"Так и есть! - решил Саидмурад. - Ну что мне так не везет! Первый раз укусила собака оказалась бешеная".
- Дядя Саидмурад! - окликнули его, когда он слез с дувала. - Что это вы чужой двор поливаете? - Это спросил Азиз, сын бухгалтера Таджибекова. Он был единственный, кто видел, как Саидмурад лезет на дувал.
В доме Таджибекова царило хорошее настроение. Хозяин радостно сообщил, что ему разрешили временно замещать председателя махалинской комиссии, что, вероятно, скоро выдадут новую печать и что следствие движется в правильном направлении.
- Сегодня меня спрашивали, кого я подозреваю. Я сказал, что никого, но меня беспокоит один чуждый элемент - учитель Касым. Я сказал, что я его совсем не подозреваю, но, говорю, поведение его мне не нравится. Вроде не наш человек. В прошлом году у себя на дому организовал подпольную школу, собирал детей. А дети - это наше будущее, говорю…
- Я же вам сказал, зря вы впутываете этого учителя! - прервал бухгалтера Кур-Султан.
- Дорогой гость, я вам не даю советов в ваших отважных делах. Вы в нашей жизни тоже мало понимаете. Чтобы замутить воду, одну песчинку надо бросить… Следователь мне говорит: "А ведь железный ящик нашли недалеко от его дома, свалка-то рядом". Я сказал следователю: "Я учителя в убийстве не подозреваю. В убийстве - не подозреваю". А он мне говорит: "Вы и не должны подозревать, ваше дело - сообщать факты".
- И все-таки зря вы это делаете, - проворчал Кур-Султан. - Боюсь я этих учителей.
В это время в комнату вошел Саидмурад.
- Какие новости? - спросил Таджибеков. - Следил за мальчишкой?
- Следил, - сказал Саидмурад. - По-моему, просто шляется от безделья. Ходит, вывески читает, на витрины глазеет. Шпана. Около прокуратуры с милиционером разговаривал.
- С милиционером? - спросил Кур-Султан.
- О чем? - спросил Таджибеков.
- Я не слышал, далеко стоял.
- Надо было послушать, - сказал Кур-Султан.
- Э-э-э, - махнул рукой Саидмурад, - мне теперь не до этого. Меня вчера собака укусила, оказалась бешеная.
- Не говори глупости, - сказал Таджибеков, - Зачем тебя будет бешеная собака кусать?
Перед пловом бухгалтер открыл бутылку водки, поровну налил каждому в пиалу.
- За дружбу! - сказал Кур-Султан.
Саидмурад хотел выпить, но потом поставил пиалу на ковер.
- Мне нельзя, мне врач запретил.
4
Кудрат проходил мимо махалинской комиссии. Он шел по другой стороне улицы, потому что с той страшной ночи боялся этого домика. Дверь конторки была распахнута, там находились какие-то люди, и от этого на душе у Кудрата стало совсем нехорошо.
- Эй, Кудратджан! - позвали его. Это был бухгалтер Таджибеков, - Зайди-ка сюда, нам твоя помощь нужна.
Ноги еле слушались мальчика.
- Быстрей, быстрей!
В конторке было двое - бухгалтер Таджибеков и милиционер Иса.
- У нас к тебе общественное поручение, - сказал бухгалтер Таджибеков. - Ты ведь и раньше помогал махалинской комиссии. Это ты писал для нашего дорогого Махкам-ака объявления? Вот тебе бумага, красный карандаш. Напиши-ка еще одно.
Не помня себя от страха, Кудрат послушно сел за стол. За тот самый стол.
- Пиши…
У Кудрата дрожали руки, и, чтобы как-то оттянуть время, он сказал:
- Мне линейка нужна.
- Да вот же она, перед тобой.
Кудрат взял линейку и спросил:
- Одна строчка или две?
