Но вот дорога спустилась с перевала и прямо стрелой вытянулась к самому горизонту. Яркое солнце брызнуло из-за облаков.
- Вот и в лето въехали, - сказал шофер.
Справа, как зерна, рассыпанные на рыжем ковре тундры, забелели палатки.
- Что там?
- Там? Золотоискатели, - ответил Шастун. - Геологи.
Ленька так и подпрыгнул.
- Ой, остановите! - крикнул он. Шофер удивленно посмотрел на него, но послушно приткнул машину у обочины.
- Нам ведь и нужно золотоискателей! Правда, Свет?
Она кивнула, во все глаза рассматривая лагерь геологов.
- А на прииск, значит, не поедете? - задумчиво спросил шофер.
- Потом… - Ленька выскочил из кабины, прыгнул с дороги на ковер мха и угодил в топкое болото. Он еле выбрался, чавкая ботинками, наполненными водой.
- Тут вода, - сказал Шастун, высунувшись из кабины. - По кочкам норови, где суше…
- Спасибо! - крикнул Ленька и запрыгал с кочки на кочку. За ним, отставая, спешила Светка.
Лейтенант Гусятников как в воду канул. В гостинице он не появлялся уже несколько дней, и Дрововоз впал в отчаяние. Он чувствовал, что Эдька и Василек что-то замышляют, а может, ему только так казалось. Он подозрительно фиксировал их перешептывания, перемигивания. Однажды он даже пытался подслушать под дверью, о чем они говорят, но устыдился раньше, чем что-то услышал. Тогда он твердо решил уехать домой. Кто его упрекнет? Ленька лишил их кинокамеры, а без нее что здесь делать? И все-таки ему было горько. За несколько дней он исходил город вдоль и поперек, побывал в местном краеведческом музее, видел там громадные, как стволы дерева, бивни мамонта и его медно-рыжую шерсть в коробочке, хрустальные друзы с острова Врангеля. Все это можно было так здорово снять на пленку!
В отчаянии стоял Дрововоз на причале и плевал на каждую проплывающую мимо льдину. Он вытащил и пересчитал деньги: на обратный путь не хватит. Пойти на поиски Гусятникова? А что он скажет в милиции? Что они сбежали от Ксаныча, а теперь и шагу не могут ступить без провожатого?
Из облаков с нарастающим гудением вывалился самолет и стал падать на домик штаба ледовой проводки. Степа с интересом смотрел на него: ну и пике!
А у штаба с таким же, если не с большим интересом за самолетом следили три пары глаз: Эдьки, Василька и их нового знакомого - Миши. Василек, почесывая за ушами умницу Ладу, часто оглядывался: не видно ли Дрововоза.
Дело в том, что они уговорили Мишу помочь им сделать съемки здесь, в городе, пользуясь его кинокамерой, а за это, как сказал важно Эдька, "мы научим тебя современным приемам киноискусства". Миша с радостью согласился. Но Эдька, выведенный из себя беспрерывным нытьем Дрововоза, предложил Васильку ничего не говорить Степе: пусть помучается. К тому же они извлекали из его нытья немалую пользу: каждый вечер Дрововоз чуть ли не со слезами на глазах рассказывал, что нового он увидел и как бы он это снял. Раньше Степа не особенно делился с другими своими творческими планами - скуповат был на Обмен опытом, боялся "конкуренции". А теперь кого бояться - камеры все равно нет. И Дрововоз давал волю своему творческому воображению. Эдька и Василек потихоньку мотали все это на ус, и на следующий день многое из того, что бубнил им Дрововоз, шло в съемку, только автор ничего не знал.
Вот и сейчас они стояли у штаба ледовой проводки, и Миша под руководством Галкина снимал зеленый домик с тремя мачтами, над которым сплелось кружево антенн.
- Гудит, - вдруг сказал Василек.
Из штаба вышел пожилой человек в черной блестящей куртке и стал смотреть в небо. Раскосые глаза его чуть щурились.
- Капитан ледовой проводки Елисеев, - толкнул Эдьку локтем Миша.
- Снимай скорее! - задышал тот. Миша застрекотал кинокамерой. Капитан не обращал на них внимания и смотрел в небо.
