- Вот здо́рово! - сказал Дима, восхищенно поглядывая то на Степана Васильевича, то на Лёню. - А план… Лёнь, покажи-ка план.
Геолог с интересом взял измятый, пожелтевший лист. Суровое лицо его просветлело.
- Да, да, - промолвил он. - Эту копию Леонид Захарович снял с плана…
- …в "Записках УОЛЕ", да?
- В "Записках УОЛЕ". Совершенно верно. Ходил тогда с нами в пещеру мужичок один - Игнатьич, из соседней деревни.
- Сломин его фамилия, такой высокий?
- Да вы, оказывается, всё знаете! - удивился геолог. - Сломин, горщик по профессии…
- Это наш знакомый, - гордо сказал Вова.
- Чудеса! А грот вы нашли как? По этой вот надписи?
- По надписи. И еще у нас есть дневник дедушки. Только там страница оборвана.
Степан Васильевич листал дневник и с какой-то светлой грустью легонько покачивал головой, приговаривая вполголоса: "Да, да… да".
- А вы молодцы! - сказал он наконец, оторвавшись от записей своего учителя. - Настоящие молодцы! Поглядел бы Леонид Захарович на таких внучат - радостно бы стало старику. А знаете что? Вот я буду отчет об экспедиционной работе писать - и в нем, конечно, об этом месторождении меди. Я там напишу так: "Открыл его в 1921 году один из уральских учителей, Леонид Захарович Тикин. Четверть века спустя его открытие повторила группа пионеров в составе…" - и перечислю ваши имена и фамилии.
- Нет, Степан Васильевич, это несправедливо, - сказал Лёня. - Дедушка открыл и вы, а мы-то что? Мы только посмотрели.
- Факт! - поддержали звеньевого остальные. - Он правильно говорит.
Вова же уточнил:
- А я еще не пионер.
Похвала мужественного, бывалого человека окрылила ребят, и, может быть, поэтому Миша, не стесняясь, спросил у геолога:
- Степан Васильевич, скажите, а зачем на руке у вас татуировка - стрелы?
Этот вопрос волновал всех, и все замерли, ожидая ответа.
- А ты откуда знаешь?
Миша напомнил о встрече на берегу реки.
- Вон что! А я тебя не узнал. Тогда темненько было. Татуировка эта… как вам сказать… это, выражаясь Вовиными словами, которые он, наверно, где-то вычитал, детское увлечение. Был я в ваших годах - любил играть в разбойников, мечтал стать пиратом. Однажды даже стащил у соседей лодку и отправился в ней путешествовать вокруг света, но на утро следующего дня меня поймали и высекли… Вот в те годы один дружок и оставил, по моей просьбе, этот след - татуировку. Сначала я этим знаком очень гордился, потом стыдился его, а сейчас… сейчас ничего не поделаешь.
И тут ребята подробно рассказали Степану Васильевичу о том, как следили за ним, о записках со стрелами, о своих приключениях - обо всем.
- Да, - сказал геолог, выслушав рассказ ребят, - вы подальше моего полетите. Из вас получатся, наверное, отличные исследователи-путешественники и храбрые солдаты.
- Ну, уж вы скажете! - Лёня довольно улыбнулся, однако махнул рукой: - Какие мы исследователи! Сколько камней интересных видели, а ни одного толком не узнали. Оловянную руду нашли - и не знаем где. Это я виноват.
- Очень мало мы знаем, - проникновенно сказал Миша. - Вот ведь тайны разгадать, о которых вы говорили, - ого, как много надо знать!
- Вот это хорошо, это мне нравится!.. Вы сознаете, что знаний вам недостает, - значит, вы их приобретете. Если будете такими же упорными, как в походе. Ведь у вас, курносые, все еще впереди, все впереди!..
- Ну нет, Степан Васильевич, - возразил Вова: - они ведь уже в седьмой класс перешли. А вот я… У меня все впереди. Вот когда… - Тут он неожиданно замолчал, заметив что-то очень интересное и важное. - Хо! Молоко несут! - И, подпрыгнув, Вова бодрым галопом двинулся навстречу товарищам геолога, которые возвращались из деревни с ведром молока.
Солнце, поднявшись над лесом, начинало свой жаркий трудовой день. В легком мареве застыли далекие горы. Чуть парила яркая, посвежевшая зелень. Мягко шелестела листва берез. Над мшистыми глыбами известняка, сторожившими вход в пещеру, раскинулось небо - такое необъятное, такое высокое, голубое и чистое, что хотелось смеяться и петь.
И друзья запели "Свою походную". Зазвенела по лесу победная, бодрая песня дружных и смелых, и Витя подпевал, и Павел с гордостью смотрел на ребят, а геолог слушал, улыбался, и в глазах его были радость, и ласка, задор, и, кажется, зависть.
