- С утра до вечера вокруг тебя крик, беготня, а поговорить не с кем. Если здесь с кем-нибудь и случится несчастье, так это со мной. Я вам не мальчишка, уважаемая Валентина Степановна. Я вырос из коротких штанишек и ничего таинственного не люблю.
Он опять прочёл телеграмму и погрузился в размышления насчёт всяких непонятных явлений жизни.
- Девочки, - сказала вожатая Вере и Маринке, - идите спать. Незачем вам по аллеям бродить.
- Так ведь, Валентина Степановна, - удивилась Маринка, - мальчики ещё не нашлись. Вас не было, а дежурная нам приказала искать. А мы искали, искали - нигде не нашли.
- Мальчики ваши вернутся. Но ты, Петухова, так и знай: с братом твоим у меня будет самый решительный разговор.
Валентина Степановна посмотрела на часы.
- Неужели они искупаться решили перед сном? Отправляйтесь спать. А я к речке спущусь. Боже мой, и кто их только выдумал, эти реки!
Девочки сделали вид, что уходят спать, но, когда Валентина Степановна ушла, сели рядом с басовым на скамейку.
- Когда я был мальчишкой, - без всяких предисловий, обрадовавшись новым слушателям, начал Басов, - мне хотелось таинственности. Я даже мечтал о загадочном письме, которое мне подсунут под дверь. А сейчас, когда я уже не молод, я ничего таинственного не люблю…
Он неожиданно приподнялся и закричал в сторону, куда ушла старшая пионервожатая:
- И иронизировать над собой не позволю никому! Категорически!
Потом он так же неожиданно успокоился и сунул в руки несколько напуганной Маринке телеграфный перевод.
- Полюбуйтесь. "Примите уверения в совершеннейшем к вам почтении". Идиотизм!
- Королям тоже раньше так писали, - заметила Вера.
- А я вам не король! - вскочил студент и помахал указательным пальцем перед Вериным лицом. - И прошу зарубить это себе на носу. - И он опять отправился мерять аллею своими журавлиными ногами.
- Ой, Вера, - прошептала Маринка, - он думает, что это мы ему телеграмму послали.
Рыжая Вера только плечами повела.
- И куда это твой брат подеваться мог! Часов двенадцать уже. За такие дела его завтра же отправят домой, это уж точно.
- А может быть, в лесу они заблудились? - поёжилась Маринка. - Страшно там сейчас, темно. А может, разбойники напали на них.
- Разбойников теперь нет.
- Как же нет, если ты сама рассказывала вчера?
- Ну, какие это разбойники! Обыкновенные хулиганы, и всё. Пускай теперь в милиции посидят.
- Конечно, пускай. А разбойников теперь и вправду нет. Только в книгах пишут про них. Правда, Вера?
- Правда.
- Нам с тобою ни капельки не страшно, правда? А какие они были, разбойники эти?
- Обыкновенно какие. В шляпах и плащах. С красным носом и рыжие.
- Почему рыжие?
- Не знаю почему. Про рыжих писать легче. Написал: разбойник был одноглазый и рыжий, и сразу видно, какой из себя он.
- А жили они в самых дремучих лесах, правда, Вера? Только кого же там грабить, если в дремучих лесах одни звери живут?
- А они проезжих купцов грабили. Спрячутся у дороги и сидят, ждут.
Маринка невольно оглянулась, посмотрела на кусты за спиной и вдруг завизжала.
- Ты что?
Маринка показала пальцем, и у рыжей Веры лицо тоже сделалось испуганным. Она не завизжала, но схватила Маринку за руку и попятилась назад. Потом девочки повернулись и побежали.
Всё, что я рассказал, мы видели и слышали сами. Мы стояли в кустах за скамейкой. Это нас испугались Вера и Маринка. Только сначала я не понял, почему так сильно. Я даже решил, что Вера приняла нас за привидения: ведь только они могут пройти сквозь, стены не то что милиции, а и подземелья, чтобы ровно в полночь (а сейчас была как раз полночь) появиться перед своим обидчиком. Но потом я посмотрел на Алёшу и всё понял. Свет фонаря падал на его лицо, а оно было точь-в-точь таким, каким его описала Вера, рассказывая о разбойниках. Алёше до того понравился рыжий парик, приставной нос и шляпа с пером, что он и после спектакля не хотел их снимать. Николай посоветовался с артистами, и они подарили всё это Алёше в память о сегодняшнем концерте.
