* * *
Вообще-то они не были близнецами, хотя одинаково обесцвечивали волосы, носили похожие короткие стрижки, предпочитали одежду в стиле унисекс и отличались подростковой худобой. Они и преступления совершали вместе, пока мы не схватили ее в Бауэри, а его я убила в туннеле подземки. У меня не было ни малейшего желания ни видеть Голта, ни разговаривать с ним, ни уж тем более дотрагиваться до него, потому что моя миссия в этой жизни не в том, чтобы ловить нарушителей закона или самой вершить правосудие. Однако Голт придерживался другого мнения и устроил все так, чтобы умереть от моей руки и таким своеобразным образом навсегда связать себя со мной. Темпл Голт умер пять лет назад, но я никак не могла избавиться от него. В памяти навсегда отпечаталась жуткая картина: разбросанные по рельсам куски человеческого тела и крысы, осторожно выходящие из мрака, чтобы попробовать свежей крови.
В ночных кошмарах передо мной вставали его глаза с холодными зрачками, а в ушах стоял грохот приближающегося поезда, фары которого напоминали две ослепительно яркие луны. После того случая я несколько лет не проводила вскрытие жертв железнодорожных происшествий. Занимая должность главного судебно-медицинского эксперта штата Виргиния, я могла перепоручить это другим. И перепоручала. Даже сейчас я не могла с былой холодной отстраненностью смотреть на сверкающие анатомические скальпели, потому что он вынудил меня воткнуть в него одно из таких орудий. В городской толпе мне мерещились похожие на него мужчины и женщины, и я никогда не ложилась спать, не убедившись в наличии под рукой заряженного пистолета.
- Бентон, почему бы тебе не принять душ? А потом мы могли бы обсудить наши планы на неделю, - предложила я, отгоняя невыносимые воспоминания. - Побудешь несколько дней один, почитаешь, погуляешь по берегу - это как раз то, что тебе и надо. Ты же так любишь кататься на велосипеде. Может быть, оно и к лучшему, что тебе никто не станет надоедать.
- О письме надо сообщить Люси. - Уэсли тоже поднялся. - Даже находясь в клинике, Кэрри способна наделать гадостей другим. Как раз это она тебе и обещает.
Он вышел из кухни.
- На сколько же дерьма способен один человек! - в отчаянии воскликнула я, чувствуя, как навертываются на глаза слезы.
- Ей ничего не стоит втянуть твою племянницу в судебное разбирательство. - Бентон остановился у порога. - Выплеснуть побольше грязи на страницы газет. Представляю, каким удовольствием для нее станет увидеть имя Люси на первой странице "Нью-Йорк таймс". За такую новость многие ухватятся. "Агент ФБР была любовницей сумасшедшей серийной убийцы..."
- Люси ушла из ФБР со всеми его предрассудками, ложью и озабоченностью прежде всего тем, как Бюро выглядит в глазах общественности. - Я смахнула слезы. - Они ничего больше не смогут ей сделать.
- Кей, дело не только в ФБР.
- Бентон, не начинай...
Я не смогла договорить.
Он замер, прислонившись к косяку двери, за которой находилась гостиная, где в камине горел огонь. В глазах его застыла боль. Бентон не любил, когда я начинала разговаривать с ним таким вот образом, и не хотел заглядывать в темные уголки своей души. Как и у меня, у Уэсли не было желания обсуждать возможные шаги Кэрри Гризен, и он тоже беспокоился обо мне. Мы оба знали, что так или иначе меня вызовут в суд для дачи показаний в качестве эксперта. Но я тетя Люси, и мои свидетельства могут быть поставлены под сомнение, а репутация безнадежно погублена.
- Давай сходим куда-нибудь сегодня, - мягко предложил Уэсли. - Куда бы ты хотела? К Бенни на барбекю с пивом?
- Я разогрею суп. - Слезы остановились, но голос еще дрожал. - У меня и аппетита что-то нет. Ты как?
- Иди сюда, - негромко сказал он.
