- Ну, на Руси не все караси, есть и ерши. Колеса не идут, так ведь ноги есть! Не стали мы сиднем сидеть, ждать по-овечьи погибели. Огрызок карандаша отыскался у меня в сумке, ну и каждый написал домой последнее письмо.
- Как это последнее? - не понял Ленька.
- Ну, если нас после замерзшими найдут, так чтобы родным передали последний привет и последнюю волю.
Светка и Ленька переглянулись.
- Выбрали самого молодого, каждый дал ему что потеплее, укутали его, чтобы потом, когда все замерзнут и он последним останется, мог донести драгоценный груз.
- Золото? - догадался Ленька.
- Про золото никто из них не знал. Письма! - Шофер зачарованно смотрел вдаль. - За пояса держались, за телогрейки, чтобы друг от друга не оторваться. И как только кто падал, ему на помощь кидались, поднимали. Вижу, люди рядом из сил выбиваются. А я не могу помочь, не имею права. Золотое месторождение в сумке, а на груди письма горят, жгут сердце.
- Так это вы несли письма? - догадался Ленька.
- Я нес, - кивнул Шастун. - Идут люди, падают, а меня под руки держат. Рванулся, кричу: пустите, сам пойду! Сначала шел, потом полз. Лечь хочется, заснуть, а меня будто толкает что: иди! Понял я тогда - самое тяжелое мне оставили, не мог я остановиться, как они, не имел никакого права.
Шел, шел и уткнулся лбом в стену теплушки. Еле дверь нащупал, открыл. Глазам своим не верю - сидит у печки горячей Вакульский и смотрит на меня. По взгляду его ледяному, змеиному я все и понял. Рванулся к нему, за горло хотел ухватить, а сил никаких нет. Ударил он меня чем-то по голове, я и обмяк…
- А дальше что? - шепотом спросила Светка.
- Очнулся в больнице аж через два месяца. Все это время в беспамятстве лежал. Узнал, что все спаслись, - следом шел другой тракторный поезд и подобрал замерзающих. А меня в теплушке нашли, доставили в больницу. Хватился я сумки, кричу: где сумка? И снова надолго в беспамятство впал. А когда уж совсем очухался, вызвали следователя, все я ему рассказал. Искали Вакульского, искали, да так и не нашли. Уволился он, пока я в больнице лежал, и уехал неизвестно куда. Так и затерялся в гуще людской, а может, и погиб - неизвестно.
- А почему вы не поможете Ник Палычу разыскать месторождение Пухова? - подался вперед Ленька. - Ведь вы были тогда с ним, знаете.
- Какой из меня помощник, - махнул рукой Шастун. - Я и тогда в его работе мало что понимал. Был простым рабочим, шурфы ломом долбил. А чтобы помочь, нужно многое знать. Да и сколько уж времени прошло… Ко мне обращались, да все без толку.
Он снова надвинул кепку на сосредоточенное, хмурое лицо и осторожно тронул свой верный ЗИЛ.
Знакомство с мастером Бекоевым
- Сегодня радостный день в моей жизни, - хмуро сказал Ксаныч, когда "беглецы" собрались в гостинице. - Наконец-то все нашлись. Эту ночь буду спать спокойно.
Он не выдержал и улыбнулся.
- Эх, братцы, если бы знали вы, сколько я пережил за это время! Поостереглись бы убегать и разбегаться.
- Да разве мы хотели вас расстраивать? Зачем вы переживали, Ксаныч? Все нормально, - закричали ребята наперебой.
- Нормально кончилось, - поднял палец Ксаныч, - А могло кончиться ненормально. Кроме того, вы подсчитали, сколько средств затрачено на все ваши путешествия?
- А мы ничего не тратили! - возразил Ленька.
- И мы, - поднял руку, как на уроке, Василек.
- Я тоже, - пробасил Дрововоз. - Я ведь на мотоцикле с Гусятниковым ездил…
Ксаныч прищурился.
- Значит, везде "зайцами" ездили, бесплатно? На самолете, машине, мотоцикле… А вы знаете, что каждый оборот пропеллера ледового разведчика стоит рубль? Сколько оборотов потрачено на ваши полеты, а, Галкин?
Эдька испуганно молчал. В голове его, как на счетчике такси, прыгали цифры. И все затихли, уставившись в пол.
