Снова скрипнула дверь, потом загремел замок. В следующий миг луна вышла из-за облака, и они увидели, как что-то черное, неуклюжее со стоном почесалось о стену сарая и медленно побрело к постоялому двору на четырех ногах.
Туа-Туа задрожала и прижалась к Миккелю:
- Ой, Миккель, медведь! Шатун!.. Поворачивается! Что делать?
- Стой тихо! - прошипел Миккель. - Совсем тихо, тогда он нас, может, за дерево примет. У медведей хорошее чутье, но видят они плохо. Тш-ш-ш - сюда смотрит.
Зверь остановился, громко сопя. Туа-Туа зажмурилась.
- Если подойдет, ляжем и притворимся мертвыми, - шепнул Миккель. - Медведи не едят мертвечину. Ух, какой здоровенный! Спинища-то!.. Дальше пошел…
Зверь, тяжело дыша, скрылся в темноте. Туа-Туа выпустила руку Миккеля и выдохнула.
- Если это шатун, то он выломает дверь и съест бабушку, - сказал Миккель. - Хотя она может шкаф придвинуть. А у плотника ружье есть.
Туа-Туа снова схватила Миккеля за руку:
- Миккель! Ой, что я подумала! Ведь он из сарая вышел! Он съел Пата.
Миккель похолодел от ужаса.
- Чего там… У Пата нож есть, - неуверенно произнес он, но сам тут же подумал: "А можно шатуна одним ножом одолеть?" Миккель сжал кулаки.
А еще в деревне говорят, будто во всем приходе вот уже двести лет медведей не видно. Вон он, да какой здоровенный!
- Туа-Туа, - сказал Миккель осипшим голосом, - надо войти и проверить. Ты покамест здесь постой.
- Ни за что на свете! - произнесла Туа-Туа. - Ты иди, а я за тобой.
Дрожащими пальцами Миккель снял замок и распахнул дверь.
Тишина…
- Зажги свечу, Миккель, - жалобно пролепетала Туа-Туа.
Миккель чиркнул спичкой и поднес ее к огарку на столе.
- Ну, что я сказала, - произнесла Туа-Туа со слезами в голосе. - Нету Пата. Медведь съел его! Что мы теперь будем делать?
- А может, Пата не было дома? - предположил Миккель.
Но в глубине души он не хуже, чем Туа-Туа, знал: если Пат сказал "в семь", то он не мог подвести.
Вдруг Миккель заметил под столом что-то блестящее, нагнулся и поднял. Зовутка… Видно, Пат выронил ее, когда на него напал зверь. Миккель подул в дырочку, но оттуда только табачный дух пошел. Да, тут надо способ знать…
Туа-Туа подошла посмотреть:
- Что у тебя там?
- Зовутка, - ответил Миккель. - Все, что от него осталось.
- Бедный Пат! - всхлипнула Туа-Туа. - Гляди-ка, вмятины.
Миккель кивнул. Отчаяние охватило его, что-то жгло под ложечкой. Во всем мире один Пат мог рассказать ему про отца. Теперь, когда Пат пропал, у него было такое чувство, словно и отец пропал навсегда. Капитан ли, матрос ли, отец есть отец.
Он стиснул зубы.
- Мы ему покажем! - прошептал он. - Слышь, Туа-Туа? Этот медведь узнает… У плотника ружье есть. Пошли! Задуй свечу, Туа-Туа. Меня душит гнев!
- Но… но ведь сейчас темно, Миккель. Постой! - испуганно взмолилась Туа-Туа.
- Возьмем фонарь! - отрезал Миккель. - Пошли.
- А потом я слышала, что на шатунов нужна серебряная пуля, - робко заметила Туа-Туа. - Останься, Миккель.
- Серебро ли, свинец ли, все равно ему не жить! - решительно заявил Миккель Миккельсон.
Глава восемнадцатая
Что лежало на дне кармана
Плотник Грилле не спал. Он стучал зубами. Кончики пальцев у него покраснели, нос посинел. Он только что лег в кровать, к ногам положил четыре бутылки с горячей водой. На голову он надел меховую шапку, шею обмотал тюленьей шкурой. И все-таки мерз.
Попробуйте пройдите полкилометра на четвереньках в десятиградусный мороз!
