На пустыре никого не было, потому что солнце в тот час припекало еще сильно, и Азиз обрадовался, что без помехи сумеет забраться на дерево и спрятаться в густой кроне. Он давно уже не лазил по деревьям и совсем забыл, как это делается. Только сорвавшись раз или два, он понял, что ему мешают ботинки, ведь раньше-то он лазил босиком. Он хотел было снять ботинки, но раздумал лезть на дерево и решил спрятаться на крыше бутылочного склада. Оттуда до пустыря было, конечно, дальше, но Азиз почему-то был уверен, что не промахнется даже с такого расстояния. Он залез на крышу и тут же пожалел об этом - все-таки на дереве не так бы пекло солнце. Однако менять позицию ему не хотелось.
Время тянулось медленно. Ребята почему-то все не появлялись. "Неужели они не придут?" - думал Азиз. До сегодняшнего дня он был убежден, что ребята играют в футбол каждый день. Чтобы защититься от солнца, Азиз накрылся пиджаком и незаметно для себя уснул. Проснулся он в сумерках и не сразу понял, как он очутился на крыше, потом все вспомнил и испугался. А что, если отец и гость уже вернулись и обнаружили пропажу нагана? Азиз очень боялся отца. Тот редко бил его, но бил очень жестоко.
Соскочив с крыши, Азиз помчался домой. Собственно говоря, дом был рядом, но, чтобы незаметно войти в калитку, нужно было обежать два квартала. Азиз свернул за угол и нос к носу столкнулся с теми, кого он напрасно поджидал на крыше. О чем-то оживленно разговаривая, ему навстречу шли Эсон-головотяп, Закир и Рахим.
Никто из ребят и не подумал бы бить его сейчас, и, если бы Азиз просто пробежал мимо них, они даже подножку ему не подставили бы. Ребята были убеждены, что вчера на остановке трамвая Эсон рассчитался с Азизом за все прошлое. И даже немного переплатил.
Но мысль Азиза работала совсем иначе. Ему казалось, ребята знают о его намерении поубивать их, а раз знают, то и сами могут убить его. Поэтому Азиз отскочил, повернулся и бросился прочь.
- Держи! Держи! - крикнул Закир.
И ребята помчались за ним. Даже прихрамывающий Рахим побежал.
Ребята не могли бежать быстро, потому что им было смешно, а Азиз, слыша за собой топот, еще наддал и даже закричал в ужасе:
- Помогите!
Ребята давно уже отстали и повернули назад, а он все еще бежал, петляя по переулкам. Потом Азиз в изнеможении остановился у дувала. Сердце выскакивало из груди.
"Наган не потерял?" - вспомнил он. Нет, наган был за пазухой, но стрелять и убивать совсем не хотелось.
Успокоившись, Азиз осторожно добрался до своей калитки и прошмыгнул на женскую половину дома.
Отдышавшись, Азиз вспомнил, что наган надо положить на место. Но как это сделать, если и отец и милиционер Иса сидят в комнате для гостей, в той самой, где находится шкаф.
В комнате для гостей было весело. Там горел яркий свет, раздавались возбужденные голоса.
- Твой отец совсем пьяница стал, - сказала Азизу мать, - пьет чуть не каждый день, забыл мусульманский закон. С чужими приветливый, радостный, а мне только приказы отдает. Сегодня я для гостей и шурпу жирную, и манты сделала, как будто свадьба у них. Я две бархатные подушки купила, одеяло новое. Он увидел, приказал туда отнести. Все для чужих людей!
- А вы уже отнесли? - спросил Азиз. Он подумал, что неплохо бы самому отнести одеяло и подушки и незаметно подсунуть куда-нибудь наган.
- Нет, - сказала мать, - не отнесла. Может, он забудет.
- Что вы, мама, он никогда ничего не забывает, - сказал Азиз, - дайте я сейчас отнесу.
- Ах, - сказала мать, - и ты все для чужих людей готов сделать. Неси. Вон они на сундуке.
