Талиб молча наблюдал за взрослыми. Он почему-то не удивлялся этому разговору. Нелепость всего происходящего была очевидна, но Талиб не любил Бухару, и многое в Бухаре казалось ему нелепым. Перемена, происшедшая со смирным водоносом, была неожиданной, но отнюдь не удивительной.
- Мы так долго жили вместе, я относился к тебе, как к брату… - попытался образумить водоноса дядя Юсуп.
- Вы, образованные грамотеи, нам, простым людям, не братья. Вы читаете книжки и газеты, откуда я знаю, что вы думаете? Ваши мысли мне непонятны. От грамотных все беды, - с возрастающей злобой говорил водонос. - Мне наш мулла объяснил. Мулла не будет врать, он святой человек.
Спорить с водоносом было бесполезно.
- Хорошо, - сказал дядя Юсуп. - Мы уйдем. Соберем вещи, найдем ишака или тележку и переедем. Собирай вещи, Талибджан.
Сначала лихорадочно, как попало, потом, немного успокоившись, по порядку они стали скатывать одеяла, увязывать книжки и тетрадки, складывать в мешок мелкие вещи.
Водонос смотрел на сборы молча. Однако чем спокойнее становились те, кого он прогонял, тем сильнее ощущал Анвар-водонос какое-то смутное беспокойство.
- Если вы не шпионы, - вдруг сказал он, - то почему у вас на рубашке есть пуговицы? Мусульмане не должны носить пуговицы на рубашке. Почему у вас у обоих рубашки с пуговицами? А?
- Ты темный человек, - не оборачиваясь, бросил ему дядя Юсуп. - В коране не сказано, какие должны быть рубашки.
- А почему у вас пиджак из черной материи?
- И про пиджак ничего не сказано в коране, - ответил дядя Юсуп.
- Я неграмотный, - не очень уверенно возразил водонос. - Но если мулла сказал, он знает, что говорит.
Потом, немного помолчав, он добавил:
- Можно не очень торопиться. Только к вечерней молитве вас здесь быть не должно. - Водонос, видимо, потерял часть своей убежденности. Из комнаты он вышел, вежливо прикрыв за собой скрипучую дверь.
Дядя Юсуп был полон энергии. Водонос сильно разозлил его.
- Мы пойдем сейчас к Зарифходже, я стану у него приказчиком, и мы еще покажем этому водоносу, кто из нас настоящий мусульманин, - сказал он.
- Я не пойду к Зарифходже, - удивляясь собственной твердости, заявил Талиб. - Я пойду на станцию и узнаю, как уехать в Ташкент. Говорят, здесь можно купить билет сразу и до Кагана и до Ташкента. Не сердитесь на меня, но, если вы не поедете, я уеду один.
- Как хочешь, - обиделся дядя Юсуп. - Ты слишком много болтаешь. Уезжай. Без тебя мне лучше будет.
* * *
Улицы Бухары в этот день утратили свой обычный вид. Они не то чтобы опустели, нет, народу было немногим меньше, чем прежде, только люди были какие-то другие. Одни старались скорее пройти и скрыться во дворе своего дома, плотно притворив за собой калитку, другие, напротив, слонялись без дела и слушали проповедников, которых в этот день было хоть пруд пруди.
На углах улиц, где прежде собирались маленькие базарчики, теперь было пустынно: лепешечники, торговцы сушеной дыней, сыром и прочей провизией куда-то исчезли, большинство лавок закрылось. Совершенно не было видно детей и подростков. Их, видимо, не выпускали на улицу. Талиб остановился послушать муллу, проповедующего на ступенях большой мечети.
- Мусульмане! - воскликнул мулла. - Настал великий час очищения от скверны. Мы предостерегали вас от тех, кто нарушает наши обычаи, кто под видом распространения грамотности служит нашим врагам, мы говорили вам о русских шпионах. Мы говорили? "Остерегайтесь!" Теперь мы говорим: "Очищайтесь!" Только кровь отступников может смыть ваши грехи!
Сначала Талиб думал, что это обычная проповедь, каких он слышал много в последнее время. Такую же проповедь читал и тот дервиш, когда они с Ибрагимом возвращались из школы. Но в словах, которые он услышал, было и кое-что новое. Здесь впервые звучали слова не только об отступниках от веры, но и о крови отступников.
Впрочем, мулла не ограничился намеком.
- Вступайте в отряд "Непобедимые львы", только в этом отряде вы сможете заслужить прощение грехов и вечное блаженство! Вооружайтесь! Не дадим в обиду святую веру и родину, смерть русским и турецким шпионам!
Находились люди, которым слова муллы приходились по душе, они одобрительно кивали ему, вместе с ним кричали: "Смерть! Смерть! Смерть!"
