- Не буду, и точка! - наотрез отказался пират, не открывая глаз. - Говорил я Черному Бандюгаю: "Босс, давай возьмем на абордаж одну из посудин, что поставляют на Карамельные плантации строительное оборудование. Завладеем экскаватором, я сяду за рычаги и за день все тут перекопаю сверху донизу". А он боится испортить отношения с Павианией, вот и заставляет нас работать вместо экскаватора. А я потомственный корсар, а не землекоп! У меня потомственная гордость! Пускай экскаватор достанет и накормит шашлыками, тогда, возможно, и посижу за рычагами экскаватора. А то сам тушенку трескает, а нас кормит макаронами. Это справедливо? В общем, не буду копать, лучше в шахматы поиграю с Меланхоликом. Эй, неси из шлюпки фигуры!
- Гляди, Шахматист! - зловеще сказал Жуткий, выжимая шляпу. - За такие разговоры босс тебя по головке не погладит. Спишет за борт, поминай, как звали.
- А мне очень и очень грустно… - разговаривал сам с собой Меланхолик, строя замок и едва не плача от грусти. - Я хочу уплыть в райскую страну Лупулин, но боюсь босса. Я хочу забрать с собой маму и жену, но они далеко-далеко. Я очень многого хочу, но знаю, что ничего из моих желаний не выйдет. Поэтому и сижу здесь, жду у моря погоды. И зачем я связался с Черным Бандюгаем? А в шахматы я больше не хочу играть, потому что все равно проиграю. Послушайте, артисты, хоть вы, что ли, внесите веселье!
- Верно! - согласился Жуткий. - А ну-ка живо внесите веселье! Шахматист, айда глядеть концерт.
Мало-помалу пираты собрались у шлюпки и сели полукругом, выжидающе глядя на нас. Публика была настроена доброжелательно, даже Жуткий выглядел не так жутко, как давеча.
Мы с Авантом и Робертом посмотрели друг на друга не очень весело, но Роберт нам подмигнул: мол, где наша не пропадала - спрыгнул на песок и раскинул крылышки в стороны со словами:
- Добрый день, друзья! От всей души приветствуем вас на этом замечательном острове, который по иронии судьбы стал нашей концертной площадкой и местом вашей работы. Мы надеемся, что наш импровизированный концерт под сенью этих кокосовых пальм поднимет ваше настроение и придаст столь нужный вам трудовой энтузиазм. Желаем успехов в вашем нелегком труде и счастья в личной жизни. Итак, друзья, первым номером нашей программы будет известная песня из репертуара Миши Тихого, которую для Меланхолика исполню лично я.
И Роберт запел:
Летят перелетные птицы
В осенней дали голубой.
Летят они в дальние страны,
А я остаюся с тобой,А я остаюся с тобою,
Родная моя сторона, -
Не нужно мне солнце чужое,
Чужая земля не нужна…
Роберт пел, а мы с Авантом шептались насчет своего репертуара и внимательно следили за пиратами: как они принимают Роберта. Они, кстати, принимали его очень хорошо: когда он закончил песню, они захлопали во все ладоши и стали требовать еще песен из репертуара Миши Тихого. И Роберту ничего не оставалось, как пойти навстречу публике и петь еще и еще. Он спел и "Собаку с железными зубами", и "Пахнет морем", и несколько песен про Калькутту, которые понравились пиратам больше всего, а закончил свое выступление зажигательной песенкой, где были такие слова:
Жил у моря славный паренек,
Он гонял в Херсон за голубями.
Ах, как вдали мелькал его челнок
С белыми, как чайка, парусами!..
Пираты долго ему аплодировали, отбивая ладони. Мы с Авантом, стоя чуть позади раскланивавшегося попугая, тоже рукоплескали в его адрес. Потом мои друзья пошептались, и Роберт вышел на импровизированную авансцену.
- Гвоздь сезона, - замогильным голосом представил попугай следующий номер. - Дипломант многих конкурсов, фокусник, иллюзионист, трюкач, мастер сверхоригинального жанра - синьор Аваниди, человек без желудка! Прошу!
