Ричард Додридж Блэкмор Лорна Дун - Ричард Блэкмор 5 стр.

Повесив корзинку с рыбой на шею и не оглядываясь по сторонам, потому что я уже начал бояться собственной бо­язни, я сполз со скалы и ступил в поток. В следующее мгновение земля ушла у меня из-под ног и я упал в воду, крепко ударившись головой о камни. Голова у меня пошла кругом, и я уже подумал, что пришел мой конец, и я был недалек от истины, но меня спасла моя короткая острога, не давшая течению увлечь меня вниз, в черную заводь. Опираясь на нее, я с грехом пополам снова встал на ноги и сказал себе: "Джон Ридд, чем быстрее ты вернешься обратной дорогой, тем лучше будет для тебя же". И тут я с ужасом обнаружил, что путь назад для меня отрезан, и мне нужно лезть на вершину водопада, если я не хочу, что­бы меня окончательно смыло в проклятую заводь.

Крепко зажав острогу в правой руке, я начал медленно подниматься по гранитному желобу. Вода шумела и бур­лила вокруг меня, и продвигаться било так трудно, что мне показалось, будто я прополз уже, по меньшей мере, полми­ли, хотя, как я узнал впоследствии, желоб был длиной две сотни ярдов. Скала была скользкая, а напор воды так вы­сок, что я уже почти не надеялся добраться до вершины. Но теперь, когда я остался один на один со своим ужасом, он оставил меня, и я сосредоточил все мысли на том, чтобы достичь цели, сделав для этого все от меня зави­сящее.

Вода заливала меня на шесть, самое большее на девять дюймов, и я все время видел, как белели мои ноги на фоне темного потока. То и дело мне попадались уступы, словно самой природой предназначенные для того, чтобы, уцепившись за них, я мог немного передохнуть. Я поднимался все выше и выше. Прежняя моя храбрость стала возвращаться ко мне, и я подумал, что еще никто до меня не отважился пройти этим путем, и мне стало интересно, что бы на это сказала матушка. Потом я вспомнил об отце, и мне показа­лось, что боль, терзавшая мои ноги, стала понемногу сти­хать.

Шаг за шагом я осторожно продвигался наверх, и ру­ки мелькали у меня перед глазами, и больше всего на свете мне хотелось выпрямить свои полусогнутые ноги. Недалеко от вершины я поскользнулся и больно ударился коленной чашечкой.

В эту минуту течением меня чуть было не снесло вниз, потому что по телу моему внезапно пробежала судоро­га, и я громко закричал от боли. Страх заставил меня сделать невероятное усилие и превозмочь неожиданное оце­пенение. Я снова собрался с силами и с удвоенной энерги­ей продолжил восхождение.

Господи, как близка была вершина! И снова обожгла мысль: неужели не доползу? Руки и ноги, занятые непре­рывной работой, кружились, как мельничные крылья, и в отдельные моменты я удерживался на скале, опираясь толь­ко на носки. Я карабкался, не смея оглянуться назад. Я уже не чувствовал, как болят мои ноги и как бешено сту­чит мое сердце; я уже приготовился к смерти, и мне было бесконечно жаль, что, претерпев такие муки, я все равно должен буду покориться неизбежному. Взглянув наверх, я увидел над собой яркий свет и устремился на него, вложив в рывок последние силы. Прилив свежего воздуха ударил мне в лицо, и я потерял сознание.

Глава 8
Мальчик и девочка

Когда я пришел в себя, в правой моей руке была горсть земли и молодой травы, за которую я в отчаянии ухватил­ся в самый последний момент, и - о чудо! - маленькая де­вочка, сидя на коленях около меня, растирала мне лоб но­совым платком.

- Ну, слава Богу,- прошептала она, когда я, открыв глаза, взглянул на нее.- Сейчас тебе лучше, правда?

Никогда в жизни не слыхал я голоса более нежного, не видел ничего более прекрасного, чем эти большие черные глаза, смотревшие на меня с жалостью и любопытством. По природе я не краснобай, и поначалу я не нашелся, что ска­зать, но лишь пристально разглядывал ее длинные темные волосы, и в том месте, где они коснулись земли, я заметил первую примулу, предвестницу весны. (И до сих пор, когда я вспоминаю ту девочку, у меня стоит перед глазами эта примула.)

