С двести девяносто пятым шагом мы вошли в дубовую рощу, и сразу стало прохладно. Под ногами славно пружинила трава, изредка попадались поросли ежевики, неожиданные для тропиков, и мы на ходу срывали ягоды, не сбиваясь, впрочем, с курса ни на градус. Мне не удалось полакомиться ежевикой всласть, потому что были заняты руки: одно плечо - шанцевым инструментом, который приходилось придерживать, чтобы не гремел, а другое - линем и попугаем.
Так мы и шли, огибая то один дуб, то другой, а я все чаще оглядывался.
И у вас, наверно, бывает иногда чувство, будто кто-то крадется следом, а остановишься - и этот кто-то тоже замирает, не моргая и не дыша. Но стоит сделать шаг, как и он переводит дух и продолжает преследование. Говорят, что это идет по пятам совесть. Такое ощущение не оставляло меня в последние полчаса, но я списывал все это на переизбыток впечатлений.
Озираться-то я озирался, но и считать шаги не забывал. И, когда их число перевалило за тысячу семьсот и кончилась роща, перед нами раскинулись необозримые заросли папоротника, сочного и такого высокого, что мы скрылись в нем с головой.
Роберт заметно оживился, вертелся у меня на плече и привставал на цыпочки, а Авант шагал все так же мерно, двигая под зеленой курткой лопатками и глядя то на компас, то вперед. Хорошо, что он сменил свой оранжевый комбинезон на эту защитную армейскую куртку. Она так сливалась с зеленью, что уже в двух шагах трудно было разобрать, где кончается природа и начинается Авант.
С каждым шагом мы приближались к несметным сокровищам, но мне, откровенно говоря, не верилось, что они рядом. Сильная неуверенность меня брала: а вдруг ошиблись в расчетах?
- Не нервничайте, сэр Бормалин, - шепнул Роберт, - мы на верном пути. Когда сэр Авант считает в уме, он не ошибается. Кроме того, он опытный путешественник и заткнет за пояс любого Миклухо-Маклая, тем более на Рикошете.
Последние шаги Авант делал уже без компаса, расстегивая на ходу куртку и доставая из кармана табак и бумагу. Он совсем забыл, что у нас нет с собой спичек. Вот он замер, крутанулся на каблуках и сказал громким шепотом:
- Клад под нами, друзья! - И он бросил куртку на землю.
Не знаю уж, чего я ждал, но эти обыденные слова меня, признаюсь, разочаровали. Прежде я не искал кладов и поэтому думал, что, когда цель достигнута, происходит что-то из ряда вон выходящее. Но абсолютно ничего такого не произошло.
Авант свернул самокрутку и присел покурить перед раскопками. Роберт взлетел над папоротником оглядеться насчет бандюгаев, а я воткнул лопаты и оперся на них, думая, что гораздо интереснее искать клады, чем их находить.
Собственно, никакого клада пока нет. Да и места эти так густо заросли и настолько нетронуты, что с трудом верилось, будто дюжий Брак и низенький Краб когда-то рыли здесь яму, а потом и тропинку прокладывали. Если бы они рыли яму, то непременно была бы на ее месте впадина, потому что почва со временем обязательно просела бы. Рядом должны были остаться бугорки выброшенной земли, а где они? И впадина - где?
- Наверное, все сгладило время, - прочитал мои мысли Авант. - Сэр Роберт, сделайте одолжение, прикурите, пожалуйста, от солнца.
Роберт взял самокрутку, взлетел и минут через двадцать вернулся, весь потный, взъерошенный и малость опаленный. Самокрутка дымилась вовсю. Он молча вернул ее Аванту и сел рядом, отряхиваясь и причесываясь.
- Надо пошевеливаться, - проворчал он. - Черный Бандюгай со своими клевретами на подходе. Они идут от костыля по компасу и жуют наших рябчиков, канальи! Будут здесь через тридцать минут. У них с собой восемнадцать наших компасов, так что с пути обжоры вряд ли собьются. Перед собой катят две наши тележки: одну - с трофеями, другую - для сокровищ. Весь дом разграбили, мародеры, даже банки с вареньем забрали!
