- Твоя вина - это ясно. Да и он малость перегнул, нельзя так бездушно. Но ты не горюй, малец! - сказал радист весело. - Без этого добра я тебя домой не отпущу.
- Самому, своими руками хотелось…
- Времени еще впереди много! Да если и не сам соберешь, думаю, от этого ничего не изменится. Ладно, отставим этот разговор, не будем расстраиваться. Вон лучше куда погляди! Видишь башню полосатую?
Только сейчас Павлик заметил, что "Альбатрос" движется вдоль пологого песчаного берега. Над самой водой гордо, твердо, как моряк в полосатой тельняшке, возвышалась высокая, зауженная к макушке башня. Чуть поодаль белели домики, спрятанные под кронами редких деревьев. Еще левее тянулись приземистые бараки, вырисовывались пирамиды бочек, напоминающие пчелиные соты. Ящики были сложены огромными кубами.
Проследив за Павликовым взглядом, Мыркин сказал:
- Там промысел, приемный пункт. А башню узнал?
- Маяк, - ответил Павлик.
- Точно, - сказал Мыркин. - На самой косе стоит. Ночью его да-алеко видно! Название ему - Гнездиловский. По косе. А косу так назвали потому, что на ней чайки гнезда строят. Много гнезд.
- А почему мы тогда идем рыбу на рефрижератор сдавать? - полюбопытствовал Павлик. - Промысел-то вот он, рядышком!
- Напрямую, так рядышком. А на самом деле, чтобы к нему попасть, нужно большенный крюк сделать. Промысел ведь по ту сторону косы расположен. А рефрижератор… Вот он, гляди!
Черный утюжок превратился теперь в зеленоватое двухмачтовое судно. Если бы не надстройка на корме и не мачты, его можно было бы принять за гигантскую ванну. Справа и слева от рефрижератора белели вдалеке неподвижные угольники парусов.
К Мыркину и Павлику подошел Печерица.
- Очень кстати эта лоханка здесь оказалась, - радостно и в то же время пренебрежительно сказал рыбак, кивая на рефрижератор.
Павлик недружелюбно покосился на него. Тон, каким говорил Печерица, ему не понравился. Ему сразу же припомнилось, как Иван Иванович назвал его Рохлей.
Мыркин пристально всматривался в рефрижератор, почёсывая висок.
- Загружен до отказа, - разочарованно произнес радист. - По самую ватерлинию сидит. Теперь понятно, почему на мой вызов по рации не отвечали. Думаю, придется нам к промыслу заворачивать.
- Примут, никуда не денутся, - уверенно сказал Печерица и подмигнул Павлику.
"Подлизывается", - подумал мальчуган.
Со спардека раздался зычный глыбинский бас:
- Приготовить швартовы!
Печерица опрометью кинулся на бак. Мыркин подхватил у ног тонкий капроновый канат, начал свивать его в кольца.
Павлик огляделся по сторонам. Он решил, что сейчас самый подходящий момент спросить у радиста о Рохле. Мыркин, полусогнувшись, набирал в левую руку конец, а сам неотрывно смотрел на приближающийся борт рефрижератора. Павлик колебался. Но что-то подстегивало его. Наконец, он решился.
- Дядя Юра, а дядя Юра!
- Да, малец?
- Я хочу у вас спросить…
- Спрашивай, - перебил Мыркин.
- Скажите, почему у Печерицы прозвище Рохля?
Радист рассмеялся:
- Ты думаешь, что рохлей одного величают? Как бы не так! В нашей бригаде это словцо самое ходовое. Рохлями все перебывали, и я в том числе. Дай срок - и тебя наделят. Постой, хлопче! А ты знаешь смысл этого слова? Нет? Так я тебе объясню. Рохля - это вялый, нерасторопный человек. Ну, такой… мямля, что ли. Понимаешь?
- Угу, - разочарованно буркнул Павлик и отошел в сторонку, чтобы не мешать радисту размахнуться. - "Вот тебе раз, - думал он растерянно, - оказывается, я и сам могу в рохли попасть. Что-то я, видно, напутал. А может, мне спросонок тогда все, и разговор этот, и все вообще почудилось?.."
