Километра через два от речки, где жарили пирожки, лес внезапно оборвался, расступившись вдоль широкой и гладкой шоссейной дороги. Не верилось как-то, что здесь, в глуши, видишь создание человеческих рук, и странно и приятно было глядеть на следы мощных автомашин, отпечатавшиеся на желто-сером песке.
Уж на что дика местами уральская тайга, а труд и воля человека и ее обуздали, покорили. И там, где нет городов и сел, где стелются обомшелые леса, где вздымаются горы у таежных озер и вольные птицы вьют гнезда, - и там проходит советский человек, упорный и трудолюбивый хозяин своей земли.
Вот - была здесь непролазная чаща. Шумели на ветру разлапистые гиганты. Гнили болота. Зверье бродило. А в середине леса геологи нашли руду, и строители воздвигли завод. От него протянулась железная дорога, по реке поплыли баржи с металлом, и сюда пришла рабочая артель. Зазвенели, наверное, наши славные русские песни. Гулко, раскатисто затрещав, подминая соседей, рухнул первый гигант. Рядом - второй, третий, сотый… Урча и переваливаясь на ухабах, забегали юркие полуторатонки. Горы земли и щебня пали в болотную воду. Молот обрушился на камень, дробя, размалывая его. Стройной шеренгой вытянулись желтые столбы, загудели, запели на них провода. Ровное широкое шоссе прорезало тайгу…
Путешественники уселись в придорожной канаве.
- Теперь надо узнать, куда мы вышли, - сказал Лёня. - Примерно вот здесь, - ткнул он в карту. - Только если та речка, где мы обедали, называется Каменкой. Сейчас проверим. Тут людей, наверно, много проезжает.
И, как бы в ответ на его слова, вдали показалась быстро мчащаяся машина.
- Остановить? - приподнялся Дима.
- Нет, постой. Подождем кого-нибудь на лошади. А на машине, может, издалека едут, места здешние плохо знают.
Это было резонно. Дима снова уселся. Оставив за собой густое облако пыли, мимо пронесся грузовик. Из кабины кто-то помахал ребятам рукой.
- Вы видели? - обернулся к друзьям Лёня, и лицо его стало встревоженным.
- Что?
- В машине был он… Еще помахал… Тот, в кожаной куртке…
Все посмотрели вслед автомобилю. Он был уже далеко.
- Лёнь, ты не ошибся?
- Что я, слепой, что ли! Вот честное слово, он! Могу пионерское дать.
- А записка?
- Что - записка?
- Он же ее ночью подсунул. И до сих пор сидел там, ждал?
Лёня задумчиво почесал нос.
- Н-да… Значит, сидел. Только зачем?
Эта путаница держала в напряжении, немножко пугала и злила.
- Еще рукой помахал!..
- Ладно! Торопиться нужно, - решил звеньевой. - Видите, он на машине. В два счета там будет… А мы все равно не отступимся! Идем.
- Подожди. Про дорогу-то надо узнать.
Скоро показались конные повозки, сразу с двух сторон. Молодой веселый колхозник, приветливо поздоровавшись с ребятами, подтвердил, что река, где они были недавно, действительно называется Каменкой, и рассказал о дальнейшей дороге.
- Путешествуете, что ли? - ласково спросил он.
- Путешествуем.
- Ну, шагайте. Хорошего пути вам!
Пройдя километр по шоссе, они свернули на лесную тропинку. Жара убавилась. Итти стало легче.
На ночевку расположились в диком крутобоком логу, у небольшого прозрачного ключика. На дне его была видна каждая песчинка, а от холодной воды ломило зубы. Темнозеленые игольчатые ветви елей, чуть серебрясь, гнулись к земле. По логу громоздились камни. Вёснами здесь протекает, наверное, какая-то горная речушка, бурлит и клокочет, перекатываясь с камня на камень. Лог и сейчас поблескивал на солнце, словно по дну его струилась вода. Это блестели маленькие камешки. Тут были и кварц, и свинцовый блеск, и роговая обманка, и слюда, и еще что-то, названия чему ребята не знали. Лёня все собирал, завертывал в бумажки и складывал в мешок.
По краю лога болтались мохнатые и длинные-предлинные корни сосен, подмытые весенней водой. Миша где-то слыхал, что в корнях, меж мелких ответвлений, находят самородки золота. Все принялись искать. Долго искали. И не нашли.