- Две, - сказал Таджибеков. - Пиши: "Временно махалинская комиссия работает только с 5 до 9 часов вечера".
С трудом уняв дрожь пальцев, мальчик написал первые буквы.
Повторив еще раз текст объявления, Таджибеков сказал Исе:
- У Махкам-ака это была единственная обязанность, а у меня это нагрузка, я только после работы могу здесь.
Кудрат уже написал объявление и теперь обводил буквы, делал хвостики и закорючки. Страх и волнение прошли, было даже что-то интересное в том, что он пишет на этом столе, под которым лежат печать, которую искали бандиты, и ключ от железного ящика. Железный ящик, после того как его нашли на свалке, опять был водворен на прежнее место, в нишу. На ящике стояли чайник и пиала, точно такие же, как были у Махкам-ака.
- А у него действительно хороший почерк, - сказал милиционер Иса. - Недаром наш покойный председатель так любил его.
Милиционер Иса подошел к входной двери и закрыл ее.
- Кстати, дорогой, это ты возле свалки спрашивал меня, а что, если печать не в ящике?
- Нет, - испугался Кудрат, - я не спрашивал.
- Как же не спрашивал? Ты спросил.
- Я не так спросил, - сказал Кудрат. - Я спросил: а что, если печать из ящика уже украли?
- Что ты пристал к мальчику! - сказал Таджибеков. - Откуда он помнит, что он говорил. У них в голове только футбол… Но скажи мне, дорогой Кудрат-джан, ты случайно не знаешь, где Махкам-ака хранил печать? Может, он действительно хранил ее не в ящике? - И Таджибеков так посмотрел на Кудрата, что тому опять стало страшно.
"Может быть, сказать? - подумал Кудрат. - Может быть, сказать, что печать здесь, вот под этой доской? Ведь не обязательно я должен говорить, что я ее украл, что я ее вернул. Просто сказать, что она здесь?"
- О чем ты думаешь? - спросил Таджибеков.
- Я вспоминаю, - произнес Кудрат. И, сам еще не понимая, почему он так говорит, сказал Таджибекову: - Я много раз помогал Махкам-ака, много раз видел, как он убирает печать. Он никогда не клал ее никуда, кроме железного ящика.
- Черт знает что!.. - сказал Таджибеков и посмотрел на милиционера. - Ладно, Кудрат, напиши-ка еще одну бумажку, чернилами. - Он положил перед мальчиком лист линованой бумаги, пододвинул чернильницу. - Пиши: "В исполком районного Совета. Мы, трудящиеся жители улицы Оружейников…"
Странное и непонятное дело! Обычно, наврав что-нибудь дома, или в школе, или ребятам, Кудрат чувствовал какое-то смущение, какую-то неловкость и у него хоть на минуту портилось настроение, а сейчас у него настроение стало лучше. "Это, наверно, потому, - думал он, - что я выполнил слово, данное Махкам-ака. Он же велел, чтобы я никому не говорил про печать". И от этого хорошего настроения, и от уверенности в себе Кудрат позволил себе переспросить:
- Лучше написать: "Настоящим мы, трудящиеся…" Махкам-ака всегда так начинал.
- Нет, пиши так, как тебе сказано: "Мы, трудящиеся улицы Оружейников, просим исполком районного Совета в самое ближайшее время выдать временно исполняющему обязанности председателя махалинской комиссии бухгалтеру потребкооперации Таджибекову Уктамбеку Таджибековичу новую печать взамен похищенной неизвестными преступниками". Все.
- А подпись? - спросил Кудрат. - Подпись ваша?
- Не твое дело, - сказал Таджибеков. - У тебя хороший почерк и глупая голова. Там же написано; мы, трудящиеся. Это от имени всех. Понял?
- Понял, - сказал Кудрат.
- А теперь иди, - сказал Таджибеков.
Когда Кудрат вышел, милиционер Иса сказал:
- А по-моему, он что-то знает про печать.
