ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С ЦАРЕМ
Ванюшка вернулся на кухню чанной "Огонек" с огромным желанием поделиться услышанной новостью.
- Что скажешь, Ивашка? - спросил его хромоногий маркер Терентий, когда Ванюшка появился в бильярдной.
- Ничего, - отозвался Ванюшка и тут же сообщил: - Знаешь нашего Типку? Помнишь, жил у нас на дворе? Жульничает на Апраксином рынке.
- Да ну? - машинально ответил Терентий, вынимая из лузы забитый шар.
Внимательно взглянув на партнера Терентия, Ванюшка насторожился. Он узнал того самого четырехпалого дядю Акима, поручение которого полтора года назад так и не смог выполнить.
Ванюшка прислушался к их разговору.
Играли они как-то по-чудному, каждый удар сопровождая присказкой, вкладывая в нее какой-то только им самим понятный смысл.
- Я вот сейчас в Протопопова, - бормотал дядя Аким, прицеливаясь в стоявший у борта шар. - Никакой поддержки в думе он теперь не имеет.
- А я в Тренева, - сообщил Терентий, нацеливаясь в шар с номером девять. - Недолго он продержится у власти.
Ванюшка понял, что шел у них разговор про министров и что самый главный по номеру шар не кто иной, как государь император. Несомненно, дядя Аким имел какое-то отношение к случаю в заводской столовой. Об этом он тоже иносказательно сообщил Терентию.
- Прицел в Николашку, - пробормотал Терентий, прилаживаясь удобнее ударить.
Дядя Аким усмехнулся в усы.
- Терпение, друг, - успокоил он Терентия. - На Распутине обожглись, Пуришкевичем не охладишь.
Дядя Аким тоже прицелился в "Николашку".
- Я его... Милюковым... - пояснил он. - Слышал, какую тот речь в думе произнес?
Ванюшка несколько раз обошел вокруг играющих, пытливо вглядываясь в лицо дяде Акиму; с того памятного дня Ванюшка больше не встречал его. Хотелось ему громко сказать: "Здравствуйте, дядя Аким... Забыли, наверное, меня? Я Ванюшка Чулин. Поручение вы тогда мне дали... Носился я с ним из чайной на двор и обратно без всякого толка. А вы взяли да ушли".
Но, увлеченный игрой и разговором, дядя Аким так и не обратил внимания на Ванюшку.
Выйдя из бильярдной, Ванюшка подошел к своему любимцу Михелю. Электрический оркестрион гремел, играл вальс "На сопках Маньчжурии". Но Михель уже не топал ногами и не разводил руками. Какой-то механизм испортился внутри деревянного человечка. Приглашали мастера, и тот тоже не мог починить Михеля. Замерший Михель стоял, подняв одну руку, выставив вперед ногу в лакированном ботинке, и грустно смотрел на Ванюшку, словно жалуясь на свое беспомощное состояние.
- В-ванюшка! - послышался чей-то очень знакомый голос.
Ванюшка обернулся. За соседним столом сидели два солдата-фронтовика, пили чай. Один солдат как солдат, широкоплечий, черноусый, дюжий, с лохматой головой. Другой - совсем юный, стриженый, не солдат, а мальчишка в солдатской форме, как две капли воды похожий лицом на Типку Царя.
- Ванюшка, - повторил солдатик, широко и дружески улыбаясь, - с-садись с нами пить чай!
Не в силах что-либо сказать, Ванюшка машинально присел на свободный стул. Он не верил своим глазам.
- Н-не узнаешь? - спросил солдатик. - Это я. Типка Царев.
- У-узнаю, - подал голос Ванюшка. - Ты что... - Ванюшка хотел сказать: "Жульничаешь на Апраксиной рынке?", но язык у него словно прилип к гортани.
На зеленой военной гимнастерке Типки Царя блестел на трехцветной ленточке новенький Георгиевский крест. Рядом с Царем на другом свободном стуле лежали мохнатые черные солдатские папахи и стояла прислоненная к стене клюшка-палка с резиновым наконечником.
- Как живешь? - спросил Ванюшку Царь, прищурив глаза.
- Хорошо...
- Твой корешок? - полюбопытствовал черноусый здоровяк солдат.
Царь утвердительно кивнул.