Мне показалось, что и девочка любуется моим лицом, и впоследствии она призналась, что я ей в самом деле понра­вился в тот раз, но в пору нашей первой встречи она была слишком мала, чтобы разобраться в собственных чувствах.

Я с усилием приподнял голову и, опираясь на локти, сел, не выпуская остроги из левой руки. От радости девоч­ка даже захлопала в ладоши. Я же, стыдясь своего девон­ширского диалекта, не решался с ней заговорить, подумав, что стоит мне раскрыть рот, и я тут же перестану ей нра­виться.

- Как тебя зовут? - спросила девочка так, словно у нее не было и тени сомнения в том, что она имеет право расспрашивать меня. - Как ты здесь оказался? Что это у тебя мокрое в мешке?

- Это гольцы для моей матушки. Если хочешь, я и те­бе оставлю несколько.

- Ты так старался не выпустить мешок из рук, а в нем всего лишь рыба! Посмотри: ноги у тебя избиты в кровь, и мне бы нужно их перевязать. А почему на тебе нет ни чу­лок, ни башмаков? Неужели матушка твоя так бедна, бед­ный мальчик?

- Нет,- ответил я, задетый за живое.- Мы совсем не бедны, мы вообще могли бы купить весь этот луг, если бы захотели. А чулки и башмаки у меня тут же, в мешке.

- Но ведь и они промокли насквозь! Давай я перевяжу тебе ноги. Не бойся, я сделаю это очень осторожно.

- Не беспокойся, когда я вернусь домой, я смажу ноги гусиным жиром. Почему ты на меня так смотришь? Знаешь, ты не похожа ни на одну девочку из всех, каких я ви­дел. Меня зовут Джон Ридд. А тебя?

- А меня - Лорна Дун,- проговорила она тихо, слов­но боясь своего же ответа, и опустила головку так, что я мог видеть только ее лоб и ресницы.- Меня зовут Лорна Дун, и я думала, ты это и так знаешь, и тут никакие вопро­сы не нужны.

Я встал и, взяв ее за руку, попытался заглянуть ей в глаза, но она все время отворачивалась. Маленькая, совсем еще, кажется, несмышленыш, она уже стыдилась своего имени. А я - я не мог отвести от нее взгляда, когда она внезапно вздрогнула, и по щекам ее покатились крупные медленные слезы.

- Не плачь,- попытался я успокоить ее,- ты-то ведь ни в чем не виновата. Я отдам тебе всю свою рыбу, Лорна, а для матушки наловлю еще, но ты не плачь и не сердись на меня.

Всхлипывая, она поднесла свои маленькие нежные ручки к глазам и взглянула на меня так жалостно, что я не удержался и... поцеловал ее! Потом, вспоминая об этом, я никак не мог понять, почему я так поступил: ведь я же терпеть не мог целоваться, как и всякий мальчишка, если - я уже говорил и еще повторю - это настоящий мальчишка, а не слюнтяй. Теперь-то я знал: я был очень растроган, по­тому что девочка живо напомнила мне хрупкий весенний цветок.

Нет, она не поощрила меня на новый поцелуй, как сде­лала бы моя матушка, допусти я по отношению к ней такие нежности. Она вытерла губки, отвернулась и, поглаживая платьице, всем своим видом дала понять, что я допустил неслыханную вольность. Я густо покраснел и, стоя перед ней, разглядывал свои ноги, готовый провалиться сквозь землю от стыда. Хотя она вовсе не была гордячкой и зада­вакой - это было видно по ней - но я-то знал, что по сво­ему происхождению эта крошка - на тысячу голов выше меня. Я - сын фермера до мозга костей и сам будущий фермер, а она - каждый пальчик ее руки и каждый стежок ее платья твердили о том, что передо мной будущая гос­пожа.