Серебристый самолет с ярко-красным носом так стремительно спикировал на штаб, что Василек присел от испуга. Но над самым штабом самолет выровнялся. А на гальке перед крыльцом, подскакивая, звонко билась серебряная рыбка.
- Вымпел сбросили, - пояснил Миша. - Там карта ледовой разведки.
И он покраснел. Он краснел каждый раз, когда ребята обращались к нему за разъяснениями, - наверное, от удовольствия, от сознания того, что он такой незаменимый человек. Миша действительно все знал о Чукотке, о Севере.
- Вот это точность! - вырвалось у Эдьки. Капитан Елисеев подобрал вымпел и улыбнулся, услышав его слова.
- Это пилот Цуцаев, - сказал он. - Точно кидает!
- Мы же его знаем! - затараторили наперебой ребята. - Вместе сюда летели.
Капитан еще раз улыбнулся и скрылся в штабе. Вскоре он вышел снова и махнул рукой. Стоявший поодаль "газик" зарычал. Елисеев повернулся к ребятам.
- Едем на аэродром? - спросил он. - Там ваш старый знакомый сел, - он сделал ударение на словах "старый знакомый".
Эдька первым молча рванулся к машине. За ним с топотом мчался Василек.
- Быстрей, быстрей! - замахал из кабины Эдька стоявшему в нерешительности Мише. - Садись, поедем знаменитого полярного летчика снимать. Ну, что же ты?
Миша подошел к машине. Он никогда не лез вперед, и это вызывало уважение. Елисеев ласково подтолкнул его.
И вот по автостраде, ведущей на аэродром, летел, разбрасывая гальку и песок, "газик". Сгрудившись в крытом кузове машины, ребята смотрели, как по сторонам мелькают зелено-рыжие мхи тундры. Василек убивался:
- Эх, Ладу оставили! Что она делать будет?
- Пойдет в интернат, сторожиха накормит ее, - успокоил его Миша. - Да ведь мы ненадолго.
- Все равно - нельзя такую умную собаку оставлять одну. Вдруг она что-нибудь придумает такое… - он неопределенно пошевелил пальцами, и все засмеялись.
Палатка начальника геологического отряда была просторной, с широким дощатым столом, заваленным камнями, которые назывались образцами.
Светке и Леньке нравилось жить в этой палатке - здесь всегда шли интересные разговоры, из которых они узнавали много нового. Спали они в теплых оленьих мешках. Каждый день приходили и уходили люди - усталые, пропахшие тундрой, заляпанные грязью. Они приносили новые образцы. Начальник отряда, звали его все Ник Палыч, хватал каждый камешек так, словно это был золотой слиток, и тогда круглые маленькие глаза его за круглыми очками на буром от загара лице вспыхивали ярким голубым огнем. Разговаривая, он то и дело вскакивал и бегал по палатке, в которой ему было явно тесно, и каждый раз, когда он подбегал к выходу, казалось, что он рванется и побежит прочь, в тундру.
Появление Светки и Леньки нисколько его не удивило. Он писал, наклонившись так, что носом почти касался густо исписанных листков. Перед ним на столе лежали две кучки камней - Ник Палыч брал камешек из одной кучки, быстро, по-птичьи осматривал его и переносил в другую.
- Мы… из киностудии, - робко сказал Ленька, останавливаясь на пороге.
- А-а, рад, рад! - не поднимая головы, приветливо забасил начальник экспедиции. - Проходите, садитесь, я сейчас…
Ребята сели, нерешительно озираясь.
Прошло минут пятнадцать.
- А вы пейте чай, не стесняйтесь, - предложил геолог, обращаясь к очередному камешку. - Вот печенье, сахар, масло…
Он локтем пододвинул к ним закопченный чайник. Светка и Ленька набросились на печенье. Они уже изрядно проголодались.
Потом геолог убежал куда-то, вернулся, схватил книгу и снова убежал.
Пришла женщина с красным распаренным лицом и позвала их в столовую обедать. Столовая представляла собой навес, под которым тянулись грубо сколоченный стол и длинные скамьи. Ребята ели вкусный дымящийся суп и посматривали на суровые горы вдали.
И только вечером начальник экспедиции обратил наконец на них внимание:
- Погодите… вы откуда взялись?
- Мы из киностудии, - оторопел Ленька.