Мне на память ничего не подарили. Но настроение у меня было такое, словно мне подарили обещанный к дню рождения велосипед. Раньше я играл на аккордеоне лишь для себя и для папы с мамой. Иногда родители хвастались моими способностями и перед знакомыми. Я развлекал гостей, пока стол уставляли закусками. А потом они ели и обязательно третью рюмку поднимали за юное дарование - за меня.
На двор и в школу брать аккордеон мне не разрешали. Мама говорила, что кто-нибудь его непременно уронит. А папа считал, что музыкантов в коллективе всегда эксплуатируют и незачем в школе рассказывать, что я умею играть.
Первый раз в жизни я сделал приятное незнакомым людям, и они благодарили меня так, что я готов был сквозь землю от смущения провалиться. О мои щёки можно было спички зажигать, до того я покраснел, - так сказал Алёша. Сам директор пожал мне руку, и, может, не стоит об этом говорить, но он был не простым директором, а ещё и Героем Советского Союза. Он был танкистом, командовал целым полком и дошёл с ним до самого Берлина. Вот от кого я благодарность получил. Мне хотелось каждому встречному-поперечному рассказывать о таком замечательном событии в моей жизни, а надо было таиться и жить вне закона.
Мы прятались в кустах, ожидая удобного момента, чтобы поставить на место аккордеон. Мы не боялись переполоха, который поднялся из-за нас. Я придумал снять с кроватей одеяла, лечь за террасой возле самых кустов, а потом сказать, что мы спасались от жары, уснули в девять часов и ни о каком переполохе не слыхали.
А Алёша всё думал, как это мы завтра отнесём Степану Петровичу посылку.
- Слушай, Толя, - сказал он, - а что, если нам эту посылку украсть?
- Что-то ты больно легко это слово произносить стал. Аккордеон украли уже, стоим вот трясёмся из-за него.
- Так ведь не по-настоящему украли. Не для себя. Это даже не кража, а благородный поступок.
- А как же ты узнаешь, чего красть? Может, это обыкновенные носки или рубашка и они у Басова среди других вещей в чемодане лежат!
- Это верно. Только это хорошо, если рубашка. Рубашку можно и не красть, а пойти в сельпо и купить. Костюм продать, а рубашку купить.
- Какой костюм?
- А тот, что на тебе, синий. Совсем новый почти.
Я успел уже забыть, что костюм это не мой, а Алёшин. Я опять подумал о рюкзаке, оставшемся в милиции, и мне стало тоскливо-тоскливо.
- Нам бы, Толя, главное, узнать, чего сын Степану Петровичу прислал.
- Поди у Басова спроси, - с горькой усмешкой посоветовал я.
Алёша задумался, а потом сказал: "Верно". Как раз в это время Басов опять подошёл к нам и сел на скамейку.
- Верно, - повторил Алёша шёпотом, - в парике ему нипочём меня не узнать.
- Опять дурь на тебя нашла! - зашипел я, - Про Басова это ведь я в шутку сказал.
Но Алёша снял приставной нос, надел мне на голову свою разбойничью шляпу и стал осторожно пятиться назад.
- Ничего, Толя, не трусь. Видал, какие двояковыпуклые очки у него? В таких не то, что одного мальчика от другого - столб от дерева не отличишь.
- Только ты не сразу спрашивай, - прошипел я ему вдогонку. - Стороной подходи.
- Соображаю.
Алёша выбрался из кустов, обошёл их скучающей походкой, подошёл к Басову и сел рядом с ним. Ночь была тёмная, фонарь стоял шагах в десяти от скамейки.
Басов смотрел на звёзды. Алёша тоже. Так они сидели минуты две и всё молчали. Потом Алёша набрал полную грудь воздуха и сказал:
- Вениамин Павлович, а ведь звёзды - они далеко.
- Что? - спросил Басов, только сейчас обратив внимание на Алёшу. - Звёзды? Ах, звёзды! Да, они далеко. А ты почему не спишь?