Плотник пытался уснуть. Но стук собственных зубов каждый раз будил его. Стоило ему сомкнуть веки, как перед глазами плыли удивительные слова: "зовутка", "Пат О'Брайен", "старательский устав". На животе плотника лежал пузырь с горячей водой - хорошее средство от озноба и бессонницы. Но на этот раз ничто не помогало.
Кто-то постучался в дверь.
Плотник застонал:
- Я сплю! Уходите! Слышите: сплю.
Глухой голос произнес за дверью:
- Это Миккель Миккельсон. Мне надо ружье и пулю. Лучше всего серебряную, но свинцовая тоже сойдет.
Плотник закрыл глаза и спросил сам себя: "Что это сон?" Потом приподнялся на локте и крикнул:
- Не болтай вздора, Миккель Миккельсон! Я болен, иди себе!
- Сначала я должен убить медведя! - сказал голос Миккеля Миккельсона.
Плотник сел так стремительно, что пузырь скатился на пол и лопнул.
- Что… что ты говоришь?
- Мы только что видели медведя возле сарая Симона Тукинга, - послышался голос Туа-Туа. - Он съел человека. Миккель говорит, что застрелит его. Не велите ему, дядя штурман!
Плотник схватил с тумбочки графин и опустошил его в два глотка. На лбу у него выступил пот. Медведь?! Сердце плотника бешено колотилось. Ружье с серебряной пулей?!
Надо понюхать табаку, прояснить мозги… Но где же табакерка?
- Миккель Миккельсон, - заговорил он слабым голосом, шел бы ты спать. Во всем приходе нет ни одного медведя, вот те крест. А ружье сломано. Я заболел. Попроси бабушку заварить мне ромашки. Я помираю, Миккель Миккельсон. Погоди табакерку!
Миккель Миккельсон и Туа-Туа стояли перед плотниковой дверью. Туа-Туа держала в руке горящую свечу, потому что на лестнице было темно. Свечу она захватила с собой из лодочного сарая.
- Мне нужно ружье! - твердил Миккель в замочную скважину. - И пулю. Лучше всего - серебряную.
- Да сломано же ружье, Миккель! - простонал плотник Грилле. - Достань лучше табакерку, будь добр, она лежит в куртке, в правом кармане. И сунь ее под дверь. Господи, до чего же я болен.
Туа-Туа подняла свечу выше и увидела на крючке зеленую куртку, мокрую от снега. Она сунула руку в карман и достала пустую бутылку.
- Сперва ружье! - прозвучал голос Миккеля из замочной скважины.
Плотник сидел в постели, подтянув колени к подбородку, и стучал зубами. Из лопнувшего пузыря растекалась по полу вода. За дверью Туа-Туа продолжала рыться в кармане. Рыболовные крючки… Грузила… Старые ключи… Табачная жвачка… Пробковый поплавок… А вот и табакерка в самом низу. Туа-Туа вытащила большой сложенный лист бумаги.
Плотник стоял на коленях в кровати. Мощное чиханье сотрясало его тело.
- Не дури, Миккель! - стонал он. - Табакерку давай, слышишь… не то… не то… я те…те… тебя палкой.
- Чихает, - сказал Миккель, глядя в замочную скважину. - Простудился, должно. Лег опять.
Он ощутил на шее горячее дыхание Туа-Туа.
- Ну что, нашла? Опять встает.
- Миккель, гляди! - зашептала Туа-Туа. - Скорей…
Она держала в руке исписанный лист бумаги и светила, чтобы Миккель мог прочитать.
Он выпрямился и поглядел на бумагу:
- Ну-ка, повыше свечу, Туа-Туа…
- "Дакс! - прочитал он. - Сим привет Вам, дакс, от Вашего друга, Пата О'Брайена…"
Миккель мгновенно забыл о медведе и замочной скважине.
- Он жив, Туа-Туа! Пат жив! - вскричал он, хватая письмо. - Шлет нам привет!.. Но как оно попало в плотников карман?
- Читай дальше, - торопила его Туа-Туа. - Потом узнаешь!
Миккель прочитал до конца. Глаза его блестели, рот приоткрылся.
- Ну что… что там написано? - Туа-Туа притопнула ногой от нетерпения.
- Что он уезжает, - бормотал Миккель. - Но еще вернется… Свети лучше, ничего не вижу… А зовутку чтобы мы сохранили. Слышишь, Туа-Туа? В знак того, что он вернется.
- Она у тебя? - прошептала Туа-Туа.
