Шел он по знакомой стежке, которая вела от хутора через ручей в сторону города. Мендель мог помочь Лешке. Он сильный. Мог бы даже взвалить хлопца на плечи. Только вот у Менделя на плечах тяжелый мешок. Лешка окликнул:
- Дядька Мендель!
Мендель не услышал. Стежка петляла довольно далеко отсюда, и вообще когда Мендель свистит, он ничего не слышит.
Свист отдаляется и утихает. Мендель уже на другом берегу яра. Он не минует дома Сенкевичей.
Все же, пока по яру шел и свистел знакомый человек, было не так грустно. Теперь, кажется, и темнее стало. Каждая минута тянется долго.
Послышались шаги вблизи и приглушенный разговор. Шли, видимо, двое.
- Зачем ты в него стрелял? - сказал один.
- А что мне было делать? Он бы меня убил, сыбака. Голос этот Лешка узнал сразу: Тимка - родной брат Листрата.
- Они так не делают. Бьют сначала по ногам, чтоб не убежал.
- И по ногам не велика радость, - буркнул Тимка.
- Он упал?
- Упал, сыбака.
- Это убийство. Вторая статья.
Ленька прижался к земле, будто хотел зарыться в нее. Он знал, что могут сделать со свидетелем такого секретного разговора.
- Наган надо спрятать.
- Не тут. Пойдем дальше. Там погуще заросли. И они, попыхивая цигарками, пошли в сторону Духовского яра.
Похожий случай произошел уже однажды с Лешкой, когда он так же нечаянно услышал разговор бандитов. Это было прошлым летом. Лешка, набегавшись днем по яру, после ужина пошел с Янкой спать на сеновал. В хате тесно, душно и мухи кусают. А на душистом сене хорошо. Внизу пестрый конь, на котором отец возил на стройке кирпич, аппетитно хрустит овсом. Время от времени вздыхает корова. А то и дождь забарабанит по крыше, и под шум дождя еще слаще спится.
Ночью прогремел выстрел. Янка вздрогнул, но не проснулся. Лешка насторожился. Притихла внизу скотина. И вдруг Лешка услышал возле хлева приглушенные голоса.
- Ты зачем вернулся?
- Сверло забыл.
- Сыбака. Быстрей.
Так слово "собака" выговаривал только Тимка, здоровенный двадцатилетний детина.
- Вот оно…
Топот утих. Промычала корова, захрустело сено на зубах Пестрого. Близость живых существ несколько успокаивала. Но заснуть Лешка уже не мог. Широко раскрытыми глазами вглядывался он в темноту. "Сыбака Тимка. Что ему надо ночью возле хлева?"
Дудиных на улице не любили и боялись. Их называли "черносотенцами". Где какая драка, так вся семья, кроме худенькой, почерневшей жены Никиты Дудина, была уже там. Бывало, в воскресенье Никита говорил своим сыновьям:
- Если трое меня одного одолеете, ставлю пол-литра.
И начиналась драка. Два здоровенных парня - Тимка и Харитон - не могли осилить отца. Листрат был еще слабый помощник. А отец, надавав сыновьям, особенно старшим, тумаков, а порой и окровавив их сплющенные носы, хохотал от удовольствия, что он, старый конь, еще в силе.
В выходные дни, когда на Двине крепкий лед, Дудин брал своих сыновей и шел под Волковичеву гору, где происходили кулачные бои. Дрались два берега: левый и правый. Драку начинали подростки, такие как Листрат. Потом им на смену приходили хлопцы Тимкиного возраста и завершали драку такие бородачи, как Дудин. Они сбрасывали кожухи и, засучив рукава красных сорочек, с криком "гоним, гоним!" наступали на противника. Побеждал тот, кто брал противоположный берег. На том берегу победители и побежденные распивали бутылку и расходились по домам.
После революции городской Совет запретил кулачные бои на Двине. И все же любители этого традиционного развлечения приходили на берег, чтоб почесать кулаки. Тогда появлялась конная милиция и прогоняла задир.
И Лешку как-то затянул Листрат на такой бой.
И он бежал по льду и, стиснув кулаки, кричал: "Гоним, гоним!" Он кого-то бил, и его били. Лешка даже не понимал, за что он бил кулаками незнакомого мальчишку и за что тот платил ему тем же.
Возвратился домой Лешка весь в синяках. Федор посмотрел на брата с сочувствием:
- Не на Двине ли ты был?
- Ага, - опустил глаза Лешка.
- Ну и дурень. Полезай быстрее на печь, а то еще и от отца достанется.
Потом, подав Лешке на печь ломоть хлеба, намазанный подсолнечным маслом и посыпанный солью, разъяснил:
- Это при царизме придумали для людей такое занятие: пусть свою обиду и злость на угнетателей срывают на своих и не трогают панов. Понял?
- Ага, - кивнул головой Лешка и начал аппетитно есть хлеб. Ничего он, конечно, не понял. Но Федор работал на заводе, и он все знал. Как же мог Лешка не согласиться с тем, что говорил старший брат.
У Дудиных привычка драться осталась: они частенько пускали в ход кулаки.
Однажды на Задулинскую улицу пришли Митя и Лиза, комсомольцы с завода "Металлист". Они собрали детей, начали рассказывать им про революцию, про Ленина. Их слушали с интересом не только дети, но и взрослые. Потом начали разучивать "Интернационал". Тут особенно проявила свой талант Лиза, красивая девушка в кожаной куртке. А Митя, высокий плечистый парень, стоял и подпевал. И тогда прибежали Тимка, Харитон, а за ними Листрат. Разогнали детей, начали драку. До крови избили Митю, который один от них отбивался. А сам Дудин стоял в стороне и подзуживал:
- По мозгам его, безбожника…
Хулиганы искровавили Митю, но и он оставил отметины на лицах "черносотенцев". Дрался он исступленно и отважно. Сдерживал их троих, пока Лиза по его приказу не скрылась за кладбищем. Даже Никита Дудин разозлился на сыновей, когда они вытирали окровавленные носы:
- Лопухи. С одним не могли справиться.
- Так он верткий, сыбака, - оправдывался Тимка.
Но вступать в драку Дудин-старший не хотел. Может, побоялся: время не то.
… Утром, когда отец запрягал коня, во двор к ним пришел Лачинский.
- Ну, сосед, скажи мне спасибо. Не дал я злодеям вас обокрасть.
- Каким злодеям?
- А вот пойдем, покажу.
Они вышли через калитку в огород, повернули налево, прошли вдоль высокой ограды двора и снова повернули налево, по меже, за хлев.
Лешка соскочил с сеновала и побежал тихонько за ними.
- Видишь, Антон, - показал Лачинский на дощатую стену. На ней одна за другой зияли свежепросверленные дырки. - А я им помещал, а то прорезали бы тут ход и вывели корову.
- Вот гады… Через двери в хлеву они не могли вывести. Там хороший замок. Так вот они как…
- А я и не думал, что это воры. Шел с работы. Уже сворачивал с межи на стежку возле своего двора. Слышу: возле хлева разговор. О чем, думаю, соседи так поздно толкуют. Подхожу. Здороваюсь, как с соседями, а в ответ мне выстрел. Я и упал в картофельник. Пуля просвистела мимо самого уха, но, слава богу, не задела. Я притаился, да, признаться, от страха не могу и пошевельнуться. Они, видимо, решили, что убили меня. И бежать… Спустя некоторое время возвращались за сверлом… Когда стало тихо, я пополз по картофельнику в свой двор. До утра не мог заснуть. И мне кажется, - тихо добавил Лачинский, - кто-то среди воров был знакомый. Видимо, думал, что я его узнал. Но, - Лачинский приложил палец к губам: молчи, сосед, чтобы не накликать беды.
Отец кивнул в знак согласия.
- Это уж так…
- А знаешь, тата, - сказал Лешка, когда Лачинский ушел. - Я проснулся от выстрела. Слышал их разговор. Одного вора узнал по голосу. Это был Тимка…
- Что? - отец даже вздрогнул от неожиданности. - Ничего ты не слышал и не знаешь. Молчи, сынок, а то еще хату спалят.