- Как же ты... - наконец обрел дар речи Ванюшка. - Воюешь?
- Воюю, - подтвердил Царь. - А ты?
- А я в школе учусь, - вздохнул Ванюшка.
Разговор налаживался. Типка говорил просто и немногословно.
- Р-ранили меня в ногу. Лежал вот с дядей Прокофием, однополчане мы, в лазарете. Теперь на поправку пошел. На днях выписываюсь. Снова воевать поеду.
Ванюшка спросил про Георгиевский крест.
- З-заслужил, - скромно, без всякой похвальбы ответил Царь, чуть улыбнувшись. Но глаза у него при этом блеснули. Как заслужил Георгиевский крест, Типка не стал рассказывать.
Ванюшка по-прежнему не сводил глаз с блестевшего на гимнастерке Царя серебряного "Георгия". Он готов был отдать полжизни, только бы нацепить себе на грудь такой Георгиевский крест.
- З-зашел к своей тетке... Иванихе, а там у нас ч-чужие люди живут. Н-не знаешь, где она?
- Не-ет. - Ванюшка энергично потряс головой. С тех пор как Иваниху вместе с Типкой полтора года назад забрали в полицию, на дворе ее больше не видели.
Кратко расспросив Ванюшку, Царь взял свою клюшку и, заметно прихрамывая, пошел со своим сослуживцем к выходу.
Ванюшка, одевшись, проводил его до двери. Уходя, Типка пообещал скоро снова побывать в Скобском дворце.
Судя по всему, Царь не спешил уезжать на фронт. Ванюшка еще постоял на улице, мечтая теперь о встрече с Цветком. Невдалеке раздавался колокольный звон. Это в Андреевском соборе звонили к вечерне.
"Ну, Цветочек, теперь я тебя расшибу!" - думал он.
СЛОВЕСНЫЙ ПОЕДИНОК
Когда Ванюшка на следующий день появился на дворе Скобского дворца (а день был воскресный), он застал ребят в сборе. Собирались они всей гурьбой идти на Апраксин рынок, надеясь хоть издали взглянуть на промышлявшего жульничеством Типку Царя.
- Пойдешь с нами? - спросил Ванюшку Серега Копейка.
Вместо ответа Ванюшка одним духом выложил все, что узнал про Типку.
Наступила гробовая тишина. Все глядели на Ванюшку и на Цветка.
Вначале Цветок слушал Ванюшку с недоверчивой ухмылкой, пожимая плечами. Когда же молчать стало нельзя - ребята зашумели, - он спокойно отстранил Ванюшку и вышел вперед.
- Кому верите-то? - спросил он, указывая пальцем на Ванюшку. - Этому брехуну? Он соврет, недорого возьмет. Где твой Царь-то?.. Давай его сюда...
Среди ребят возникло замешательство.
- Кто... я брехун? - изумился побелевший Ванюшка, подступая с кулаками к Цветку. - Чтоб мне провалиться сквозь землю, если только я вру! Чтоб я больше не видел белого света, ни дня, ни ночи... - загорячился он. Волнение Ванюшки было столь большим, что не поверить ему никто не мог.
Ссылался он и на половых в чайной, видевших Царя, и на маркера Терентия, и на дедушку с матерью. Спор принимал невыгодный для Цветка характер.
И тут Цветок совершил крупную ошибку, о которой он позже горько сожалел. Ему следовало признаться в своей неправоте и свести все к шутке. Но Цветок, как артист, продолжая пожимать плечами, снова увильнул от прямого ответа.
- Ты знаешь, что Царь беглый? - вдруг набросился он на Ванюшку, не давая ему выговорить слова. - Ты знаешь... появись Царь чичас на дворе, его сразу городовой за жабры - и в кутузку. Втер он тебе очки. Сол-дат... в шинели... Он и на толчке ходит в шинели. Видел я. Ты знаешь, кто он? - Цветок, медленно и четко выговаривая каждую букву, отчеканил: - Го-су-дар-ственный преступник! Мы, дворники, лучше тебя законы знаем.
Скобари снова стали в тупик.
- Кого заберут... Царя? - изумился Ванюшка.
- Могут посадить за решетку, - отозвался Копейка, вспоминая историю с листовками.
Разгорелся спор.
- Арестант! - стоял на своем Цветок.