Молча вышел Авант из-за моей спины, сложив на груди руки и глядя поверх кокосовых пальм. У него было бледное, непроницаемое лицо человека, отрешенного от земных сует, лицо человека без желудка.
- Шпагу! - громко приказал он, вытянув правую руку и не моргая.
Меломан вскочил на ноги, быстро подобрал с песка шпагу и вложил ее в вытянутую руку Аванта, который широко раскрыл рот и на глазах изумленных пиратов проглотил ее, а эфес выплюнул.
- Еще шпагу! - велел он.
Словом, за каких-нибудь десять минут синьор Аваниди переглотал по очереди все пиратские шпаги, все тесаки, которые завороженные пираты вкладывали и вкладывали ему в правую руку, проглотил все сабли, все пистолеты, а два мушкета разломал о колено и проглотил обломки. Я заметил, что они давались ему труднее всего.
Да, это был номер так номер! Такого оригинального жанра я еще не встречал. Думаю, пираты тоже. Они даже не заметили, что синьор Аваниди, человек без желудка, их целиком и полностью разоружил, если не принимать во внимание маленькой пушечки, что выглядывала из шлюпки.
Настала моя очередь выступать с сольным номером. Признаюсь, после успеха моих друзей, которых то и дело вызывали на бис, солировать было сложно, однако был и у меня в запасе оригинальный номерок. И только я собрался остановить рукоплескания, переходящие в овацию, и объявить себя самого, как Меломан вдруг закричал диким голосом:
- Встать! Смирно! - И сам первый вскочил на ноги, вытянулся и втянул живот.
Глава 3
Все пропало!
Я довольно долго ходил у Тима Хара, однако с Черным Бандюгаем лицом к лицу сталкиваться не приходилось. Но я так много слышал о нем со всех сторон, что, едва завидев, сразу узнал. И дюжего Брака тоже. Они быстро шагали по тропинке в нашу сторону: впереди босс в расстегнутом камзоле, штанах с бахромой, черных очках и шляпе, а за ним дюжий Брак - здоровенный детина, тоже в камзоле, корсарских штанах, шляпе и легкомысленном шелковом шарфике вокруг шеи - это в такую-то жару. Они быстро спустились на пляж и пошли песком, несколько замедлившим их стремительный шаг. Пираты выстроились в шеренгу. Они стояли навытяжку и ели глазами босса, лицо которого по мере приближения багровело от злости.
Он остановился в двух шагах от шеренги, выхватил пистолет и неожиданно выстрелил в солнце. Но солнышко не застанешь врасплох. Не дострелить до солнышка мерзавцу! С дымящимся пистолетом в руке Черный Бандюгай, живая легенда вечнозеленого пиратского движения, поиграл желваками, провожая глазами пулю, а потом взглянул в упор на своих подчиненных: сперва на одного, потом на другого, третьего…
- Это еще кто такие? - спросил он про нас, едва глянув в нашу сторону.
- Артисты, - коротко ответил Меломан. - Взяты в плен час назад мной. Р-руки вверх! - рявкнул он не хуже Жуткого, и нам пришлось поднять руки. И следа не осталось от прежнего добродушного Меломана.
Черный Бандюгай стал заряжать пистолет, и все глядели на эту зловещую процедуру как завороженные.
- Поч-чему не ведутся работы? - процедил он сквозь зубы. - Это что, бунт?
- Нет-нет, босс, - пролепетал Меломан, - просто мы отдыхаем после сытного обеда. Сейчас же начинаем работать. Шахматист, бегом на траншею!
- Слушаюсь, - козырнул тот, схватил лопату, вприпрыжку побежал к тропинке и стал рьяно копать ее, то и дело оглядываясь, видит ли его усердие босс.
- Обнаружен вход в пещеру или подземелье, - льстиво сказал Жуткий, заглядывая Черному Бандюгаю в глаза. - По-моему, вход рукотворный. Извольте взглянуть, босс.