- Я-то? М-мм… Мальчики пропали тут у нас, Корзинкин и Петухов.
- Найдутся. Я сам в детстве однажды целые сутки пропадал: ногу ушиб до крови и боялся, что йодом будут прижигать. Я в городском саду прятался, ждал, пока само заживёт. Слушай, молодой человек, стал бы ты, разыгрывая приятеля, посылать ему по телеграфу перевод на десять рублей?
- Я-то? - задохнулся Алёша. - Нет, я бы не стал.
- Вот именно. Абсурд какой-то. Нонсенс. Десять рублей - деньги немалые, чтобы ими шутить.
- А может, вы их потеряли, а кто-то нашёл и обратно прислал?
- Зачем?
- Как это зачем? Честный человек.
- Я вполне допускаю, что честный. Но почему прислал? Почему сам не отдал? И потом не терял я десяти рублей. И взаймы никому не давал. Это я уж помню.
Басов вздохнул, и Алёша вздохнул. Басов вздохнул ещё раз, и Алёша вздохнул ещё раз.
- Ты что это? - покосился на Алёшу студент.
- Вздыхаю вот… думаю… Не мешаю я вам? Никак придумать не могу, чего бы мне старику одному из Москвы в подарок привезти.
- Валенки привези. В деревне валенки нужны.
- Валенки! - очень громко, чтобы услышал я, повторил Алёша. - Ясно?
- Мне-то? - от неожиданности подпрыгнул студент. - Конечно, ясно, если говорю. Варенье можешь привезти. Я тут старичку одному варенье привёз, да вот только адрес потерял, не знаю, куда нести.
- Варенье! - громко сказал Алёша.
Басов встал, удивлённо посмотрел на Алёшу, огляделся и снова сел.
- Ну да, варенье. И потом местным жителям крючки рыболовные и лесы нужны.
- Лесы и рыболовные крючки, - почти нараспев, весело потирая руки, повторил Алёша.
- Что за манера каждое слово повторять?
- А это я запоминаю. Если громко повторить, ни за что не забудешь потом.
Вдруг Басов начал к чему-то принюхиваться. Алёша тоже начал принюхиваться, а студент наклонился к голове Алёши и сказал:
- Ну и запашок от тебя!
- Да ну?! - удивился Алёша и, машинально сдёрнув парик, понюхал его. У меня прямо ноги затряслись, когда я это увидел. Но Басов уже не смотрел на него, и Алёша, спохватившись, тут же надел парик.
- Можно подумать, что ты лет десять в сундуке пролежал.
Басов встал и пошёл к себе на веранду, а Алёша вернулся ко мне в кусты. Он снял парик и, прежде чем сунуть в карман, поднёс его к моему носу. От парика пахло нафталином так, что хотелось чихать.
- Значит, так, - очень довольный своей вылазкой, сказал Алёша, - валенки - раз, варенье малиновое - два, крючки и лесы - три. Теперь давай обсудим, где нам всё это достать… Вот жизнь! Поговорить и то спокойно не дают.
Это он, сказал потому, что на аллее показались старшая вожатая, Вера и Маринка. Они, остановились перед скамейкой, и Вера ткнула пальцем в нашу сторону.
- Вон в тех кустах.
- Раздвинул кусты и смотрит на нас.
- Глупости.
- Если бы я своими глазами не видела…
- Ой, Валентина Степановна, - запричитала Маринка, - ой, миленькая, не ходите туда!
- Боитесь? Ну хорошо, не ходите за мной. Сторожа позовите сюда.
- Сейчас! - закричали девочки, убегая.
Валентина Степановна подошла к кустам, прислушалась и, наверное услышав наше дыхание, сказала:
- Кто прячется здесь? Выходи.
Она протянула в кусты сразу обе руки, нащупала и вытащила нас.
- Вы? - обрадовалась она, оглядывая нас с ног до головы, щупая наши волосы и даже поворачивая за плечи, чтобы посмотреть, какие мы сзади, и сразу стала строгой-престрогой. - Вас ищут по лагерю уже два с половиной часа. Где вы изволили пропадать? Молчите? Хорошо. Если у вас хватает мужества только на то, чтобы прятаться по кустам, я завтра же поставлю вопрос о вашем пребывании в лагере. Больше мне с вами не о чем говорить. Можете идти.