- Солдата никто не заберет, только генерал, - спорила белобрысенькая Дунечка Пузина.
- Отобьется от полиции, - утверждали другие.
- А мы за Типку заступимся! - выделялся голос Кузьки Жучка.
- Он же теперь простреленный! У него же теперь "Георгий" на груди, - яростно, до хрипоты в горле убеждал Ванюшка, веря, что Царю, как солдату, не страшен никакой городовой, даже пристав.
Втянув ребят в спор, Цветок незаметно удалился.
А Ванюшка снова и снова рассказывал о своей встрече с Царем, и каждый раз с новыми подробностями.
- Шибко он раненный? - тревожилась Катюшка.
- Как он на войну-то попал? - допытывался Копейка.
- А он у нас будет жить или в казармах? - интересовался Кузька Жучок.
- В какой он части? В пехоте или в кавалерии? - со своими вопросами лез к Ванюшке Левка Купчик.
Ванюшка как мог отвечал, сам еще многого не зная.
Когда пришла Фроська и узнала, о чем идет разговор, сразу же отвела Ванюшку в сторону и, поставив к забору, приступила к подробному допросу, не давая никому больше вымолвить слова.
Допрашивала она дотошно, вникая во все.
- Как он... живой так и заходил?
- Конечно, живой, - отвечал Ванюшка, удивляясь, как мертвый Царь мог бы зайти в чайную.
- А про меня он спрашивал? - волновалась Фроська.
- Про всех спрашивал, - уклончиво отвечал Ванюшка, не желая никого из ребят выделять.
- А что он про меня спрашивал? Ты что ему сказал?
- Сказал... Разве упомнишь?.. Ну, жива-здорова...
- Только-то? - удивилась Фроська, закипев гневом. - Не мог по-человечески про меня рассказать.
Обидевшись, Ванюшка замолчал и отошел от Фроськи. Снова начиналось прежнее, от которого Ванюшка уже отвык.
Потекли дни тревожного ожидания. Весь двор Скобского дворца с огромным нетерпением ждал появления Типки Царя.
- Не приходил? - то и дело осведомлялись ребята у Ванюшки, едва он появлялся на дворе. Жалели, что тот не взял адрес Типки.
Не довольствуясь расспросами, наиболее нетерпеливые заладили каждый вечер заходить на кухню чайной, лезли, заглядывая в окна, надеясь встретить Царя самолично.
- Нету? - таинственно спрашивали они и у Ванюшки. Тот только уклончиво пожимал плечами.
- Посетители-то новые к нам повадились. Случайно, не по твоей рекомендации? - осведомлялся дед. - Скоро я их выставлять за порог буду.
- Я не зову... они сами... - сердился Ванюшка.
Зачастила в чайную и Фроська. Ставила она свой латаный чайник с кипятком в сторонку, не спеша платила три копейки (кипяток по случаю затянувшейся войны тоже подорожал), пускалась в разговор с Ванюшкиной матерью и с дедом, зная, что тот любит поговорить. Но при этом она не забывала заглянуть в большой и малый залы, явно не доверяя Ванюшке.
- Ну, Якунькин-Ванькин! - усмехался потом дед. - Сноха-то у нас будет речистая, приветливая...
Ванюшка, насупившись, молчал.
- Огонь девка! - хвалила Фроську и мать Ванюшки. Ей нравилось, что девчонка такая хозяйственная и не равнодушна к сыну. Но сам Ванюшка молчал. Он-то хорошо знал, почему каждый раз так долго разговаривает на кухне Фроська.
Прошла неделя, наступила другая... Царь не появлялся.
- Уехал воевать, - оправдывался перед ребятами Ванюшка. Он страдал больше всех, боясь прослыть хвастуном и обманщиком.
Цветок хранил гордое молчание. Он ничего не спрашивал у Ванюшки. Но среди девчонок, не утерпев, похвалился:
- Говорил я, заарестовали Царя на Апраксином рынке. Сидит в кутузке.
Когда он это говорил, никто на дворе не мог припомнить.
Нашлись ребята, которые поверили ему.
Прошла еще неделя.
О своей встрече с Типкой Царем Ванюшка уже начал позабывать. Новые события назревали в Петрограде. Забастовали многие фабрики и заводы.