Я шагнула к нему, и он прижал меня к груди. Мы поцеловались. Губы у Уэсли были соленые, тело по-прежнему крепкое и плотное. Я положила голову ему на плечо, чувствуя под щекой жесткую щетину. В его волосах мелькала седина, словно кто-то обсыпал их белым песком. Песком с пляжа, увидеть который, как я знала, мне в ближайшие дни не доведется. Не будет ни долгих прогулок, ни разговоров за столиком в "Ла Полла" или "Чарли".
- Наверное, мне лучше съездить и узнать, что ей нужно, - прошептала я в теплую влажную шею.
- Ни в коем случае.
- Аутопсию Голта проводили в Нью-Йорке. У меня нет тех фотографий.
- Кэрри Гризен прекрасно осведомлена о том, кто именно проводил вскрытие.
- Если она знает, то почему обращается ко мне?
Прежде чем ответить, Уэсли поцеловал меня в макушку и еще раз погладил по волосам.
- Ты и сама знаешь почему. Она хочет манипулировать тобой, хочет заставить тебя нервничать. У таких, как Кэрри, это лучше всего получается. Ей нужно заставить тебя раздобыть для нее те фотографии. И тогда она будет смотреть на них, будет представлять Голта в виде кусков порубленного мяса, будет фантазировать и заводить себя этими картинами. Кэрри что-то замыслила, и самое худшее, что ты можешь сейчас сделать, это пойти у нее на поводу.
- А Фазаний Двор? Что бы это значило?
- Не представляю.
- ГНКГ?
- Не знаю.
Мы еще долго стояли так, обнявшись, не спеша выходить из дома, который я продолжала считать только своим собственным. Бентон жил у меня, когда не уезжал с консультациями по особенно запутанным случаям в другие города и штаты. Я знала, что ему было неприятно слышать "я" или "мое", хотя он не хуже меня понимал, что мы не женаты и ничто из того, чем мы владеем по отдельности, не принадлежит нам обоим. Я прожила полжизни и не стремилась делиться нажитым ни с кем, будь то любовник или родственники. Возможно, кто-то считал меня эгоисткой, а может, я и есть эгоистка.
- Ты завтра уедешь, а чем заняться мне?
Бентон вернулся к более безопасной теме.
- Поезжай в Хилтон-Хед и накупи продуктов, - посоветовала я. - Главное, возьми побольше пива и виски. То есть больше, чем обычно. Не забудь про солнцезащитный крем. Запасись орехами, помидорами, луком.
Слезы снова напомнили о себе, и я откашлялась.
- Как только все закончится, я сразу же сажусь на самолет и прилетаю к тебе. Но кто знает, что там, в Уоррентоне, и на сколько это затянется. Такое с нами уже случалось. То ты не можешь, то меня дела не пускают.
- Дерьмовая жизнь, - прошептал мне в ухо Бентон.
- Так уж получилось, - сказала я и почувствовала вдруг, что меня клонит ко сну. - Сами выбирали.
- Может быть. - Уэсли потянулся к моим губам, руки скользнули мне под одежду. - Суп потом, мы еще успеем поваляться.
Мне бы и хотелось ответить ему тем же, но тело отказывалось реагировать на его ласки.
- Мне почему-то кажется, что на суде нас ожидают большие неприятности.
- Мы ведь все там будем: Бюро, ты, Люси. Нисколько не сомневаюсь, что последние пять лет Кэрри только тем и занималась, что строила планы мщения.
Я отстранилась - из какого-то темного уголка мозга выскочило вдруг резкое, осунувшееся лицо Кэрри. В памяти осталась одна сцена из прошлого, невольной свидетельницей которой мне довелось оказаться. Люси и Кэрри сидели поздно вечером за столиком неподалеку от стрельбища Академии ФБР в Квонтико, не догадываясь о моем присутствии, и я слышала их негромкие голоса, их игривые шутки. Я видела, как они обнимались, как целовались в губы. Странное чувство овладело мной тогда, однако я заставила себя повернуться и уйти. Кэрри только начала обрабатывать мою племянницу, а теперь то, что начиналось так романтично, заканчивалось уродливым гротеском.
- Бентон, мне надо собрать вещи.
- Твои вещи всегда собраны. Ты же сама знаешь.