"Альбатрос" между тем привалил к высокому борту рефрижератора. Рядом с ним он казался утенком, прильнувшим к утке-матери. Павлик поднялся на спардек, чтобы лучше видеть палубу незнакомого судна.
Иван Иванович, переодетый в холщовые брюки и серую рубашку, хотел перебраться на плавучий холодильник, но его остановил Глыбин:
- Я сам буду сдавать рыбу.
- Почему - ты? - удивился рыбак. - Я же уполномочен бригадой! Егор Иванович никогда не вмешивался, ты же сам знаешь.
- Рыбу буду сдавать я! - твердо произнес Глыбин, всем своим видом показывая, что он не Егор Иванович и что ему наплевать на порядки, установленные прежним капитаном. Кэп-бриг зашел в каюту и вскоре опять появился на палубе. На нем были белые брюки и такого же цвета китель. На голове ухарски сидел синий берет с хвостиком. "Как на морской парад вырядился!" - подумал Павлик.
Глыбину бросили с рефрижератора мягкий канатный трап. Кэп-бриг полез по нему наверх. Вслед за ним взобрался на рефрижератор Брага. Боцман направился к надстройке.
На рефрижераторе суетились женщины в синих рабочих халатах. Одни подносили пустые ящики, другие укладывали эти ящики низкими штабелями вдоль борта и на баке судна. В корпусе рефрижератора, где-то под надстройкой, постукивал движок.
Глыбин приветливо поздоровался с женщинами.
- Где приемщика найти? - спросил он, улыбаясь на все стороны. Такой добродушной улыбки Павлик никогда не ожидал от сердитого кэп-брига.
- Приемщика? - с веселым удивлением переспросила светлокудрая девушка. - А мы думали, что вы в наш магазин за покупками пожаловали. Приемщика-то искать не стоит.
- Это почему? - прогудел Глыбин, становясь сразу серьезным.
Девушка отдала укладчице ящик и объяснила:
- А потому, что мы рыбу не принимаем. У нас все отсеки забиты. Шли на базу, да сломался мотор. А так бы вы нашего следа даже не увидели. Советую на промысел поспешать, благо он недалече отсюда. - Она игриво мотнула кудрями и отошла к противоположному борту, где высилась беспорядочная горка пустых ящиков.
Глыбин прошел на середину палубы, заглянул в трюм.
- Ну да, тут места еще много, - сказал он, ни к кому не обращаясь.
Мимо кэп-брига проходила женщина с седоватыми волосами, скрученными на затылке улиткой. Глыбин обратился к ней.
- Где все-таки приемщик сховался?
Женщина махнула рукой.
- Напрасно вы его ищете. Никанор Иванович принимать все равно не станет. У него такой закон: план загрузки выполнил - и шабаш. Лишнего грамма в трюм не положит. Там, на лову, катеров десять к нам подходило, ни у кого не взял. А девчата сейчас утрясли принятую порцию и видно: кое-какие закоулки свободны.
- Так в чем же дело? Вашему Никанору Ивановичу скажите об этом.
- Да что толку говорить? Ссылается на капитана. А тому чем меньше груз, тем меньше риск в случае шторма. Капитан, конечно, прав по-своему. За людей, в случае чего, ему отвечать придется…
- Это верно, - согласился Глыбин. - А все-таки где Никанора Ивановича искать? Может, уломаю?
- Есть желание - пробуйте.
Женщина указала на сизую дверь в ярко-белой надстройке, над которой нависало правое крыло капитанского мостика.
- Как зайдете - налево. Около камбуза каютка.
- Добре, - сказал кэп-бриг и направился к надстройке. Павлик провожал его взглядом до тех пор, пока он не скрылся за дверью.
Палуба большого незнакомого судна влекла Павлика. Он немного помешкал, а потом скатился со спардека "Альбатроса" и решительно полез по канату на рефрижератор, воспользовавшись тем, что поблизости никого из рыбаков не было.
Весь корпус рефрижератора занимал трюм, разделенный на три отсека. Две трюмные горловины были прикрыты брезентом, а из третьей, гулкой, пахло морозом и рыбой. Глубоко внизу рабочие двигали ящики со льдом по металлическим блестящим рейкам. Такими же ящиками была завалена палуба вокруг горловин.
