- Черви земные! - вопрошал он глухим рокочущим басом. - Кого осуждаете? - Иных слов, кроме божественных и ругательных, он не признавал.
- Грешны, отче! Грешны! - лебезил возле него весельчак и говорун отец Фроськи, слесарь с завода Берда Егор Зубарев. Намекал он на всем известную наклонность бывшего дьякона-расстриги Черта громогласно обличать неугодных ему людей в разных пороках. Всегда угрюмый, Черт глядел на окружающих дико и мрачно из-под густых огненных бровей. Размашисто перекрестив Зубарева, он протягивал длинную жилистую руку и рокотал:
- Соломон! Одолжи на шкалик... Душа горит... - Внезапно (было это при Ванюшке) подхватив стоявшего рядом Кузьку за шиворот, Черт высоко поднял его над землей и, дико вращая белками опухших, воспаленных глаз, заревел: - Р-р-расши-бу-у!..
Все, даже взрослые, шарахнулись в сторону, но, к великому изумлению Ванюшки, вперед бесстрашно выскочила Фроська и, топая ногами, закричала во все горло:
- Дурак! Острожник! Отпусти!
У Ванюшки замерло сердце. Взрослые молчали. Поставив на ноги Кузьку, Черт с ухмылкой, заложив за спину руки, повернулся к Фроське, громадный и дикий, забавляясь ее яростью. А Фроська не отступала ни на шаг, продолжая ругать Черта.
- Уйди, пигалица! - грозно попросил Черт, начиная сердиться. Лицо у него побагровело.
Кто-то из взрослых, схватив Фроську за рукав, втолкнул в подъезд. Ушел домой и Ванюшка, по-прежнему испуганно оглядываясь на Черта.
Мужество Фроськи заставило Ванюшку взглянуть на нее по-другому. Фроська оказалась храбрее любого мальчишки на дворе, даже Царя.
В ЧАЙНОЙ "ОГОНЕК"
- Нагулялся, Якунькин-Ванькин? - спрашивал дед, когда Ванюшка появлялся на кухне чайной "Огонек".
Спокойно примащивался Ванюшка в углу за колченогим столом у буфета, где можно было, не мешая никому, заниматься своими делами.
- Проголодался? - спрашивала мать, и перед Ванюшкой на столе появлялась тарелка с кушаньем.
В сумрачном, душном от пара и чада помещении кухни, весело пофыркивая, кипела вода в объемистом медном кубе, вмазанном в плиту; стрекотал в углу у наружной стены вентилятор; теснились застланные желтой клеенкой столы, за которыми харчевали, обедали и ужинали, постоянные "дешевые" посетители. Ванюшкин дед уже знал их наперечет, величая по имени-отчеству, рассыпая при этом скороговоркой свои прибаутки и шутки, до которых он был большой охотник.
- Петрович! - кричали ему в замасленных блузах чумазые говорливые мастеровые. - Чем кормить-то будешь?..
- Поешьте рыбки - будут ноги прытки! - отвечал, не задумываясь, дед, поблескивая стеклами очков и поглаживая свою черную бороду. - А если в кармане негусто, кушайте водичку с капустой!
- Хо-хо-хо-хо! - дружелюбно смеялись мастеровые, шумно рассаживаясь за столами и гремя стульями. - Нам что погуще да пожирнее.
Дед суетился у огромной плиты, где стояли луженые медные баки, кастрюли, пахло жареным мясом, кислой капустой, луком, еще чем-то острым, но сытным и приятным. Ловко орудуя объемистой поварешкой и большим кухонным ножом, дед без задержки отпускал подбегавшим половым обеды и порционные закуски. Тут же рядом, за стеклянной стойкой буфета, помогала ему мать Ванюшки. Чуть в стороне, за низкой дощатой перегородкой, звенела посудой рябая говорливая судомойка Аксинья.
Из кухни, за портьерами дверного пролета, виднелся большой светлый зал, уставленный столами под белыми скатертями; рядом с ним зал поменьше и бильярдная, где полновластно командовал хромой маркер Терентий.
- Ну, как дела, Ивашка? - дружелюбно спрашивал маркер Терентий, когда Ванюшка появлялся в малом зале или в бильярдной.
- Ничего! - бодро отвечал Ванюшка, заглядывая по пути в большой зал, где за чайным буфетом хозяйничал круглолицый, с наголо обритой головой и мохнатыми бровями компаньон Ванюшкиного деда Дерюгин; был он уже в летах и обладал нелюдимым характером.
