- У меня никогда не было игрушек. Разве что камешки да стекляшки. Вот мы с Костиком и стали собирать коллекцию. Теперь она у нас большая. Это пули, осколки снарядов и бомб, стреляные гильзы, сломанный штык, пробитая каска… Люди говорят, что когда-то в ваше ателье фашисты бросили гранату. Мы с Костиком хотим поискать осколки.
У Гаврилы Петровича губы задрожали:
- Бедненькая… Вот какое детство уготовила вам война…
Незнакомец, назвавшийся ботаником Николаем Павловичем Орловым, почему-то обозлился пуще прежнего:
- Она вас обманывает, это хитрая бродяжка!.. Гаврила Петрович, да гоните же ее со двора!
Добродушное лицо Петрунькевича напряглось, обозначив глубокие морщины, он в упор посмотрел на незнакомца.
- Послушайте… Как вас там… почему вы так не люби-те детей? Разве можно жить на свете, не любя детей?.. Нет, мы с вами не поладим. Моя лаборатория внаем не сдается.
29
Анонимка. Преображение Емельки. Лихой Данила Гром. Фотоателье под охраной. Слово о наступлении. Номер тридцать семь.
Василий Иванович Бочка много слышал о черных делах гестаповца по кличке Бешеный Ганс. Однако встречаться с тем прохвостом ему не доводилось, даже фотографий "грозы района" Бочка никогда не видел. Люди, которые томились в местной тюрьме гестапо и которым чудом удалось вырваться на свободу, рассказывали, что Ганс Бруфт не расставался с плетью из воловьих жил с острыми проволочными шинами, и многие узники той тюрьмы после вызова к Бешеному Гансу были мечены жестокими шрамами.
В Донбассе, как известно, фашистские оккупанты чувствовали себя неуютно и потому карали всех без разбору. Шахтеры - народ отважный и упорный, оказалось, их не так-то просто сломить. Гестаповцы, тайные шпики, предатели-полицаи бесследно исчезали в глухих и почти обезлюдевших поселках. Тот же Бешеный Ганс дважды спасался бегством от народных мстителей. Не менее дюжины его прислужников-полицаев партизаны зарыли в оврагах и лесах меж Пролетарском, Лисичанском и Кременной. И ничего неожиданного не было в том, что пришел час, когда взяли "на мушку" на окраине Волчеяровки и Бешеного Ганса.
Можно понять Василия Ивановича, почему он не испытывал к фашистскому подонку ни малейшего интереса. Был Бешеный Ганс - не стало мерзавца, и что о нем вспоминать?
Но случилось неожиданное: пока лейтенант находился у Старой криницы, кто-то подбросил ему письмецо. Возвратись в свой временный кабинет в амбаре, Василий
Иванович заметил под дверью аккуратный бумажный треугольник. Поднял, прочел - ив глазах у него зарябило. "Неужели?..- прошептал он.- Неужели правда?.."
Письмо было кратким, в две строки: буквы, похожие на странных жучков, расползались в разные стороны. Начиналось оно с молитвы, а далее следовало: "Оглянись, начальник! По улицам нашего города бродит Бешеный Ганс".
Василий Иванович тяжело опустился на стул и принялся изучать письмо. Почему оно начиналось с молитвы? Может быть, его писал человек верующий? Почему этот человек пожелал остаться неизвестным? Не уверен, что сообщает правду? Как же он мог написать такое, если в трех километрах отсюда, в поселке шахты Мельникова, живет и здравствует отличный снайпер Данила Гром, который и отправил Бешеного Ганса в тартарары без пересадки?..
Василий Иванович снял трубку телефона. С минуту она похрипела, потом покашляла, и наконец нежный девичий голосок спросил:
- Кого вам, Василий Иванович?..
- Парторга шахты Мельникова Дубчака,- попросил Бочка.- Обязательно разыщите. Что, он на проводе? Прекрасно! Послушай-ка, Лукич: мне нужен Данила Гром. Дело срочное и важное. Пошли за ним, пожалуйста, пусть приедет ко мне.
Едва он положил трубку, как на пороге встал вымытый, подтянутый, причесанный Емелька.