Приготовили ужин. Дима разливал чай. Землю окутала мгла. Костер освещал небольшую часть леса, ель, протянувшую широкую лапу к груде камней, а дальше стояла черная глухая стена тайги.
Вдруг там, во тьме, громко хрустнул сучок.
- Кто? - окликнул Лёня.
Лес молчал. Но опять захрустели ветви. Кто-то подходил к костру.
4. Ночной гость
Миша бросил в огонь сухую хворостину. Затрещав, она пыхнула, и тьма шарахнулась в сторону, но, отпрыгнув, стала еще чернее, гуще. Лёня порывисто вскочил, шагнул навстречу хрусту и, сжав кулаки, повторил:
- Кто, спрашиваю?
Миша тоже поднялся. Громадные глаза Димы застыли в настороженном взгляде.
Раздвигая рукой ветки и нагибаясь, из тьмы вышел высокий бородатый старик. Он был в сапогах и брезентовом плаще, на голове сидел низко надвинутый потрепанный картуз. Борода, широкая и пышная, была желтовато-серой: снежные нити в ней путались с волосами табачного цвета. Рыжие, прокуренные усы сплетались с бородой. Под картузом белела седина, а над носом, широким и крепким, как смоляной сучок, над темными глазами нависали по-стариковски лохматые, густые брови. В широкоплечей фигуре старика чувствовалась сила, от лица веяло таежной суровостью.
- Хлеб да соль, - сказал пришелец негромким, низким голосом. Повременив немного, он спросил: - Что, трошки пугнулись?
- Спасибо, - ответил Лёня сначала на приветствие, потом - задорно - на вопрос: - А что пугаться-то? Не из боязливых.
- Хо, ишь ты! - Старик тряхнул бородой. - Рисковые… А посидеть с вами можно?
- Садитесь.
Миша подвинулся. Старик огляделся, подтянул под себя жердину, опустился легко, как на стул. Все молчали. Он не спеша расстегнул свой брезентовый плащ, вынул кисет, кургузую трубочку-самоделку и большим заскорузлым пальцем стал набивать табак. Вытащив из костра уголек, старик взял его двумя пальцами, будто холодный камешек, приложил к трубке и стал пыхать дымом, спокойно и размеренно. Раскурив трубку и бросив уголек обратно в костер, он так же не спеша огляделся, посмотрел на небо, еще чуточку помолчал, пыхнул трубкой и неожиданно улыбнулся. Борода его подалась вперед, усы раздвинулись, а вокруг глаз сбежались морщины.
- Хорошо-о! - сказал он окая.
Все вдруг увидели, что глаза у него вовсе не темные, а светлые, стариковские, и от широкой улыбки стало как-то легче и теплее. Завозились, усаживаясь поудобнее. Дима спросил:
- Чаю, дедушка, хотите?
- Благодарствую. Не обижу, так выпью.
- Зачем обидите? У нас чаю много. Не покупной - лесной, брусничный. И сахар есть.
- Куда дорога-то? - спросил дед, принимая кружку.
- Что? - не понял Дима.
- Куда путь держите?
- Да вот идем…
- Туристы мы, - вмешался Лёня. - Путешествуем.
- Землетопы, значит, - понимающе кивнул старик.
- Почему землетопы? - обиделся Лёня. - Мы не просто ходим - мы свой край изучаем.
- Ишь ты! Скорые какие! Его, брат, край-то наш, сразу не изучишь. Это тебе не Голландия какая - плюнул да прошел. Россия! - Старик сурово и гордо взмахнул бородой, но сразу же и просветлел. - Ничего, милые, не обидьтесь. Годы молодые - ноги легкие. Хорошо делаете, ладно. Ходить по ней, матушке, полезно. Сам лаптей истаскал - не сочтешь. Только дело-то не в лаптях. Ходить глазом надо… Непонятно? Это, значит, чтобы примечать все. Ногой сто верст протопал - кость набил, а проку нет. Глазом эти версты пройдешь - разума прибавишь. Во-от… А вы, куричьи сыны, напугались ведь, когда затарахтел я, а? - И он весело рассмеялся.
- Нет, - сказал Вова, - мы думали: это не вы, а…
- Кто, думали? Поди, медведя ждали?