Черный Бандюгай хмыкнул и вдруг из-под руки опять стрельнул в солнце. Да, в целеустремленности ему не откажешь. Из строя вышел Браток, на цыпочках приблизился к боссу и стал ему что-то нашептывать, а Черный Бандюгай кивал в ответ, странно улыбаясь и поглядывая то на Меланхолика, то на Шахматиста. Он слушал Братка минут пять, а потом похлопал по плечу и наградил банкой тушенки. Браток спрятал банку за спину и мигом вскочил в строй. Все посмотрели на него не очень дружелюбно. Черный Бандюгай подошел к Меланхолику и спросил:
- Тебе по-прежнему грустно, дружок? Ах ты, бедненький! - А потом закричал в сторону орудующего лопатой пирата: - А Шахматист, значит, шашлыка и экскаватора захотел?! А вы затеяли драку, вместо того чтобы копать траншею? - спросил он начистоту Жуткого и Меломана, которые сразу опустили глаза. - Всех! Всех накажу! - взревел босс и ужасно затопал ногами. Из-под его башмаков в разные стороны брызнул песок, и вылетел вдруг мушкет.
- Это мой! - воскликнул Браток, выскочил из строя, схватил мушкет наперевес и снова встал в строй. - А они свое оружие скормили вот этому артисту, я же вам рассказывал, босс. Не знаю, чем они воевать-то собираются.
- Так, ладно, - решительно сказал Черный Бандюгай. - Попугая - в суп, а этих… - он смерил нас с Авантом оценивающим взглядом, - а этих продадим на Голубую галеру.
- Правильно! - радостно закричал Браток.
- Постой, постой, - заинтересовался Черный Бандюгай Авантом, - где-то я тебя видел, где-то мы с тобой встречались…
- Мы известные артисты, нас весь мир знает, - ответил я. - Вполне возможно, что и меня вы тоже видели.
Босс внимательно поглядел на меня.
- Точно. И тебя где-то видел, - согласился он, и это была правда, потому что он мог видеть меня в одной таверне, где случилась большая совместная пирушка "Синуса" и "Логова". Я-то его не видел за спинами и плечами, а он вполне мог меня видеть.
Нам на помощь пришел Меломан:
- Ошибочка, босс. Они вот тоже обознались чуть раньше. Говорят, что встречали меня на каком-то конкурсе, а меня там и в помине не было.
- Обознались, говоришь? - процедил Черный Бандюгай, пристально разглядывая то меня, то Аванта глаза в глаза. - Ладно, разберемся. Ты, Меланхолик, отвечаешь за них головой, понял? Браток, дай ему свой мушкет! Держи артистов под прицелом, Меланхолик. Пошли поглядим на твой подземный ход, - приказал он Жуткому, в одну руку взяв пистолет, а другой доставая из кармана длинный китайский фонарь. Они осторожно поднялись по камням и скрылись в туннеле. Через минуту оттуда полетели в океан наши лопаты и ломы, а следом высунулся и сам босс, оживленный сверх всякой меры.
- И правда, рукотворный туннель! - закричал он. - А ну, все за мной! А ты, Меланхолик, глаз с артистов не спускай! Если что, спускай курок!
Банда ринулась на зов Черного Бандюгая и скоро исчезла в пещере. И тут Роберт, толкнув меня крылом, еле слышно спросил:
- Сэр Бормалин, карта у вас?
Кровь бросилась мне в голову. Глядя на Меланхолика, который одной рукой держал нас на мушке, а другой пытался достроить свой песчаный замок, я шепнул одними губами:
- Авант, у вас карта острова с вычислениями?
Он оторопел, и на его лице мгновенно выступил пот.
- Бормалин, - пробормотал он в ответ, - мы забыли ее на столе… Все пропало!..
Раздумывать было некогда. Повинуясь какому-то внутреннему безошибочному чувству, я сел на песок и громко загоревал.
- Ох, как мне печально! - взвыл я. - Как печально мне живется на этой грешной земле!..
Психологами давно замечено, что люди, склонные к меланхолии, очень впечатлительны и легко поддаются чужому настроению. Это сущая правда, в чем мы скоро убедились. Через несколько минут моих заунывных вздыханий и сетований на тяготы жизни Меланхолик вдруг отбросил мушкет и, обхватив себя за плечи, забился в рыданиях.
- Ох, печаль меня гнетет день ото дня! - приговаривал я, отпихивая мушкет ногой. - Ох, печально мне жить!