Лейтенант кивнул ему и улыбнулся:
- Так держать Емеля! Больше внимания внешности. Не забывай, теперь ты мой помощник, представитель власти, значит, во всех отношениях должен быть образцом. Вот взгляни-ка на это письмо: интересуюсь, что ты, помощник, скажешь?..
От него не укрылось, как листок в руках Емельки затрепетал, а лицо мальчугана побледнело.
- Что я скажу? - тихо переспросил Емелька.- Скажу, что это неправда. Бешеного Ганса наши зарыли под Волчеяровкой. Снайпер Данила Гром, спасибо ему, бил без промаха. Значит, кто-то распускает злой слух…
Василий Иванович внимательно слушал и согласно кивал, а потом неожиданно спросил :
- Но вдруг это… правда?
- Попробуем проверить,- сказал Емелька, присаживаясь на свободный табурет.- Я должен вам доложить…
- Э, братец,- прервал его начальник,- если уж докладываешь, то встань как положено, руки по швам, голову повыше, плечи пошире, и каждое слово - четко.
Емелька вскочил с табурета, но заговорил все же горячо, сбиваясь:
- Про фотографию Петрунькевича… Дедушка Митрофан рассказывал, что фашисты вывешивали там, на витрине, свои морды. Бешеный Ганс тоже там красовался… Наша Кудряшка услышала про это и тут же спохватилась: а что, если в подсобке у Гаврилы Петровича уцелели - пусть рваные, мятые, запыленные - фотографии фашистов и полицаев? Отдельные куски можно склеить и переснять…
Василий Иванович даже засмеялся и, словно на футбольном матче, проскандировал:
- Мо-лод-цы!..
Емелька совсем осмелел и предложил:
- Я думаю, подсобку нужно охранять.
Бочка недовольно поморщился:
- От кого?..
- А если в городе еще прячутся полицаи? В чем их забота? Уничтожить свои следы. А их следы как раз и могут быть в подсобке.
Лейтенант посмотрел на помощника долгим и внимательным взглядом:
- Ах ты, Емельян Иванович, товарищ Пугачев!.. Однако без шуток: быть может, и действительно ты из потомков Емельяна Пугачева? Башковит, парень! Осмотрителен. Что ж, быть по-твоему. Кликни базарного сторожа Савелия. Пошлем его на эту ночь к подсобке Гаврилы Петровича Петрунькевича. А завтра тщательно осмотрим сарайчик: быть может, и попадется что-то интересное.
Пока Емелька разыскивал ночного сторожа, который, несмотря на ранний час, успел, устроившись на прилавке. вздремнуть, пока Василий Иванович объяснял Савелию, куда он должен идти и что охранять, в переулке гулко загромыхал мотор грузовика. Уже пожилой, но легкий в движениях, Данила Гром пружинисто выпрыгнул из кузова на мостовую, быстро направился к амбару, в кабинет Василия Ивановича.
Емелька невольно залюбовался молодцеватым шахтером: что стать, что могучие плечи, чуб до скулы, да еще и кудрявый. Гром прямо и открыто глянул на Старшого:
- Чей парень?..
- Нашенский,- ответил Василий Иванович.- Мой помощник. Мы с ним в этот вечер одной загадкой маемся. Вот, прочти…- И он подал Даниле анонимку.
Гром почему-то не взял тетрадочную страничку в руки, а прочел, прищурив глаз, издали. Крякнул досадливо, тряхнул чубом:
- Думаю, что брехня.
- А вообще-то, Данила,- в раздумье заметил Василий Иванович,- тут есть о чем поразмыслить.
Гром прищурил глаза, и меж его густых летучих бровей пролегла крутая складка:
- Что же он, тот безобразник, из ямы выбрался? Зарыт был вполне надежно.
Лейтенант оперся локтями о столик, задумался.