День четвертый
1
- Уважаемый хозяин! Вы уже три дня председатель махалинской комиссии. Вот уже пять дней, как я нахожусь в вашем доме, как я выхожу подышать воздухом только ночью, - говорит Кур-Султан Таджибекову. - Неужели вы думаете, что в тюрьме мне было много хуже? Завтра Барат уезжает в горы. Я должен написать записку тем, кто ждет меня. Что я им напишу?
- Вы говорите - пять дней, как вы здесь. Вы говорите - три дня, как я председатель махалинской комиссии. Но это же не так много. Поймите, как ни приятно мне принимать вас у себя в доме, но ведь я тоже каждый день рискую. И потом, мне сегодня сказали: до тех пор, пока не кончится следствие по убийству, меня председателем не утвердят и, возможно, не выдадут печать. Мне тоже нелегко. Мой родной сын спрашивает: "Папа, кто у нас в гостях?" - а я ничего не могу ему сказать. Вы думаете, я не боюсь, что он проболтается? Вся надежда на то, что он не дружит с этими мальчишками. Он старше их и умнее.
- Ваши семейные дела меня не интересуют, - сказал Кур-Султан. - Если ваш сын проболтается, пострадаете прежде всего вы. Достаньте печать, и мы уедем. С тем, что у нас есть, мы можем уехать куда угодно. Но мы поедем только туда.
- Ах, - сказал Таджибеков, - я бы тоже хотел поехать туда, но я просто не знаю…
- Вам и здесь хорошо, - ответил Кур-Султан, - Вы так воруете у кооперации, как ни один приказчик не воровал еще у своего хозяина. В стране пророка за такое воровство вас давно бы сделали похожим на самовар.
- Как так? - спросил Таджибеков.
- А очень просто, - объяснил Кур-Султан, - вам отрубили бы и руки и ноги.
Таджибеков промолчал. Он дорого бы дал, чтобы скорее избавиться от своего гостя. Этот Кур-Султан, с которым жизнь давно уже связала Таджибекова неразрывной цепью, был нужен ему не так уж часто. Иногда Таджибеков сообщал ему о караванах с мануфактурой или вагонах с ценными продуктами, иногда - о скоплении товаров на каком-нибудь складе подальше от Ташкента. Кур-Султан со своей шайкой грабил караван или склад и отдавал Таджибекову долю добычи, чаще всего золотом или деньгами. Было в прошлом и одно совершенное вместе убийство. Они убили бывшего царского полицейского Рахманкула. Это случилось лет пять назад. Рахманкул был связным в их шайке, он часто курсировал между Ташкентом и Самаркандом; кроме того, занимался мелкой спекуляцией и однажды попался на этом деле. Его стали вызывать в милицию, и тогда Кур-Султан и Таджибеков, боясь, что бывший полицейский выдаст их, заманили его в пригород и убили. Об этом не знал никто, кроме них двоих. Даже молчаливый Барат не участвовал в этом деле. Хотя возможно, что Кур-Султан рассказал своему помощнику. Но от того ведь слова не добьешься. Вот и сейчас они двое разговаривают, спорят, а он лежит себе на одеяле и смотрит в потолок. Глухонемой, что ли? Нет, просто молчит. Все понимает и молчит.
- Я думаю, - сказал бухгалтер Таджибеков, - что если следствие займется учителем, это будет правильно. Вот вы говорите - зря я впутываю его в это дело. А вовсе не зря. Сегодня меня опять спрашивали о нем - о происхождении, о поведении, о друзьях, о гостях. Во всяком случае, я вижу, что мне доверяют, а ему нет. Кстати, очень интересовались, какой он учитель и почему у него летом собираются дети. Я обещал узнать.
- Мышиная возня… - сказал Кур-Султан.