Авант ничего не ответил, быстро докурил и взялся за лопату. Я молча последовал его примеру.
Мы копали яму диаметром около двух метров, а солнце стояло в зените, и не было на небе ни облачка. Правда, Роберт догадался, что нам жарковато, взлетел и стал реять по-над нами, обвевая нас своими быстрыми крылышками и расстегнутыми бортами пиджака. Получался легкий твидовый ветерок.
Скоро мы уже стояли в яме по грудь. Земля с наших лопат так и летела направо, в папоротник, и там шуршала по-мышьи. Уж в землеройных-то работах я от Аванта не отставал, а он не отставал от меня, поэтому дело продвигалось быстро. Через четверть часа, когда издали уже долетали отдельные пиратские выкрики, яма была метра полтора глубиной, и я предложил Аванту работать по очереди, потому что вдвоем мы теперь только мешали друг другу. Авант вылез наверх и сладко потянулся, расправляя плечи и поясницу, а я продолжал копать и выбрасывать землю на правый верх, копать и выбрасывать. И чем глубже становилась яма, тем больше я склонялся к тому, что в расчетах допущена ошибка.
Потом копал Авант, а я откидывал землю подальше от ямы, прислушиваясь к совсем уже близким голосам. Роберт то исчезал, то появлялся с последними новостями.
- Уже совсем близко бандюгаи, но идут чуть севернее. Возможно, и мимо проскочат, - запыхавшись, рассказывал Роберт. - Рябчиков уже сжевали, теперь копченную нами колбасу жуют. Колбасы-то не жалко, но терпеть не могу мародерских замашек! Что это?! Неужели железо соприкоснулось с железом, сэр Бормалин?
Да, лопата стукнулась о железный предмет.
- Есть! - шепотом закричал со дна ямы Авант, - есть клад! О Мэри-Джейн, твоя нитка жемчуга спасена! Бормалин, бросьте мне поскорее вот ту лопату!
И он с удвоенной энергией зашуровал короткой штыковой лопатой, мало-помалу обнажая выпуклую крышку огромного кованого сундука, а мы глядели сверху во все глаза и держали конец линя. Вот они, сокровища!
Когда Авант освободил от земли сперва одно, а затем и другое кольцо, продел в них линь и стал затягивать его тройным узлом, я услышал неясный свистящий звук. Даже не звук, а как бы саму скорость, идущую на нас с небольшим свистом. Я резко оглянулся, и… линь выскользнул у меня из ладоней.
Сверху, с той самой стороны, куда летал на воздушную разведку Роберт, по-над самыми верхушками гигантских папоротников тянулись к нам две огромные жилистые руки!
Я даже испугаться-то не успел, а лишь отметил про себя: так вот они какие! Так вот о чем предупреждала моя интуиция! А ведь мог бы и догадаться…
- Авант! - закричал я, уже не таясь. - Шухер! - И замахнулся лопатой.
Авант поднял голову… Потом все произошло в мгновение ока. Одним загребущим движением руки выдернули из ямы сундук и стали быстро утягиваться обратно, унося и Аванта, который крепко держался за линь, продетый в кольца сундука. Это было неописуемое зрелище. Вдруг совсем рядом раздался выстрел, и еще один, и пошла такая пальба, что хоть уши затыкай.
- Целься лучше, Брак! - раздался зычный голос Черного Бандюгая. Но руки увеличили скорость и скоро пропали вдали.
- Лечу выручать! - крикнул возбужденный и ошеломленный не менее моего попугай и мигом упорхнул вдогонку, а я уже снова шустрил лопатой, возвращая землю в яму.
Черный Бандюгай вряд ли понял, что руки тащили именно несметные сокровища, - мало ли на свете сундуков. На это я и рассчитывал. Пираты будут идти на северо-восток от костыля три с половиной километра. Но, во-первых, едва ли у них есть такая точная рулетка, как наш Авант, а во-вторых, мы унесли из дома весь шанцевый инструмент, кроме двух ломов, которыми много не накопаешь. Свои лопаты они оставили на пляже, откуда Авант в свою очередь сбросил их в океан. У них были, конечно, лопаты в том месте, где копали Брак с боссом, но пока отправят туда гонцов, пока то, се - глядишь, и солнышко сядет. А мне нужно выиграть время, нужно во что бы то ни стало задержать "Логово" хотя бы до завтрашнего утра.