И все же я поцеловал ее, маленькую девочку лет вось­ми, и она, чувствуя и свое, и мое смущение, устремила при­стальный взгляд туда, где Беджворти срывалась с гранит­ной стремнины, образуя горный водопад.

Я не знал, что сказать, а она и не пыталась прийти ко мне на помощь. Почувствовав обиду, я начал собирать ве­щи, стараясь делать это шумно, чтобы она, наконец, очну­лась и поняла, что я ухожу. Я надеялся, что она станет от­говаривать меня, но она не делала этого, а я, глядя в чер­ный, как ночь, поток, знал, что обратная дорога по только что пройденному пути для меня - почти верная гибель.

Я обернулся к девочке и тихо позвал:

- Лорна!

- А я думала, ты уже ушел. Зачем ты пришел сюда? Разве ты не знаешь, что с нами сделают Дуны, если заста­нут тебя со мной?

- Вздуют обоих как следует или всыпят мне одному: тебя-то навряд ли посмеют бить всерьез.

- Нет, они убьют нас обоих и сбросят сюда, в эту реку. Я часто смотрю на воду, и она предсказывает, что я буду похоронена в ней.

- Но за что им меня убивать?

- За то, что ты нашел дорогу сюда. А сейчас уходи - пожалуйста, уходи! Они могут убить нас в любой момент. И еще... Ты мне очень понравился (здесь мне захотелось сказать ей то же самое),- правда, очень понравился, и я буду звать тебя просто Джоном, если ты не против. Но сейчас ты уходи, уходи, Джон, пожалуйста. А когда твои ноги заживут, ты сможешь прийти сюда и рассказать, как ты себя чувствуешь.

- И я тебе скажу, Лорна... Ты мне тоже очень понра­вилась: ты мне нравишься совсем как сестренка Анни и ку­да больше, чем Лиззи. Я еще никогда не встречал такой де­вочки, как ты, и я приду сюда завтра, и ты приходи. Я при­несу тебе яблок и птичку, которую нашел, когда у нее бы­ла сломана лапка... Ты знаешь, у нашей собаки такие слав­ные щенки...

- Не надо. Джон, Дуны не позволят мне держать щен­ка. В нашей долине нет ни одной собаки. Дуны говорят, что от собак столько шума...

- Да что ты, Лорна, щенки совсем крохотные! Дай мне руку, я покажу, какие. Я принесу тебе самого хоро­шенького.

- Тихо! - внезапно сказала она. В долине раздался чей-то крик, сердце мое громко застучало, а личико Лорны исказилось от ужаса. Она прижалась ко мне и взглянула на меня так, что я решил про себя: либо спасу ее, либо ум­ру, и ужасно пожалел, что не взял с собой отцовского ружья. Моя храбрость передалась девочке, и щеки у нее стали такими же розовыми, как у меня.

- Пойдем со мной вниз, к водопаду, - сказал я, - Я унесу тебя отсюда, а матушка позаботится о тебе.

- Нет, нет, - сказала она и снова заплакала, когда я взял ее за руку. - Я скажу тебе, что делать. Дуны сейчас разыскивают меня, а ты - ты видишь вон ту пещеру в скале?

Ярдах в пятидесяти от нас я увидел то, о чем говорила Лорна. В вечерних сумерках я едва разглядел пещеру.

- Да, вижу. Но Дуны заметят меня, когда я побегу ту­да через луг.

- Там... там... - Лорна едва могла говорить, - есть вы­ход из долины. Боже, они все ближе и ближе... я уже вижу их...

Посмотрев на реку, а потом на меня, девочка побеле­ла, как снег.

- Боже, боже, - повторила она и, не в силах сдер­жаться, горько заплакала. Я повел ее за кустарник, что рос около реки - там нас не было видно - и, живо подхватив свой мешок и острогу, спрятал их в птичье гнездо, пустовавшее рядом, у кромки воды.

Вдалеке, вверх по течению, я увидел дюжину здоровен­ных мужчин, спускавшихся к воде с другого берега. Огне­стрельного оружия при них не было, и они шли, веселые и беззаботные, как на праздник.

- Королева, королева! - закричали они издалека. И снова: - Королева, королева! Куда же подевалась наша маленькая королева?