- Все, кто хочет найти поддержку, получить оружие и еще кое-что, идите на склады караван-беги Абдуррауфа.
"Ого! - сказал себе Талиб. - Значит, дело куда серьезнее, чем думали мы с дядей".
Он не стал больше слушать и направился к вокзальчику, откуда несколько раз в день уходил поезд в Каган.
На вокзале тоже парила тревога. Здесь было мало узбеков и таджиков, большинство составляли русские - служащие различных контор, татары и армяне.
Поезд стоял у платформы, но паровоз еще не прицепили.
Талиб подбежал к кассе. Она была закрыта. По платформе озабоченно ходил человек в форменной фуражке, и Талиб обратился к нему.
- Мы хотим уехать в Каган, - сказал мальчик по-узбекски.
Не выслушав его до конца, железнодорожник сказал:
- Садись в поезд, сегодня без билетов. Кассир уже уехал.
- Я с дядей, - сказал Талиб.
- Садись со своим дядей, - ответил железнодорожник и двинулся прочь.
Талиб тронул его за рукав.
- Я должен сбегать за дядей. Он в городе. Мы успеем?
- Не знаю, - сказал железнодорожник. - Боюсь, что нет.
Талиб остановился на платформе и с тоской поглядел на состав. Сели бы они вдвоем с дядей, скоро были бы в Кагане. Всего ведь тринадцать верст. А там в другой поезд, и в Ташкент. Он представил себе, что сидит в вагоне, что поезд все время дергает, летят мешки и чемоданы, и едут они домой. Ему вдруг показалось, что дома - отец, он стоит у наковальни и колотит молотом по остывающему топору и некому раздувать меха, чтобы огонь в горне горел жарче.
Талиб встал сначала на подножку, потом вошел в вагон. Там было довольно много народу, но пустые места еще оставались. Он опять вышел к двери и остановился.
- Ну, пришел твой дядя? - спросил железнодорожник.
Этот вопрос и вернул Талиба к реальности. Ничего не ответив, он бросился бежать навстречу людям, спешившим на поезд.
- Торопись! - крикнул ему вслед человек в фуражке. - Боюсь, что это последний поезд.
Талиб бежал изо всех сил.
Бухара показалась ему еще более угрюмой и настороженной, чем полчаса назад. От вокзала до квартала, где жил Зарифходжа, было довольно далеко, и Талиб совершенно выбился из сил, когда наконец увидел дом помощника караван-беги. Десятки людей толпились возле ворот. Многие из них были вооружены винтовками, ружьями, саблями и кинжалами. Несколько верзил стояли кружком и разливали по пиалам вино из бутылки. Талиб даже не успел удивиться тому, что люди пьют вино на улице, ни от кого не скрываясь и никого не стесняясь.
Талиб протиснулся к воротам и вошел во двор. Зарифходжа стоял в дверях амбара и выдавал оружие каким-то людям.
- Подходите, борцы за веру. Подходите! - выкрикивал Зарифходжа, как базарный торговец.
Сначала Талиб подумал, что Зарифходжа продает эти сабли и кинжалы, но потом понял, что оружие тот раздает совершенно бесплатно.
Улучив момент, Талиб протиснулся к Зарифходже и спросил о своем дяде.
- Иди, иди, - грубо сказал Зарифходжа, будто вовсе не был знаком с Талибом. - Нет здесь никакого дяди.
Кто-то взял Талиба за шиворот и потащил. Рука была крепкая, и Талиб с трудом повернулся, чтобы увидеть того, кто его схватил. Это был… Рахманкул, бывший ташкентский полицейский.
- А, щенок, - прошипел Рахманкул. - Попался все-таки. Здесь тебе не поможет кожаный человек!
Рахманкул подтащил Талиба к какой-то широкой двери, распахнул ее и дал мальчику такой пинок, что тот полетел в дальний темный угол сарая. Талиб уткнулся головой в ворох соломы и тут же вскочил.
Рахманкул стоял, широко расставив ноги в таджикских козловых сапогах.
- Отступники, шпионы… - шипел Рахманкул, прибавляя к каждому слову грязные ругательства. - Жалко, дядю я упустил, но ничего, найду и его, отравителя мусульман!
Широкая дверь захлопнулась, звякнула щеколда, и в сарае стало полутемно. Свет сюда проникал только через похожее на окно отверстие над дверью и щели между досками.
Талиб огляделся. Сарай был довольно просторен и чист. Судя по невыветрившемуся запаху навоза и конского пота, здесь, видимо, была когда-то конюшня с сеновалом наверху, но потом помещение вычистили и немного перестроили. Солома, в которую упал Талиб, свидетельствовала о том, что здесь почивал кто-то из работников Зарифходжи. Мотыги без черенков, метлы и какие-то пустые ящики лежали в одном углу, в другом были сложены дрова, вернее, сухие ветки для топки, тут же валялся топор.