Я все-таки не расставался с мыслью овладеть барком и именно на нем мчать в Карамелию, где мучается Мэри-Джейн, чтобы спасти ее.
Через пару минут лихорадочной работы яма оказалась полной. Я попрыгал на ней, трамбуя, накидал еще земли, а ее остаток разбросал по сторонам, чтобы не было тех самых демаскирующих бугорков. Не успел я перевести дух, как уже показались первые побеги орляка, который рос быстрее, чем я копал. Да, климат здесь действительно уникальный.
Спустя три минуты на месте ямы стеной стояли буйные заросли. Пиратские голоса и скрип тележных колес раздавались совсем близко. С лопатой и ломом через плечо я поспешил убраться отсюда на цыпочках.
Ну не обидно ли, приложить столько усилий - и все попусту! "Руки есть - ума не надо!" - зло думал я о Самсонайте. Но это же бессовестно при всем честном народе красть чужой сундук, это же нечестно, несправедливо, преступно, наконец, и преследуется законом. Да что закон! Закон Самсонайту не указ, он сам себе хозяин-барин. Хапуга и мародер - вот кто такой Самсонайт в данной ситуации. Все они одинаковы - что бандюгаи, что Самсонайт, только называют себя по-разному.
Делать нечего, надо искать управу на Самсонайта, а то он распоясался сверх всякой меры. Да и чисто человеческое любопытство подстрекало к встрече, хотелось лицом к лицу сойтись с этой легендарной в своем роде личностью. У меня оставались дымовая шашка, штыковая лопата и лом. Осторожными шагами я двинулся в обход бандюгаев, шумевших за папоротником. Я шел, прислушивался и думал о том, что Самсонайт отлично видит при Свече Дьявола, а в остальное время слеп. Значит, она сейчас зажжена. И о том я думал, что теперь нужно быть вдвойне осторожным, ибо все в плену и надеяться больше не на кого. Только на самого себя.
Припекало солнце.
Глава 5
Вербовка
Настал момент пролить свет на отдельные белые пятна моего прошлого.
Думаю, у вас уже давно назрел резонный вопрос: вот ты, Бормалин, судишь бандюгаев и Самсонайта, а имеешь ли ты на это моральное право?
Конечно же, нет.
Ты говоришь о справедливости, честности и других серьезных вещах вроде бы с точки зрения справедливого и честного человека, у которого довольно чистая совесть. Но не заблуждаешься ли ты на свой счет, такой ли ты человек на самом деле?
Скорее всего, не такой.
Если взглянуть правде в глаза, кто ты есть? Обыкновенный пират, потерявший корабль, шкипера и команду, и еще неизвестно, сколько бы ты пиратствовал, когда бы не шторм, не крушение и не подвернувшийся остров.
Сказав все это мне в лицо, вы, с одной стороны, будете совершенно правы, потому что действительно, под Веселым Роджером я ходил? Ходил. Разбойничать доводилось? Ох, доводилось. Аморальному кодексу пирата худо-бедно, но соответствовал? Да, соответствовал, а куда было деваться? Но будете вы правы только с одной стороны. А вот с другой…
Но все по порядку.
Начну с того, что настоящее мое имя Борис Малинов. Учился я в гимназии "Просвет", что возле "Динамо", а жил на улице Восьмого Марта, напротив бани. Учился хорошо и жил тоже.
Однажды наш класс особенно отличился, и его наградили бесплатной путевкой. Ребята во главе с Владимиром Дмитриевичем отправились в недельную экскурсию по экватору, а я как назло слег с респираторным заболеванием и все весенние каникулы пролежал с градусником под мышкой. Было обидно и грустно. Я лежал под стеганым одеялом и завидовал нашим парням, представляя, как они идут сквозь джунгли, отбиваясь от москитов и анаконд, переправляются через Атлантический океан и попадают в Амазонию, а потом сплавляются на пирогах самой большой в мире рекой, карабкаются через Чимборасо, и происходят с ними дух захватывающие приключения. А я вот провалился в полынью, спасая Андрюху Никитина, который провалился туда минутой раньше. И теперь Андрюха лежит у себя с высокой температурой и градусником под мышкой, а я - у себя и завидую нашим парням.