- Так ведь из киностудии были взрослые. Вы их дети?
- Нет, мы ничьи не дети… То есть мы чьи, но не дети киностудии… - Ленька запутался. На выручку пришла Светка:
- А вы нам разрешили остаться!
- Я? Вам? - геолог потер лоб. - Ничего не понимаю. Это вы пришли сегодня утром?
- Мы…
- Тогда вы сильно помолодели за это время, - геолог вдруг рассмеялся. - Заработался. А мне показалось, что это пришли взрослые!
- А мы и так уже почти взрослые! - Светка обиженно оттопырила губы. О, она умела вовремя обидеться так, чтобы собеседник почувствовал себя неловко.
- Ну, ладно, ладно, оставим спорный вопрос, - заторопился геолог. - Из какой же вы киностудии?
- "Пионер".
- А! Тогда все ясно. Будете снимать киножурнал "Хочу все знать". Ну, ладно, снимайте. Я тоже вон хочу все знать, да не получается… Живите.
И ребята стали жить в экспедиции. За несколько дней они отсняли много интересных кадров и теперь упрашивали Ник Палыча, чтобы он отпустил их с кем-нибудь из геологов в маршрут. Ленька добыл маленькую книжечку "Как искать золото" и раз десять прочитал ее от корки до корки. Отдельные места он знал наизусть и шпарил их при каждом удобном случае. Светка заметила, что, когда он рассматривал образцы, глаза его загорелись точно так же, как у Ник Палыча. И еще у него появилась скверная привычка пинать все камни на пути, так что правый ботинок его на мыске разлохматился.
Когда Светка сделала ему замечание, он, оглянувшись по сторонам, зашептал;
- Говорит, один первоклассник в соседнем поселке самородок нашел. С кулак величиной. Шел себе по улице из школы, пнул камешек и зашиб ногу, а камень хоть бы шелохнулся. Присмотрелся он - самородок! Во!
- И ты тоже пинаешь камни, как первоклассник? - сощурилась Светка. Он отвел глаза.
- Всякое бывает…
И вот наступил торжественный день. Ник Палыч ’ объявил:
- Сегодня отправляетесь в маршрут. Вместе со мной. Будем разведывать золотую жилу.
- Золотую… жилу? - Ленька побледнел.
"Зайцы" в воздухе
Над аэродромом стоял туман, Словно невиданные гигантские птицы, сутулые и скучные, нахохлились самолеты. "Газик" проскочил мимо них, проехал под обвисшими лопастями большого вертолета и остановился у самолета с открытым люком и опущенным железным трапом.
Пока Елисеев возился с рулонами карт и какими-то пакетами, Эдька выскочил из машины и стал взбираться по трапу, держа кинокамеру наперевес, как пулемет. За ним, пыхтя, лезли Василек и Миша.
Эдька ступил в самолет и очутился перед чьей-то согнутой кожаной спиной.
- А где… товарищ Цуцаев? - пролепетал он. По пути Эдька все прикидывал, как бы напроситься в полет, ледовую разведку. Слова-то какие: ледовая разведка! Льды разведывать…
Что Цуцаев не возьмет их, было ясно сразу, однако Эдька решил бить на официальность, выступая под флагом киностудии. Занимаясь в кружке Дома пионеров, Эдька не помнил, чтобы взрослые отказали им когда-нибудь в разрешении провести съемку.
- Командир, к тебе, - прохрипела спина, не оборачиваясь.
- А кто там? - грохнул голосище из темного нутра, и Эдька вздрогнул, узнал бас Цуцаева. Тут у него закралось подозрение, что не все получится так гладко, как он задумал.
- Видать, пресса, объёктив на объективе.
- Пресса? Не пускать! Мне лишний вес не нужен.
Но тут спина окончательно разогнулась, и Эдька узнал веселого бортмеханика Торопова.
Тот крепко пожал руки Эдьке, Васильку и Мише, который застенчиво назвал свое имя. Из глубины самолета, как медведь на дыбах, вышел громадный Цуцаев. Его хмурое лицо осветилось улыбкой.
- В гости, проведать? - спросил он.
И тут Эдька, ободренный улыбкой командира, выпалил:
- Нет, мы не в гости. То есть в гости, но… В общем, хотим, товарищ Цуцаев, лететь с вами!