В обоих залах почти всегда было шумно и людно, особенно по вечерам и в праздничные дни. Желтый махорочный дым густыми волнами застилал прокоптевший потолок. Стоял многоголосый гомон, звон посуды, бранные выкрики. Ловко лавируя между столами, с подносами и чайниками в руках носились половые.
В малом зале всю стену занимал огромный электрический оркестрион, на коричневом фронтоне которого крупно выделялась золотистая надпись: ЮРИЙ ГЕНРИХ ЦИММЕРМАН. Над надписью находился резной дубовый балкончик, на котором стоял подвижной деревянный человечек в шелковой красной ермолке и в синем шерстяном костюмчике. Половые звали этого любопытного человечка Михелем. А Ванюшка думал, что он и есть Юрий Генрих Циммерман.
Терентий наблюдал за оркестрионом, вытирал с него пыль, включал. Тогда словно гром вырывался из обширного музыкального ящика. Рассыпались серебряной трелью колокольчики, гулко звенели литавры, лились одна за другой музыкальные мелодии. А неугомонный Михель закатывал глаза, в такт музыке разводил руками и топал ногами, обутыми в черные с острыми носами лакированные ботиночки. При этом он курил, поднося к своим розовым губам длинный черный мундштук, в который Терентий часто вставлял свою цигарку или папироску.
- Пляши, немец! Крой, Матвей, не жалей лаптей! - переиначивая имя Михеля, кричали загулявшие посетители, сами прихлопывая в ладоши и притопывая.
Когда замолкал оркестрион и в чайной становилось не так шумно, Дерюгин молчаливо, выразительным жестом указывал кому-нибудь из половых на стоявший в углу на подставке возле буфета граммофон. Тот быстро подскакивал к граммофону, гремя ключом, заводил. И из глубокой пасти широченной трубы шумно, как река в половодье, текла любимая посетителями песня:
Измученный, истерзанный
Работой трудовой,
Идет, как тень загробная,
Наш брат мастеровой...
Порой чей-нибудь хмельной голос тоскливо и с неуемной силой вопил на всю чайную: "Верно-о!.. Божеская правда!.. Истерзанный!.." Грохотали, падая, стулья. Звенела сорванная со скатертью посуда. "Скандал!" - волной проносилось по чайной. Кто-то из посетителей, яростно сверкая глазами, уже бил окружающих, крушил и ломал все, что попадалось под руку.
Начиналась драка. С трудом половые выволакивали скандалиста на улицу, и в чайной снова восстанавливался порядок.
- Вот... Каждый день так, - тяжело вздыхая, говорила на кухне за буфетом мать Ванюшки. - Не этот, так другой. Не другой, так еще кто-нибудь...
Говорила она тихо, словно сама себе жалуясь. Глаза у нее становились грустными.
- Ты тоже такой же драчун будешь? - с укором спрашивала она Ванюшку, видя, как тот рвется к месту происшествия.
"Нет, не буду", - думал он и спешил отвернуться в сторону, когда на кухню чайной забегали то за пачкой папирос, то за кипятком знакомые ребята-скобари. Одни приветливо, как своему приятелю, кивали Ванюшке головой и улыбались, другие неприязненно косились на него.
Заходили на кухню за кипятком Копейка, Царь, Цветок. На них Ванюшка старался не обращать внимания. Но когда однажды на кухню с небольшим медным чайником забежала Фроська, Ванюшка, стоявший у плиты, сразу стушевался и, сам не зная почему, покраснел.
- Налей барышне, - с лукавой хитринкой в глазах сказал Дед.
Ванюшка, насупившись, взял у Фроськи из рук чайник. Возвращая его обратно с кипятком, осмелился взглянуть на Фроську. Та смотрела, чуть улыбаясь, прищурив глаза.
- Мерси, - вежливо поблагодарила она, принимая чайник, и протянула Ванюшке двухкопеечную медную монету - обычную плату.
Ванюшка взял деньги, нерешительно оглянулся на деда за буфетом и, видя, что тот занят делом, вдруг порывисто сунул обратно Фроське медную монету.
"Возьми себе! - беззвучно приказал он. - Только дружи со мной!"
Фроська вспыхнула, гордо вскинула голову и положила двухкопеечную монету на стол. Бросив на Ванюшку презрительный, укоряющий взгляд, она вышла из кухни, изогнувшись, держа перед собой на весу чайник с кипятком.
- Что, обжегся? - тревожно осведомился дед, когда Ванюшка, сморщившись и судорожно потирая руки, уселся возле буфета на свое место.