Но мы продолжали стоять. Мы не могли уйти от кустов, в которых стоял аккордеон. А Валентина Степановна решила, что мы не двигаемся с места просто так, из упрямства.
- Хорошо, - помолчав, сказала она, - тогда уйду я. - И, не оглядываясь, пошла по аллее.
- Строгая! - сказал я и тяжело вздохнул.
- Притворяется.
- Ну, может, и притворяется. Только тебе не легче, если она из притворства возьмёт да и отправит тебя обратно в Москву. А что отправит, так это как пить дать.
Тут как раз по ступенькам террасы скатился Вениамин Павлович и помчался вдогонку за старшей пионервожатой.
- Валентина Степановна! - кричал он. - Караул!
- Хватился, - спокойно сказал Алёша. - Надо было тебе, пока я переговоры с ним вёл, аккордеон на террасу оттащить. Ну да ладно. Успеем ещё.
Мы схватили аккордеон, потащили его к ступенькам террасы, но, не сделав и десяти шагов, поняли, что поздно. К дому быстро шли Басов и Валентина Степановна, а за ними, догоняя их, бежали Вера и Маринка.
- Сторож не идёт, - запыхавшись, кричала Вера, - говорит, не его это дело - разбойников ловить.
- Говорит, их, разбойников, сейчас и в помине нет, - добавила Маринка.
- Правильно говорит, - ответила Валентина Степановна. - Воображение богатое у вас. Вернулся твой брат. Куда же вы меня тащите? (Это Басову.) Отправляйтесь немедленно спать! (Это Вере и Марине.)
А Басов тащил Валентину Степановну за руку и внушал ей, стараясь говорить спокойно:
- Украли. Понимаете? Ка-ра-ул!
- Да скажите же, наконец, что украли? Понимаете, что?
- Аккордеон.
- Да что вы, Веня! Разве могут здесь украсть? У нас ведь не грабители - дети.
- Рыжий тут крутился один. Любознательный такой.
Басов втащил пионервожатую по ступенькам террасы и ткнул пальцем в угол.
- Здесь он у меня стоял.
- Здесь он и стоит, - сказала Валентина Степановна, повернулась и ушла.
А Басов глазел на аккордеон и бормотал:
- Наваждение какое-то. Ничего не понимаю. То письмо, то телеграмма, то аккордеон!
А мы с Алёшей стояли за углом дома и радовались. Это здорово получилось, что Алёша взобрался мне на плечи и, пока вожатая и Басов поднимались по ступеням, через окно, с другой стороны террасы, успел поставить на место аккордеон.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Под утро мне приснилось, что Валентина Степановна схватила меня за шиворот и потащила к воротам. "Эту дрянь давно пора бы уже выбросить, - говорила она громким, раздражённым шёпотом, - неужели каждый день надо одно и то же вам повторять!"
Я удивился, что она называет меня на "вы", и проснулся. Перед нашим окном в самом деде стояла Валентина Степановна и наш завхоз. И я сразу догадался, что выбросить она собирается не меня, а рассохшуюся бочку, которая неизвестно почему стояла возле щита для стенгазеты.
- И скамейки пора бы покрасить и починить, - продолжала вожатая, - только Пантелеймона на эту работу не нанимайте: он столько запросит, что придётся нам всем лагерем по миру пойти.
Я не знал, кто такой Пантелеймон, и не понял, почему она говорит так раздражённо. По-моему, совсем не плохо всем лагерем прогуляться по белу свету.
Я опять уснул. А когда проснулся и лежал с открытыми глазами, мне показалось, что кто-то через окно смотрят на меня. Я повернулся, но в окне никого не оказалось.
- Тш-ш! Ложись! - услышал я Алёшин шёпот. - Притворись спящим.
Я повернулся на левый бок, лицом к окну, крепко зажмурил один глаз, а другой прикрыл ладонью, оставив между пальцами щёлку. "Ничего себе, - думаю, - до того дошло, что скоро мы от собственной тени шарахаться начнём".