- Понимаешь, товарищ Гром, я очень хорошо запомнил второе сентября 1943 года. Войска Третьей гвардейской армии с хода форсировали Северский Донец. Даже не верилось, что они так лихо прорвались через реку. Но к исходу того же дня они продвинулись на запад километров на тридцать, освободили соседние города Пролетарск и Славяно-сербск. Тут самый тупой фашистский солдафон понимал, что дела - швах, что нужно поскорее драпать из Донбасса. Так почему же Бешеный Ганс с жалкой кучкой своих прихлебателей-полицаев пытался удержаться в кирпичном доме на окраине Волчеяровки? Что удерживало здесь подонка? Он не был строевым офицером, не участвовал в боях. Знал только одно: жечь, грабить, убивать. Так неужели же он не понимал, что партизаны следят за каждым его шагом? На что он надеялся? Почему сразу же не сбежал?..
- Говорили, он искал какой-то клад,- пожал плечами Данила.- Поговаривали даже, что нашел, да не успел взять. В общем, причуды психа. Я долго выслеживал его, затаясь в кювете. Когда он появился в проеме окна, я всадил ему пулю прямо в лоб.
Василий Иванович замер в напряжении.
- Интересуюсь, пока партизаны штурмовали тот кирпичный дом, никто из него не выбрался, не бежал?
Данила тяжело вздохнул:
- За всем разве уследишь? Наш наблюдатель заметил, что со двора, который на западной стороне дома, в степь умчалась легковушка, кажись, "оппель". Значит, кто-то из той шайки таки спасся.
- Отлично, Данила. Скажи мне: ты сам видел труп Ганса?..
Гром брезгливо покривился:
- Плевать мне на него, с какой стати я буду его рассматривать?
- Но какие-то документы при нем были?
- Только ночной пропуск. У него понимаешь ли, два имени: Ганс и Оскар. Ну, а фамилию Бруфт тут многие знают. Под приказами красовалась. Что ни строчка - угроза.
- А не помнишь ли, Данила, во что он был обут?
Гром прищелкнул пальцами:
- Как раз вот это помню. Тупорылые такие ботинки, подошва подкованная, в два пальца толщиной. Почему запомнилось? У нас в отряде был молоденький боец Вася Веточкин. И угораздило как-то Васю забраться в бросовый штыб. Та куча штыба оказалась раскаленной, и Вася начисто сжег сапоги, да еще и ноги обварил. Воевал, бедняга, в тряпках. Обмотает ноги тряпками, перетянет шнурками - и пошел на задание. Он-то и попросил меня, чуть не плача: "Товарищ замкомандира, сделайте снисхождение, разрешите мне снять с этого прощелыги ботинки. Ему они уже не нужны, а номер мой, издали вижу - тридцать девять". Ну, я спросил у Василия: дескать, не противно ли? Ведь эти бутсы, похожие на двух черных поросят, такого костолома носили… "Что поделаешь,- вздохнул Вася,- война!" Пришлось разрешить, и Веточкин снял ботинки.
Василий Иванович облегченно улыбнулся:
- Спасибо, дружище, это существенный момент. Однако ты точно помнишь: номер тридцать девять?
- Запомнилось,- подтвердил Данила.- А разве это важно?
- Я имею сведения,- сказал лейтенант,- что Бешеный Ганс носил огромные ботинки, чуть ли не сорок шестой или даже восьмой номер. Кого же вы там зарыли, возле кирпичного дома?
Гром огорченно крякнул, скрипнул зубами:
- Тебе ли, Василий, объяснять? Фашист, да еще матерый, та же ядовитая змея: как ни укрощай ее - будет изворачиваться, ускользать и непременно попытается ужалить. Иной, особенно хитрый, и двойником запасется, переоденется, с помощью хирурга дайке физиономию переделает, а фальшивые документы у него заранее заготовлены. Я этих тварей насмотрелся.
Василий Иванович откинулся от стола, крепко потер виски. Анонимка - измятая тетрадочная страничка - лежала перед ним, и он взял ее, раздельно прочел вслух: "Оглянись, начальник! По улицам нашего города бродит Бешеный Ганс".
30
Трофеи из фотоателье. Почерк тетки Феклы. Петрунькевич принимает задание. По следам Лохмача. Лицом к лицу с врагом.