- Зато мы сняли язык, - хмуро сказал Василек.
- Чей язык?
- Ледовый. Из паковых льдов. Капитан Елисеев сказал, что этот язык очень нужен ученым.
- А мы золотоискателей сняли! - добавила Светка.
- И еще ледовых разведчиков…
- Мало, мало, - нахмурился Ксаныч. - Приключений много, а дела мало. Ну-ка, садитесь поближе, наметим, что кому снимать.
…Ленька осторожно пола по крыше, держа в руке кинокамеру. Отсюда открывался великолепный вид на порт. Вдали за узким проливом синел остров Раутан, справа насупился мрачный мыс с шапкой облаков набекрень, а слева расползалась толстая сопка. Позади Леньки за крышей никакого вида не открывалось - все закрывала высоченная сопка. Понизу она была подпоясана двумя дорогами - на рудник и на прииски. По дорогам пылили машины: одни с рудой, другие порожняком, третьи с чистой ключевой водой.
В блокноте у Леньки недавно появилась запись: "Город на ключевой воде". Эту воду возят автоцистернами из ключа, расположенного неподалеку, между рудником и городом. Однажды Ленька прыгнул на подножку автоцистерны и проследил путь ключевой воды в городе. Из нее варили компот в многочисленных детских садиках, она охлаждала турбины электростанции, струилась из сетки душа на усталого грузчика и шофера. Вода питала весь город.
Ленька вернулся в гостиницу, шатаясь от усталости, но довольный - блокнот его распух от записей. Он встретил в коридоре Дрововоза, загнал его в комнату и до хрипоты читал эти записи. Степа молча слушал, потом спохватился, достал свой блокнот.
- Ты что, мои наблюдения будешь записывать? - переполошился Ленька.
- Наоборот, свои вычеркивать, - уныло сказал Дрововоз.
Сейчас город был весь затоплен бело-желтым цветом - из тундры навезли северных ромашек. Для этого по городу был объявлен специальный субботник. В нем участвовали и ребята во главе с Ксанычем. Жители вырезали цветы прямо с кусками дерна, а в городе эти куски очень легко укладывались в клумбы. К вечеру город золотился цветами.
И тут повалил снег, колючие снежинки опускались на большие, величиной с ладонь, цветы.
Светка расстроилась:
- Ой, теперь ромашки погибнут!
- Они выдерживают даже мороз, - успокоил ее Ксаныч. - Я узнавал. Это же северные ромашки!
И теперь. Пенька полз по крыше, чтобы снять панораму города, украшенного буйным цветом ромашек. Но едва он приник к визиру…
- Эй, а не слетишь? - в слуховом окне появилась всклокоченная голова Эдьки. Он был очень сердит.
- Не слечу, - пробурчал Ленька. "Эх, не успел!"- подумал он тоскливо.
- А ну, подползи сюда на минутку.
- Не могу, я снимаю ответственный кадр.
- Давай камеру, говорю! - заорал Эдька.
Дело в том, что "группа Пузенко" (то есть Светка и Ленька), которая испортила камеру, лишилась права снимать второй камерой, привезенной Ксанычем. Разрешалось камеру брать только Эдьке и Степе да еще Васильку. "Не уберегли камеру, сидите на сборе материалов", - отвечал Ксаныч, когда Ленька принимался ныть и выпрашивать у него "съемочку хоть маленького сюжетика". Особенно огорчало Ксаныча то, что было непонятно, отчего же не работает камера. Он потратил как-то целых полдня, разбирая и собирая ее, но так ничего и не узнал. Тогда он сказал:
- Отнеси в здешний быткомбинат. Может, там отремонтируют.
Но Леньке все некогда. Он повадился тайком брать вторую камеру, и на него постоянно обрушивался град упреков.
Грохоча железом, Эдька пробежал по крыше и плюхнулся рядом с Ленькой.
- Давай сюда! Ответственные кадры чужими камерами не снимают.
- Ну, Эдь, дай на минутку, - заныл Ленька. - Что тебе стоит?
- Нечего, - сосредоточенно сопя, Эдька проверил работу камеры. - А то еще и эту сломаешь…
- А ты куда, Эдь? Может, скоро управишься?
Эдька метнул взгляд карих глаз из-под густых ресниц.
- Футбол снимать.