Павлик пошел на бак по узкому проходу, образованному сложенными ящиками. Под мачтой он увидел корзину с мелко накрошенным льдом, из-под которой выползало множество тоненьких змеек воды, и сразу почувствовал невыносимую жажду. Павлик взял кусочек льда и положил на язык. Рот наполнился приятной прохладой. Эта прохлада моментально разлилась по всему телу.
Из-за мачты вышла полная женщина с сетчатой лопатой в руке, по-рыбацки - хваткой.
- Небось, по конфеткам соскучился, мальчик? - приветливо улыбнулась она.
Павлик хотел уйти, но женщина остановила его:
- Погоди. Нельзя быть дикаренком.
Она пошарила в кармане халата и протянула Павлику две барбариски.
- Бери. Угощайся.
Павлик поблагодарил добрую незнакомку и положил сразу обе конфеты на язык рядом с кусочком льда. Во рту стало еще приятней.
Женщина с жалостливой улыбкой с ног до головы оглядела худенькую фигурку Павлика, покачала головой:
- Тощенький ты какой… И не страшно тебе по морю кочевать?
Павлик ничего не ответил. Его обидела жалость незнакомки. Повернувшись, мальчуган быстро пошел прочь.
Павлик остановился у больших весов, на которых возвышалась железная бадья, вся усыпанная мелкими дырочками. Он пошаркал ладонью по горячим бокам бадьи, соскоблил ногтем несколько застарелых рыбьих чешуинок и отошел в сторону. Присев на планшир, стал следить за работой женщин.
Хлопнула дверь надстройки. На палубу вышел высоченный худосочный мужчина в мешковатом льняном костюме и желтой капроновой шляпе. Вслед за ним переступил комингс Глыбин. Кэп-бриг вытирал беретом потное лицо.
Приемщик заглянул в трюм.
- Васина! Фила! - позвал он.
- Да что вы, своим рабочим не верите? - говорил Глыбин, остановившись позади него. - Освободилось местечко, чего там! Рыбы-то у нас…
- Погоди, рыбак, - отмахнулся от него приемщик. - Сейчас сам узнаю. Васина! Эгей, Филицата!
Из глубины трюма донесся тонкий женский голос:
- Я здесь, Никанор Иванович! Я вас слушаю.
- О каком там свободном местечке речь идет? Откуда оно взялось?
- А в чем дело?
- Да вот тут рыбаки… Тонн пять скумбрии…
- Можно! - крикнула женщина. - На такое количество место найдем. Немножко утрясли, можно! Давайте, сейчас как раз лед под руками.
Приемщик посмотрел на Глыбина и сказал:
- У вас, оказывается, чутье хорошее… И счастье есть. Благодарите наших механиков, а то бы вы нас только и видели!
- Очень им благодарен! - усмехнувшись, раскланялся Глыбин. - И вам тоже.
- А ведь сумел-таки уломать Никанора Ивановича, - сказала седоволосая женщина. - Ну и пройдоха ты, рыбак!
Глыбин самодовольно ухмыльнулся, подмигнув женщине: мол, знай наших! Приемщик подошел к весам, на ходу извлекая из верхнего кармана на пиджаке блокнот и карандаш. Глыбин остановился около него и тоже достал записную книжку. Приемщик клацнул защелкой на шкале весов. Записав данные в блокнот, махнул рукой крановщице:
- Давай на погрузку!
Четыре женщины из тех, что укладывали ящики, начали спускаться по трапу на сейнер. Опережая их, на палубу "Альбатроса" упали четыре хватки. Мыркин и Лобогрей быстро стащили с рыбы парусину. Радист поймал руками качающуюся в воздухе бадью и нацелил ее на свободное место у горловины трюма.
Разгрузка началась. Сколько раз бадья с рыбой опускалась в трюм рефрижератора, столько раз Глыбин и приемщик делали пометки в своих блокнотах. У Глыбина цифры были написаны столбцом, у приемщика вместо них рябил частокол вертикальных черточек. Сидя позади Глыбина на штабеле ящиков, Павлик тоже считал бадьи, время от времени проверяя себя по записям кэп-брига и приемщика. Вот, наконец, пятьдесят первая, последняя бадья, тихо покачиваясь, медленно опустилась в трюм.