- Они всегда зовут меня "королевой". Пройдет неко­торое время, и я должна буду ею стать, - шепнула Лорна, и я почувствовал, как ее нежная щечка коснулась моей об­ветренной щеки. - Их королевой, - добавила она. Я услы­шал, как рядом с моим сердцем бьется ее маленькое сер­дечко. - Ой, посмотри, они уже спускают в реку ствол де­рева и скоро будут на этом берегу. Еще немного, и они нас заметят.

- Погоди, - осенило меня.- Кажется, я знаю, что де­лать. Я спрячусь в воде, а ты сделай вид, что спишь.

- Да-да, вон там, на лугу, - поняла она с полуслова. - Бедный, как, должно быть, тебе сейчас станет холодно! И не вздумай больше сюда приходить, - шепнула она через плечо, отправляясь вверх по косогору. - Только я буду приходить па это место - иногда. Ой, вот они!

Едва успев взглянуть туда, куда она указала, я мигом очутился в воде, выставив голову на поверхность между двух больших камней. Тьма сгущалась между холмами, и белый туман опустился на реку, но я, затаившись в воде, видел все, как на ладони, потому что страх сделал меня зорким: мне все казалось, что разбойники вот-вот обнару­жат и схватят меня.

Все это время Дуны шумели и ругались на чем свет стоит, и эхо, вторя им, наполняло долину их голосами. Я был в отчаянии, но когда я увидел ярдах в тридцати-сорока от себя Лорну, прилегшую у скалы и притворив­шуюся спящей, и увидел, как ее прекрасные волосы, слов­но две темные волны, упали на ее личико и маленькое свет­лое платьице, я успокоился и стал ждать, что будет дальше.

А дальше было вот что. Дуны высадились на берег, и один верзила, завернув за скалу, обнаружил Лорну. С ми­нуту он постоял рядом, любуясь ею, а потом взял на руки и поцеловал так звонко, что даже мне стало слышно. Будь у меня с собою отцовское ружье или, на худой конец, бландербасс, я бы, ей-Богу, выпустил бы хороший заряд в это­го подлеца!

- Вот она, наша королева! Вот королева, дочь нашего капитана! - закричал верзила своим товарищам.- Возвра­щайтесь к своей бутылке, пьяницы! Я нашел девочку, я ее и привезу. Никто не смей касаться!

Он посадил Лорну на могучее плечо, и, заграбастав ру­чищей ее крохотные ножки, с триумфом ушел восвояси. Глядя на это, я так разозлился, что даже высунулся из во­ды, и Дуны непременно заметили бы меня, если бы не то­ропились вернуться к своей бутылке. Когда разбойники по­дошли к краю луга, быстро темневшего в вечерних сумер­ках, Лорна обернулась и помахала мне рукой, а я помахал ей в ответ.

Вот она и ушла от меня, дорогая моя девочка. Волне­ние мое улеглось, и мне снова захотелось ее увидеть. Но сейчас об этом нечего было и думать, нужно было поскорее выбраться отсюда, чтобы успеть к ужину.

Я заполз под куст, чтобы согреться и растереть свои дрожащие ноги. И когда окончательно стемнело, я понял, что сейчас самое время уходить.

Я выжал штаны, а затем пополз к пещере, на которую мне указала Лорна. Я добрался до входа и с опаской во­шел внутрь, боясь, как бы мне навстречу не прогремел раз­бойничий выстрел. Но в пещере не было никого. Я заметил несколько выбоин, грубо вырубленных в скале вместо сту­пеней. Но выбоины были узкими, отстояли друг от друга далеко, а утес был таким крутым, что все эти открытия не слишком меня порадовали. Вцепившись в скалу и обломав ногти, я ухитрился сползти на животе до первой ступеньки, затем, помогая себе острогой, прыгнул на вторую ступень­ку, а добраться до третьей оказалось труднее всего, и я ни­почем бы не добрался, если бы не заметил в тени скалы подвешенную веревку. Я крепко ухватился за нее, и мало- помалу спустился до самого низа. Не помню, как мне уда­лось найти дорогу домой, пробираясь через лес Беджворти, но знаю, что заслужил в тот вечер хорошую трепку за то, что вел себя так неосмотрительно - Дуны ведь могли оставить от меня мокрое место - и за то, что извозил в грязи добрую пару шерстяных штанов.

