– Это раньше было то, – говорит Астя, – на что похоже сейчас.
– Заколдованное какое-то место, – говорю я. – И я даже знаю кем.
– Нет уж, – говорит наш волшебник. – Оно само по себе такое, я даже не старался.
А Астя как крикнет:
– Смотрите, летит!
Все как посмотрят в небо, чего это там летит, а Астя заявляет:
– Это я так, для общей бодрости.
– Смотрите! – тоже кричит волшебник. – Падает!
Ну и тут, конечно, как стало падать – мы даже понять не можем что. Вроде снег, но не холодный и не белый, а разноцветный.
– Удобная штука, – говорит волшебник. – Сам придумал.
Все из этой удобной штуки как стали снеговиков катать и кружки на них вместо шапок нахлобучивать. Кто-то эту удобную штуку ел. Какие-то дети ею дом облепляли, и тот становился разноцветным, и стёкла оконные окрашивались, так что получался не дом, а витраж. Астя себе рюкзак новый слепила, я – футболку, волшебник матрас себе слепил и спать улёгся, а те дети, которым мамы не разрешали животных заводить, выуживали из этой удобной штуки таких животных, от которых мамы ни за что не откажутся. Даже просветлённые оживились и втирали удобную штуку в лысины.
Волшебник спал, а нас заваливало и заваливало. Мы с Астей штаб соорудили и там отсиживались. К нам пробрались Демид с Захаром и ещё одним мальчиком. И Демид так мальчика незнакомого подталкивает, чтобы он ко мне шёл, а мальчик стесняться начинает с чего-то. Но потом подходит ко мне и говорит смело:
– Ты, Кимка, не смотри, что у меня волосы такие светлые, а у тебя тёмные, просто я блондин, а ты брюнет, вот и всё. А звать меня Захар, и я твой брат. И родился совсем недавно, и всё вырасти поскорее пытался, чтобы с тобой пойти куда-нибудь далеко, а ты, я смотрю, так в штабе стоишь, как будто никуда далеко идти и не собираешься.
– Где-то я это уже слышал, – говорю я.
– Ага! – радуется Захар. – Это мне какие-то люди подсказали сказать, когда я ещё на колясочке ездил.
Я брату обрадовался и запрыгал от радости, и все тоже запрыгали, хоть нас удобной штукой и засыпало, даже штаб заваливало.
– А я, – говорит новый Захар и тоже прыгает, – могу вашу Астю на руках перестоять, и вообще я подготовленный. Вот скажи мне что-нибудь, Астя!
– Подготовленные нам ещё не попадались, – говорит Астя.
– Ну ты сказала так сказала, – расстроился Захар. – Я на такое даже не знаю, что ответить можно, но я всё равно подготовленный, что ни говори. Только меня переназвать надо, а то я с первым Захаром познакомился, и тот говорит, что переназываться не будет, а раз так, то мне придётся. Я придумал Пушкиным называться, но все говорят, что нельзя.
– А тебе самому как называться хочется? – спрашивает Астя.
– Сам я к Захару привык, – говорит Захар. – Только два Захара – это не один Захар, а как-то больше.
– Тогда лучше я буду называться Заром, как раньше, – говорит другой Захар. – Это я так назывался, когда ещё на острове жил, а когда сбежал, Захаром стал. А раз ещё один Захар появился, то я просто Заром буду, как раньше, а не как потом. Так что я теперь Зар, так меня и называйте.
– Как-то ты разволновался, – говорит Астя. – Разговорчивым стал.
– Это у меня имя разговорчивое, – говорит Зар.
Мы, радостные, из штаба вылезаем, смотрим – а полезная штука всё падает и на ходу превращается в вредную штуку, потому что никто уже двигаться не может и дышать приходится этой самой полезной штукой, потому что завалило ею всех с головой.
– Мы двигаться хотим! – кричат все гости, и через эту полезную штуку прокрикивается хорошо. – Мы ещё не допраздновали! Мы даже чай только наполовину разлили!
Мы из полезной штуки склепали останавливатель полезной штуки, остановили её падение и кое-как через завалы оставшейся полезной штуки до спящего волшебника добрались.
– Кимка! – кричит он, проснувшись. – Астя! Какие-то вы странные. То вас годами не видно, то сразу после сна появляетесь.
– Потому что нечего спать! – кричит Астя. – Убирать кто будет?
– А, – отмахнулся волшебник. – Полезного много не бывает, поэтому оно само минут через пять пропадёт.
– А мой рюкзак? – испугалась Астя.
– Видно будет, – недовольно говорит волшебник.
И только я хотел на всякий случай что-то полезное сделать, как улица расчистилась и деревья ветками закачали, как от ветра сильного. У Асти рюкзак остался, и даже снеговики остались, и всё, из полезной штуки сделанное, тоже. И даже у Зара имя осталось прежнее. И я говорю:
– Тогда мы домой пошли, родителей навестить, а то праздновать можно сколько угодно, а дома мы редко бываем.