Естественно, что первой мыслью было схватить топор и выломать дверь, но Талиб сразу же понял, что из этого ничего не выйдет: двор полон людей, на шум сбегутся, может быть, и Рахманкул где-то поблизости. Можно было попробовать вылезти через отверстие над дверью, но и этот план был отвергнут мальчиком. Это тоже сразу заметят со двора, кроме того, в отверстие над дверью надо лезть головой вперед, а прыгать головой вниз невозможно.
Талиб взял топор, походил с ним из угла в угол и сел на солому. Нет, недаром Рахманкул запер его здесь. Бежать отсюда трудно. Невозможно!
Где-то на станции еще стоял состав, готовый к отправлению, или, может быть, паровоз уже тащил его мимо пригорода, мимо голых кустарников и телеграфных столбов. Где-то в городе в поисках племянника ходил дядя Юсуп и, возможно, ругал себя, что дважды не послушался Талиба: когда он просил его повернуть с полдороги назад и в последние дни, когда мальчик так часто твердил об отъезде.
Во дворе не смолкали голоса людей, которым раздавали оружие.
- Борцы за веру! - глухо, но ясно среди других голосов слышался голос Зарифходжи. - Берите оружие, защитим нашего эмира, защитим Бухару.
"Нет, дядя Юсуп не придет сюда. Мы ведь не договаривались, где встретиться. Это хорошо, что он не придет. Он, наверно, вернулся к водоносу и ждет меня там, - успокаивался Талиб и тут же начинал тревожиться: - А вдруг он не дождется и все же придет сюда?" Правда, на какой-то миг ему захотелось, чтобы дядя все-таки пришел. Талиб даже испугался, что мог так подумать.
"Наверное, дядя Юсуп решил, что я уехал в Каган, - утешал себя мальчик. - Он же сказал: "Уезжай. Мне без тебя лучше будет".
Глава девятая. Еще один капкан
Юсупу-неудачнику в то утро повезло, хотя он того не знал. Он пришел к Зарифходже, когда Рахманкула не было, поэтому первая половина дня у него сложилась много удачнее, чем могла быть.
Правда, Зарифходжа встретил его весьма холодно. На просьбу взять в приказчики ответил, что поздно, что приказчики у него есть, что помочь с жильем никак не может и вообще сегодня он очень занят.
- Разве вы не знаете, что Бухара переживает святые дни и долг мусульманина не думать сейчас ни о чем, кроме родины? - укорил дядю Юсупа Зарифходжа. - Кроме того, любезный, вы сами во всем виноваты. Я вас предупреждал.
С работой не вышло, но дядя Юсуп не очень этому огорчился. По правде сказать, служить приказчиком у Зарифходжи ему вовсе не хотелось. Он и сам уже подумывал о возвращении в Ташкент, но успехи в торговле привязывали Юсупа-неудачника к Бухаре. Даже в этот роковой день дядя Юсуп не унывал. Вернее, с утра не унывал.
Не обращая внимания на людей, стоявших возле дома Зарифходжи - с утра их было не так много, - он пошел в караван-сарай. В поясе под халатом у него было несколько крупных золотых монет, в кармане пиджака, перешитого в свое время из куртки трамвайного кондуктора, звенело серебро. С деньгами можно все - эта уверенность придавала ему спокойствие и надежду на лучшее. Мало ли смут видел он на своем веку, но никогда этот скромный и тихий человек не представлял себя участником тех великих потрясений, о которых он сам читал в русских местных газетах за последние годы. Где-то что-то происходит, кто-то там воюет, кто-то борется за власть, а он простой человек, ему все это как интересная книга, как рассказы о великих людях, Тимуре или Александре Македонском.
Дядя Юсуп зашел в тот караван-сарай, где жил в первые дни после приезда в Бухару. Он зашел к хозяину и, заранее уверенный, что все будет хорошо, попросил сдать ему комнату.
- Дайте нам с племянником комнату, только не ту, где мы жили, а получше, - сказал он.
- У нас нет комнат, - ответил хозяин. - Все занято.
Это была ложь, и ложь очевидная. Не такое время - конец февраля, чтобы не было комнат.
- Как же нет? - возразил дядя Юсуп. - Я знаю, что есть. Я хорошо заплачу.
- Нет, - сказал хозяин караван-сарая. - Сейчас для вас ничего нету. Я не могу рисковать. Вы приехали из Ташкента, и хотя я знаю, что вы честный купец, я не могу рисковать. Вас здесь знают, знают, чем вы торгуете, лучше будет, если вы пойдете туда, где вас не знают.