Ранним утром, едва лишь сентябрьское солнышко начало подниматься из-за крыш, Кудряшка и Костик приволокли в кабинет Василия Ивановича большую старую корзину, плетенную из лозы. Вытирая платочком вспотевшее лицо, Лнка доложила:
- В сарайчике не осталось ни одной бумажки. Мы весь мусор перебрали, в каждую щелку заглянули.
- Отлично, помощники,- похвалил Бочка и заглянул в корзину.- Э, да тут, я вижу, солидная добыча. Нашему фотомастеру Гавриле Петрунькевичу предстоит кропотливая работа.
- А что сторожа поставили - это дельно,- сказал Костик.- Ночью, Савелий говорит, какой-то незнакомец наведывался. Мы с Кудряшкой догадались: тот самый, что хотел у Гаврилы Петровича подсобку снять.
- Что ж, теперь можно и снять,- усмехнулся Василий Иванович.- Как считаешь, Кудряшка, ты узнала бы его, если бы встретила?
- Обязательно,- сказала Анка.- Свинцовые глаза, родинка под левым глазом, брови будто подчерненные… Непременно узнала бы.
Запустив руку в корзину, лейтенант вынул пачку мелко изорванных фотографий, встряхнул обрывки на ладонях:
- Если бы из этого бумажного винегрета Петрунькевич выудил фото Бешеного Ганса! Я, ребята, ей-право, пустился бы в пляс…
Анка спросила:
- А где Емеля? Мы с Костиком видели его издали: он куда то спешил с большой папкой. Кричали ему, только он не расслышал.
- А не расслышал, наверное, потому, что занят большими делами,- пояснил Бочка.- Дела эти - водопроводные: целый район города остался без воды. Вот Емеля и написал заявление в горсовет, а чтобы оно стало коллективным, пошел собирать подписи. Сейчас отправился к набожной гадалке тетке Фекле.
- Тетка Фекла не пустит его и на порог,- заявил Костя.- Терпеть не может мальчишек, ругает безбожниками и сорванцами.
Василий Иванович неожиданно развеселился:
- А расписаться ей все же придется: "Престарелая Фекла Морковкина, 69 лет".- Он взял со стола анонимку и подмигнул Костику: - Заявление пойдет своим путем, и водопровод, будем надеяться, исправят, а между тем мы сверим почерк. Вон какими буквами анонимка написана: не буквы - каракатицы. Посмотрим, не так ли гадалка Фекла и под заявлением распишется? Вы поняли, друзья, что я доверяю вам секрет?
Они ответили разом:
- Поняли.
Анка еще добавила:
- Спасибо!..
Василий Иванович осторожно тронул ногой корзину:
- А теперь загадка: кто мне нужен срочно и безотлагательно?
И опять ребята ответили разом:
- Петрунькевич!
- Верно, друзья. Нужно, чтобы он явился немедленно.
Костик встал, пришлепнул об пол стоптанными сандалиями:
- Задание принял. Бегу…
А пока Василий Иванович с А иной ожидали фотографа Гаврилу Петрунькевича, Емелька спешил. Ему хотелось поскорее выполнить поручение начальника милиции, а люди, в квартиры которых ему довелось стучаться, как будто не верили в то, что он торопится. В первом же ветхом домишке чуть ли не насильно усадили за стол и принялись угощать чаем. Во втором домике процедура гостеприимства повторилась, но теперь угощали кашей из тыквы. Один пожилой хозяин предложил сыграть в шахматы и не хотел верить, будто Емелька не знает, как ходит конь. Все охотно ставили подписи под заявлением, приговаривая с надеждой: "Только бы это помогло…" или: "Эх, поскорее бы!"
Дверь в доме гадалки Феклы долго не открывалась. За окном покачивалась занавеска - это хозяйка осторожно выглядывала на крыльцо, терпеливо ожидая, чтобы незваный гость удалился. Но Емелька снова и снова барабанил в дверь.
Хозяйка в конце концов не выдержала и, громко гундося какую-то молитву, в которой слышались мрачные угрозы, спросила из-за двери:
- Кого ко мне бог послал?
- Не бог, а люди добрые,- сказал Емелька.- Они хотят чуда.
- Какого же? - удивилась хозяйка.
Емелька отвечал без запинки:
- Чтобы в кранах появилась вода.