Павлик перебрался на "Альбатрос". Бесцельно потолкавшись по скользкой палубе, залез на спардек и улегся там под штурвалом.
Механик запустил движок. Рыбаки принялись поливать палубу из шланга. Мыркин орудовал брандспойтом, а Печерица и Лобогрей терли доски жесткими голяками-метелками.
У трапа на рефрижераторе появился Глыбин. Вслед за ним семенил Брага. Увидев на корме "Альбатроса" Митрофана Ильича, боцман весело крикнул ему:
- Эй, Шкертик! Держи продукты!
Митрофан Ильич сразу же подошел к трапу.
- Все купил? - спросил он, принимая от боцмана набитую сумку.
- Сахару нет, взял семь банок сгущенного молока.
- А подсолнечного масла купил?
- Полбутылки. Не хотел осадки брать.
- Ну ничего, обойдемся. Хлопчику взял сладостей?
Брага кивнул утвердительно. Он нашел глазами Павлика, подмигнул ему и крикнул:
- А это тебе, пацанок!
Павлик поймал синий кулек, в котором было печенье.
- Спасибо! - сказал он боцману, а сам подумал: "То строгий, ни в чем спуску не дает, то угощает печеньем… Странный какой-то!"
С рефрижератора кинули на сейнер швартовы, и "Альбатрос" начал медленно дрейфовать в открытое море.
"От своих мозолей рыбешка аппетитней…"
Весь следующий день от зари до заката солнца "Альбатрос" бороздил морскую гладь, но никаких признаков рыбы нигде не было видно. Глыбин не сходил с мостика, даже ел там. На сейнере царило гнетущее молчание.
Мыркин запрашивал по рации невидимые судна экспедиции, надоедал самолету рыборазведки, но пилот твердил лишь одно: "Косяков скумбрии не наблюдаю. Следите за мной в начале каждого часа и прошу не приставать".
Так было и на другой день. И лишь под вечер третьего дня Глыбин в бинокль заметил косяк скумбрии далеко в море.
Однако замет получился неудачный. Что-то острое на дне в двух местах рассекло невод. В образовавшиеся дыры скопом валила скумбрия. Мыркин в акваланге метался от одной дыры к другой, но не успевал.
Невод выбрали из воды. Выпутанную рыбу перенесли в трюм и засолили в двух кадушках. Нехотя расстелили по палубе порванные сети и принялись чинить.
А вечер густел. Огромное лилово-красное солнце сползло с небес и, опираясь лучами, точно гигантскими веслами, на сине-фиолетовую зыбь, огненным кораблем поплыло за горизонт. Правее него, как предостерегающий темный палец, возвышалась башня Гнездиловского маяка.
Митрофан Ильич проводил солнце взглядом, понюхал воздух и сказал:
- Как бы завтра Мочилкин не расквасился…
Но дождь начался не завтра, а спустя два часа, и шел почти сутки. С берега прилетел душный, потный ветер, потом надвинулась иссиня-черная туча, набрякшая влагой, как губка. Туча блеснула гладкими, зализанными краями, ахнула раз, другой, и на палубу посыпался гулкий горох первых крупных капель. Потом капли сплелись в прерывистые дрожащие нити, соединившие тучу с морем.
Особенно сильно припустил дождь после полуночи. Казалось, что гром катается прямо по спардеку, как пустая железная бочка. Ветер выл в потемках. Павлик лежал на койке и пугливо косился на гудящий, грохочущий потолок. "Такой грозы на берегу не бывает", - думал он.
К утру трескотня, гул и вой затихли. Ливень перешел в мелкий, нудный, как туман, дождичек. А к полудню небо заулыбалось свежим, умытым солнышком. Над сияющим размахом воды замельтешили голубоватые паруса рыболовов-любителей.
"Альбатрос" снялся с якоря и рыскал по морю, точно ищейка. Все были наготове. Однако рыбы нигде не было видно. Даже любители-рыболовы поводили плечами, когда Глыбин спрашивал их о клеве. Рыбаки поняли, что принесенная береговыми потоками муть заставила скумбрию опуститься в донные, более чистые слои воды. Глыбин решил прекратить напрасные поиски, привел "Альбатрос" к самому берегу и приказал отдать якорь.