Приходим домой. Астя в свою дверь вошла, мы с Демидом и Захаром – в свою, а Зар на лестничной клетке нас ждать остался как самый непричастный. Тут из какой-то квартиры тётенька высовывается и говорит:
– Пойдём, Зар, ко мне, а то что ты на лестничной клетке стоишь, как африканец какой-то.
А мы в дверь-то зашли, но дальше продвинуться не можем, потому что кремовые, пока я отсутствовал, раздваивались, раздваивались, и теперь вся квартира ими забита оказалась.
– Кимка! – кричит мне мама. – Ты, как старший, этих кремовых убери куда-нибудь, а то у нас уже второй месяц изображение плохое, почти ничего не видим, только по звукам в телевизоре догадываемся.
– Это хорошо, – говорю, – что догадываетесь, а то могли бы давно уже догадываться перестать при такой-то жизни.
– Какой-то ты, Кимка, категоричный стал, – говорит мама. – Тут вот на днях в телевизоре тоже одного категоричного показывали, почти как ты сейчас.
Тут папа на маму зашикал – тихо, говорит, не слышно ничего.
– Нам и самим как-то уже неловко, – шепчут кремовые. – Мы же не знали, что так будет, мы не специально.
– Ничего, – говорю. – Вы, Демид и Захар, набивайте ими пакеты, вниз несите и ждите меня там.
Я следом за ними тоже с пакетами вниз спустился и говорю гостям, которые ещё совсем не разошлись:
– Раз уж вы нам подарков не приготовили, тогда мы вам по кремовому подарим, только хорошо с ними обращайтесь.
– А чего по одному-то? – говорят гости. – Нам одного мало будет.
– Тогда по десять штук, – говорит Захар (а один кремовый у него на голове сидит). – Когда надоедят, соседям раздарите.
– По десять мы согласны, – говорят гости. – А то мы чувствуем, что в вас какая-то жадность просыпаться начала.
– Мы очень полезные, – говорят кремовые. – Нас главное в холодильнике держать, но можно и в тепле, если вам места не жалко.
Когда мы всех кремовых раздарили (нам даже показалось, что гостей стало в несколько раз больше, а, может, некоторые просто несколько раз в очередь за кремовыми становились), я самого первого кремового в холодильник сунул и сбегал на родителей посмотреть. У них теперь картинка в телевизоре появилась, и мама уже такой разговорчивой не была, а папа так вообще остолбенел. Смотрю я на них и вижу, что как-то они изменились, но что такого в них было нового – понять не могу.
Тут ко мне Захар подходит и спрашивает:
– Ты, Кимка, меня с собой возьмёшь? Я хоть и новенький, но куда угодно с тобой пойду, потому что старший брат для младшего – всегда пример.
– Вещи-то собрал? – спрашиваю я.
– А что мне их собирать! – радостно кричит Захар. – Не нужны мне вещи, я налегке!
– Тогда беру, – говорю я. – Раз ты к вещам не привязанный.
– И в дальние дали! – кричит Захар.
– Нет, – говорит Демид. – Я Кимку знаю, он сейчас в город пойдёт, потому что давно ни в каком городе не был, а ему интересно, зачем эти города вообще людям нужны.
Я слушаю это и думаю, как мой брат здорово за меня говорить умеет.
– Да, – только и говорю я.
Мы в Астину дверь звоним, а она оттуда в новом комбинезоне выскакивает.
– Смотрите! – кричит. – Справа! Слева! Анфас!
– Что это ещё за ерунда? – спрашиваю я.
– Зато красненький, – говорит Астя.
– Тебя в таком красненьком костюме в лесу волки первую съедят, – говорю я. – И им не хватит, и они ещё и меня съедят, а потом за остальных примутся.
– А мне нравится, – говорит Захар, и Астя его по голове гладит.
Мы с Демидом смотрим на это и хмурыми такими становимся, потом Астя и нас по голове гладит, и мы снова веселеем. Тут Зар выходит из своей новой квартиры и говорит:
– Скучная в квартирах жизнь. Первые два-три года ничего, а потом надоедает, – и Демида за руку берёт. И мы прямо такой дружной компанией становимся, что хоть в поход с нами ходи.
На улицу выходим, а там гости за наше здоровье газировку пьют.
– Всё празднуете? – говорю я им.
– Не мешай, Кимка, у нас традиция, – говорят гости. – И вообще, гостей невежливо прогонять. Надо ждать, пока они сами расходиться не начнут.
А в городе уже вечер наступал, и люди на остановках выстраивались треугольниками и другими геометрическими фигурами.
– Чего это они так расфигурились? – спрашиваю.