Подгоняемый желанием, он уже принялся расстегивать мои крючки и пуговицы. Странно, но сильнее всего Бентон хотел меня тогда, когда я его не хотела. Иногда такое отсутствие синхронизации раздражало нас обоих.
- Я знаю, что ты обеспокоен, но у меня нет для тебя ободряющих слов. Я не могу сказать, что все будет в порядке, потому что все будет плохо. Защита и пресса нас просто так не отпустят. О нас с Люси будут вытирать ноги, а Кэрри, не исключено, окажется на свободе. Вот так-то! Истина и справедливость по-американски.
- Прекрати. - Он пристально посмотрел мне в глаза. - Не начинай снова. Раньше я не замечал в тебе подобного цинизма.
- Это не цинизм, и я ничего не начинала. - Злость, собиравшаяся во мне после получения письма, готова была выплеснуться. - Разве я срезала кожу с одиннадцатилетнего мальчика, а потом оставила его совершенно раздетого и с простреленной головой у мусорного контейнера? Разве это я убила шерифа и тюремного охранника? А Джейн, сестра Голта... Ты помнишь ее, Бентон? Помнишь следы босых ног на снегу и ее замерзшее окровавленное тело в фонтане?
- Конечно, помню. Я был там. Все, что видела ты, видел и я.
- Нет, Бентон, не все.
Не глядя на него, я отступила и застегнула расстегнутую им блузку.
- Ты не погружаешь руки в их истерзанные тела, не прикасаешься к их ранам и не измеряешь их. Ты не слышишь, о чем говорят мертвые. Не видишь лиц их близких и родных, которые с замиранием сердца ожидают в коридорчике, и тебе не приходится говорить им то, что говорю я. Нет, Бентон Уэсли, ты не видишь того, что вижу я. Ты видишь чистенькие папки, глянцевые фотографии и остывшие места преступлений. Ты проводишь больше времени с убийцами, чем с теми, кого они лишили жизни. И может быть, ты лучше спишь. Может быть, ты даже не боишься видеть сны.
Бентон вышел из моего дома, не сказав ни слова, потому что я зашла слишком далеко. Я была несправедлива и жалка. Он тоже плохо спал: ворочался, метался, бормотал, и к утру простыни промокали от его холодного пота.
Я положила письмо Кэрри Гризен на стол и поставила на уголки солонку и перечницу, чтобы оно не сминалось. Ее насмешливые, неприятно дергающие за нервы слова превратились теперь в улику, прикасаться к которой не полагалось.
Вполне возможно, что на дешевой белой бумаге обнаружатся отпечатки ее пальцев, а почерк совпадет с уже имеющимися образцами. Тогда мы докажем, что именно Кэрри Гризен написала это послание накануне рассмотрения дела по обвинению ее в убийстве Верховным судом города Нью-Йорка. Жюри присяжных поймет, что она так и не изменилась за пять лет лечения в психиатрическом заведении, пребывание в котором оплачивалось деньгами налогоплательщиков. Не раскаялась в том, что сделала.
Я не сомневалась, что Бентон где-то неподалеку, потому что не слышала, как отъезжала его "БМВ". Я прошлась по вымощенным улицам, по обе стороны которых красовались недавно возведенные особняки, и в конце концов обнаружила его под деревьями, откуда открывался вид на Джеймс-Ривер. Холодная вода казалась стеклом; в бледнеющем небе белели неясные полоски перистых облаков.
- Я сейчас вернусь и сразу поеду в Южную Каролину. Приготовлю домик и куплю тебе побольше виски, - не оборачиваясь, сказал он. - Об остальном тоже постараюсь не забыть.
- Тебе вовсе не обязательно уезжать сегодня. - Я остановилась в паре шагов, боясь подойти ближе. Косые лучи солнца придавали его волосам золотистый оттенок. - Мне завтра рано вставать. Проводишь - и уезжай.
Он молчал, наблюдая за орлом, следовавшим за мной в вышине от самого дома. Выходя, Бентон надел красную штормовку, но так и остался в спортивных шортах и теперь сидел, обхватив себя руками. Боль как будто сочилась из некоего потаенного места, о существовании которого позволялось знать мне одной. В такие моменты я плохо понимала, почему он вообще терпит меня.