Ленька тяжело вздохнул: футбол - это надолго.
Еще в самолете бортмеханик Торопов рассказывал, что в Арктике очень любят играть в футбол. Дрововоз удивлялся:
- В чем футболисты там мяч гоняют - в майках из оленьих шкур, что ли?
Но теперь он уже не задавал таких глупых вопросов, потому что в городе часто было жарко: столбик термометра поднимался до двенадцати градусов тепла. В такие дни на стадион с раннего утра по улицам начинали двигаться люди, а вскоре над городом разносилась бодрая мелодия "Марша футболистов".
Ленька взял в гостинице поломанную камеру и поплелся в быткомбинат.
- Что у тебя, мальчик? - спросила толстая приемщица.
- Кинокамера поломалась, - грустно сказал Ленька. - Отремонтируете?
- Кинокамера? - проходивший мимо высокий худой человек с морщинистым лицом остановился. - Ну-ка, дай сюда.
Он молча осмотрел камеру и, кивнув Леньке, пошел по коридору.
- За вами записать, Игнат Семенович? - крикнула ему вслед приемщица.
Они вошли в маленькую комнатушку. В углу стоял миниатюрный токарный станок, а у стенки под окном - широкий стол, заваленный фотоаппаратами, часами, транзисторными радиоприемниками и различными инструментами.
Мастер придвинул Леньке расшатанный стул, а сам быстро отсоединил блок объективов, надел очки в черной оправе и стал проверять мотор.
- Ну, рассказывай, молодой человек, где повредил механизм? - спросил он, ласково посмотрев на Леньку.
Ленька принялся было плести, как ехал на грузовике и его вместе с камерой зверски трясло, но мастер перебил:
- Видишь, сколько у меня работы? - он мягко взял Леньку за плечо и подвел к столу. - А я взялся за твою машинку, потому что ты мне понравился. У меня самого такой же малец на материке. Но, - он, улыбаясь, шутливо погрозил Леньке пальцем, - если ты мне будешь заливать, то ремонтируй сам.
Ленька, потупясь, молчал.
- Ну пойми, мне же нужно знать, при каких обстоятельствах сломалась камера, - тогда я быстро пойму, что к чему.
- А разве не видно? - быстро взглянул на него Ленька.
- Видно-то видно. Затвор заклинило. А отчего - не пойму.
И так задушевно-тепло звучал его утомленный хрипловатый голос, что Ленька неожиданно для себя начал рассказывать. Он не назвал фамилии Жмакина, а лишь сказал, что, будучи в одной артели старателей, заметил, как съемщик потихоньку ворует золото.
- Как же это могло, случиться?! - всплеснул руками мастер. - А где же был звеньевой, другие старатели?
- Звеньевой в это время куда-то вышел. А я проснулся и вижу: он золото в свой мешочек складывает…
- Ах, подлец! - не выдержал опять мастер. - Ах, мерзавец! - Он даже забегал по мастерской.
- И тогда я установил камеру на нарах, прикрыл ее, чтобы она была незаметной, - увлекся рассказом Ленька, - и зафиксировал кнопку пуска, ну, заклинил ее. А сам ушел. Чтобы, значит, Жма… - он запнулся, - чтобы старателя этого камера незаметно сняла, когда он ворует. У нас это называется "снять скрытой камерой", - гордо добавил он.
- Какой ты молодец! - мастер остановился перед ним и потрепал его по плечу. - Да ты просто умница! Шерлок Холмс!
Щеки Леньки порозовели от похвал. Он опустил глаза.
- И ты снял его? - спросил мастер.
- Не знаю, - Ленька пожал плечами. - Когда я вернулся, в теплушке никого не было, а кинокамера уже не работала.
- Может быть, ее открывали? - мастер пытливо смотрел ему в лицо.
- Нет, - покачал головой Ленька. - У нее там защелка барахлит, и, кроме меня, никто ее не откроет. Я бы сразу узнал.
- Наверное, тот старатель обнаружил кинокамеру и стукнул ее об пол, - предположил мастер. - Хотя нет, линзы не выдержали бы, побились. Что же он мог сделать?
Мастер еще раз внимательно осмотрел кинокамеру и хмыкнул. Взял клочок ваты, осторожно потер камеру. Потом поднес ватку к самым глазам. На тонких губах его появилась улыбка.