Дядя Юсуп встревожился и рассердился. Ну и что же, что он из Ташкента? Чем плох его товар? Глупые люди! Наверное, этот хозяин наслушался речей того самого муллы, который убедил водоноса прогнать их с квартиры. Бесспорно, это так. Ведь мечеть в этом квартале одна.
Сердито хлопнув дверью, дядя Юсуп направился в соседний квартал, где жили два его богатых покупателя, но они оба отказали ему даже во временном жилье. Один долго говорил про трудное время, которое, мол, теперь для всех наступило, а другой и вовсе не захотел разговаривать, замахал руками и не пустил на порог.
Между тем на улицах становилось все беспокойнее. Какие-то люди с кинжалами и саблями прошли в сторону цитадели, а навстречу им двигался отряд эмирских солдат в полном вооружении.
Потом он увидел дервиша с тыковками на поясе. Он созывал народ послушать мудрые слова настоятеля соборной мечети. Дядя Юсуп вошел в мечеть и увидел, что она полна вооруженных людей довольно странного вида.
Роскошно одетый мулла с поясом из стекляруса говорил речь.
- Я знаю, что все вы, - обращался к вооруженным людям мулла, - грешны перед аллахом и людьми, но добрый наш эмир выпустил вас из тюрьмы для спасения родины. Если вы спасете родину, спасетесь сами…
Тут дядя Юсуп заметил, что люди, среди которых он очутился, не зря показались ему странными. Они были в удивительно ветхих и драных халатах и чалмах, о которые, вероятно, вытирали ноги, такие они были грязные. Внешность многих из них сама за себя говорила. Свирепые лица, шрамы, следы от кандалов на запястьях подтверждали, что мулла не ошибся, когда говорил о том, что эти люди грешны перед богом и людьми.
- Борцы за веру! - обращался к этому сброду мулла. - Теперь вы только борцы за веру, помните это! Пусть вас не удивляет ваше превращение, такова воля всевышнего. Пусть не дрожат ваши руки, когда в них попадется русский шпион или бухарец, продавшийся туркам. Как отличать их, я скажу сейчас.
Мулла вытащил из-за пазухи бумагу.
- Вот приметы людей, которых нужно хватать или убивать на месте. Вот приметы людей, чье имущество им больше не принадлежит. Вот приметы тех, чьи дома теперь дозволены вам, открыты для вас. Слушайте!
Мулла поднес бумагу к глазам и стал читать:
- "Тот, у кого рубашка с пуговицами, - наш враг!
Тот, у кого короткий пиджак или камзол, похожий на пиджак, - наш враг. Его надо убить.
Тот, у кого пиджак из черной материи, сшитый по русскому фасону, - русский шпион.
Тот из учителей, кто обучает наших мусульманских детей по учебникам из России, - русский шпион.
Тот, кто своих детей отдает в такие школы, - наш враг.
Тот, кто читает газеты или дружит с читающими газеты, - наш враг.
Тот, кто берет под защиту всех этих людей, кто прячет их или дает им приют, - наш враг.
Убивайте их!"
Дядя Юсуп с ужасом слушал слова муллы. Нет, не случайно все, что с ним произошло. Не случайно его выгнал Анвар-водонос, не принял хозяин караван-сарая, не пустили на порог те, чьим гостеприимством он еще недавно пользовался. Нет, не местный мулла все это выдумал. Это был эмирский указ.
"Как хорошо, что они не видят мой пиджак под халатом, - в страхе подумал дядя Юсуп-неудачник. - Но они могут увидеть мою рубашку с пуговицами. Неужели я погибну из-за рубашки?" Он стал медленно пятиться к выходу, прикрыв шею руками. Ему казалось, что все смотрят на него, но бандиты, собранные в мечети, жадно слушали муллу, очевидно не веря еще в столь неожиданное счастье, не понимая, что теперь им дозволено все, за что вчера еще они томились в гнусных, вонючих тюрьмах.
Выскользнув из мечети, дядя Юсуп юркнул в какую-то щель между домами, стал лихорадочно обрывать пуговицы на рубашке. Воротник он подвернул внутрь, чтобы никто не мог увидеть, какая на нем незаконная рубаха. Теперь это могло стоить жизни. Приведя себя в должный вид, чувствуя непривычный холод на голой шее, непрерывно озираясь, Юсуп-неудачник поспешно зашагал к дому Анвара-водоноса.
Солнце уже стояло над городом. Был полдень. Беззаботная уверенность, с которой Юсуп начал сегодня утром свои хлопоты, превратилась в почти панический страх.