После этих слов Пугача хозяйка решилась наконец открыть дверь. Емелька увидел довольно рослую и мощную старуху с золотыми серьгами в мочках ушей, с кольцами на пальцах, со вставными золотыми зубами. Когда она говорила, луч солнца прорвался меж туч, осветил ее лицо, и Емельке причудилось, будто во рту у гадалки Феклы вспыхивал огонь.
- И что ты, бесенок, колотишься? - спросила она хмуро, задерживаясь взглядом на папке, которую Емеля держал под рукой.- Так, непутевый, можно и дом развалить.
- Подпишите заявление насчет водопровода,- сказал Емелька.- Двенадцать ваших соседей уже подписали.
Она испуганно вскинула руки.
- Ни-ни-ни!.. Я никаких бумаг не подписываю: все это от нечистого, а я верующая.
- Что ж,- сказал Емелька, делая вид, будто порывается уйти.- У всех будет вода, а у вас не будет.
Хозяйка изменилась в одно мгновение. Залебезила, что-то замурлыкала, даже покривила губы, пытаясь изобразить улыбку.
- А ты, я вижу, хороший мальчуган! Подожди, я дам тебе конфету. Соседи небось и кусочка хлеба пожалели? Ох, люди, великий грех скупости всех обуял. Вот, возьми, с довоенной поры хранила. Ну, какая там у тебя бумага, что я должна писать?
Емелька раскрыл папку. Хозяйка отлично видела без очков и легко прочла две строчки заявления.
- Доброе дело, мальчик. Без воды - аки в пустыне. Значит, писать "престарелая"? Ничего не скажешь: верно.
Может, уже скоро белый свет покину. А кому оставлю этот дом? Родственников - ни души…
- Если вы спрашиваете совета,- сказал Емелька,- могу посоветовать. Сиротам войны оставьте. Вон сколько их скитается по дорогам.
Хозяйка зашипела враз, как погасший примус. Емельке даже почудилось, будто вокруг нее образовался дым.
- Подумать только, он дает советы!.. У самого молоко на губах не обсохло, а он уже важничает. Жаль, что ты по делу, а то взяла бы кочережку да выбила из тебя блажь. Сироты войны! За что им такой подарок! За то, что побираются да воруют?..
Она почти вырвала из рук Емельки листок бумаги, засеменила к столу и, умостясь в просторном кресле, долго выводила чернилами свою подпись.
Странное чувство томило Емельку, пока он находился в том просторном доме: как будто, кроме него и хозяйки, в комнате присутствовал кто-то третий. И не просто присутствовал, а с минуты на минуту мог войти. Очень хотелось Емельке расспросить тетку Феклу про ее квартиранта. Где он? Все еще собирает цветочки да травки или, может быть, отбыл в другие края? Почему он такой злюка? По какой причине грубо и незаслуженно обидел Кудряшку?
Но Емеля ни о чем не спрашивал гадалку, молча ожидал, пока та выведет на бумаге свои каракули. Уходя, он оставил на подоконнике подаренную ею конфету. Когда шел через двор к переулку, не оглядывался: будто чувствовал, что за ним наблюдают. А если бы оглянулся, то увидел бы в крайнем окне физиономию ботаника. Тот слышал каждое слово, произнесенное Емелькой в доме, и теперь подозрительно следил за ним…
Когда Костик, широко шагая рядом с Петрунькевичем, возвратился к начальнику, Анка сидела в уголке на полу, перебирая обрывки фотографий.
- И что за досада,- жаловалась она тихо.- Вот полицай. Это точно. Китель, портупея, но… нет головы. Может ее и не было? А вот и другой отпетый: у этого нет уха, щеки и плеча. Ну зачем Гаврила Петрович так мелко изорвал все эти карточки?
Входя в кабинет, Петрунькевич слышал причитания Кудряшки и сразу же понял, о чем его попросит начальник.
- Действительно, девочка, жаль,- сказал он, осторожно вкладывая пальцы в руку Василия Ивановича, видимо, опасаясь железного пожатия.- Но, представь себе, когда я рвал эти фотографии на мелкие кусочки, у меня было такое чувство, будто я уничтожал предателей.