насыщаются хронически голодные дети: осторожно, чтобы не уронить ни крошки, не оставить на дне или стенке миски ни крупинки. А какие у них при этом сосредоточенные лица - страшно смотреть. Сколько ещё потребуется времени и продуктов, чтобы накормить их досыта?

На следующий вечер снова сошлись на остановке среди степи, недалеко от какого-то разъезда, два детдома. Ипатовцы пекли пышки. Повариха и воспитательницы ловко колдовали над очагом, от которого шёл одуряющий запах хлеба. Повариха, увидев Зойку, поманила её и пыталась всунуть ей пышку: что делать, всех-то не оделишь! Зойка наотрез отказалась и пошла к ребятам.

Поезд переформировали на том полустанке, который недавно проехали, отцепили три вагона, и детдомовцы оказались почти рядом. Машинист прокричал в рупор, что поезд будет стоять в степи до утра, и Зойка вывела детей на воздух. Многие из беженцев, ехавшие в других вагонах, уже располагались на земле, как видно, на всю ночь.

Поскольку поезд стоял целую ночь, Зойка решила, что они тоже будут спать на земле около состава - здесь свежее, чем в вагонах. Сердобольная Петровна никак не могла утешиться, что Зойка не взяла пышку. Она тайком пробралась к ней и, быстро положив на колени две пышки, заторопилась обратно. Зойка, нащупав их и увидев удалявшуюся фигуру, всё поняла, но бежать вслед не стала, продолжая сидеть, долго вдыхая запах хлеба, так долго, что закружилась голова. Потом разломила каждую пышку на маленькие кусочки и стала потихоньку будить по очереди тех, кто был послабее, прежде всего самых маленьких.

- Только тихо, тихо, - уговаривала каждого Зойка. - Ешь и сразу ложись.

Её мучил стыд перед другими детьми, которым она не могла дать и крошечного кусочка. Сколько дней они всё делили поровну, и этот неожиданный ночной "пир" казался ей предательским. И хотя сама она не съела ни крошки, совесть её бурно протестовала против такого угощения. Дети спросонья быстро проглатывали кусочек пышки, не понимая, откуда среди ночи свалилось такое лакомство, и тем более не осознавая, всем ли досталось, и снова валились на землю, охваченные сном и слабостью. А Зойка, подкормив десятка два малышей, долго сидела без сна и мучилась оттого, что ей пришлось совершить предательство по отношению ко всем остальным.

Через пять суток поезд прибыл в небольшой городок неподалёку от Чарджоу. Распорядители уже стояли на платформе. Как только дети вышли из вагонов, грянул весёлый марш. Оркестр играл не очень слаженно, но бодро и громко. Рядом с ним стояла машина "Скорой помощи".

- Кого это встречают? - удивлённо спросил Костя.

- Вас, вас встречаем, дорогие, - сказал один из распорядителей, - проходите, проходите. Сейчас на моторные лодки - и по реке прямо в детдом. Больных, раненых нет?

- Нет, - ответила Зойка, едва сдерживая дрожь, которая всегда охватывала её, прежде чем нахлынет мрак и наступит очередной провал памяти.

Почему распорядитель не удивился, увидев, что старше неё здесь никого нет? И почему их так встречают? Наверное, товарищ Амиров успел сообщить об их приезде. Зойка ожидала чего угодно, только не такой торжественной встречи. Громкая бравурная музыка ошеломила её. Значит, о них кто-то думает, они ещё кому-то нужны, эти затерявшиеся в огромном пространстве дети. Спазмы перехватили дыхание, слёзы дрожали на ресницах. Чёрные рваные круги поплыли перед глазами. "Держись, держись!" - приказала себе Зойка и машинально ступила в моторную лодку.

Назад Дальше