- Я не машина, Бентон.
Он слышал эти слова, наверное, миллион раз с тех пор, как мы полюбили друг друга, но все равно молчал. Внизу с унылым журчанием лениво катилась река, необдуманно неся свои воды к кипящей пропасти плотины.
- Нельзя принять больше, чем можешь, - попыталась объяснить я. - На мою долю приходится больше, чем на долю многих других, но не жди, что я вынесу все.
Орел парил над вершинами тянущихся в небо деревьев, и когда Бентон наконец заговорил, голос его прозвучал спокойно и устало.
- Я тоже принимаю на себя больше, чем прочие. Отчасти потому, что беру пример с тебя.
- А я с тебя.
Я подошла сзади, обняла его и уткнулась подбородком ему в спину.
- За тобой следят, - сказал Бентон. - Кто-то из соседей. Я вижу его через стекло. Оказывается, даже в таком шикарном районе водятся любители подглядывать. - Он положил свою руку на мою. - Конечно, если бы я жил здесь, то тоже подглядывал бы за тобой.
- Ты и так здесь живешь.
- Нет. Только сплю.
- Давай обсудим, что будем делать утром. Как обычно, меня подберут у Института глаза около пяти. Так что если встать в четыре, то... - Я вздохнула. Неужели жизнь никогда не изменится? - Тебе лучше переночевать здесь.
- К тому же я не собираюсь вставать в четыре, - добавил он.
Глава 2
Следующее утро застало меня на летном поле, совершенно плоском и едва голубеющем под первыми лучами солнца. Я встала в четыре, и Бентон тоже, решив, что ему лучше уехать одновременно со мной, чем задерживаться в пустом доме. Мы поцеловались и едва взглянули друг на друга, отправляясь каждый к своей машине, потому что оба предпочитали не затягивать расставание. Но уже по дороге, когда я только ехала по Уэст-Кэри-стрит к мосту Гугенотов, на душе почему-то стало грустно и неспокойно, а по телу расплылась неприятная тяжесть.
По собственному горькому опыту я уже знала, что вряд ли увижу Уэсли на этой неделе и что не будет больше ни отдыха, ни чтения, ни неспешного утра в постели. Работать на месте пожара всегда нелегко, а тут еще ко всему прочему примешивался влиятельный персонаж, что неизбежно означает наличие политического контекста и необходимость удовлетворять интерес газетчиков. Чем большее внимание привлекала к себе чья-либо смерть, тем более сильного общественного давления следовало ожидать.
Институт глаза, вовсе не являющийся центром медицинских исследований и называющийся так отнюдь не в честь какого-то благодетеля по имени Глаз, еще чернел стеклами окон. Несколько раз в год я приходила сюда подобрать очки или проверить зрение и всегда испытывала странное чувство, паркуясь рядом с аэродромом, с которого меня так часто поднимали в воздух и уносили к хаосу. Открыв дверцу, я сразу услышала знакомый, раскатывающийся над темными волнами деревьев звук вертолета и мгновенно представила разбросанные по залитому водой черному пепелищу обгоревшие кости. Вспомнились дорогие костюмы Спаркса, его мужественное лицо, и я поежилась, как будто от пробравшегося под одежду тумана.
Напоминающий головастика силуэт пролетел под далеким от идеального диском луны. Я достала из машины несколько сумок из водоотталкивающего материала и поцарапанный алюминиевый кейс, в котором хранились медицинские инструменты и все необходимое, включая фотооборудование. Ехавшие по Гугенот-роуд две легковые и пикап замедлили ход - ранние путешественники не смогли устоять перед соблазном полюбоваться заходящим на посадку вертолетом.
- Должно быть, Спаркс прилетел, - прокомментировал старичок, прибывший на заржавевшем "плимуте".
- А может, орган кому привезли на пересадку, - заметил водитель пикапа, ненадолго переводя взгляд на меня.