Ванюшка ничего не ответил.
ПОПРОШАЙКИ
После этого конфузного случая прошло много дней, а Ванюшка все еще не решался приблизиться к Фроське и заговорить с ней. Он подходил к забору, на котором уже стерлась знакомая надпись, но еще сохранилось проткнутое стрелой сердце. Он зорко наблюдал, как ненавистный ему Цветок в пестром малахае, с копной огненных волос петухом прохаживается возле Фроськи, оживленно балагуря с ней.
"Ишь, как Михель, кривляется, - неприязненно думал Ванюшка, удивляясь неистощимому красноречию Цветка. - Чешет языком, как метлой метет".
Говорил тот с Фроськой, наверно, по часу, если не больше. Она слушала и смеялась, а у Ванюшки и на десять слов не хватило бы решимости. Сразу прилипал язык к гортани, едва он собирался что-нибудь сказать.
- Ты умеешь зубы заговаривать? - задумчиво осведомился Ванюшка у своего верного попутчика Левки Купчика, вкладывая в слова одному ему понятный смысл.
- Они у меня не болят... - удивился тот, ощупывая свои вкось росшие зубы. - А ты умеешь?..
- Тоже нет, - с горечью признался Ванюшка. - Цветок вот умеет...
Левка так и не понял. "Брешет", - подумал он, зная, что врачебных качеств за Цветком не наблюдается.
Хотелось Ванюшке чем-нибудь отличиться на дворе. Как Серега Копейка, пройтись перед Фроськой колесом или, как маленький Кузька Жучок, выйти вперед и, сложив руки на животе, забавно пропеть песенку:
Уродился я большой,
Вот какой...
- Пошли на улицу, - нетерпеливо предлагал Купчик, видя, что Ванюшка застрял на одном месте. - Чего ты возле девчонок увиваешься? Фроську, что ли, не видал?
Суровая правда Купчика сразу отрезвляла Ванюшку.
- Пошли, - соглашался он, бросая прощальный взгляд на Фроську и продолжая удивляться красноречию Цветка.
...Как-то, побывав на улице, они заглянули в бакалейно-мелочную лавку отца Купчика. Дверь, звонком предупреждая о покупателях, пропустила друзей в небольшое полутемное помещение, перегороженное широким прилавком, пропахшее селедками и мылом. На полках лежали коробки с конфетами, папиросы, махорка; висели связки баранок, сушеная вобла. В лавке продавали всякую всячину.
- Подожди здесь, - предложил шепотом Левка, оставив Ванюшку у двери. Что-то сказав отцу, седоволосому угрюмому человеку в засаленном фартуке, он преспокойно наполнил карман семечками, взял горсть леденцов, пару пряников и снова отправился с Ванюшкой гулять.
- Бери, - охотно поделился он с Ванюшкой на улице, насыпая ему в карман семечек и выделив пару леденцов и пряник.
Когда они шли по двору с важным видом, небрежно лузгая семечки, навстречу попались Фроська с Катюшкой. Обнявшись, как сестрички, явно дурачась, наступая друг другу на пятки и задевая встречных мальчишек, они подступили к Ванюшке с Купчиком.
- Барин, подай копеечку, - услышал Ванюшка смеющийся голос Фроськи, с лукавой усмешкой протянувшей ему руку.
- Фу-ты ну-ты, ножки гнуты, - со своей стороны, нараспев поддела его белобрысая Катюшка.
А Фроська добавила:
- Угостил бы, барин, семечками?..
На Левку Купчика девчонки почему-то не обращали никакого внимания. Стояли они перед Ванюшкой, загородив, как попрошайки, дорогу, и явно издевались.
Нахмурившись, Ванюшка хотел было обойти их стороной, но не тут-то было. Фроська с Катюшкой тоже шагнули ему навстречу. "Дать, что ли, леща?" - подумал он, рассердившись. Но, взглянув Фроське в глаза, он вдруг почувствовал, как какая-то неведомая сила пригвоздила его на месте и заставила сразу подобреть.
- Угощайтесь... - смущенно пробормотал он, щедро оделив попрошаек, вывернув при этом свой карман наизнанку.
- Спасибочко! Мерси! - с подчеркнутой вежливостью в один голос поблагодарили Ванюшку подружки, бесцеремонно забрав у него все подсолнухи, и, хихикая, отправились дальше.
- Обчистили! - возмутился стоявший в стороне Купчик. - Совесть-то у них цыганская!