Лицо пилота снова посуровело.
- Вот неугомонная ребятня пошла! Я вон тоже в космос хочу лететь, на Марс, - сказал он строго. - Хватит, ребятки, накатались. Мы не на прогулку.
- Но мы должны снять ледовую разведку для нашего фильма! - с отчаянием убеждал его Эдька. - Очень нужно.
- А в фильмах мы и вовсе не любим сниматься, - нахмурился Цуцаев. - Не артисты… Нет, ребятки, ничего не выйдет.
- Почему? - вырвалось у Василька. - Ведь места у вас много…
- Места много, а горючего мало, - пояснил летчик. - Дело в том, что каждый самолет может взять определенное количество горючего. И на этом горючем летать, скажем, пятнадцать часов. Но если сядет лишний человек, то время в полете будет уже четырнадцать часов. А за этот час мы какую площадь еще можем облететь, знаете?
Тут вмешался бортмеханик.
- Вообще-то они весят тьфу, - сказал он задумчиво, - На три буханки хлеба…
Эдька сразу оживился.
- Правда, правда… Я вот всего десять килограммов вешу. А Василек еще легче!
Цуцаев засмеялся.
- И к тому же кое-какой груз оставим в Черском, - продолжал бортмеханик. Услышав слово "Черский", Эдька и Василек насторожились. Ведь там должен быть Ксаныч!
И может быть, все окончилось бы благополучно, но тут появился Елисеев, нагруженный свертками и рулонами.
- Полетели, командир! - весело сказал он. - Очищай борт от старых знакомых и прочих посторонних.
Он подмигнул ребятам, а Цуцаев сразу же махнул рукой:
- Слезайте, мальцы. Как-нибудь в другой раз полетите.
Вместе с Елисеевым он отправился в нос самолета. А бортмеханик сочувственно похлопал ребят по плечам и, вздохнув, тоже пошел за командиром.
Эдька уныло повернулся к трапу. Он уже сделал шаг, второй, как вдруг взгляд его упал на загородку, где висели непромокаемые плащи и куртки летчиков, лежали сваленные в кучу оранжевые, как апельсины, спасательные жилеты.
Он судорожно оглянулся - никого. Все скрылись в кабине пилотов. Там гудели голоса, видно, собрался весь экипаж.
Эдька приложил палец к губам и потянул Василька и Мишу за собой. Те мгновенно поняли его замысел. Секунда - и они уже замаскировались складками плащей.
Они сидели так несколько минут, сдерживая дыхание, но вдруг Василек жалобно протянул:
- Ой, я лучше выйду! Мне же нельзя лететь! Будет плохо…
- Тебе будет плохо, если ты не замолчишь, - прошипел угрожающе Эдька.
Медленно тянулось время. Где-то лихорадочно стучал мотор: тук-тук-тук! Прислушавшись, Эдька сообразил, что это бьется его собственное сердце. Оно прямо рвалось из груди, и, чтобы сдержать стук, Эдька стиснул зубы.
Явственно послышались голоса, они приближались. Все покрыл могучий бас Цуцаева:
- Маршрут обсудили. Время! Как у нас механическая часть, готова?
- Все в порядке, командир, - это ответил Торопов.
- Тогда вылетаем… Ребятишек отправил?
- Ушли… Уж больно расстроенные они были.
- А ты бы дал по шоколадке из нашего бортового запаса… подсластил пилюлю.
- Ох, черт, не сообразил!
- Вот то-то. Не сообразил, - пилот пробормотал еще что-то невнятное и скомандовал: - Заводи!
Несколько минут еще слышались неясные шумы, стуки, поскрипывания. У Эдьки вдруг нестерпимо зачесалось в носу, захотелось чихнуть. Он сидел, боясь вздохнуть. Где-то вдалеке тонко заныл комар. Зудение сменилось гулом и громом, самолет задрожал. Пол под ногами спрятавшихся "зайцев" качнулся, и они почувствовали, что самолет движется. Его движение все убыстрялось, последовало несколько толчков - один за другим. Потом толчки прекратились, и Эдька увидел, как скорчился Василек. Тут же его обожгла мысль: Василька тошнит! Сейчас он не выдержит, охнет, и их услышат! Эдька стал лихорадочно шарить по карманам в поисках конфеты, чтобы сунуть Васильку в рот, но не нашел. А у Василька, задыхающегося в темноте в душных запахах брезента и резины, спазмы так сдавили горло, что помутилось в голове. С протяжным стоном он вывалился из-за плащей…
В салоне, на расстоянии вытянутой руки, стояли бортмеханик Торопов и капитан ледовой проводки Елисеев. Они удивленно смотрели на Василька.