- В кармане. Понятно, Туа-Туа вернется? И отец тоже!.. Нашла табакерку? Сунь ее под дверь, пусть успокоится.
Дрожащими пальцами Миккель свернул письмо в комочек и затолкал себе в башмак.
- Пат жив, Туа-Туа! И отец жив, вот увидишь!.. Подала табакерку?.. Наплевать на медведя! Ур-ра-а-а!
Тем временем плотник встал с постели, путаясь в ночной рубахе. Расширившимися глазами он смотрел, как из-под двери появляется табакерка. Сердце у него колотилось, из носу текло.
- А… а медведь-то большой, Миккель? - жалобно спросил он.
Но ему никто не ответил. Миккель и Туа-Туа были уже в прихожей. Громко хлопнула наружная дверь.
Над лодочным сараем висела луна, блестящая, как золотая денежка.
На следующий день они осмотрели медвежьи следы.
- Ух ты, какой здоровенный! - сказала Туа-Туа.
- У него на задних лапах сапоги были, - установил Миккель. - Mа каблуках крест вырезан. Да, такого, должно быть, и серебряная пуля не взяла бы.
Глава девятнадцатая
Богатей Синтор летит с лестницы
Я еще не рассказал, как выглядел богатей Синтор.
Сразу от колен начинался будто куль с мукой, перевязанный вверху черной веревкой. Откуда черная веревка?
А усы! Казалось, и усы, и брови, и волосы налеплены прямо на живот. Мудрено ли, что богатею Синтору приходилось протискиваться в двери боком.
Над усами торчал нос, маленький и загнутый кверху, словно крючок на вешалке. Ноги, подпиравшие мешок, были коротенькие и кривые от верховой езды, обуты в коричневые яловые сапоги.
А теперь - о горе.
Бранте Клев принадлежал Синтору. Но какой толк от горы? На земле можно сеять, на лугу скот пасти. А на камне? Синтор просто из себя выходил. Каждый месяц он поднимался на Бранте Клев, садился на тур и думал: "Что бы такое сделать?"
И вот однажды его осенило. Тур! Он ведь сызмальства слышал, что здесь похоронен викинг и с ним двенадцать сундуков золота, награбленного в Британии.
Правда, сведущие люди говорили, что это вовсе не могила, а каменный тур - примета, чтобы капитаны видели с залива, где Бранте Клев. Но Синтор верил в клад.
И богатей Малькольм Николаус Синтор сделал вдруг нечто совершенно небывалое: сбросил пальто и стал таскать камни. Да, да, тот самый Синтор, который палец о палец ударить ленился! Но тур был старый, весь зарос вереском. И, поработав с час, Синтор понял, что так не одна неделя понадобится, чтобы весь камень разобрать. "Болван! - сказал он себе. Что может быть проще: прислать сюда двоих работников, пусть взорвут, и все".
Синтор надел жилет, пальто, сел и принялся считать на пальцах. Ух ты, да он совсем богачом будет! Сколько еще овец сможет он купить! Пятьдесят? А может, и все сто?
У Синтора даже дух захватило. Или двести?
Но тут он вспомнил, что и тем сорока восьми овцам, которые у него уже есть, тесно в овчарне. Всю ночь напролет блеют, никому покоя не дают. Ясно: надо строить новую овчарню.
В этот миг Синтор открыл пошире левый глаз и увидел внизу постоялый двор, унылый, покосившийся, словно старый корабль на мели.
А надо вам сказать, что в тех местах существовал обычай: овчарни полагалось строить из старого леса. Люди считали, что это приносит счастье. Хорошо еще вырыть ямку под порогом и пустить в нее живую змею. Но самое главное, чтобы лес был старый. Богатей Синтор верил во все приметы. И вот он порешил: куплю-ка я эту развалину и снесу - овцам ведь все равно.
Спустя неделю сделка была заключена. Постоялый двор, принадлежавший до сих пор приходу, перешел к Синтору. За гроши, конечно. Стал бы он на овчарню большие деньги тратить!
А еще через три дня Синтор явился верхом на коне к постоялому двору и приказал:
- Освободить дом до первого мая, сносить буду!
Черную Розу он привязал к яблоне с дуплом, в котором хранилось сокровище Миккеля. Ни Синтор, ни его лошадь не подозревали, что в дупле лежит бутылка с десятью риксдалерами.
Сперва он зашел к бабушке Тювесон.