– А это, – говорит Захар, – нововведение такое, так на остановках стоять не скучно. А те, кто гуманитарии, те могут в восклицательный или вопросительный знак выстраиваться.
– Пойдёмте, – кричит Астя, – выстроимся во что-нибудь! Давайте скорее, а то нам станет скучно на остановке стоять! – она это говорит, а мы на остановке не стоим даже.
Это так на неё комбинезон повлиял, потому что новый.
Мы выстроились в круг, чтобы те, кто за геометрию, мог считать это кругом, а те, кто за литературу, мог считать это точкой. Тут подъехал автобус, и водитель говорит:
– Раз вы уж выстроились, то давайте, залезайте в автобус, а то просто так у нас на остановках стоять не принято.
Мы тут на Захара выразительно посмотрели, а он говорит:
– Я думал, вам ехать куда-то надо. Мне про вас рассказывали, что вы на месте не стоите.
– У нас только, – говорит Астя, – автобусных билетов нет.
– А и не надо, – говорит водитель. – Вместо билета вы мне какую-нибудь теорему расскажите или песню спойте собственного сочинения.
Мы с Астей сразу же песню стали собственного сочинения петь, а водитель уши закрывал, потому что слишком к искусству чувствительным оказался. Потом Демид ему такую теорему доказал, что водитель долго в учебниках копался, чтобы выяснить, бывает ли это на самом деле, или это Демид сейчас новую эру в науке открыл. А Зар с Захаром нашу с Астей песню повторили, потому что сказали, что они посылали нам мысли, когда мы песню придумывали, а потому она и их сочинения тоже.
Водитель говорит:
– Я себя сейчас так чувствую, как будто с вами вокруг города десять раз пешком прошёл, какой уж тут автобус.
– Вы нас ещё и везти не будете? – возмутилась Астя.
Но водитель только рукой махнул, чтобы мы в салон проходили.
Первым новый Захар пошёл, чтобы обстановку проверить, а мы – за ним уже.
Заходим – а в салоне автобуса прямо на полу трава растёт и мхом всё застлано. И пахнет, как в лесу. Даже в лесу так, наверное, лесом не пахнет. А между сидениями всякие мелкие деревца растут.
– По вашим, – кричит нам водитель, – разработкам у нас тут лес растёт. Что-то вы там такое, Кимка и Астя, понаписали в диссертациях, что у нас теперь все автобусы экологичные.
– Надо же, – говорит Астя. – Я даже помню, что я там понаписала, и могу процитировать.
– Тоже мне, фокус, – говорит водитель. – После того как ваши диссертации нас наизусть учить заставили, её кто угодно процитировать может.
– Не зря же мы их стихами писали, – говорю я. – А то могли бы и прозой.
Это мы всё говорим, а сами запахом леса дышим и клубнику собираем пригоршнями. А водитель нас везёт по городу, и не по центральным улицам едет, а всякими закоулками.
– Закоулками, – говорит он, – интереснее. Так ездить сложнее. А то, когда просто ездишь, тогда можно и не ездить совсем.
А мы смотрим – лестница на второй этаж автобуса тоже вся заросла травой и мхом. Захар наш уже на верхней ступеньке сидит и бруснику дожёвывает.
– Вкусная, – говорит он, – брусника, жуётся хорошо.
– Так, – говорю я ему, – мальчик. Ты мне всего день как брат, а уже всю мою бруснику дожевал и на верхней ступеньке сидишь.
– А я наверх заглядывал, – говорит Захар. – Там неинтересно, там люди сидят.
– Стойте! – кричу я водителю автобуса. – Нам всем как-то выйти сразу захотелось.
Водитель остановился и посигналил.
– Это хорошо, – говорит он, – когда солидарность. И плохо, когда солидарности нет, потому что вы тогда договориться не смогли бы.
Мы вылезли из автобуса и сразу вглубь дворов пошли. Сначала один вход был, а потом целых три, и дальше ещё больше проходов между домами, а потом ещё и ещё. Открылось так много путей, что мы не знали, по какому идти, и только Астя знала, но показывала всё время в другую сторону.
– Забор нам нужен, – говорит вдруг Астя тихонько. – Давно у нас хорошего забора не было.
– А нам с Заром не нужен забор, – говорит Демид. – Мы и без него обойдёмся и лучше между домами походим.
– А я ещё маленький и забора никогда в жизни не видел, – говорит Захар.
– Ну, он такой… – говорит Астя. – Словами не рассказать, его строить нужно.
Демид с Заром пошли дальше в город, а мы нашли пустую площадку и давай на ней забор выстраивать – такой, чтобы ничего не отгораживал. Захар бегал и искал дрова, а жители домов ближайших начали нам старую мебель выносить.
– Держите! – говорят. – Надоела она нам ужасно, смотреть на неё не можем, а она на нас смотрит и не устаёт.