- А мне грустно, мне очень грустно, - вторил Меланхолик. - И ни одной родной, ни одной отзывчивой души поблизости, некому поплакаться в жилетку и поведать свою тоску, все только и знают шпынять и смеяться, а мне грустно, и ничего я с этим поделать не могу…
В другое время ни за что на свете я не прибегнул бы к таким мерам, да и сейчас жалел, что просто-напросто не схватился с Меланхоликом в немудреной, но честной рукопашной. Но у нас не было выбора. Если бы мы схватились врукопашную, вдруг он успел бы сделать выстрел или громко позвать на помощь, и тогда кто знает, чем бы все это кончилось.
Да и времени у нас не оставалось. Бандюгаи могли либо вернуться в любой момент, либо достичь погреба Аванта за пятнадцать минут - с настоящим фонариком можно бежать быстро, а там - ступени вверх, а там - комната, стол и карта, где черным по белому написано моей собственной рукой, что клад в трех километрах пятистах тридцати метрах на северо-восток от костыля. Уж костыль, поди, они давным-давно заприметили.
Тем временем Авант несколько раз нырнул в океан и достал две лопаты и лом, а пиратский инструмент, наоборот, закинул на глубину. Потом они с Робертом завладели мушкетом и начали сталкивать шлюпку в воду. Дело продвигалось медленно - шлюпка была тяжела. Она сползала очень неохотно, оставляя за собой одну глубокую борозду и несколько борозд помельче. Но вот последнее усилие - и она закачалась в полосе прибоя, сразу утратив добрую половину тяжести. Я облегченно вздохнул.
Авант уже шел по колено в воде, отталкивая шлюпку от берега и разворачивая ее носом к волне. Он заходил все дальше и дальше, погружаясь в океан, а когда вода дошла ему до груди, махнул мне рукой, ловко забрался в лодку и стал разбирать весла.
- Прощай же, - сказал я Меланхолику, пожал его бесчувственную руку и побежал прочь. - Не поминай, пожалуйста, лихом! - крикнул я на бегу, а он продолжал причитать и плакать.
Когда мы отошли от берега уже довольно далеко, я еще раз оглянулся. Меланхолик все так же сидел на песке, поджав под себя ноги и закрыв лицо руками. Нашего побега он, похоже, и не заметил. И мне стало так жалко его, что я и сам едва не расплакался.
И знаете, до сих пор время от времени я вспоминаю его, и мне действительно становится в такие минуты очень грустно и печально жить на земле, и ничего я с этим поделать не могу.
Глава 4
Странное предчувствие
Часа два мы с Авантом гребли не покладая рук, а Роберт сидел на корме и отсчитывал:
- И раз! И два!
Авант играючи работал тяжеленными веслами, тогда как я чем дальше, тем больше выбивался из сил. Давно не приходилось так много грести: все больше под парусом водил нас Тим Хар, заставляя курить, и совсем не пекся о нашей физической подготовке. Зарядку-то я делал каждый день, но что за зарядка без эспандеров, гантелей и гирь, без тренажеров и татами. Не зарядка, а одно название, - и это хорошо понимаешь, сидя на веслах второй час без перерыва.
- Нынче ночью был у Самсонайта, - рассказывал Авант. - Он зажег Свечу Дьявола, и я не мог не пойти. И вел он себя как-то странно. Сначала, как обычно, сидел со мной у огня, угощал рыбой, балагурил над моими ответами на вопрос, чем знаменательна жизнь? А потом вдруг что-то вспомнил, выхватил из-за пазухи будильник и сказал, чтобы я шел себе восвояси. И стал засучивать рукава. Впервые он меня прогнал, обычно, наоборот, не отпускал до рассвета. Такое ощущение, будто его кто-то загодя оповестил, что "Синус" появится у Рикошета во столько-то часов столько-то минут ночи. И вдали он ничего не высматривал, как это было обычно, а все время таращился на огонь да иногда в небо. И будильник я у него видел впервые - всегда пользовался Самсонайт приблизительным временем: час в одну сторону, час - в другую - для него роли не играло. А тут что-то странное с ним случилось. И я жалею теперь, что послушался и ушел восвояси, а не спрятался где-нибудь в кустиках и за ним не проследил. А ведь подмывало.