- Но где же мы будем жить, добрый господин? - заплакала бабушка.
- Какое мне дело! - ответил богатей Синтор.
- Куда мы денемся - я, мальчонка, собака, овечка? Неужто под открытым небом жить?
- А зачем? - сказал Синтор и чихнул: бабушка варила рыбный суп. - Коли уж некуда, пойдете в богадельню.
Богадельня помещалась на краю деревни в жалкой лачуге, наполненной крысами, тараканами и нищими стариками, которым некуда было податься.
Бабушка плакала. Богатей Синтор задержал дыхание и протиснулся боком в дверь. Он замахнулся палкой на глухо ворчащего Боббе и пошел вверх по лестнице, к плотнику. Грилле все еще был простужен и зол, после того как прогулялся на четвереньках от лодочного сарая до постоялого двора. Он сидел в облаке пара, обмотав шею тюленьей шкурой и погрузив ноги в ведро с горячей водой.
Богатей Синтор вошел без стука: станет он церемониться с бедняками!
- Освободить дом до… - начал он и запнулся: тюленья шкура заткнула ему рот.
- Вон! - взревел Грилле. - А есть дело ко мне, то вот дверь!.. Стучаться с той стороны!
- Ка-какая наглость! - бормотал Синтор, освобождаясь от шкуры.
Плотник протянул было руку к ружью, которое лежало на столе в ожидании чистки. Но ведь оно было не заряжено.
Тогда он встал, шагнул из ведра прямо к двери и спустил Синтора с лестницы.
- Вы… вы… еще пожалеете об этом! - вопил Синтор, поднимаясь с пола.
Его пальто лопнуло на спине. Куда делся правый сапог? Шапка свалилась. Боббе схватил ее и уволок в сарай.
Богатей Синтор допрыгал на одной ноге до лошади и уехал без шапки.
Миккель сидел на чердаке и смотрел в окошко, как Черная Роза трусит вверх по горе. На коленях у него лежал дневник. На последней странице было написано: "Первого мая… Хоть бы ты вернулся, отец! Пока дом не снесли".
Нет, уж очень коротко получилось. Миккель подумал, поплевал на карандаш и приписал: "По мне, так можешь шуметь на шканцах сколько угодно, вот тебе мое слово!
Миккель Миккельсон".
Глава двадцатая
Когда Бранте Клев раскололся надвое
Миккель и Туа-Туа сидели за столом на кухне постоялого двора. Зима кончилась. Солнце взломало лед, чайки камнем падали на воду и взлетали с трепещущей рыбой в клюве. Верба покрылась почками. По Бранте Клеву бежали веселые ручейки.
Куда пропал Пат?
Бабушка ушла с утра к Синтору стричь овец, сказала, что будет вечером. Плотник полночи ловил рыбу и теперь крепко спал. Ульрика Прекрасношерстая паслась в лесу.
Боббе лежал в луче солнца на полу и сладко храпел.
Миккель прихлопнул муху и сказал:
- Через два дня придут дом сносить.
На столе между ними лежала зовутка.
- Дуй не дуй, никакого толку, - заметила Туа-Туа. - Все равно не ответит.
- А ты знаешь почему?
Туа-Туа отрицательно покачала головой.
- Потому что все это неправда, - мрачно произнес Миккель.
Туа-Туа обескураженно посмотрела на зеленый пластырь. Вот уже четыре месяца, как Пат налепил его. Через месяц пора… Нет, не может быть, чтобы Пат… Неужели ляписутапис тоже обман?
- Откуда же он узнал про судовой журнал за стеной?! воскликнула она.
- Нашел, когда мы ушли в первый раз, - ответил Миккель.
- А голос, который мы слышали вечером, когда… - сказала ТуаТуа.
Миккель только рукой махнул:
- Знаешь, Туа-Туа, что я думаю? Что это сам Пат свой голос изменил, или животом говорил, или еще как-нибудь.
Туа-Туа еле сдерживала слезы. Как же так? Выходит, Пат…
- Прошлый год весной цирк приезжал, так у них был один - умел говорить животом, - продолжал Миккель.
- Может, Пат научился у него, - сказала Туа-Туа.
Миккель угрюмо кивнул и начертил на столе букву "П".
- Одно не пойму: откуда Пат знал о корабле, который на мели стоял, и о том человеке, что на берег хотел?