А один дяденька подозвал меня и говорит:
– Вот скажи мне, Кимка, ты знаешь, что такое ответственность?
– Знаю, – говорю. – Это когда на любой вопрос ответ можешь дать. Мы с Астей даже по два ответа на любой вопрос дать можем, а если каждый из нас по два ответа даст, то вместе четыре получится. Так что у нас четыре ответственности на двоих.
– А ты знаешь, Кимка, – продолжает спрашивать мужчина, – что такое водопад?
– Знаю, – говорю, – это когда вода падает. Только у вас вопросы несложные, а у меня забор недостроенный.
– А знаешь ли ты, Кимка, – спрашивает мужчина, – что такое недостроенный забор?
– Да, знаю, – говорю я. – Вон он стоит. А вы даже мебели старой не принесли, как будто у вас старой мебели нет.
– У меня вся нужная, – оправдывается мужчина.
– Нужной мебели не бывает, – говорю ему я, и мужчина этот задумался надолго.
– Сейчас, – говорит, – швабру принесу, пристроите её куда-то. А то я полы год не мыл, значит, она мне не нужна больше.
И вот забор готов, и его можно вокруг обойти в одну сторону и в другую, и держится он на нескольких швабрах. Захар наверху сидит и ногой болтает.
– Эх! – вздыхает Астя в красном комбинезоне. – Как посмотрю на этот забор, так и молодость вспоминается сразу, а как отвернусь, так забывается.
Дома вокруг исчезли, и с одной стороны забора стало солнечно и жарко, а с другой сезон дождей начался. Мы пошли в ту сторону, где сезон дождей, потому что ни разу ещё так много дождя сразу не видели. А Захар впереди шёл, чтобы забежать туда, где дождь ещё не начался, но всё равно мок.
Мы пытались разглядеть, какая вокруг природа, но из-за ливней ничего видно не было. И шумел дождь так здорово, что даже Астю слушать не хотелось, хотя обычно мне её хочется слушать.
– Нужны какие-нибудь ёмкости! – кричит Астя так громко, что мне её всё равно слушать приходится. – Ты что, Кимка, не слышишь, что ли? Ёмкости нужны!
– Зачем, – спрашиваю, – это они тебе понадобились?
– Чтобы дождь в них собирать, – говорит Астя. – А то он зря льётся, а собирать его никто не пробовал.
– Конечно! – говорю я. – Потому что и так воды хватает!
– Так всегда! – кричит Астя. – Сегодня есть, завтра нет, и никто не задумывается!
И гром прогремел – такой, что Захар там, впереди, аж присел. Потом мой брат исчез куда-то, а вернулся с ведром.
– Смотрите, – говорит мокрый Захар, – какое ведро! С ручкой, с дном, со стенками!
– Да, – говорит Астя. – Настоящее, а не какая-нибудь подделка.
И сразу ведро под дождь поставила, и оно водой начало наполняться, а до этого Захар его перевёрнутым держал. Потом Захар притащил ванну, мы с Астей банки стеклянные нашли, зонт, попавшийся под руку, рукояткой перевернули. Всякие ёмкости, которые Захар приносил, мы друг на дружку водружали беспорядочно – так, что конструкция какая-то получилась. Ливень сразу по дну наших ёмкостей затарабанил, и получилась почти что музыка.
– Вот теперь вода пристроена, а не просто так льётся, – довольно говорит Астя. – И никто ведь до этого не додумался, кроме меня. А если бы я не додумалась, то вообще никто никогда не додумался бы.
Мы с Астей сели на краешек одной из ванн и смотрим, как туда вода заливается. А Захар вообще в ванну залез и в воде сидит.
– Какая разница, – говорит Захар. – Я и в ванне мокрый, и, если вылезу из неё, всё равно не высушусь.
А из другой ванны вдруг существо какое-то вылезает, прозрачное, водянистое, а внутри у него рыбка плавает, и по нему улитка ползёт.
– Сами виноваты, – говорит он нам, – что такую конструкцию построили, из которой дождевики появляются. И ритм нужный, и ванны все на месте.
– А если мы одну ванну сейчас перетащим в другое место? – спрашивает Астя.
– Ну перетаскивайте, раз так охота, – говорит дождевик. – Я бы лично не стал таскать, потому что никакого толка, и все дождевики уже допоявлялись почти.
Он в сторонку отходит, а из ванны другой дождевик вылезает. Внутри у него мячик плавает, синий с красной полоской, а к голове водоросль прилипла.
– Сами виноваты, – говорит он нам, – что такую конструкцию построили, из которой дождевики появляются. И ритм нужный, и ванны все на месте.
– Я уже говорил, – говорит первый дождевик.
– Мало ли, – говорит второй, а тут и третий вылезает.