- А ты ничего не заметил, когда кинокамеру сломали?
- Да… кто-то вымазал ее сажей, У меня все ладони стали черными.
- Ага, ага, кстати, какой пленкой ты снимаешь?
- Только вы не смейтесь, ладно?
Мастер картинно развел руками.
- Значит, позвонили Ксанычу, это нашему руководителю, из универмага - вам нужна бесплатная пленка? Ксаныч: как так? А так, говорят, приезжайте и забирайте. Ну, мы и помчались в универмаг. Оказывается, сюда, на Север, случайно прислали ящик специальной тропической пленки, для съемок в Африке. У нее эмульсия не плавится при высокой температуре. Потом мы узнали, что кто-то спутал Африку с Арктикой. Ну и пленку никто не берет - ни телевидение, ни фотоателье. Тогда ее списали и решили подарить нашей киностудии. Вот этой пленкой мы и снимаем. Она оказалась хорошей.
Мастер долго смеялся.
- Значит, вместо Африки послали пленку в Арктику?
Он пообещал до завтра отремонтировать камеру.
- Завтра? - глаза Леньки заблестели. - Вот здорово! Точно?
- Бекоев пообещал - будет, - веско сказал мастер. - Это в уплату за хорошую историю с Арктикой и Африкой. Да, а пленку ту проявил уже? - спохватился он. - Со старателем-то?
- Негде, - пожал плечами Ленька. - Здесь есть, правда, любительская студия при школе-интернате, да у них сейчас химикатов нет.
- Надо как можно быстрее проявить ее! - мастер заволновался. - Вывести мошенника на чистую воду! Он ведь продолжает воровать! Ты понимаешь это?
- Понимаю, - Ленька даже попятился.
- Знаешь что? - мастер приставил палец ко лбу. - Один мой приятель едет в Магадан, он может захватить с собой эту пленку и там проявить в городской кинолаборатории. Так что приноси, - и он заговорщически подмигнул ему.
Ленька выскочил из быткомбината и нос к носу столкнулся с Ник Палычем.
- Ба, вот это встреча! - воскликнул геолог. - Ну, как живешь, чем занимаешься?
- Камеру в ремонт сдавал. Сломалась.
- Вот беда! Взяли в ремонт?
- Взяли. Завтра сделают.
- Ну и хорошо, - Ник Палыч поправил очки.
- А вы… а вы, - захлебнулся Ленька. - Золота много в той жиле?
- В какой жиле? - озабоченно спросил геолог. - Ах, что мы вместе с тобой открыли? Да, хватает. Сегодня буду докладывать об изученных нами рудных телах.
- А можно и мне с вайи? Хоть немножко послушать…
- Думаю, что нет. А вот в перерыв приходи - свожу в музей. - Ник Палыч посмотрел на часы. - Извини, спешу.
И если бы Ленька обернулся, то увидел бы, как отдернулась занавеска на одном из окошек быткомбината. Мастер Бекоев проводил его долгим взглядом немигающих острых глаз, в которых уже не было ласковости. Потом повесил на дверь табличку "Ушел на обед" и вышел из быткомбината.
Подняв воротник пальто, хотя было тепло, он прошел по коробу улицы Обручева, не доходя до стадиона, свернул направо, миновал промтоварный магазин и вышел на длинный мост через заливчик. Мимо него пылили машины, но вскоре Бекоев сошел с основной трассы на дорогу, ведущую к моргородку. То и дела ему приходилось прыгать - дорогу пересекали ручейки, струившиеся с сопки: пускала слезы вечная мерзлота. Справа у дороги плескалось море.
Мастер остановился у домика на окраине моргородка. Он пошарил по карманам, ища ключ.
- А я думал, ты дома, соседушка, - окликнул его старичок, гревшийся на скамеечке с другой стороны дома. - Слышу, шаги за стенкой.
- То, наверное, кот, - Бекоев ласково улыбнулся.
- Ну, если кот, то в сапогах, - прошамкал старик. - Уж больно тяжелы шаги-то.
Бекоев поскорее юркнул в дом. Он тщательно запер дверь на ключ. Створки старого платяного шкафа медленно раскрылись. Оттуда вылез Жмакин.