- Разве от него спрячешься?! - возразил Роберт.
Шлюпка шла быстро. Мы огибали остров с востока, держась ближе к берегу, и над нами дыбились скалы. Утром здесь были чайки, много чаек, которые не попрятались от бандюгаев в отличие от других птиц. Теперь ни одной чайки я не видел. То ли они уже утолили свой голод и голод своих детей, то ли последовали примеру пернатых собратьев и сгинули с глаз долой, кто куда. И стало мне отчего-то не по себе. Странное предчувствие угнетало меня. Я не понимал, в чем тут дело, но интуиция настойчиво волновала кровь. Однако сколько ни вертел я головой, сколько ни разглядывал океан, и скалы, и небо, не видел причин для беспокойства.
Никому о своих предчувствиях я, конечно же, не сказал, но сам был настороже. Под ногами у нас ерзали шпаги, тесаки и осколочные гранаты, мушкеты и пистолеты, которые Авант извлек из себя, пока я прощался с Меланхоликом, и теперь я то и дело отпихивал оружие подальше, чтоб ненароком не зацепить спусковой крючок или чеку.
Примерно через два с половиной часа Роберт, все чаще сверявшийся со своим ручным компасом-секстаном, скомандовал:
- Правым табань!
И мы послушно стали тормозить правым, а левым грести, и шлюпка развернулась и пошла к берегу. Скал тут не было и в помине, вместо них на самой кромке воды и суши торчали огромные валуны. За ними шла полоса галечника, а следом начинались вечнозеленые дубы, я их сразу узнал.
- Высаживаемся точно на северо-востоке острова, - негромко объяснил попугай. - Слушайте, сэры. Если от костыля до Клада, как насчитал сэр Бормалин, три километра пятьсот тридцать пять метров и пятьдесят три сантиметра на северо-восток, то точно с северо-востока на юго-запад один километр четыреста шестьдесят четыре метра и сорок семь сантиметров.
- Молодец, сэр Роберт! - в один голос воскликнули мы с Авантом. - Правильно догадался!
- А это тысяча девятьсот пятьдесят два с половиной моего шага, - быстро подсчитал Авант. - Да, так, пожалуй, мы опередим бандюгаев.
Боясь разбить шлюпку о камни, мы долго выбирали подходящее место для высадки и наконец нашли, исхитрились и верхом на волне угодили аккурат меж двух камней, один другого больше. А когда волна ушла, шлюпка, оказалось так прочно застряла, что до прилива вручную сдвинуть ее было невозможно.
Это была накладка - ведь наш план был рассчитан и на нее. Вырыть клад, погрузить его на дно шлюпки… Ладно, что-нибудь придумаем. В конце концов, дождемся прилива. Захватив лопаты, лом и бухту тонкого, но прочного линя, мы выбрались на гальку.
Роберт уже расхаживал по валунам, кося одним глазом в компас-секстан, а другим - в блокнот. И судите сами: твидовый с иголочки костюм и лакированные штиблеты, черный галстук и уголок платка из нагрудного кармана - вид более чем представительный. Ни дать ни взять глава процветающей фирмы "Ищем клады и другие вещи". Вот вам и попугай! Вообще-то я уже давно забыл, что он обыкновенный попугай породы жако, потому что попугаем Роберт если и был, то самую малость.
- Идите сюда, сэры! - наконец крикнул он, стоя на одном из валунов. - Вот северо-восточная точка острова! - И он в возбуждении топнул ногой, то есть лапой. - Отсюда мы и направимся на юго-запад. А в пути давайте каждый про себя считать шаги сэра Аванта, чтобы не сбиться. Присядем на дорожку?
Мы немного посидели на теплых камнях, отдыхая, потом одновременно встали и пошли точно на юго-запад, если верить географическим изысканиям Роберта. А мы им верили безусловно.
Авант шагал впереди, то и дело поглядывая на солнце, а попугай сперва семенил замыкающим, цокая по гальке подкованными каблучками, но скоро взлетел мне на плечо со словами:
- Не помешаю?
И мне, честно говоря, было очень приятно его живое присутствие.