2
Когда учителя Касыма повесткой вызвали в милицию, он ничуть этому не удивился и не встревожился. Он близко знал Махкам-ака и понимал, что как свидетель может кому-то показаться полезным. Он пришел в милицию в середине дня. Там было много народу, и ему пришлось долго ждать во дворе. Наконец на крыльце появился толстый милиционер в форменных галифе и тапочках на босу ногу и спросил:
- Учитель Касым Насыров здесь?.. Пройдите.
В маленькой комнатке с земляным полом сидели двое: узбек-следователь, человек с узким лицом и быстрыми колючими глазами, и какой-то русский молодой человек в полувоенной форме, в кепке блином.
- Садитесь, - сказал следователь. - Мы вызвали вас в связи с убийством председателя махалинской комиссии, о котором, я надеюсь, вам известно.
Следователь, видимо, ждал, что учитель что-то скажет ему, но тот промолчал.
- Что вам известно по этому делу? - спросил следователь.
- О самом убийстве, - сказал учитель, - я знаю, видимо, то же, что известно всем. Но вы спрашивайте о том, что вас интересует. Боюсь только, что нового я могу сообщить вам мало.
- Хорошо, - сказал следователь. - Где вы находились в момент убийства?
Учитель пожал плечами:
- Мне трудно ответить на ваш вопрос, потому что я не знаю точно, когда был убит председатель.
- Так… - Следователь поглядел на человека в кепке. - Я переменю свой вопрос. Где вы находились между восемнадцатью и двадцатью часами накануне того дня, когда вам стало известно об этом убийстве?
- Я был в гостях, - ответил учитель. - Точнее, к восьми или чуть позже я уже вернулся домой.
- У кого вы были?
- Я был у одного старика, который когда-то учил меня.
- Как его зовут? - спросил следователь.
Этого вопроса учитель Касым очень не хотел. Он действительно был у друга своего отца, у своего бывшего учителя, у одного из самых образованных стариков Ташкента. Он действительно вернулся от него в восемь или даже позже, и доказать это было бы легко, потому что старик всегда подтвердил бы его слова, подтвердили бы и соседи. Но назвать имя - значит заставить старика ходить в милицию, ждать здесь во дворе, давать показания. Этого учитель Касым никак не хотел. Старик был слишком стар и слишком слаб, чтобы впутывать его в дело об убийстве. Всякий раз, когда учителю Касыму нужно было пойти к старику, он долго сомневался, боялся потревожить его покой и уединение.
- Ну, так как же его зовут? - повторил следователь.
- Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос, - сказал учитель.
- Почему?
- Потому что это не имеет отношения к делу.
- Об этом можем судить только мы, - возразил следователь.
- Я тоже могу судить об этом, - сказал учитель. - Вы спрашиваете, где я был в тот вечер, я вам отвечаю. Если вы знаете, что убийство было совершено именно в это время, то я вам говорю, что меня тогда поблизости не было.
- И все-таки я настаиваю, - сказал следователь. - Сказать правду в ваших же интересах.
Учитель промолчал.
- Мы не можем перейти к дальнейшему, не выяснив, где вы были в тот вечер.
Человек в кепке вмешался в разговор:
- Я думаю, что мы сможем к этому еще вернуться. Продолжим. Вы хорошо знаете бухгалтера Таджибекова Уктамбека Таджибековича?
- Давно знаю, - сказал учитель Касым.
- Что вы можете о нем сказать?
- Говорят, он хороший бухгалтер.
- А еще?
- Во всяком случае, ничего плохого об этом человеке я не знаю.
- Сколько лет вы его знаете?
- Тридцать, - сказал учитель.
- Тридцать? - удивился следователь. - Вы с ним дружили?
- Нет. Мы учились вместе в школе и жили на одной улице.
- В школе вашего отца?
- Да, в школе моего отца.
- А ваш отец и отец Таджибекова дружили?
- Нет.
- Ну хорошо. А почему же вы не дружите? Тридцать лет знаете друг друга, вместе учились. Почему вы не дружите? Он вам чем-нибудь неприятен?