Услыхав грохот якорной цепи, Митрофан Ильич вышел на палубу. Кок был задумчив и блестел от обильного пота. Мутные капли стекали по его щекам, повисали на кончиках усов. Старик то и дело утирал их передником.
- С легким паром! - пошутил радист. Он сидел на влажном неводе, скрестив по-восточному ноги. На коленях у него лежала раскрытая книга.
Митрофан Ильич не обратил внимания на шутку радиста. Он отправился к Лобогрею и Ивану Ивановичу, которые сидели на планшире и вели тихий разговор.
Лобогрей говорил собеседнику, что, по его мнению, надо идти туда, где ведут лов все суда экспедиции. Гундера не возражал, но и не был в полном согласии с Лобогреем. В тени от площадки лежал на палубе Печерица. Рыбак опирался на локти и, уткнувшись лбом в поставленный на ребро учебник тригонометрии, полушепотом заучивал какую-то формулу. Павлик под стеной надстройки обливался из ведра забортной водой.
Остановившись перед Лобогреем и Иваном Ивановичем, Митрофан Ильич укоризненно произнес:
- Думаю, рановато на покой стали. Солнышко-то вон где, на самой макушке неба!
Лобогрей поглядел вверх, потом пробежал глазами по желтому от ила, как песчаная пустыня, морскому простору.
- Раненько, но что поделаешь? - вздохнул рыбак. - Скумбрия запряталась. Правильно сделали, что напрасные гонки прекратили.
- Мда-а, - неопределенно промычал Гундера, стаскивая с себя майку и повязывая ею голову.
- С такой работы пролежни можно нажить, - буркнул Митрофан Ильич.
- В этом вина не наша. Ты же сам говорил, что тут самое рыбное место. Вот мы…
- Погодь, - взмахнул рукой кок. - Ты послухай, что скажу, а тогда лопочи - наша вина, не наша.
- Ну-ну, говори, Шкертик, - пожал плечами Лобогрей.
И старый рыбак начал:
- Скажи: у нас камбальные сети есть?
Лобогрей переглянулся с Иваном Ивановичем и с улыбкой ответил:
- Ну, есть. А что?
- Ты не чтокай! Я спрашиваю: сети целые, для работы годные?
- Годные. Я сам их чинил.
- А на белугу сбруя имеется?
- Что за странный допрос! Будто сам не знаешь! Конечно же имеется!
- А крючья точеные? - не унимался Митрофан Ильич.
- Так точно, Кок Кокич, точеные! - за Лобогрея ответил Мыркин, который отложил книгу и прислушивался к вопросам кока. - Мы с Тягуном их навострили перед отходом сюда. Да ты ближе к делу!
Лобогрей уже смекнул, куда клонит Митрофан Ильич, и плутовато сощурился. Бросил зубрежку Печерица, оживился Иван Иванович. А Митрофан Ильич, приметив, что завладел вниманием товарищей, принялся запальчиво сыпать вопросы и сам же на них отвечать:
- Что же получается? Камбальные сети есть? Есть! Белужья снасть имеется? Угу, имеется! Все это находится на катере? На катере! Где покоится? В трюме! Так по какой такой причине полезные вещи должны в трюме валяться, а мы бока на солнышке морить? Мы прибыли сюда рыбалить или загорать?
Лобогрей не выдержал и громко воскликнул:
- А ведь ты прав, Шкертик! Честное слово, прав! Где-то по сетям да крючкам крупнокалиберная рыба тужит, а мы тут под солнышком кости прогреваем! Как курортники!
- Во-во, самые что ни на есть курортники!
Митрофан Ильич был доволен, что рыбаки его поддержали. Оставалось "утрясти вопрос" с Глыбиным. Как-никак, он в данное время замещал Егора Ивановича, следовательно, был на сейнере старшим по должности и нес ответственность за судно и бригадное имущество. Возложили эту миссию на Митрофана Ильича, поскольку он в вопросах дипломатии "стреляный воробей". Это, конечно, сказал шутник-радист.