Так я лежу и вдруг вижу, как над подоконником начинают вырастать две макушки. Потом появились лбы, а потом и глаза. Глаза показались мне знакомыми, но чьи они, я сразу вспомнить не мог. Они смотрят на маня, я на них. Только я знаю, что они меня видят, а они думают, что я сплю. Так мы глядели друг на друга не меньше минуты. Но тут мне на зажмуренный глаз села муха, я пошевелил веком, в головы исчезли.
Алёша сполз с кровати, подкрался к окну и неожиданно выглянул в тот самый момент, когда головы снова начали расти над подоконником.
- А, это вы! - спокойно сказал он, и головы исчезли с такой поспешностью, будто Алёша стукнул по ним молотком. - Ладно, нечего тут грядки топтать. Заходите, капитаны, поговорим.
Алёша подошёл к двери, распахнул её, и к нам на террасу поднялись братья Рыжковы. Они не были ни капельки смущены.
- Броедо троу, - сказал нам Костя и кивнул брату, - дивхо.
Я сразу решил, что сегодня воображение занесло братьев в самые далёкие края. Они изображали не то индейцев, не то марсиан. Алёша подтолкнул им наш единственный стул и закрыл дверь на крючок. Рыжков-младший опасливо покосился на Алёшу и сказал брату на своём только им понятном языке:
- Дисьса.
- Вы чего это под чужими окнами околачиваетесь? - спросил Алёша.
- Шнеголи не лтайбо! - сказал брату Рыжков-младший.
- Мы не околачиваемся, - сказал Костя, - мы играем.
- В чужие окна заглядывать - такой игры нет. Знаешь, как это называется? Шпионство. Ясно?
- Тне, - по привычке ответил Костя на незнакомом языке и тут же перешёл на обыкновенный русский: - А Может, мы в шпионов и играем как раз. Может, у нас такое задание есть - шпионов ловить.
- От кого задание? - быстро спросил Алёша.
- Лчимо! - строго произнёс Митя.
- Ни от кого, - помявшись, ответил Костя. - Игра.
- Йдемпо рейско, - сказал брату Митя и взялся за крючок.
- Диси! - резко сказал Алёша, к моему удивлению, обнаружив превосходное знание неизвестного языка.
- Втракатьза здаетеопо, - пожав плечами, сказал Митя и уселся рядом с братом.
- Не опоздаем, - ответил Алёша по-русски, и тут я понял, что говорят они на самом обыкновенном языке, только переставляют назад первый слог каждого слова. Это очень просто, но когда быстро говоришь, ни за что тебя не понять.
- Видал, Толя, Шерлоки Холмсы нашлись! - презрительно скривился Алёша. - А ну, выкладывайте, кто вам подглядывать за нами приказал?
- Мы не подглядываем, а наблюдаем, - обиженно сказал Рыжков-старший.
- А мы вам не подопытные кролики, чтобы за нами наблюдать, - отрезал Алёша. - Ну! Будете говорить?
- Нечего нам говорить, - поднялся Костя, - сказано - игра, и всё.
Алёша загородил ему дорогу к двери и осуждающе покачал головой.
- А ещё называется капитаны! Я-то вчера подумал, что друзей в лагере нашёл. А они предавать нас пришли.
Не знаю, на что надеялся Алёша, но он нашёл единственно правильный путь. Старший Рыжков засовестился и, чуть помедлив, сказал:
- И правда, Костя, охота из-за какой-то девчонки дружбу терять.
- При чём тут девчонка? - спросил Костя, но было уже поздно.
- Какая девчонка? - шагнув вперёд, в упор спросил Алёша. - Молчишь? Тогда я тебе скажу. Девчонка эта рыжая-прерыжая и зовут её Вера. И ещё я скажу, что это я сам попросил её такое задание вам дать: очень интересно было мне проверить, какие вы друзья.
- Ладно, - сказал Костя и почему-то крепко потёр ладонями уши, - тогда и я тебе тоже скажу. Во-первых, мы тебе никакие ещё не друзья: мы с тобой познакомились только вчера. Во-вторых, ничего ты про нас Вере не говорил, это ты сейчас на ходу сочинил. А понаблюдать за вами она нас попросила - что правда, то правда. Только она не знает, что мы именно за вами должны наблюдать. Понятно?
Нам ничего не было понятно. Рожи у нас с Алёшей были преглупые, и поэтому Костя стал объяснять всё до порядку.