Это был последний удар для Дрововоза! Исчезли Эдька и Василек! Он дважды прошел город вдоль и поперек, заглянул везде, где могли быть его друзья, - в столовую, интернат. Дворец культуры, музей, книжный магазин, баню - и нигде не обнаружил их.
Придя в гостиницу, он некоторое время сидел, тупо глядя в пол, потом вскрикнул:
- Все! Хватит! Уезжаю! - и стал, озлобленно сопя, собираться.
Тут распахнулась дверь, и вошел лейтенант Гусятников. Он был одет в синий спортивный костюм, теплую куртку, а на голове у него красовался белый мотоциклетный шлем с очками, сдвинутыми на лоб.
- Здорово! - сказал он и сел на стул. - Ну, как вы тут без меня? А?
Дрововоз всхлипнул от радости и тоже сел.
- А где вы были? - слабым голосом спросил он.
- Выполнял задание, - коротко ответил Гусятников. - Остальные гуляют?
- Удрали, - горько сказал Дрововоз и скривился. - Вслед за Ленькой и Светкой поехали… охотники за золотом.
Гусятников нахмурился.
- Это точно или… предположение?
- Конечно точно! - уверенно сказал Степа. - А куда же они еще могли исчезнуть?
- Значит, предположение, - веснушки на носу Гусятникова иронично сморщились. - На чем основано?
- Они каждый день только о золоте и говорили! Я замечал. Вот, например, сегодня они трижды заводили о нем разговор, - Дрововоз полистал блокнот. - Я все записал! Утром Эдька выглянул в окно и сказал: "Солнце золотое". А Василек ответил, что у него настроение золотое. Вот. Тут все, все записано! Думают, я не понимаю их намеки.
Лейтенант Гусятников широко раскрыл глаза, а потом захохотал.
- Уф! - сказал он. - По-моему, золото стало твоей идеей-фикс.
- Какой идеей? - подозрительно спросил Степа.
- Ладно, одевайся, поедем на прииск. Вижу, одного тебя оставлять здесь нельзя. Соберу всех ваших беглецов в сумку и задам им перцу! Будет у них золотое настроение!
Он критически осмотрел куртку Дрововоза и сказал:
- Продует. Заедем в милицию, возьмем полушубок.
Лейтенант положил руку на плечо Степе.
- Вот что, приятель. Пока мы с тобой ездить будем, никому ни слова о том, что я из милиции.
- Почему? - спросил Дрововоз с недоумением.
- Потому что задание, о котором я тебе говорил, еще не выполнено. И мы будем его выполнять. Вместе с тобой. Очень важное задание.
- Я понял, - Степа гулко ударил себя кулаком в грудь. - Можете не беспокоиться: я сохраню тайну.
Через десять минут из города на трассу выскочил зеленый мотоцикл с коляской, который вел человек в белом шлеме.
Как же разбушевался Цуцаев, когда на борту самолета обнаружились "зайцы"! Он топал ногами, и бас его гремел так, словно разразилась гроза. А может быть, так казалось "зайцам", подавленным командирским гневом.
Они стояли перед Цуцаевым, съежившись от страха, а Василек даже посматривал на дверцу, хотя самолет был уже в воздухе. Уж не думал ли он, что безопаснее выпрыгнуть из самолета, чем оставаться вместе с разъяренным Цуцаевым? В конце концов командир ушел в кабину, хлопнув дверцей.
Конечно, Эдька никогда не решился бы спрятаться в ледовом разведчике, особенно после того, как командир разъяснил ему насчет горючего. Но, во-первых, он услышал магическое слово "Черский", а во-вторых, бортмеханик проговорился, что горючего хватит, даже если они возьмут на борт их троих.
К поникшим "зайцам" подошел Торопов и заговорил, косясь на дверь кабины пилотов: