На другой день - это был четвертый день напрасных поисков - Юрка пошел к отцу в больницу. Отец встретил его ласковой улыбкой. Лицо его было бледным. На одеяле лежала "Заря".
- Ну, что ты такой грустный, сынок?
- Ищем, ищем, а все напрасно. Наверное, наган все-таки у бандитов. Я вчера вечером заметил возле кручи двух подозрительных людей.
- А ты и вечером бываешь там?
- Нет. Это я провожал одну девочку домой.
- Честное пионерское?
- Честное пионерское.
От отца Юрка побежал к Лешке. Друга в палате не оказалось. На кровати у двери спал Семка.
- Где Леша? - спросил Юрка у медсестры.
- В саду. Скоро он уже поправится.
Юрка, обрадованный, побежал в сад. Он нашел Лешку возле большого куста сирени. Мальчик лежал на топчане, подставив грудь солнцу. Юрка присел рядом:
- Лешка!
Лешка раскрыл глаза.
- Ну как ты, Леш?
- Уже хожу. Скоро выпишут.
- Вот хорошо. Вместе будем искать.
- Ты думаешь, что наган еще там?
- Еще в тайнике, - серьезно ответил Юрка.
- И у меня есть новость, - шепнул Лешка. Юрка придвинулся к нему.
- Семка с Тимкой снова пили сегодня. Под этим кустом. Я лежал тут. Из их пьяного разговора понял - им необходимы медицинские инструменты. Кто-то обещает им за это большие деньги.
- Больницу хотят обокрасть?
- Кажется, нет. Я догадался, что им удобнее очистить хирургический кабинет доктора на нашей улице. Это и есть, наверное, то самое "дело". Тимка не может уже ждать Семку. Подыскивает себе другого напарника.
Юрка чуть не вскочил с топчана, так его взволновало это известие. Ему захотелось бежать к Тамаре, взобраться по крутому склону в беседку и предупредить ее об опасности. Нет, Юрка, понятно, так не поступит. Он же сын инспектора уголовного розыска. Он умеет хранить тайну.
- Я пойду, Леша, с этой новостью к папе, - сказал серьезно Юрка и, пожав товарищу руку, почти выбежал из сада.
Юрка вышел из больницы с важной запиской. Отец написал ее после того, как Юрка рассказал ему о намерении бандитов украсть инструменты у доктора Леванцевича.
- Срочно передай самому начальнику уголовного розыска товарищу Свиридову. Только ему.
Как-то отец рассказывал, вернувшись с фронта, как ему пришлось идти в тыл белых к партизанам с очень важным приказом командования фронтом. Тогда начальник разведки сказал отцу: "Если что, бумагу проглотишь".
И вот Юрка идет по улице с очень важным письмом в уголовный розыск. Он тоже готов, "если что, проглотить письмо". Правда, теперь не война. Но блуждают еще по лесам остатки разных банд. Бандиты нападают на мирных людей. В стычках с милицией бывают раненые с обеих сторон. Милиционеров в таких случаях кладут в госпиталь. А бандит с пулевым ранением не пойдет в больницу. Медицинскую помощь надо оказывать каким-то другим путем. Вот и нужны хирургические инструменты.
Прохожие не обращают на Юрку внимания. Мальчик как мальчик, только с красным галстуком.
Возле бывшей гостиницы "Броза" Юрка останавливается на минуту. Из открытого окна одной из комнат долетают детские голоса и музыка. "Идет репетиция", - думает Юрка. Он участник городского пионерского шумового оркестра, которым руководит известный в городе музыкант Борис Блан. Но сегодня Юрка не пойдет на репетицию. Пойдет потом, когда кончится эта история с наганом. И Лешку возьмет с собой. Тамара сказала, что он любит музыку. Тамару тоже надо вытащить из той "башни высокой и тесной".
Дежурный уголовного розыска отвел Юрку прямо к начальнику.
Плечистый мужчина с закрученными вверх, как у Буденного, усами, встал из-за стола, как бы демонстрируя еще и свой высокий рост.
- Ну, что скажешь, Юра? - протянул он через стол руку для приветствия.
- Записка от папы…
Свиридов развернул бумажку и, глядя на нее, кивнул Юрке:
- Садись.
Юрка как бы провалился в глубокое кожаное кресло.
- М-да! Хирургические инструменты им потребовались. Раны чешутся у зверюг. Они и доктора могут сцапать.
- Он с ними не пойдет, - несмело отозвался Юрка из своей мягкой ямы.
- Силой поведут, а потом, когда не нужен будет… им что.
Начальник снял телефонную трубку.
- Рогозин, зайди ко мне. - И, продолжая разговор с Юркой, сказал: - Им терять нечего…
Через минуту в кабинет вошел пожилой мужчина с усталым лицом.
- Надо, Савелий Петрович, установить круглосуточное наблюдение за домом № 17 по Задулинской.
Тот, кого начальник назвал Савелием Петровичем, кивнул в сторону Юрки, которого не видно было из-за стола.
- Ничего. Это сын Вишнякова. Вот возьмите записку Рыгора Ивановича.
Юра вышел из кабинета начальника, довольный доверием начальника, а главным образом тем, что дом Тамары взят под охрану надежными людьми.
Юра рассчитывал прийти на сбор совета отряда на час раньше. Пока пионеры соберутся в комсомольской комнате завода "Металлист" (в школе был ремонт), он пойдет в цех и поговорит с пионервожатым Дмитрием Касьяновым.
Юрка хотел о многом рассказать Касьянову. Да и постоять у токарного станка, за которым работал Касьянов, - тоже приятно. Интересно смотреть, как Дмитрий ловко устанавливает металлическую болванку в станок, как от резца отделяется, вьется и скручивается металлическая синеватая стружка.
Пока станок работает, Дмитрий рассказывает о достоинствах станка, о деталях, которые он вытачивает, о том, куда пойдут эти детали. Рассказывает про завод.
Пока что работают только несколько цехов, и то не главные. Многие станки мертвы - кто-то во Бремя революции вывинтил из них главные детали и увез.
Комсомольская организация завода послала Дмитрия Касьянова пионервожатым в подшефную школу. Ребята полюбили его. С ним интересно проходили сборы, спортивные игры, походы за город. С ним не страшно было оставаться на ночевку в лесу. Подолгу сидеть у костра, слушать увлекательные рассказы и любоваться, как летят к звездному небу искры.
Выезжали пионеры с Касьяновым и в деревни с самодеятельностью, пили там парное молоко и спали на душистом сене. На заводе, где работал Касьянов, пионеры были частыми гостями - и на сцене городского клуба, и в цехах…
Юрка опоздал. Он не знал, что Свиридов задержит его так долго. Думал, передаст записку от отца и побежит на сбор совета отряда.
- Юра, что это значит? - спросил Касьянов, когда Юрка показался в дверях комсомольской комнаты.
Все уже давно сидели за столом. По выражению лиц ребят видно было, что вопрос, стоявший на повестке дня: "Чем мы можем помочь в борьбе с беспризорностью детей", обсуждался серьезно.
Старшие пионеры уже делали кое-что. Находили места ночевок беспризорников. Помогали устраивать их в детские дома.
- Дмитрий Сергеевич, - ответил Юрка виновато, - я был в уголовном розыске.
Все знали, где работает Юркин отец и в каком состоянии он сейчас. Знал об этом, конечно, и пионервожатый. Все почувствовали - Юрка хочет сказать что-то важное, и ждали.
- В больнице лежит и Лешка, - сказал Юрка, не зная, с чего начать. - Хороший мальчик…
- В него тоже стреляли? - спросила Майя Яворская, впечатлительная и подвижная девочка.
- Нет, он с обрыва упал. Сломал ребро.
- Как же это он? - забеспокоилась Майя.
- Ну, бежал, не заметил. Обрыв очень высокий…
- Никогда не смотрят под ноги эти мальчишки. Вот у меня брат…
- Подожди, Майя, пусть Юра закончит, - прервал ее Касьянов.
- Лешке надо обязательно помочь, - сказал Юрка.
- Он беспризорный? - не выдержала снова Майя, но взглянула на Касьянова и закрыла рукой рот.
- Нет, у него есть мать, отец. Но у них большая семья. Когда Леша падал с обрыва, порвал одежду. А он скоро выписывается из больницы. Как он пойдет в рваной одежде домой?
Юрка хотел сказать еще, что Лешка напал на след бандитов, которые ранили отца, однако сдержался. Майя засыплет тогда вопросами. А всего рассказать нельзя, пока не пойманы бандиты.
- У меня идея, - вскочил с места высокий худощавый мальчик, Валя Остапенко. - Надо поработать на заводе. Только вот подрядик нам устройте, Дмитрий Сергеевич.
Идея была не новая. Пионеры не раз уже, когда нужны были деньги на расходы, выполняли какую-нибудь работу на заводе, а заработок тратили на общественные нужды. И всегда это предлагал Валентин. Ему нравилось работать на заводе. Он мечтал и не мог дождаться, когда наконец после окончания семилетки придет на завод.
Предложение поддержали все. Но работу, да еще с оплатой, трудно было получить.
- Леше действительно надо помочь, - поддержал пионеров Касьянов. - Я сейчас пойду к директору, попрошу подряд.
Касьянов встал. В этот момент Майя взглянула в окно и прыснула.
- Посмотрите, какой чумазый!
По двору завода важно шел подросток в картузе без козырька. Лицо его было в мазуте.
- Это Жорка, - улыбнулся Касьянов. - Недавно работает на заводе. Чтоб показать, что и он рабочий, нарочно пачкает лицо, когда идет домой.
Касьянов вышел. Пионеры с любопытством следили за Жорой, который важно направлялся к заводским воротам.
- Эх, - вздохнул Валентин, - когда и меня примут на завод, я тоже выпачкаю лицо…
- Леша, пойдем, я тебя взвешу, - позвала мальчика медсестра.
Лешка послушно пошел за ней. Они спустились на первый этаж, и только в коридоре сестра шепнула:
- С тобой хочет поговорить Рыгор Иванович, а про весы я просто так сказала, чтоб Семка не знал, куда идешь.
Рыгор Иванович был не один. В палате возле койки раненого сидел какой-то мужчина с большими усами. Оба, увидев Лешку, приветливо улыбнулись.
- Ну, давай познакомимся ближе, - сказал Рыгор Иванович. - Юра мне про тебя рассказывал, а тебе, наверно, про меня. Так что мы с тобой знакомы заочно. А это мой друг по работе - Павел Андреевич. - Чтобы не напугать мальчика, Рыгор Иванович не сказал, что это начальник уголовного розыска. - С виду он суровый, но добрый дядька, как дед-мороз.
- Это смотря для кого, - усмехнулся усач. - Дед-мороз бывает и лютым. К тем, например, кто стреляет в хороших людей. А вот ты, Леша, помог раскрыть преступников. Спасибо тебе за это от имени службы. И грамоту еще получите с Юрой, когда посадим бандитов на скамью подсудимых.
Лешка покраснел. В школе его редко хвалили, больше упрекали за то, что пропускал занятия, небрежно, а то и вовсе не выполнял домашние задания.
А как он мог их выполнять, если дома и присесть негде, чтобы писать, нет свободного уголка. Под рукой всегда кто-то из малышей: то толкнет, то пальцем запачкает тетрадь. Правда, мать и отец кричат на малышей: "Не мешайте Леше делать уроки!" На минуту дети затихают, а потом снова начинают свое.
- Я тоже, Леша, сидел на скамье подсудимых, - сказал сердечно Павел Андреевич, совершенно не подходящим к его суровому выражению лица голосом. - И в тюрьме сидел. В Сибири кандалы носил. Но тогда были не те судьи и не та тюрьма. Меня, рабочего, судили за то, что я хотел трудящимся людям свободы и счастья. А те, кто прячут в яру оружие, крадут, выводят коров из хлева, чего хотят? Жить за счет людей, которым революция дала свободу и счастье работать на себя.
Павел Андреевич об этом не раз говорил на собраниях. Он увлекся и забыл, что сейчас его слушает двенадцатилетний мальчик. Свиридов отдал революции свою молодость, мечтал в тюрьмах и ссылках о том, чтоб люди хорошо жили, и вот снова мешают бандиты.
- Садись, Леша, - сказал Рыгор Иванович, показывая на постель.
- Словом, бандиты, - враги революции.
- И мой тата был на фронте, - неожиданно для себя сказал Лешка. - Он тоже бил врагов революции.
- Молодец. Правильно меня понял, - обрадовался Павел Андреевич.
- Но татка боится, чтоб хату бандиты не спалили. Семья у нас большая. Куда же нам тогда деваться?
Павел Андреевич внезапно умолк и с интересом посмотрел на Лешку. Потом, обращаясь к Вишнякову, сказал:
- Вот почему, Рыгор Иванович, бандиты имеют возможность еще рыскать по нашей земле. - И снова ласково к Леше: - Не спалят, сынок. Не дадим.
- Они трусы, такие как Листрат, - сказал Рыгор Иванович. - Стегани их кнутом, как тогда Юрка, и побегут в кусты. Не правда ли? - тронул за плечо мальчика Рыгор Иванович.
Лешка улыбнулся.
- Ты был в доме доктора Леванцевича? - спросил Рыгор Иванович.
- Был.
- А в его кабинете?
- Заглядывал в дверь.
- Какие там запоры на дверях?
- Двери крепкие, дубовые. На окнах железные решетки.
- Двери запираются на ключ?
- Да.
- А когда доктор принимает больных, ключ торчит в дверях?
- Видел однажды. Торчит.
- А когда доктор уходит обедать?
- Тетя Зина запирает кабинет. Иногда это делает жена доктора, она вместе с ним принимает больных. Ну, как медсестра в больнице. А бывает, ключ торчит в дверях и во время обеда.
- Значит, они могут залезть в кабинет только через дверь, - обращаясь к Павлу Андреевичу, сделал вывод Рыгор Иванович. - Среди больных может оказаться специалист, который подделает ключ.
В это время медсестра открыла дверь.
- Простите, Рыгор Иванович. К вам еще гость, - и пропустила вперед Тамару с букетом красных роз.
За обедом доктор Леванцевич сказал жене:
- Около нашей усадьбы, Аннушка, бродят какие-то люди. Я подозреваю, что это сыщики. Не понимаю, чего они хотят: о доходах я исправно сообщаю в финотдел. Патент за частную практику плачу аккуратно. Налоги за сад и дом также. К Советской власти я отношусь лояльно. Каковы мои чувства к ней, это мое дело. Чего же тогда они от меня хотят? - спросил Леопольд Антонович, обращаясь к тете Зине, будто она должна была ответить на его вопросы.
- А может, это просто воры, - сказала спокойно Зинаида Антоновна.
- Если бы воры, они бы что-то украли. На яблонях не сорвали ни одного яблока, - недовольно ответил брат: он недолюбливал сестру за их расхождение во взглядах по отношению к Советской власти. - И вообще я воров не боюсь. Деньги от моих доходов лежат в банке. Пианино и мебель они не потащат.
- Это в самом деле ужасно, Леопольд, - тревожно сказала жена. - Почему нам не дают спокойно жить? А как нам хорошо жилось в Германии, там такого не было.
- Надо было там и оставаться.
- Ах, Зина, разве ты не знаешь, что папа перед смертью хотел передать свое дело любимому сыну?
- Аннушка, Зина все понимает, - сказал Леопольд Антонович, - но сестре хочется обязательно сказать что-нибудь наоборот. Дух противоречия ее преследовал с детства.
Отец Леопольда Антоновича - известный хирург - действительно любил своего сына. Послал его учиться в Германию. Дочь Зину он любил не меньше. Но держал ее возле себя. После смерти матери Зинаида Антоновна взяла на себя заботу о брате. Так и осталась только хозяйкой дома, и то не законной. Перед смертью отец завещал сыну все имущество, надеясь, что он не обидит сестру.
Зинаида Антоновна не возражала, она любила влюбленного в свое дело брата. Терпела его капризы и чудачества. И жалела, что у него не было хорошего советчика. Жена превозносила до небес талант мужа, угождала ему. Сестра же говорила брату правду. А правда привыкшему к похвалам человеку - неприятна.
Тамара ела молча. Ей не разрешалось вмешиваться в разговоры старших. Но девочка была на стороне тети Зины. Отец это чувствовал.
- Мне не нравится, Тамара, и твое поведение! - строго сказал Леопольд Антонович дочери.
Зинаида Антоновна насторожилась.
- Кто он, этот мальчик в красном галстуке?
- Юра… - ответила Тамара.
- Меня не интересует его имя.
- Тамара, веди себя пристойно, - сказала мать.
- Я ответила на вопрос.
- Видишь, Леопольд, как она дерзит. А все это плоды влияния Зины.
- А что ты еще знаешь, кроме того, что он Юра? - спросил отец.
- Если мне разрешено ответить, он хороший мальчик.
- Мальчик, который носит красный галстук, не может быть хорошим. Это вызов нашей морали. У нас свой взгляд на жизнь. И я хочу, чтобы на нашем небольшом острове, отделенном, слава богу, от хаоса хорошим забором, существовал тот порядок, который завел твой дед.
Отец встал, перекрестился и, взяв жену под руку, отправился на послеобеденный отдых.
Тамара должна была идти отдыхать в свою комнату. Но от дверей она на пальчиках вернулась в столовую и начала помогать тете Зине убирать со стола.
Они делали все молча, думая о своей обиде. "Наконец брошу я все, и пускай тогда баронесса Анна управляется со всем хозяйством сама. Я им отдала свою молодость, а они смотрят на меня, как на служанку". Так не раз думала Зинаида Антоновна, но ей было жаль своего брата, который, несмотря на свои ошибочные взгляды на современную жизнь, был все же хорошим врачом и честным человеком. Больше же всего ей было жаль Тамару. Девочка выросла на ее руках. Брат с женой вернулись из-за границы, но Тамара не сразу признала их своими родителями. И теперь она больше тянулась к тете Зине и только ей открывала свои тайны.
Слушая наставления отца, Тамара решила: теперь она не будет ни на кого смотреть, ни с кем разговаривать, не будет интересоваться, что происходит за забором, как отец сказал, за их островом. Она будет тихой, покорной, как монашка. Она даже представила себя в черном длинном, до пят, платье, с гладко зачесанными волосами и с позолоченным крестом в сложенных руках. Потом, когда родители уходили отдыхать, они показались ей слишком театральными, и она даже отвернулась, чтоб не заметили усмешки на ее лице. А на кухне, помогая тете Зине мыть посуду, она вдруг рассмеялась.
- Ты чего? - спросила ее тетя и сама начала смеяться.
И уже в хорошем настроении они пошли в беседку над кручей.
- Тетя Зина, а я прячу в кустах сирени, возле беседки, веревку, - сказала Тамара.
- Веревку? - даже остановилась от удивления тетя Зина. - Зачем она тебе?
- Когда возле кручи появится Юра, я брошу ему один конец веревки, а другой привяжу к столбу беседки. Юра по веревке и взберется сюда, а потом мы вместе будем читать Ната Пинкертона, - сказала Тамара и, посмотрев вниз, добавила беззаботно: - Вот если бы сейчас там появился Юрка. Как хочется поиграть с мальчиками и девочками.
- Потерпи. Кончится лето. Начнутся занятия в школе.
- О, тогда будет не до игр: занятия в школе, уроки, занятия по музыке.
- Что правда, то правда, - вздохнула тетя Зина. - Но ничего не поделаешь, так воспитал твоего отца берлинский университет. Отец любит порядок… Круча была залита солнцем. Где-то внизу, у ручья, слышались голоса пастушков. Увидеть ребят из беседки было невозможно. Деревья закрывали их.
- Тетя Зина, - неожиданно спросила Тамара, - правда, собирать коллекцию ключей совсем не интересно?
- Каких ключей?
- Ну, от дверей хотя бы.
- А кто их собирает?
- Вот, чудак один. Больной. Я шла по коридору, вижу, он вынул ключ из двери папиного кабинета и начал на чем-то желтом делать отпечаток. Я спросила его, что он делает. А он усмехнулся виновато и говорит: "Я коллекцию ключей собираю. Любовь у меня к ключам с детства". А потом попросил меня, чтоб я об этом не говорила, а то доктор еще обидится и не станет его лечить.
- Когда это было? - встревожилась Зинаида Антоновна.
- Да на днях. Я уже и забыла об этом, да так что-то вспомнилось.