- Ну, медведей-то мы не боимся, - поспешил вступить в разговор Лёня, боясь, что Вова разболтается.
- Медведь не тронет, - согласился дед. - Он зверь с понятием… Может, чаишку-то еще нальёте? Имею до него слабость.
- А вы, дедушка, кто? - поинтересовался Миша.
- А дедушка и есть. Право слово. Внучат таких вот, как вы, да и поболе еще годами, восемь штук. Оно, конечно, людей штуками считать неприлично, но внуки не обижаются… А возраст мой - шестьдесят девять годов.
- У-у! - сказал Вова.
- По занятию я, стало быть, горщик, - продолжал старик, прихлебывая чай. - Сейчас, конечно, пенсию от государства имею, но все же на покой еще не перешел. Покой человека старит и к земле гнет, а труд да дело молодят. Камешки не бросаю, роюсь в землице-то.
- Вы, значит, с камнями работаете, да? - обрадовался Лёня.
- С ними, - согласился дед.
- Вот хорошо! Вы нам скажете… - Звеньевой подтащил к огню рюкзак. - Мы насобирали тут всяких… - Он стал развертывать бумажки и раскладывать свои образцы.
Старик допил чай и повернулся к Лёне. Он брал каждый камешек бережно и легко, словно сыпучий комочек снега, ловко повертывал в пожелтелых заскорузлых пальцах и объяснял:
- Кварц это. Камень обыкновенный. Вот ежели бы прозрачный нашли - хрусталем называется, поди, слышали, - он поинтереснее… А это свинцовый блеск. Ишь, будто свежерезаный свинец, переливается! Руда это. Свинец с нее и плавят… А ну-ка, ну, покажи! - Он протянул руку к небольшому неровному камешку, по цвету похожему на светлый синеватый малахит. - Это где взял? В ложке этом?.. Ну-ну, встречал здесь. Лазурь это медная, еще азуритом называют. Тоже руда, медь из нее достают. Только медью она не шибко богатая. Встарину у нас больше поделки всяческие из нее мастерили. Добрый камень, не бросовый… А это, значит, сланец. Порода пустая, но примету дает хорошую. В ней немало добрых камешков найти можно… Что? А ну покажи…
Миша протянул деду кусок того загадочного камня, что вспучился нежданной горкой под их костром.
- Хм! - усмехнулся старик в усы. - На огне пытали?
- Вот-вот. Разбухает он. Почему, дедушка, а?
- Слюда это черная. По-ученому вермикулит называется. В ней, видишь, воды много. На огонь-то как бросишь, вода паром обертывается и пучит камень. Понял? В технике он применение имеет… А это колчедан, железный камень. Блеском, поди, понравился? Знаю ведь, у вас - что у сорок: глаз-то все блестящее норовит поймать. А вы мне лучше скажите: не сыскали ли вы где ненароком нефриту? Камешек-то не шибко приметный, не веселый, сам сзеленя и будто облаком дождевым прикрыт, сероватый такой, простенький. Очень нужен он мне, этот камень. Давно ищу, и приметы есть, а найти еще фарту не было. Люди сказывали, будто видели его в наших краях. Вам не встречался ли?
Ребята задумались, припоминая. Нефрит? Сероватый такой, с зеленью?..
Богатств земли русской не перечесть. Она - как гигантская сказочная кладовая, в которой, куда ни глянь, сокровища одно другого лучше. Чего только не сыщешь в наших краях! Подземные моря нефти и леса каменного угля. Толщи железных и медных руд. Алюминий и марганец. Золото и платина.
И бродит по миру гордая многовековая слава о драгоценных камнях-самоцветах. Никто не окрашивал этих камней, да и не смог бы окрасить так чудесно, а они играют, переливаются всеми цветами, какие есть под нашим солнцем, и потому народ назвал их самоцветами. А еще их зовут - самосветы.
Под лесным буреломом, под глыбой мшистого гранита, в размывах безымянных речушек можно найти эти камни, овеянные дымкой древних, как жизнь человечества, легенд и вечно молодые, вечно радующие глаз своей красотой - то искрящейся и буйной, то теплой и отрадной, то холодной и строгой.
Если бы собрать их вместе, бросить пестрой россыпью на скалистом угоре под солнечные лучи, засверкало бы, зарябило, ожгло бы острым сиянием глаза: столько лучезарной слепящей красоты в этих маленьких дивных "цветах земли".