Когда Азиз вошел в комнату для гостей, отец держал в руках пиалу и произносил тост:
- Мы уже выпили за каждого из нас. За храброго Кур-Султана, за верного друга Ису и за меня. Для меня это была большая честь. Но теперь я хочу выпить за дружбу… - Увидев сына с одеялом и подушками в руках, Таджибеков сказал: - Давай подушки сюда, а одеяло положи в нишу.
Это обрадовало Азиза. "Как хорошо, - подумал он, - что я положил наган в сложенное одеяло!"
- Положи и уходи, - поторопил Азиза отец, - ты еще молод, сынок, чтобы присутствовать при разговоре взрослых.
Азиз вышел за дверь и, проходя по веранде, услышал, что отец продолжает начатый тост:
- Я хочу выпить за дружбу, потому что нет в мире чувства, которое было бы дороже дружбы, потому что друг - это человек, который готов всем пожертвовать ради этого священного чувства. Нас трое здесь, но мы как один человек: у нас одно сердце и одни мысли. За дружбу!
Все трое выпили. Хозяин - медленно и степенно, Кур-Султан - равнодушно и лениво, а Иса выпил и с трудом подавил вздох. У себя в кишлаке Иса никогда не пил. В кишлаке вообще никто не пил. А здесь, в доме Таджибекова, Иса быстро привык и к вину и к водке. Обычно он пил с удовольствием, вино веселило и как бы уравнивало его и с самим хозяином дома, и с его почетными гостями, но сегодня вино не веселило Ису. Он чокнулся и выпил, вежливо поклонившись в сторону Таджибекова и Кур-Султана, и подумал, что, конечно, они, эти двое, - одна душа. Смелые и богатые. Умные. А он, Иса, совсем другой. Он не смелый, и не богатый, и не решительный. Что прикажут, то и делает. Нет, с ними ему не по пути. Они из любого дела вывернутся, а он погибнет. И Иса еще раз подумал, что решение, которое он принял сегодня, правильное. Завтра утром он покинет этот дом, уедет в тихий город, что лежит восточнее Ташкента, в казахской степи, в тихий город Аулие-Ата. Билет уже куплен, деньги есть на первый случай, и будет он жить тихо-тихо и никогда не полезет в чужое дело, никогда не свяжется с убийством.
Как ни странно, но в этот момент Кур-Султан тоже думал о железнодорожном билете, который лежал у него в кармане вместе с новыми документами, хорошими документами с круглой печатью. Завтра поутру он выйдет, будто за лошадью, а сам сядет в поезд, идущий на юго-запад, в сторону Афганистана, и пусть его ищет милиция и угрозыск, пусть его ищут дружки по шайке во главе с верным немым Баратом. Очень удачно получилось сегодня. Он уже сторговал лошадь и, увидев, что барышник человек надежный, на всякий случай спросил у него, не найдутся ли за хорошие деньги документы. Правильные документы, по которым можно прожить в другом городе и не бояться милицейской проверки. Барышник подумал и сказал, что в прошлом месяце у него умер брат, от которого остались документы. Кур-Султан заплатил, забрал справку с места жительства и справку с места работы, сказал, что за лошадью зайдет утром, и попросил хорошо накормить ее. Заходить утром за лошадью он не собирался. Кур-Султан никому не доверял и уж меньше всего лошадиным барышникам. "Если он захочет предать меня, - думал Кур-Султан, - то засада будет ждать меня утром возле дома". От барышника Кур-Султан пошел на вокзал и купил билет.
Таджибекову Кур-Султан об этом не рассказал. Чем меньше люди знают друг о друге, тем лучше. Он закусывал и вовсе не думал о тосте дружбы, который произносил хозяин дома. Что думать об этом! Кур-Султан понимал, что с хозяином дома его связывает только страх перед Советской властью. Пусть тот думает, что он уехал в горы, и пусть как хочет объясняется с Баратом, когда тот вернется. Почему он должен заботиться обо всех? Что он им, нянька или старший брат!