И вот опять голос Тимки. Снова в кого-то стрелял ночью бандит.
Маргарита лбом открыла калитку и вошла во двор. Юрка все время, пока шел за ней, думал, что сказать родителям Лешки, чтоб не испугать их. Как и говорил Лешка, корова сама довела его до хлева. Шли они, однако, довольно долго. Солнце уже скрылось где-то за городом.
Во дворе стоял человек в брезентовой куртке, снимал сбрую с пестрого коня. Конь нетерпеливо дергался. Хозяин сдерживал его:
- Стой, дурень. Не убежит твой овес.
Говорил он это будто бы сердито, но злобы в его голосе не слышалось.
Юрка остановился, словно "стой" относилось к нему. Все, что он придумал сказать, пока гнал корову, вылетело из головы.
Конь, освобожденный от упряжи, кинулся в стойло, а хозяин положил на дроги хомут. В этот момент он заметил Маргариту и обратил внимание прежде всего на ее вздутые бока.
- Молодец, Лешка, хорошо накормил.
Взлохмаченная голова его, усы были усыпаны красной пылью. Красными были и дроги. "Видать, кирпич возил", - подумал Юрка.
Хозяин загнал корову в хлев, привязал ее и только уже потом, когда вышел из хлева, заметил Юрку.
- А где Лешка? - спросил он встревожено.
- Он… Он лежит около ручья. Упал с обрыва, - сбивчиво начал рассказывать Юрка.
- Сильно ушибся? - забеспокоился отец.
- Бок разбил и встать не может.
- Что ты говоришь?!
Какое-то время Антон беспомощно стоял посреди двора, не зная, что делать, потом спохватился, побежал в конюшню и вывел Пестрого.
- Иди сюда, мальчик.
Юрка несмело подошел. Хозяин помог ему сесть на коня, а потом вскочил и сам на Пестрого.
- Держись за гриву…
Юрке не надо было об этом говорить. Он и сам обеими руками ухватился за гриву, как утопающий за корягу. Все же первый раз сидит на коне.
Выехали со двора. Дети увидели их в окно.
- Татка поехал… Куда он поехал? Кто этот хлопчик?
Выбежала из хаты и хозяйка.
- Куда ты, Антось? Ужин на столе…
- Я сейчас… Ужинайте, - ответил он и стеганул концом поводьев Пестрого…
Конь быстро бежал вдоль яра. Юрку то качало, как в люльке, то трясло, и казалось, вот-вот он упадет с лошади. Успокаивали немного только поводья с обеих сторон, которые держал хозяин.
Страшнее было, когда спускались к ручью. Начинало темнеть. Казалось, что сейчас полетят в пропасть.
- Нагибайся, - предупреждал Юрку отец Лешки, и Юрка клонился к гриве коня.
Спустились к ручью. И дальше по нему уже ехали медленно. Конь ступал уверенно по каменистому дну, разбрасывая вокруг брызги.
Яр, такой красивый и веселый при солнечном освещении, теперь был мрачный и таинственный.
- Ну, где он? - спросил Антон.
Юрка уже и сам вглядывался в темноту, вспоминая, где он оставил Лешку. Но ведь ночь не день. Все так изменилось. Только ольха, на которую он влезал, чтобы высмотреть Маргариту, вдруг обозначилась на фоне неба.
- Тут, - сказал Юрка.
Это было не совсем "тут", но близко.
Антон придержал коня. Остановились. Тишина, только ручей тихо переливался среди молчаливых деревьев.
- Леша, где ты, сынок? Лешка отозвался не сразу:
- Я тут, тата.
- Как же это ты, сынок, - наклонившись над Лешкой, горевал отец. Он посадил на коня Лешку, потом Юрку, а сам за уздечку повел коня вдоль ручья.
- Ну, где ты так поздно ходишь, Юра?
Этими словами, в которых были и укор, и тревога за сына, встретила мать Юрку.
- Прости, мама. Мой друг попал в беду.
- Какой друг?
- Ты его еще не знаешь. Пастушок. В яру пас корову, свалился с обрыва, сломал ребро. Доктор был. Его в больницу отвезли.