Ребята на дворе хвалились, кто у кого забастовал.
- У тебя батька никогда не забастует, - корила Цветка Дунечка Пузина.
Цветок, недовольно вздергивая плечами, отмалчивался. Его отец, дворник Кузьма, ходил растерянный, уже ни во что не вмешиваясь. Когда Ванюшка бежал с улицы на кухню чайной, в темном подъезде на площадке он услышал, как чей-то глухой голос торопливо говорил:
- Сорок тысяч бастует!
- Завтра не то будет, - обещал другой, более звонкий.
- Разгневался народ, - разглагольствовал на кухне и дед. - Выхода не видит.
- Успокоят, - обнадеживал Младенец, вытирая катившийся с безбородого лица пот. - Народ - солома! Пошумит и обмякнет.
- Вряд ли... - не соглашался с ним Николай Петрович.
Он оказался прав. На следующий день разрозненные забастовки стали превращаться во всеобщую. Забастовали некоторые заводы и на Васильевском острове.
НА УЛИЦЕ И НА ДВОРЕ
Ванюшка возвращался из школы, когда толпившиеся в очереди на Гаванской улице, не дождавшись хлеба, яростно бросились громить булочную. Звенели, рассыпаясь осколками, разбитые витрины, трещала срываемая с петель дверь. Сгрудившаяся громадная толпа буйно ревела, махала пустыми сумками, корзинками, запрудив всю улицу. Остановились трамваи, с трудом пробивались извозчики.
- Хлеба! - гулко прокатывалось по улице. - Хлеба-а!..
В булочной хлеба не оказалось, но в кладовой нашлись сухари, баранки. Через минуту они растаяли в толпе. Но народ не расходился, все прибывал. А над входом в булочную, дразня собравшихся, висел большой позолоченный деревянный крендель. Кто-то сшиб и крендель. Он упал на мостовую и раскололся на части. Подоспел наряд полиции. Толпа еще более загорелась гневом.
- Мы с голодухи мрем! Хлеба давайте! - кричали разъяренные женщины, махая руками, наскакивая с кулаками на городовых.
Костлявая, изможденная женщина с грудным ребенком на руках, выскочив из толпы, подбежала к околоточному и тонким, захлебывающимся голосом закричала:
- На, бери! - Она совала в руки околоточного своего ребенка. - Второй день не евши!
На помощь городовым прискакали казаки.
- Расходись! Стрелять будем! - кричал с коня молодой бравый сотник с серьгой, оттесняя толпу.
Неохотно толпа подалась назад, и люди шумно стали расходиться. Побежал домой и Ванюшка, размышляя о происшедшем.
- Где ты так долго пропадал? - поинтересовалась в чайной мать, когда он появился, раскрасневшийся от мороза.
- На Гаванской булочную громили! - объяснил Ванюшка, сбрасывая с плеч ранец. Он вынул из кармана пару баранок и фунтовую гирьку, которую как трофей захватил из разгромленной булочной.
Мать заморгала глазами и побледнела.
- Тебя же затоптать могли! - ужаснулась она.
Дед тоже неодобрительно покачал головой.
Ванюшка самодовольно усмехнулся и, раздевшись, сел за стол делать уроки. Но сидеть спокойно он не мог. Словно на толкучке, в переполненной чайной шумели и галдели посетители. Змеились к темному от копоти потолку желтые дымки махорки. Звенела посуда. Вырывались из гула громкие голоса:
- Супротив мирного времени цены втрое вскочили!
- На сахар карточки ввели, теперь и на остальное!
- Голод надвигается! Беженцы нахлынули.
- Кругом измена. Царица - немка!
- Разваливается наше государство!
Ванюшка долго пробыл на кухне чайной, и все время там шли одни и те же разговоры. Надоело слушать. Он отправился во двор.
У подъезда со своими подружками сидела Фроська и тоже вела разговор про голод:
- Верите, девочки, у меня со вчерашнего дня хлебной крошки во рту не было. Не знаю, как меня ноги носят...
Ванюшка участливо взглянул ей в глаза, не раздумывая, вынул из кармана баранки и положил Фроське на колени. Считал он своим долгом поделиться с ней.
- Ешь и поправляйся... - приказал он.