И у бухгалтера Таджибекова в этот час на душе было легче, чем в последние дни. Завтра Кур-Султан уедет в горы, а они с Исой заживут по-прежнему, спокойно и тихо. Таджибеков надеялся, что Кур-Султан с дружками уйдет за рубеж либо погибнет где-нибудь при новом бандитском налете или переходе границы. Главное - что он уйдет навсегда.
Таджибеков разлил по пиалам остатки водки и сказал:
- Этот последний тост опять хочу сказать я. Я надеюсь, что скоро мы вновь увидимся с нашим храбрым Кур-Султаном, потому что гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда.
9
В парке было много народу. У киосков с лимонадом и мороженым стояли очереди. В фанерной раковине перед цементной танцплощадкой играл военный духовой оркестр.
Садык шел между клумбами и внимательно смотрел по сторонам. Каждый человек в вельветовой курточке - а вокруг почему-то было много людей в вельветовых куртках - казался ему Иваном Кустовым. Он несколько раз догонял людей, издали похожих на Ивана, заглядывал в лицо. Его спрашивали: "Тебе чего, мальчик?"
Садык поверил в то, что Иван в парке, но почему-то не верилось, что он на танцплощадке. "Неужели ему нечего делать, что он на танцплощадку пошел?" - думал Садык. Обследовав все уголки парка, Садык все же побрел на звуки оркестра.
Танцплощадка была окружена металлической оградой. Вход туда был по билетам, и Садык стал смотреть сквозь железные прутья. Парочки кружились под музыку. Их было много. Они мелькали у него перед глазами - все разные, все непохожие и вместе с тем все какие-то одинаковые. Они кружились то быстро, то медленно, задевали друг друга согнутыми локтями, никто не смотрел по сторонам, и лица были какие-то особенные. Сначала Садык не слушал музыку, она ему даже мешала, а потом как-то незаметно для себя стал прислушиваться, и ему понравилось пение труб, мерное уханье барабана и звон медных тарелок. В старом городе редко слышали духовой оркестр, а Садык так вообще, может, в первый раз близко слышал и видел его. Хорошо играют, думал он, все вместе и складно.
Неожиданно оркестр замолчал. Музыканты встали, положили свои трубы на табуретки и сошли с эстрады. Парочки ринулись к выходу с танцплощадки, и Садык побежал туда же. К счастью, с танцплощадки люди выходили медленно, потому что каждая парочка брала контрамарки. Толпа у выхода постепенно уменьшалась, а очереди возле киосков с лимонадом и тележек с мороженым росли.
Тут Садык увидел Ивана. Он был с девушкой. Невысокой, с двумя черными косами. На ней было красное платье в белый горошек и туфли с перламутровыми пуговицами. Иван деря: ал ее за руку. После минутного колебания, к какой очереди присоединиться, они стали возле тележки с мороженым. Девушка смотрела только на Ивана, а Иван - только на нее. Народу возле тележки было много, и Садык не решился подойти. Потом Иван с девушкой купили мороженое, и Садык решил, что, как только они съедят мороженое, он подойдет и скажет, вернее, спросит, цела ли та пластинка, с которой Иван сделал фотографию. Конечно, Иван удивится, и вообще здесь не место об этом говорить, но другого выхода нет.
Садык стоял за киоском с лимонадом и старался, чтобы Иван до поры не видел его. А Иван и без того никого вокруг не видел.
Мороженое, зажатое между двумя плоскими вафельками, таяло быстро. Его оставалось уже совсем немного и у девушки, и у Ивана, когда вдруг опять заиграл духовой оркестр и девушка повела Ивана к танцплощадке. И опять Садык стоял у железной ограды и издали смотрел на танцующих. Он стоял долго и ни на минуту не выпускал Ивана из виду. Это было легко: вельветовых курточек на площадке было много, но красное платье в белый горошек - одно.