Вот и все, что Юрка счел нужным рассказать матери. И чтоб ее порадовать, похвалился, что он впервые ехал верхом на коне.
Юрка глянул в окно. Из их комнаты была видна башня ратуши. Стрелка часов приближалась к двенадцати.
- Отца еще нет?
Мать грустно посмотрела на сына. Юрка понял все… Сегодня ей пришлось волноваться и за отца и за сына.
Отец Юры Рыгор Иванович Вишняков - инспектор уголовного розыска. Работа очень опасная. Бандиты, с которыми он борется, не складывают добровольно оружия. Да и распознать их не так легко: днем они вроде бы занимаются мирным трудом, а ночью грабят. Сеют среди населения страх и неуверенность.
Мария Александровна начала подогревать ужин на всех: авось и Рыгор подойдет. Днём он забегал на минутку. Помещение уголовного розыска рядом. Сказал, что где-то за городом работники розыска напали на след бандитов и он с группой милиционеров едет им на помощь. Мария Александровна привыкла ждать.
Семь лет Мария Александровна ждала мужа с войны. Юрка за это время вырос. Отец не узнал своего сынишку, которому было два года, когда он ушел на фронт. Отец рассказывал сыну, как он воевал, как потом свергли царя. Рассказывал про Ленина. На гимнастерке отца красовался орден Красного Знамени. Была у него и награда царской армии - Георгиевский крест. Но отец его не носил. Для всех окончилась война - для отца Юркиного она продолжалась. Партия послала бывшего фронтовика на борьбу с бандитами.
Ужинали вдвоем. Тарелка отца блестела под светом электрической лампочки. Мать время от времени посматривала в окно на башню. Она специально не вешала занавески, чтоб всегда были видны часы.
- Мам, а сколько придется Лешке лежать в больнице?
- У детей сломанные кости срастаются быстрее, но с месяц полежит.
- Так и лето пройдет, - вздохнул Юрка.
И Марии Александровне жаль было лета. Это и ее отдых - она работала учительницей в школе. Но она ждала зимы. Зимой бандитам не такое раздолье…
После ужина Юрка помог матери убрать со стола и пошел спать. А мать закрыла кухню, подошла к окну и долго стояла не сводя глаз с часов на башне.
Юрка тоже хотел дождаться отца. Он старался не уснуть. И ему казалось, что он не спит. Только вдруг перед ним возник отец на коне. Он мчится по полю с мечом в руке, а перед ним во все стороны разбегаются, бросая ножи, бандиты. Отец размахивает мечом. Большие, как у Буденного, усы его развевает ветер.
"Но откуда у отца усы?" - думает Юра. У отца никогда не было усов. И на коне Юрка отца никогда не видел. Это начальник уголовного розыска Свиридов ездит верхом. И усы у него, как у Буденного. И вот уже не отец, а дядя Свиридов соскакивает с коня, заходит к ним в комнату. Юра сквозь сон слышит его шаги.
- Ничего, - говорит он густым басом. - Разбили Антанту. Победили контрреволюцию. Покончим и с бандитами.
Мать стоит, отвернувшись от окна. В руке у нее бумага, на глазах слезы.
- А когда я смогу его навестить? - спрашивает она.
- Подождите пару дней. Сегодня еще нельзя. Но не волнуйтесь. Врач заверил, что все будет хорошо. Вот пуля, которую извлекли из его груди.
Странный какой-то сон. Каждое слово дяди Свиридова Юрка слышит, как наяву.
- Не волнуйтесь, - доносится голос Свиридова. - Соня побудет с вами. А я пойду.
Шаги его слышатся на лестнице. В комнате становится тихо.
Юрка открыл глаза. В окно ярко светит солнце. Стрелки на ратуше показывают девять часов. Из соседней комнаты доносится незнакомый голос:
- Мария Александровна, выпейте валерьянки…
Юрка вскакивает с кровати, бежит в другую комнату. Что это? Опустив голову на стол, сидит мать, а возле нее со стаканом в руке стоит женщина в белом халате.
- Все будет хорошо. Не волнуйтесь, Мария Александровна.
Юра понял, что это уже не сон.