Туа-Туа тоже не могла этого понять. И Миккель вытащил из башмака письмо Пата. Они уже раз сто его читали, с тех пор как нашли в кармане Плотниковой куртки.
Миккель стал читать вслух, Туа-Туа внимательно слушала.
- "А Вы тем временем тоже будьте начеку, - вдруг еще старатели появятся…" Старатели - это те, что золото ищут, - объяснил Миккель. - Ты никого не примечала, Туа-Туа?
Нет, она вроде никого не видела. Миккель снова обратился к письму.
- "Каждый след - путеводная нить, говорят опытные люди. Первый след ведет на острова, к некоему мистеру Симону Тукингу, ю нау, дакс! Надо спешить, пока еще лед не сошел…" Но теперь-то лед уже сошел, - заметил Миккель, - а о Симоне Тукинге ни слуху ни духу, и о Пате тоже. "Вернусь, когда настанет час". Как по-твоему, Туа-Туа, о каком это он часе пишет?
- Когда найдет Симона Тукинга, - предположила Туа-Туа.
- Все-таки он хороший человек: сколько из-за отца моего хлопочет!.. - заключил Миккель. - Тш-ш, что это?
Боббе поднял голову и навострил уши. Все трое прислушались.
- Будто кувалдой ударили, - сказала Туа-Туа.
- Нет, ломом по камню, - возразил Миккель.
- Опять! - воскликнула Туа-Туа.
- Ладно, пусть их. Лучше слушай дальше, - сказал Миккель. - "А только сами видите - морское золото истощилось. А речное можно промывать только после пасхи, так в старательском уставе записано. К тому времени, дакс, мне нужно все застолбить"…
- Думаешь, Пат сейчас столбит?
- Конечно, а ты думала!.. - ответил Миккель.
- Опять, - сказала Туа-Туа.
На этот раз Миккель разобрал.
- Кувалдой по буру бьют, - объявил он. - По звону слышно. И совсем близко, шагов триста.
- Наверное, что-нибудь взрывать хотят, да? - робко произнесла Туа-Туа.
Миккель хмуро кивнул.
- Я как раз сижу и думаю: почему в письме нет ни слова о горном золоте? Неужели Пат забыл застолбить гору? О морском золоте есть, о речном тоже, только о горном ни слова.
- Посмотри получше, - предложила Туа-Туа.
Миккель пробежал все письмо сначала.
- А может, застолбил и просто забыл написать? Но тогда гора тоже Патова. - Он наклонился над столом. - Помнишь, Туа-Туа, что он писал: "А Вы тем временем тоже будьте начеку - вдруг еще старатели появятся".
Туа-Туа кивнула.
- "Уж тогда покажите…"-продолжала она наизусть.
- "…на что Вы годитесь", - закончил Миккель. - Вот именно! "…не подкачайте, как…"
Страшный гул сотряс дом. Стекла задребезжали, крышки сами соскочили с кастрюль. Солнце исчезло в синем облаке, в кухне стало темно.
- Взрывают, - сказал Миккель глухо. - Зарядище-то!
Снова выглянуло солнце. Он почувствовал себя храбрее.
- Погоди здесь, Туа-Туа, я выйду посмотрю. Главное захватить их на месте…
Только он шагнул к двери, как дом подпрыгнул от нового взрыва. Миккель сел на пол. Боббе тявкнул и спрятался у него под ногами. Миккель закусил губу и посмотрел на потолок: там, наверху, плотник.
- Он полночи рыбу ловил. Теперь весь день проспит. А может, проснулся и ходит уже? Ты ничего не слышишь, Туа-Туа?
- Нет, - пролепетала Туа-Туа.
- Ну да, он ведь, когда спать ложится, уши шерстью затыкает, - сказал Миккель. - Возьмем ружье, он и не заметит.
Туа-Туа побледнела:
- А на что нам ружье, Миккель?
- Участок-то наш! Наш и Пата… Подержи Боббе, я схожу за ружьем.
Туа-Туа всполошилась:
- Останься, Миккель! Я не пойду туда! Они нас взорвут!
- Не будем зевать - не взорвут, - возразил Миккель. Слышишь, все тихо. Значит, кладут новые заряды и тянут шнур.
Не успела Туа-Туа ответить, как он уже был на лестнице. Его встретили мрак и табачный запах. Дверь Грилле была заперта. Миккель попробовал заглянуть в замочную скважину, но плотник заткнул ее изнутри.
- Плотник!.. - позвал Миккель.