Их слова разлетелись, как сухие листья, и потерялись в сдержанном рокоте черного "Белл лонгрейнджера", мягко приземлившегося на бетонную площадку. Управляла вертолетом моя племянница Люси. Завихрившееся облако свежескошенной травы, кажущееся белым в свете посадочных огней, опустилось на землю. Я собрала вещи и зашагала к вертолету, отворачиваясь от бьющего в лицо ветра. Рассмотреть что-либо через затемненный плексиглас было невозможно, но, потянув на себя заднюю дверцу, я без труда узнала высунувшуюся оттуда большую руку, которая подхватила мой кейс. Тем временем еще несколько водителей остановились на дороге, чтобы посмотреть на загадочных чужаков, а в просветах между макушками деревьев заблестели золотистые нити.
- Где тебя подобрали? - громко, перекрывая шум двигателя, спросила я, закрывая за собой дверцу.
- В аэропорту, - ответил Марино, указывая на соседнее с ним место. - Так ближе.
- Нет, не ближе.
- По крайней мере у них там есть кофе и туалет, - возразил он, меняя приоритеты местами, и для большего эффекта добавил: - Бентон, надо понимать, отправился в отпуск без тебя.
Люси вывела двигатель на полную мощность, и лопасти завертелись быстрее.
- Скажу откровенно, у меня такое чувство, - ворчливо продолжил Марино, дождавшись, когда вертолет оторвется от земли, - что нас ждут большие неприятности.
Хотя Марино и занимался расследованиями обстоятельств смерти других людей, возможность собственной гибели нервировала его. Он не любил летать, особенно на вертолетах, у которых не было крыльев и на борту которых за ним никто не ухаживал. О нынешнем состоянии Марино свидетельствовали валявшаяся у него на коленях смятая газета и взгляд, упорно уходивший от быстро отдаляющейся земли и вырастающего на горизонте города.
Первая страница "Ричмонд таймс диспетч" содержала рассказ о пожаре, дополненный сделанной с самолета фотографией, на которой смутно проступали дымящиеся руины. Я внимательно прочитала репортаж, однако не обнаружила ничего нового. Речь шла в основном о предполагаемой гибели Кеннета Спаркса, его могуществе и влиянии и том образе жизни, который он вел в Уоррентоне. Прежде я ничего не знала ни о его лошадях, ни о том, что одна из них, по кличке Ветер, участвовала в прошлогоднем Кентуккском дерби и оценивается в миллион долларов. Впрочем, новость меня не удивила. Спаркс всегда отличался предприимчивостью, а его самомнение не уступало разве что его гордыне. Я отложила газету на свободное сиденье и только тогда заметила, что Марино не пристегнулся, а его привязной ремень собирает пыль на полу.
- Представляешь, что с тобой будет, если мы попадем в зону повышенной турбулентности?
- Наверное, пролью кофе. - Он поправил висящий на боку пистолет и пристроил на обтянутом хаки колене готовую лопнуть сосиску. - На случай, если ты, разрезав столько тел, еще не поняла, скажу: если эта птичка рухнет, док, ремень тебя уже не спасет. И воздушная подушка тоже, даже если бы она у нас и была.
Вообще-то причина заключалась в другом: Марино не выносил, когда что-то сжимало его живот, и даже брюки носил так низко, что оставалось только удивляться, как они еще держатся на бедрах. Зашуршав бумагой, он извлек из промасленного, с серыми пятнами пакета два бисквита и тоже разложил их перед собой. В кармане рубашки у него лежала пачка сигарет. Раскрасневшееся лицо выдавало гипертоника. Когда я переехала в Виргинию из Майами, Марино занимал должность детектива в отделе убийств и отличался не только несомненной одаренностью, но и абсолютной несносностью. Сталкиваясь со мной в морге, он неизменно называл меня миссис Скарпетта, третировал моих подчиненных и весьма вольно обращался с уликами. Чтобы позлить меня, он забирал пули еще до того, как я успевала их пометить. Он курил сигареты, держа их в обтянутых окровавленными перчатками пальцах, и отпускал неуместные шуточки по поводу тел, бывших когда-то живыми людьми.
Глядя в окно на плывшие по небу облака, я думала о том, как быстро бежит время. Мне до сих пор не верилось, что Марино уже пятьдесят пять. Выходило, что мы с ним защищали и раздражали друг друга уже более одиннадцати лет.
- Хочешь?
Он протянул завернутый в промасленную бумагу холодный бисквит.