Но когда горщик бродит по тайге, когда восхищенно трогает рукой сверкающие самоцветы, когда жадно припадает к земле, увидев прекрасный их блеск, он помнит и о других камнях, подчас совсем неприметных. Вот, например, тусклый камешек цвета грязного дождевого облака с листвяным зеленым отливом. Некрасив он с виду, а имя у него ласкающее, нежное: нефрит.
Он состоит из переплета тончайших нитей-волокон минерала актинолита, или лучистого камня. Он родной брат знаменитому асбесту, "горному льну", из которого ткут несгораемые ткани. Только асбест складывается из толстых волокон актинолита, а нефрит - из самых тонких, тоньше, наверное, паутины. Нефрит очень прочен. Это его свойство человек приметил многие тысячи лег назад, когда был еще полудиким. Человек не знал тогда ни железа, ни меди, одевался в звериные шкуры и жил в пещерах. Его оружием были каменные топоры, ножи и стрелы. Многие из них он вытачивал из нефрита.
Позднее из него стали выделывать посуду для богачей, чаши и табакерки, вазы и абажуры. И попрежнему он удивлял своей прочностью. Ученые заинтересовались им, стали исследовать и открыли замечательное свойство: его можно резать стальным ножом, но очень трудно сломать молотком. Так же, как пробку. Только нефрит, конечно, много тверже. Сделали такой опыт: на громадную наковальню положили глыбу нефрита и ударили тяжелым-тяжелым молотом. Разлетелась… наковальня.
Вот какой прочный этот камень - древний знакомец человека. Теперь его научились применять в технике на строительстве ответственных сооружений. Там, где нужны крупные и особенно прочные детали, используют нефрит.
Об этом вот замечательном камне и спросил у пареньков старик.
Ребята долго молчали. Мало ли попадалось им на пути всяких камней, больших и малых. Ведь все не заберешь с собой. Вот если бы знать наперед, они, конечно, обязательно постарались бы отыскать. А так…
- За блеском гонитесь, - дед укоризненно качнул головой, - за красотой. Красота-то и обманная бывает. Не все то золото, что блестит… Ну ладно. Спасибо за чай да привет. Мне дальше поспевать пора.
- Это вам, дедушка, спасибо. А может, переночуете с нами?
- Нет, милые, пойду. Мне тут недалече осталось. Верст семь. Сын у меня лесником в этих местах.
- Подождите, дедушка. У меня вот есть еще камешек… Он совсем не блестящий. Правда, на нефрит не походит, но я не знаю, вы посмотрите. - Лёня протянул старику небольшой шероховатый кристалл грязного серобурого цвета.
- Поди, опять пустышка какая, - сказал старик, но камешек взял, склонился к свету. - Стой-ка! Да ведь это… Это поценней нефриту будет. Касситерит это. А проще, по-нашему, - оловянный камень. Очень редкая руда. Олово с нее плавят. Давно в наших краях ищут, потому как олово - нужный для страны металл. Молодцы! Ей-богу, молодцы ребята! Добрая находка. Где сыскали-то?.. Ну? Чего молчишь? В каком месте, спрашиваю, нашли? Да ты не бойся, прав ваших я не отыму…
Лёня виновато моргал: он забыл, где нашел этот камешек. Хоть молотком по голове бей - не вспомнить.
- Не помню я… Где-то вот взял, попался он мне на глаза, а где - не знаю.
- И, эх! И не записал?
- Не записал.
- Сротозейничал, значит. Я, скажем, не пишу, так я помню: каждый куст, не то что ложок, в лесу знаю. А ваш брат, землетопы, обязательно писать должен. Я, чай, знаю, как ученые-то делают. Пишут они. Всё пишут: где нашел, когда, сколько и прочее. А вот ты проморгал.
- Так откуда же я знал, дедушка! - в отчаянии воскликнул Лёня.
- Хм! Откуда знал! Не знал - тем боле. А теперь что? Хоть выбрось, хоть просто кинь - всё едино.
Но, увидев, что обидные его слова совсем расстроили молодых лесовиков, дед смягчился:
- Ладно уж. Головы-то не весьте низко. Еще, может, пофартит. А наперед - наука.
- Теперь я обязательно буду записывать, - горячо заверил Лёня.