Ванюшка ничего ему не ответил. Настороженно следил он за Фроськой и Катюшкой. Видел, как они подошли к Петьке Цветку, к Царю и, в свою очередь, поделились выпрошенными семечками с ними.
"Ну и фигуры! - подумал он, чувствуя себя кровно обиженным. - Теперь попроси что у меня, - мысленно вынес он свой приговор Фроське. - Не только семечек, ласкового слова от меня не услышишь". И решил окончательно на веки вечные расстаться с мыслью о дружбе с Фроськой. Но это решение вскоре рухнуло.
ВАНЮШКУ ПРИЗНАЮТ СКОБАРИ
На другой день Фроська снова первая заговорила с Ванюшкой, но уже другим тоном. Сидела она возле забора среди ребят, рядом с Катюшкой. Обе таинственно шептались, бросая на Ванюшку лукавые взгляды, когда он с Купчиком осторожно пробирался мимо скобарей.
- Мальчик... Иди к нам, - дружелюбно пригласила Ванюшку Фроська.
Ванюшка в нерешительности остановился. Окружали Фроську мальчишки. Среди них находился и его враг - Царь. Он, болтая ногами, сидел на заборе и с явной неприязнью глядел на Ванюшку.
- Не связывайся ты с ними, - предупреждал, опасливо шепча на ухо Ванюшке, Купчик. - Расчихвостят они тебя. - Купчик не терял еще надежды найти в Ванюшке верного друга и решительно тянул за собой.
- Иди... не бойся, - снова повторила Фроська, видя, что Ванюшка нерешительно топчется на месте и о чем-то препирается с Купчиком.
Ванюшка даже вздрогнул и гордо откинул свою светловолосую голову назад. Слова "не бойся" словно кнутом подстегнули его. Чтобы доказать Фроське, что он не из трусливого десятка, Ванюшка приблизился. Купчик, понурив голову, отошел в сторону.
- Садись! - приказала Фроська, потеснившись на камне.
Набравшись мужества, Ванюшка присел.
Вокруг сидели и лежали на земле скобари, свободно раскинувшись в своих лохмотьях. Рядом с Катюшкой, подперев руками свою тяжелую, давно не стриженную огненную голову, в задумчивой позе сидел Цветок. Он даже не взглянул на Ванюшку. Немного поодаль, распахнув клетчатую жилетку и гордо выпятив голую грудь с таким же, как и у Царя, измалеванным якорем, полулежал на земле крестовый брат Царя - Серега Копейка. Крикливо и шумно решали скобари сообща весьма сложную задачу: какими делами им заняться.
- Что это у вас... государственная дума заседает? - серьезным тоном, не улыбаясь, спросил проходивший мимо механик Максимов. - Какие же вопросы обсуждаете? - Он любил пошутить с ребятами.
- Мы вопросы не обсуждаем, - ответил ему Копейка.
- У нас сходка, - добавил Цветок.
Каждый здесь предлагал свое. Но Царь еще не давал согласия. Он слушал и молчал. Потом, когда стихло, он спрыгнул вниз и решительно крикнул:
- С-сарынь на кичку!
Означало это, что он предлагал разбойничать. И, пошумев немного, "государственная дума" согласилась с ним играть в разбойников.
И тут же поднялся новый гвалт: скобари стали делиться на две враждебные группы - стражников и разбойников.
- А ты, Чайник? - когда немного уладилось, небрежно спросил Царь у Ванюшки таким тоном, словно у немощного существа. - К-кем будешь?
- Стражником! - сразу же за Ванюшку ответила Фроська, не дав даже ему раскрыть рта. Распоряжалась она теперь Ванюшкой, как своей собственностью.
Ванюшка укоризненно взглянул на нее: он хотел стать разбойником. Но опоздал. Царь уже утвердил решение Фроськи.
- С-смотри, у нас на кулаки сходятся! - почему-то счел нужным предупредить Ванюшку Цветок.
- Выдюжит, - снова вмешалась Фроська и ласково погладила своего подопечного по щеке.
Ванюшка сидел как неживой.
- Ты не теряйся, - шепнула она ему на ухо. - Будь почукавее, понимаешь? - Фроська многозначительно и строго взглянула ему в глаза. - У нас рохлей, разинь не любят.
Окончательно растерявшись, Ванюшка молчал.
Со стороны, подперев руками щеки, на него почему-то жалостно смотрела голубоглазая Катюшка. Очевидно, она понимала, что творилось у него в эти минуты на сердце.