Так случилось, что Юрке пришлось навещать в больнице и раненого отца и Лешку. Отец лежал на первом этаже, Лешка на втором. После свидания с отцом Юрка бежал на второй этаж.
- Сегодня папе лучше, - сказал однажды Юрка, сидя на табурете возле кровати Лешки.
Лешка тоже чувствовал себя лучше. Он даже хотел встать, но врач запретил.
День был погожий, летний. Больные, которым разрешено ходить, гуляли по саду.
В палате Лешка лежал один. Можно было с ним обо всем поговорить.
- Показать тебе что-то?
- Покажи.
Юра полез в карман.
- Вот этой пулей бандит ранил отца… из нагана.
- Из нагана? - Лешка вдруг вспомнил тот вечер, когда он лежал в яру со сломанным ребром. - А бандита поймали?
- Нет. Их было двое. Удрали…
"Двое, - подумал Лешка. - И тех было двое. И говорили про наган…"
- А ты знаешь, Лешка, папка встретился с бандитами недалеко от Гапеевского яра как раз в тот вечер, когда мы с тобой там были. Утром, когда ты был в больнице, а я спал, пришел начальник уголовного розыска Свиридов с медицинской сестрой Соней и рассказал все. А я думал, что это мне снится.
- Что снится? - спросил Лешка. Он озабочен был другим: "Сказать или молчать?" Хотелось, очень хотелось сказать Юрке о том, что он слышал в тот вечер. Но вспомнились слова отца: "Молчи, сынок, а то еще дом спалят".
- Ну, то, что отца ранили…
- А-а… - напуганный своими мыслями, ответил Лешка.
Помолчали.
- Болит? - спросил Юрка, не понимая, чем встревожен его товарищ.
Вместо ответа Лешка спросил:
- Юрка, а если дом загорится, люди успеют выскочить во двор?
- Если дом каменный, то успеют, а если деревянный, то, может, и нет.
Лешка видел однажды, как от молнии загорелся дом за яром. Родители были в поле. Лешка прибежал на пожар, когда уже весь дом был охвачен пламенем. Какая-то женщина кричала:
- Дети там, дети!..
К счастью, как потом выяснилось, детей в это время не было в хате. А если бы были, да спали…
- Я так думаю, что не успеют. Когда хата горит - это страшно, - ответил Лешка.
Больше ничего в этот день Лешка не сказал Юрке. Зато ночью он несколько раз просыпался от страшных снов: то видел бандитов, которые стреляют в его отца и выводят из хлева Маргариту, то всех родных в огне пылающего дома…
Весть о том, что в больнице лежит инспектор уголовного розыска, простреленный пулей бандитов, быстро разнеслась среди больных. Зашел разговор об этом и в палате, в которой лежал Лешка.
- Вот, могли и убить человека ни за что, - сказал пожилой крестьянин с перевязанной рукой.
- Ни за что? - равнодушно проворчал молодой парень, который лежал на кровати возле двери и курил, хотя не раз сестра напоминала ему: "Семка, в палате курить запрещается". - Пускай бы не лез.
И голос Семки, и взгляд его злых глаз не нравились и пугали Лешку.
- Кто-то должен защищать людей от бандитов, - продолжал рассуждать немного смущенный таким заявлением парня крестьянин.
- А кто тебе сказал, что они бандиты, - косо глянул на крестьянина Семка.
- А кто же они? - не замолкал крестьянин. - В кашей деревне увели у человека корову из хлева, да что придумали - обули в лапти, чтоб следов не было. А человек бедный, детей полная хата, как же ему жить без коровы?
- Каждый жить хочет, - буркнул, пуская вверх дым, Семка.
- Пусть себе живет, но не за счет чужих мозолей. Людские слезы не проходят даром. Вот и на них пришла кара. Мальчишки в лесу увидели рога да копыта от той коровы. Нашли и лапти, по ним отыскали и хозяина. Он оказался отцом одного бандита. А потом и сынка взяли…
- Если б твоего взяли, не так заговорил бы.
- Если б мой сын такое зло людям приносил, ей-богу, не пожалел бы и сына.
- Иди того недобитого проси, чтоб взял тебя в милицию. Им легавые нужны.