Вот счастливцы! Гуляют себе пампасами и знать не знают, как им повезло! А пампасы наверняка интереснее улицы Восьмого Марта, хотя нашу улицу я очень люблю.
И вот тогда, лежа с градусником под мышкой, я и дал себе слово, что дождусь летних каникул и хоть недельку-другую, но проведу на экваторе или где-нибудь рядом. Если Андрюха будет свободен, то и его с собой возьму - как-никак друг по несчастью.
И наступили летние каникулы. Родители уехали в творческую командировку, а меня, по обыкновению, оставили на бабушку Римму. Но бабушка целыми днями пропадала в универмаге, где она заведует электричеством, и я был предоставлен самому себе. Ничем предосудительным я не промышлял, а просто готовился к путешествию. Дочитывал нужные книги, сушил в духовке сухари и шил две кепки из солнцезащитной ткани. И в один прекрасный день все у меня было готово. Я вызвал Никитина на лестничную площадку и поставил вопрос ребром:
- Андрюха, последний раз спрашиваю, едешь со мной или не едешь?
Он замялся, стал ссылаться на какие-то неотложные дела, на деревню, куда, дескать, собираются везти его родители со дня на день, и я понял, что он просто трусит. Придется мне отправляться в путешествие одному, подарив Андрюхе солнцезащитную кепку на память.
Через день, полистав справочник Аэрофлота, я поехал в Шереметьево, сел в самолет, выполнявший рейс Москва - Бисквит, и скоро мы были в воздухе.
Моим соседом оказался человек средних лет и довольно приятной наружности, в тельняшке и белых парусиновых штанах. На время полета он снял ботинки и с наслаждением шевелил пальцами босых ног. Поймав мой понимающий взгляд, он признался, что привык ходить босиком и терпеть не может всякой обуви. Я сказал, что тоже люблю ходить босиком. После этого он впервые посмотрел на меня с интересом и потрогал мой левый трицепс.
- Занимаешься спортом, малый? - спросил он как бы между прочим, но от моего слуха не укрылось, что вопрос этот далеко не праздный.
Я ответил, что раньше увлекался дзюдо, а последнее время отдаю предпочтение у-шу, и это заинтересовало моего собеседника еще больше. Он представился Тимофеем Харитоновичем, яхтсменом. Мне ничего не оставалось, как тоже отрекомендоваться.
- Зови меня просто Тим, - разрешил он. - Меня многие так зовут.
- Хорошо, - согласился я. - В таком случае можете звать меня Бормалином, потому что меня так кличут тоже очень многие.
- Вот и познакомились, - сказал он. - А куда путь держишь, если не секрет?
Уютный салон самолета, облака далеко внизу и простецкие манеры Тимофея Харитоновича располагали к доверительной беседе, и я в двух словах рассказал ему о своих планах. И тогда он еще раз окинул меня оценивающим взглядом и признался, что ему нужны крепкие ребята вроде меня.
Не хочу ли я месяц-другой походить на настоящем фрегате по настоящим морям-океанам в компании настоящих морских волков, львов и тигров, насквозь продутых норд-остами, муссонами и пассатами, просоленных солями всех на свете морей, не хочу ли я половить акул, касаток, и барракуд, и "другую рыбку, покр-рупнее", - добавил Тимофей Харитонович с какими-то странными интонациями, где опытное ухо наверняка различило бы лязг вымбовки и хруст абордажных крюков, вгрызающихся в планшир, глухие орудийные раскаты и звон клинков, - опытное ухо, но не мое. О каком опыте могла тогда идти речь?!
- А в районе экватора мы побываем? - только и спросил я.
- Еще бы! - воскликнул Тимофей Харитонович, - из экваториальных широт мы и вылезать не будем, это я тебе обещаю. Кроме того, обещаю прекрасный загар, отличные мускулы, крепкий сон, многоразовое питание, койку в кубрике и довольно твердое жалованье, а уж насчет приключений будь спокоен! Клянусь гафелем, тебе потом будет о чем вспомнить и рассказать.