Олень с серебряными копытцами
- Сколько раз я говорил, - свирепо зашипел Бекоев, - чтобы ты не шатался по комнате в мое отсутствие! Старик уже заподозрил…
- Не могу же я цельный день сидеть, - прохрипел Жмакин, - не начальство! Уж и обутку снял, в носках шастаю.
- У тебя ступни как добрые копыта.
Они помолчали, пока мастер раздевался.
- Какие новости? - спросил Жмакин. - Скоро ты меня в контейнере на материк отправишь?
- Пока нет контейнерного груза, - Бекоев поставил чайник на электроплитку. - Слыхал, "Ванкарем" подойдет, будет брать отсюда пустые контейнеры из-под мебели. Вот тогда тебя и спровадим. Грузчик, знакомец, надежная душа, уж и контейнер тебе как следует оборудовал.
- Скорее бы! - вздохнул Жмакин, потирая шершавые ладони.
- Появились новости, - глаза Бекоева сверкнули. - Оказывается, крупно наследил ты с золотишком.
- Все шито-крыто! - Жмакин пытался подняться, но диван страшно заскрипел. - Никто и не подозревал… даже звеньевой верил мне, как родной тетке. А что сбежал я, так мало ли кто бегает от милиции? Может, когда-то нахулиганил?
- Нет, брат, пойман ты, можно сказать, за клешню. Кинокамерой тебя сняли, когда ты снимал золотую пенку.
- Знаю, - ухмыльнулся тот. - Только ничего не получилось у сопляка. Поостерегся я, как-никак принял меры.
- Какие? - на тонких губах Бекоева ужом заструилась улыбка. - Сунул камеру в джурму, чтобы пленка оплавилась?
У Жмакина отвисла небритая челюсть.
- А ты откель узнал?
- Неважно. Почему не открыл камеру, не засветил пленку?
- Откуда я знаю, с какого конца ее открывать? - огрызнулся тот. - Другое придумал, хитрое.
- Хитрое… - Бекоев неторопливо отхлебнул чай и со стуком поставил кружку на стол. - А дурной случай тебя обхитрил.
- Неужели вторая камера стояла?
- На такого дурака и одной хватит. Знаешь, на какой пленке тебя снимали? На специальной, тропической. Ее хоть огнем жги.
- Эх! - толстые пальцы старателя сжались. - Знай, бы…
- Ничего, - сказал Бекоев. - Кажется, я заберу у него пленочку. Дай только срок…
- Поторопись! - задышал старатель. - А то тебе такой срок дадут…
- Мне-то что торопиться, - Бекоев метнул на него острый взгляд. - Тебя дело касается.
- Одним концом тебя, другим - меня, - старатель подался к нему. - Я золотишко добывал, ты в бруски сплавлял, хоронил. Одной мы, брат, веревочкой схлестнуты…
- А ты меня веревками не вяжи, - нахмурился мастер. - Не люблю таких намеков!
Лицо его перекосилось, стало страшным.
- Да я без намеков, - Жмакин понял, что пересолил, и стал отрабатывать назад, - я так просто…
Бекоев перегнулся через стол. Его пронизывающие глаза приблизились к самому лицу старателя.
- Не я у тебя в руках, а ты у меня. Понял?
Лицо Жмакина посерело. Мастер понял, что желанный момент, которого он ждал давно, наступил. Он с нажимом, с расстановкой произнес:
- Где зарыт самородок?
- Какой самородок? - прохрипел старатель.
- Знаешь какой. Тот самый. Ведь за ним сюда вернулся. Из-за той мелочи, что нахапал из колоды, не стал бы так рисковать… - он многозначительно помолчал. - В общем, давай начистоту!
Он так хлопнул ладонью по столу, что Жмакин вздрогнул.
- Без меня тебе отсюда не выбраться. Это понятно? А задаром ни я, ни знакомец мой не будем рисковать. Самородок пополам - и все дела. Тебе половины до конца жизни хватит.
- Да я… - начал было старатель, но, увидев гримасу, замолчал.
Долго стояла тишина.
- Ладно, - глухо сказал Жмакин. - Я уж давно все обдумал. Без тебя мне все равно его не видать, не вывезти. А второй раз сюда мне ходу нет… Словом, дам я тебе планчик, по нему и найдешь. Но помни, - он взъерошенным диким медведем поднялся, - в нем моя жизнь. Обманешь - я на все пойду! Мне тогда жизнь - копейка!