Наступило неловкое молчание. Но Фроська нашлась:
- Спасибочко тебе большущее. Дурак ты питерский! - и сбросила с колен баранки.
Ванюшка не стал собирать со снега баранки и поспешно, согнувшись, удалился, чувствуя, что погибает от своей доброты. Его догнал услужливый Жучок, протянул одну баранку, а другую придержал у себя.
- Злюка, - сообщил он. - Тебя ругает...
Больше Ванюшка на двор не выходил. Вечером, когда он полусонный возвращался из чайной домой, на улице громко процокали по замерзшему булыжнику полицейские кони.
- Начинается, - говорили столпившиеся у ворот рабочие.
Кто-то из них негромко, но уверенно добавил:
- Революция!
На другой день во двор влетел Кузька Жучок.
- Ребята-а, - завопил он, - в очереди с городовыми дерутся! - И он кубарем покатился обратно.
Сразу же двор опустел. У кооперативной лавки "Вперед" сгрудилась большая толпа. Все махали руками, сумками, кричали, напирая на стоявших у лавки в черных шинелях городовых. Но тут, протарахтев, остановились две грузовые машины, прикрытые брезентом.
- Хлеб привезли-и!.. - сотней голосов заговорила улица, и все бросились к очереди занимать свое место.
Но хлеба хватило не всем. На панели снова стала расти толпа.
Внезапно тревожно загудел фабричный гудок.
- На механическом! - раздались голоса.
Загудел он в неурочное время. "Забастовка!.." - эхом пронеслось по улице. Многие бросились к заводу.
Ребята поспели как раз вовремя, когда огромные железные заводские ворота, заскрипев, широко распахнулись и на улицу шумно вывалилась толпа рабочих, возбужденных, говорливых.
- Сторонись! Князь едет в грязь! Дай дорогу!
Рабочие катили угольную тачку. В тачке на грязной рогоже сидел, неуклюже держась за борта, толстый, обрюзглый человек в форменном кителе, в голубой с синими кантами фуражке инженера.
- Улю-лю-лю! - кричали и свистели в толпе, окружавшей тачку.
Черносотенца вывезли на мостовую и приказали:
- Стоп! Вылазь!
Краснощекий носатый человек выбрался из тачки и, прихрамывая, пошел по мостовой, стараясь ни на кого не смотреть.
Вслед неслись негодующие возгласы:
- Так ему и надо, шкуре! Штрафами, душегуб, замучил! Теперь шабаш! Обратно не вернется!
В образовавшийся проход шумно лился поток людей в рабочей одежде, заполняя сплошь всю неширокую улицу. Из сторожки боязливо выглядывали двое городовых. Копейка остановился возле них и показал кулак.
- На-ка! Выкуси! - пробормотал он.
Гудок продолжал гудеть. К нему присоединился другой... третий...
- Кабельный, - вслух определил Ванюшка.
- Гвоздильный! - торжествующе закричала Фроська.
Как завороженные, ребята слушали тревожную, зовущую к борьбе перекличку заводских гудков.
Вокруг из черных, закопченных труб все еще клубился густой едкий дым. Сеялась сажа, крупинки гари на черный, истоптанный тысячами ног снег. На Кожевенной линии человек пять городовых в черных шапках и башлыках, крест-накрест перевязанных на груди, пытались сдержать людской поток у кабельного завода. Растрепанный, небритый околоточный торопливо сновал между рабочими и городовыми. Всплескивая руками в коричневых кожаных перчатках, он просительно кричал охрипшим голосом:
- Господа! Не толпитесь! Честью прошу...
В ответ гневно звучали голоса:
- Не остановишь! Шли бы на фронт, в окопы! Разжирели в тылу!
Проехавший мимо казачий отряд остановился на перекрестке возле Скобского дворца. Казаков окружили.
- Почтенные! - кричал чумазый мастеровой. - Разве мы бунтуем? Мы жить хотим!
- Не пойдете вы супротив народа! - неистово вопила какая-то женщина.
Казаки держались миролюбиво, только слегка осаживали конями напиравших людей и неторопливо помахивали нагайками. Из подъезда вылез огромный, лохматый, с непокрытой головой Черт.
- Жаждущие! - загудел он, высоко над головой поднимая бутыль с ханжой. - Служивые! За наше и ваше здоровье!