Этим последним доводом, где прозвучало шикарное слово "гафель", он меня и сразил. Ну разве ж можно отказаться от такого захватывающего предложения?
Тогда, на высоте девяти тысяч метров, у меня и в мыслях не было, что рядом сидит никакой не яхтсмен Тимофей Харитонович, а Тим Хар, предводитель пиратского корабля, за поимку которого обещана изрядная сумма. Кстати, и куда только делась маска Тимофея Харитоновича, добродушного и простецкого соседа по лайнеру? И следа от яхтсмена не осталось, едва мы подняли якоря. И стал распоряжаться на палубе беспощадный, свирепый и коварный Тим Хар.
Словом, завербовал он меня в два счета.
До Бисквита мы не долетели, а сошли в промежуточном порту, где взяли такси и через час с небольшим уже ступили на борт фрегата, где и началась моя пиратская одиссея. Все остальное в общих чертах вы наверняка угадываете, а останавливаться на подробностях что-то не хочется. Когда мы заходили в тот или иной порт, я обязательно отправлял родителям письмо: дескать, жив-здоров, работаю, загораю и к началу учебного года постараюсь не опоздать.
Предвижу и ваш следующий вопрос: что же держало меня на пиратском судне столько времени?
Здесь ответить будет гораздо сложнее, но я все-таки попытаюсь.
Разумеется, очень скоро я разобрался, куда попал и кто есть кто, и первым же делом объявил капитану, что о нем думаю. А думал я о нем не слишком лестно, сами понимаете. Вторым делом я наотрез отказался принимать участие в пиратстве, за что меня тут же привязали к мачте в целях перевоспитания. Разбойники ходили вокруг и около, издевались надо мной кто во что горазд, один капеллан время от времени жалел: то кружку компота принесет, то подбодрит словом. Две недели я стоял под бизанью, днем и ночью, в ведро и дождь, жмурился от солнышка или ежился от ночной свежести и думал: "Ни за что не перевоспитаюсь! Ишь, захотели среднеклассника гимназии "Просвет" обратить в пиратскую веру! Не выйдет!"
Но как же быть? Сказать им об этом начистоту значило мигом быть списанным за борт, в самую середку акульего косяка, после чего от меня не останется и следов. А так бесславно погибнуть во цвете лет, никому не успев помочь, ничего после себя не оставив, - обидно, хоть и красиво. И опять же - родители.
Очень щекотливый момент моей жизни. До сих пор временами думаю о нем и соображаю, верно ли поступил.
Тяготы жизни одних ломают, а других закаляют, и было бы совершенно глупо это отрицать. Полмесяца под бизань-мачтой научили меня держать грудь колесом даже в самых безвыходных ситуациях.
И настал понедельник, последний день моего заключения. В пять утра, стуча мозолистыми ступнями и отчаянно зевая, на палубу поднялся Тим Хар и подошел ко мне. Лицо его не предвещало ничего хорошего.
- Я неисправимый человек слова, - хмуро сказал он и закурил. - Я неисправимый человек слова и дела. Кроме того, я неисправимый максималист. Мой лозунг: кто не за нас, тот против нас, и зря. У меня весьма тяжелый характер, ибо несколько лет назад я окончательно убедился, что счастья на свете нет, и нету ни веры, ни надежды, ни любви. И это наложило на меня неизгладимую печать пессимизма и злобы, сам видишь. Да, малыш, счастья на свете нет, как нету ни веры, ни надежды, ни любви, а есть свобода, которую дают деньги. И одна-единственная жизнь. И от нее надо брать все. Это закон современной природы. Я своим ребятишкам внушаю это изо дня в день. А с теми, кто не внушаем, мы поступаем очень просто: за борт. Ибо кто не за нас, тот, значит, живет абсолютно бессмысленно и неправильно. А кому, скажи на милость, нужна бессмысленная жизнь? Никому она не нужна. Так что мы поступаем не жестоко, а наоборот, очень гуманно.
- Знакомая песня, - мрачно отозвался я. - Только не могу вспомнить, где я ее слышал и от кого… А вы, выходит, живете правильно?