Когда я вернулся домой, все работники с нашей фермы уже сидели за столом. Анни и Лиззи уговаривали мужчин приступить к ужину, матушка, ожидая меня, беспокойно поглядывала на двери, а Бетти хлопотала у огня, ворча, готовя и пробуя кушанье одновременно. Я заглянул за дверь с видом побитой собаки, не решаясь войти в дом, по­тому что знал, что мне полагается за все, что я нынче на­творил. Но добрый взгляд моей матушки, а также запах колбасы, которую поджаривали на огне, придали мне храбрости, и я переступил порог.

Все хотели узнать, что я делал весь день и весь вечер, но я не сказал никому ни словечка, больше всего опасаясь сварливого языка Бетти. Я с аппетитом поужинал, отде­лавшись от расспросов окружающих ничего не значащими фразами.

После этого дня, полного всевозможных приключений, я стал относиться к своим занятиям стрельбой еще серьез­нее. Не то чтобы я надеялся перестрелять всех Дунов одного за другим или мечтал устроить это,- я по натуре во­обще не мстителен,- нет, мне просто захотелось овладеть оружием по-настоящему и научиться пользоваться им, как плугом, молотком или рыбацким неводом.

Я попадал теперь в амбарную дверь не только из отцов­ского ружья испанской работы, но даже из коротенького бландербасса Джона Фрая, и начал уже мечтать о новом, более совершенном ружье, чтобы шума от него было по­меньше, а точности при стрельбе - побольше. Но потом наступило время стрижки овец, затем сенокос, затем убор­ка зерновых и копание овоща под названием "батат" (в на­ших местах его только начали выращивать, но он уже всем пришелся по вкусу) , затем мы начали делать сидр и го­товиться к приходу зимы.

Так в делах и заботах прошел целый год. Все дни я проводил на открытом воздухе, либо работая на ферме, либо занимаясь охотой и рыбной ловлей, а иногда прихо­дилось с утра до вечера не слезать с седла в поисках за­блудившейся лошади или коровы.

Страхом, что я натерпелся в тот вечер в Долине Дунов, я был сыт по горло - и надолго. Теперь я уже не отважи­вался в одиночку, без Джона Фрая, выходить в поле, в лес или к дальней изгороди фермы. Мало-помалу я расска­зал Джону обо всем, что случилось со мной в тот день, не упомянув только о Лорне. Во-первых, я понимал, что Джон не тот человек, с которым можно говорить на такие темы, а во-вторых... Нет, не то чтобы я не думал о Лорне и не хотел повидаться с нею вновь, но ведь я был тогда всего-навсего мальчишка, и потому я презирал девчонок, считая, что они не в состоянии жить своим умом, и действовать мо­гут только по чужой указке. Так считал не только я, но и все мои сверстники. Когда мы собирались вместе и разго­вор заходил о девчонках, все соглашались с тем, что эти жеманницы и плаксы годятся только на то, чтобы быть у нас на побегушках.

И все же, сказать по правде, моя сестренка Анни значи­ла для меня куда больше, чем все мальчишки нашего при­хода, вместе взятые, хотя в ту пору я не отдавал себе в этом отчета и высмеял бы любого, кто бы сказал мне это. У Анни было славное личико и деликатные манеры, и мно­гие в округе считали, что наша Анни - ни дать ни взять вылитая леди и даже лучше, потому что не задается и не важничает. У нее были пухлые розовые щечки и глаза го­лубые, как весеннее небо, и была она стройна, как молодая яблонька, и всякий, глядя на нее, не мог удержаться от счастливой улыбки. Потом, когда она выросла, она стала на редкость прелестной девушкой - высокая, с лебединой шеей и ослепительно белыми плечами, на которые падали кудри чудесных каштановых волос. Но и в ту пору ее оба­яние не шло ни в какое сравнение с красотой Лорны Дун.