- Вот-вот. Ну ладно. Счастливо ночевать. Теплынь сегодня. Только, чую, не к добру эта жара. Ну, здоровы будьте. - Он приподнял картуз и неторопливым шагом двинулся в таёжную темень.
Скоро замер в лесу хруст, и ребята остались одни.
- Шляпа я! - сказал Лёня. - Вот мог ведь… Эх!
- Ничего, Лёнь, ты не сильно огорчайся. Ведь даже у настоящих ученых бывают неудачи, - сказал Дима.
- Таких никогда не бывает! Это все потому, что я ничего не знаю.
- Ну, зато уж мы не провороним то, что найдем в пещере, - сказал Миша. - Там, наверно, что-нибудь почище оловянного камня.
- Вот если бы знать - что! А?
Глаза Димы загорелись:
- А вдруг, ребята, мы верно найдем там клад какой-нибудь?
- Или золото. Приходим в пещеру, и… Но вот как там найти? Где? В каком ходу?.. Хотя мы найдем. Обязательно, не будь я Лёнькой! В каком-нибудь самом дальнем гроте… Темно-темно. И тишина. А у стены привален камень. Большой такой. И на нем непонятная надпись. Или нет - надписи нет, а вырублен какой-нибудь знак. Мы этот камень отваливаем, а под ним…
- …дохлая крыса, - невозмутимо закончил Миша.
- Слушай, Дуб! Я всерьез, а ты… Зачем тогда пошел?
- Да я шучу, Лёнька. Сразу вскипел. Там, конечно, не крыса…
- …а две, - придя в веселое настроение, решил пошутить и Вова.
Но результат оказался плачевным: быстрая и твердая, как бамбук, рука звеньевого огрела его по затылку.
Вова вскочил и свирепо крикнул:
- Тогда не две, а десять, сто, тысяча! Вот! Назло тебе!
Лёне сразу стало смешно. И все рассмеялись.
Дима подбросил в костер веток.
- Поздно уже, надо бы спать, - сказал он. - Вы как думаете?
- Да, - подтвердил Лёня. - Завтра мы должны встать как можно раньше.
- А дежурство сегодня устроим?
- Надо. Сначала, Димус, будешь ты, потом разбудишь меня, а я - Мишу. Вовку мы освободим.
Дубов-младший дипломатично промолчал.
Товарищи заснули быстро. Дима остался бодрствовать один. Его обняла тишина. Лишь изредка трещали сучья в огне да ветки деревьев поскрипывали негромко и однообразно. Облака укутали луну. Лохматые колеблющиеся тени от ближних деревьев неровно дрожали и покачивались на полуосвещенных стволах гигантских сосен, а дальше, за густым переплетом чащи, ничего не было видно в черной мгле. Вдали пронзительно закричал козодой. Резко и надсадно, как озлобившаяся кошка, мяукнул филин, потом, чуть помедлив, ухнул раскатисто, гулко. Диме стало жутко. Он оглянулся на друзей и подбросил в костер веток.
Пламя охватило теплом и нежило тело Дима прилег. Держать глаза открытыми было неприятно, словно под веками перекатывались крошечные колющие песчинки. Голова клонилась к земле. Незаметно для себя Дима задремал - не заснул, а просто так, немножко забылся.
Очнулся он от негромкого хруста сучка. Открыл глаза и замер, вслушиваясь. Было тихо. Костер догорал. Жаркие угли таяли под слоем серого пепла. Деревья кругом стояли громадные, растопырив мохнатые лапы.
Хруст повторился. Дима взглянул в сторону звука, и ему показалось, что у ели, совсем близко, притаилась чья-то темная фигура. У него невольно остановилось дыхание. "Вскочить? Закричать? Или потихоньку разбудить ребят?.. А как бы сделал Лёнька?.." Диме втайне всегда хотелось походить на Лёню - храброго, решительного, задорного, и часто в минуты затруднений он думал: "А как бы сделал на моем месте Лёнька Тикин?" Вот так подумал он и сейчас, но не успел додумать, как рука сама потянулась в сторону приятелей, дернула за чью-то штанину, и Дима хриплым полушопотом сказал:
- Ребята…
В этот момент фигура у ели пошевелилась. "Сейчас убежит", мелькнуло у Димы, и он, сам удивляясь тому, что получилось так громко и властно, крикнул:
- Стой!