- У меня плохой характер, - сказал учитель Касым. - Я человек замкнутый, сержусь по мелочам.
- Как вы думаете, - спросил русский, - Таджибеков годится на пост председателя махалинской комиссии?
Учитель удивленно посмотрел на него. Во-первых, странно было то, что этот русский так хорошо и без акцента говорил по-узбекски, а во-вторых, еще более странным было то, что он спрашивает его о таких вещах.
- Почему вы спрашиваете меня об этом?
- Потому что вы один из уважаемых людей, член махалинской комиссии, учитель, воспитатель подрастающего поколения. - Все это русский говорил по-узбекски. - Ваше мнение дорого стоит.
- Вы меня простите, - сказал учитель, - но вопрос о том, кто достоин и кто не достоин быть председателем комиссии, могут решить только выборы. Разве в милиции решать этот вопрос?
Узбек-следователь обиделся за своего товарища.
- Значит, вы ничем не хотите нам помочь, - сказал он. - Идите, мы вас еще вызовем.
Когда учитель вышел, русский поднялся.
- Ну, я пошел в управление, - сказал он, - Что ты, Абдулла, думаешь про этого?
- Темнит, - сказал следователь.
- А на меня он производит хорошее впечатление. То есть, может быть, что-нибудь он и знает, конечно, но что к убийству он не причастен, в этом я не сомневаюсь. Просто твой Таджибеков никому не доверяет.
- А Иса? - спросил следователь.
- Ну что Иса… Нашел тоже Шерлока Холмса!
3
В послеобеденный зной чердак - не самое лучшее место для отдыха. Каждый из ребят мог бы лежать в прохладной комнате своего дома, куда вся семья собирается отдохнуть в такие часы.
Солнце палит так нещадно и духота такая, что никто не скажет "сбегай туда", "принеси то" или "сделай это". В такие часы все отдыхают. Даже в учреждениях замирает жизнь. То есть люди сидят за столами, читают бумаги, макают ручки в чернильницы, но делают это так медленно, как во сне. Послеполуденный зной в Ташкенте действует на всех.
Тихо сейчас и на чердаке заброшенного дома. Пятеро ребят лежат на циновках и читают книги, каждый свою.
"Рассказывают, что некий крестьянин как-то приехал в Багдад, - читал Эсон. - Он ехал верхом на осле, а сзади, привязанная за веревку, бежала коза, на шее которой позвякивали колокольчики. Три вора, сидевшие на улице, увидели крестьянина, и один из них сказал:
- Пойду-ка я украду козу у этого деревенщины.
- Это просто, - сказал другой вор. - Я у него осла уведу.
- Все это ерунда, - сказал третий вор. - Я стащу с него его собственную одежду.
Первый вор отправился вслед за крестьянином и, как только представилась возможность, отвязал колокольчики от шеи козы и прицепил их на хвост ослу, а козу увел. Осел помахивал хвостом, колокольчики звенели, и крестьянин думал, что коза бежит сзади.
Другой вор встал на узком перекрестке и, когда крестьянин поравнялся с ним, крикнул…"
"По обе стороны улицы зажглись фонари, и в окнах домов показались огни, - читал Рахим. - Шел крупный пушистый снег и красил в белое мостовую, лошадиные спины, шапки извозчиков, и чем больше темнел воздух, тем белее становились предметы. Мимо Каштанки, заслоняя ей поле зрения и толкая ее ногами, безостановочно взад и вперед проходили незнакомые заказчики. (Все человечество Каштанка делила на две очень неравные части; на хозяев и на заказчиков; между теми и другими была существенная разница: первые имели право бить, а вторых она сама имела право хватать за икры.) Заказчики куда-то спешили и не обращали на нее никакого внимания…"
Коль крепок корень гнета твоего,
Грозит насилье миру от него, -
читал Закир.