Наконец оркестр заиграл марш. Садыку очень понравилась эта музыка, больше, чем все, что оркестр играл до сих пор. Видимо, и музыкантам эта музыка нравилась больше всех других, потому что марш они играли как-то особенно весело. Но под марш парочки не стали танцевать, а поспешили к выходу. Садык сообразил, что теперь ему торопиться не надо. Он пойдет за Иваном, который наверняка проводит девушку до дому, а потом, когда Иван останется один, подойдет и все ему скажет.
Чем больше удалялись они от парка, тем меньше людей становилось на улицах. Садык понимал, что следить нехорошо, но утешал себя тем, что не следил, а просто шел.
В большинстве домов окна потухли. Изредка где-то далеко лаяла собака. Шаги Садыка были неслышными. На этой улице росли каштаны, и, хотя все последние ночи были лунные и сейчас луна стояла высоко, в тени деревьев царила тьма.
На пожарной каланче двенадцать раз ударил колокол. Полночь.
День восьмой
1
Иван робко взял девушку под руку. Она прижалась к его плечу.
Садык замедлил шаги, стал чаще отворачиваться и смотреть по сторонам, а то получалось, что он подглядывает.
У девушки был звонкий голос, она говорила много, громко, но до Садыка долетали только отдельные слова, смысл которых понять было невозможно. Впрочем, Садык и не прислушивался. Иван молчал, а если говорил, то, наверно, совсем тихо, изредка доносился только его смех.
Они свернули в узенькую немощеную улицу, и Садык кинулся догонять их, боясь, что не увидит, куда они там еще могут свернуть. Он почти бежал, стараясь, однако, не топать, завернул за угол и тут же увидел, что Иван и девушка в красном платье стоят возле деревянных ворот. Садык прижался к водосточной трубе углового дома и замер. Видимо, девушка услышала какой-то шум и встревоженно оглянулась.
- Я пойду, - сказала она. - Мама ждет. И потом, на работу рано вставать. Завтра должен прийти мой покусанный, я ему уколы делаю. Мой первый пациент. Нельзя пропускать. Сейчас других покусанных нет, а практика нужна. Между прочим, почему все мужчины такие трусы? На него прямо смотреть жалко. Заходит бледный, руки дрожат. Женщины куда смелее.
Садык не понимал, про что говорит девушка. Зато сказанное Иваном было вполне понятно:
- Значит, мы договорились, Рита, насчет кино? На семь брать или на девять?
- На девять, - после минутного молчания ответила девушка.
- Ну, до свиданья, - к великой радости Садыка, сказал Иван.
- До свиданья, - сказала девушка. - Спасибо, что проводил.
И тут Иван совершенно неожиданно, во всяком случае совершенно неожиданно для Садыка, притянул девушку к себе и поцеловал. Садык изо всех сил зажмурился - уж очень близко все это происходило. Так он стоял довольно долго и, вдруг испугавшись, что Иван ушел, открыл глаза. Молодые люди все еще целовались. Осторожно, чтобы не наделать шуму, Садык отступил за угол.
Иван вышел из переулка и наконец-то направился в сторону своего дома. Он шел по мостовой и, отойдя шагов сорок, стал потихоньку насвистывать тот самый марш, который сегодня на танцплощадке играл военный духовой оркестр. Садык шел по тротуару и все еще прятался в тени деревьев. Ему не хотелось, чтобы Иван понял, что за ним следили. Пройдя два квартала, Садык вышел из тени деревьев на мостовую и тихо сказал:
- Дядя Иван…
Иван оглянулся. Садык подбежал к нему.
- Дядя Иван, - сказал он, - вы меня простите, я все время за вами шел, боялся вас потерять.
Иван не сразу узнал Садыка.
- Я к вам домой заходил. Мне сказали - вы в парк ушли. Я вас в парке искал. Вы танцевали. Я за загородку пройти не мог. А потом вы мороженое ели. - Садык понимал, что честнее сказать всю правду. - А потом я боялся, что потеряю вас, вот и шел все время за вами. Вы меня простите. Но я ничего не видел, я, когда надо было, отворачивался.
Иван засмеялся:
- Откуда ты знал, когда надо отворачиваться? Ладно, ладно, я не сержусь. Чего тебе?
- У вас та пластинка цела? - спросил Садык. - Ну, та, на которой голова как солнце, а сзади дувалы…
- Цела, - сказал Иван. - Кажется, я ее не выбросил.
- Понимаете, дядя Иван, мне очень нужна еще одна карточка. От этого судьба человека зависит. На той карточке получились два человека, которые, наверно, убили нашего Махкам-ака. Сегодня арестовали моего отца, а мой отец ни в чем не виноват, он не убивал, понимаете? Понимаете, они убили из-за печати, им нужна была печать…
- Погоди, - сказал Иван, - так я ничего не понимаю. Пойдем ко мне домой, посмотрим пластинку, и ты мне все подробно расскажешь.
Через час Иван стучался в окно к Михаилу Сазонову. Над занавеской показалось испуганное лицо Фатимы.
- Что-нибудь случилось? - спросила она.
- Буди своего, работенка есть по его части.
Михаил вышел на крыльцо полностью одетый, на голове была кепка.
- С тобой что-нибудь? - спросил он Ивана.
- Нет, - ответил тот, - со мной в порядке. Мальчонка вот тут… сам тебе расскажет.
- А до утра подождать нельзя? - опять спросил Михаил.
- Это уж ты сам решай. Если хочешь, на завтра отложим. Только вот у него, - Иван показал на Садыка, - отца сегодня забрали. Он, по рассказу, невиновный выходит, а виновные на воле гуляют.
Все трое уселись на каменном крыльце, и Садык начал рассказывать обо всем, что знал. О том, как Кудрат украл печать, и как ночью, положив ее на место, увидел труп председателя махалинской комиссии, и о том, как бухгалтер Таджибеков и милиционер Иса допрашивали ребят, и о том, что Кудрат видел сапоги возле сарая во дворе рядом с махалинской комиссией, и о том, что этот двор принадлежит милиционеру Исе, но сам он там не живет, а живет в доме Таджибекова, и о том, как таинственно исчез Кудрат.
Михаил Сазонов внимательно вгляделся в лицо Садыка.
- Малый, - сказал он, - а не был ли ты около свалки, когда мы там ящик нашли?
- Да, - удивленно сказал Садык, - это были мы с Кудратом.
- А Кудрат этот или ты что-то про печать говорил?
- Это не я, - сказал Садык, - это он спросил: "А что, если печати там не было?" Он же знал, что печати не было.
- Да, да, да, - сказал Михаил Сазонов, - так именно он и спросил. Помню еще, что милиционер тогда как-то встревожился. Я же это заметил тогда и понял вопрос, а потом из головы вон. А ведь действительно этот Иса встревожился.
- Он потом еще у Кудрата спрашивал, - сказал Садык. - Он спрашивал: "Что ты про печать говорил там, на свалке?"
- Спрашивал? - Сазонов еще более насторожился. - Ты не ошибаешься?
- Нет, - сказал Садык, - он говорил мне, мы с ним друзья.
- А мальчик, значит, исчез? Это не тот ли, про которого говорили, что утонул?
- Тот, - сказал Садык, - только он не утонул. Он без меня никогда не купался. Он плавает плохо, а я хорошо плаваю.
- Тут вот еще фотография случайная тоже в пользу парня говорит, - сказал Иван. - Посмотри.
Михаил взял негатив и стал смотреть сквозь него на луну.
- Вот эти две фигурки, что ли? В тот самый вечер, говоришь?
- Да, тот самый, - сказал Садык, - потому что в этот вечер Кудрат полез печать на место класть.
- Пошли! - сказал Сазонов. - Хорошо бы успеть до утра обыск произвести.