Я почувствовал,что кровь бросилась мне в лицо,и услышал свой собственный хриплый, незнакомый голос:
- Не возьму…
Сколько раз я мечтал о больших деньгах! Честно, мечтал и не стыжусь в этом признаться. Да и сейчас у меня было не густо, чтобы мама могла отдохнуть - первый раз за четыре года! - мы соскребли всё… Но взять эти десять тысяч из руки Энтони я не мог. Более того - я чувствовал, что сейчас будет драка…
Кажется, Энтони это понял тоже. Он небрежно швырнул деньги на табурет и улыбнулся, но не оскорбительно, а виновато:
- Погоди, послушай, Андрей… Ты меня спас. Кроме того, я ведь живу у тебя.
И собираюсь есть твои продукты, так что…
- У нас за это денег не берут! - выкрикнул я. Сейчас, пожалуй, мне были понятны делавшие революцию большевики, их неприязнь к дворянам…
- Погоди, - снова сказал Энтони. - Хорошо. Я понял. Прости, пожалуйста.
Но деньги всё-таки возьми… Да погоди же! - выкрикнул он, увидев, что я снова открываю рот. И засмеялся: - До чего же ты упрямый, прямо шотландец! Я оставлю тебе эти деньги, как плату за работу. Сложную и, возможно, опасную. Только тогда ты уже не сможешь от неё отказаться, контракт, даже устный, для нас - англосаксов - свято. А мы тоже упрямые.
- Предлагаешь мне быть чёрным проводником при белом охотнике? - злость проходила. - Как на сафари?
- Н-ну-у… - кажется, Энтони не нашёл, что ответить. И пожал плечами: - Хотя бы. Ты берёшь деньги?
- Не раньше, чем услышу, что это за работа такая.
- Я всё расскажу, - пообещал Энтони. И выделил одно слово - ВСЁ.
- Тогда и будем говорить… А сейчас, если не трудно, подай масло из холодильника. И не ищи "стинол", холодильник - это вон тот гроб в углу.
- Старые аппараты надёжнее, - совершенно серьёзно ответил Энтони…
…Вермишель с мясной тушёнкой и кетчупом выглядела не слишком аппетитно. Я-то знал, что она вкусная, но как убедить в этом нормального иностранца? Тем более, что Энтони посматривал на вермишель с подозрением… Ничего, съест, они в своих "макдональдсах" и не такую гадость лопают!
- Первый принцип любой готовки, - ободряюще заметил я, кладя рядом с тарелками вилки, - что получилось - то и хотели. Апельсинового сока нет. Чай будешь?
- Конечно, - я взялся за чайник с заваркой, но Энтони остановил меня:
- Это что?
- Заварка, - ответил я слегка растерянно. Англичанин вздохнул:
- Я так и знал. Оставь, я сам потом заварю. КАК НАДО…
…Довольно странно было сидеть с ним за одним столом. Приходилось всё время напоминать себе, что этот парень, который ест мою вермишель - графский сын. Ничего такого "графского" в нём не было. Разве что он не клал локти на стол, зато с энтузиазмом слизывал кетчуп с вилки.
- А у тебя есть… отец? - осторожно спросил я. - В смысле - сейчас?
- Конечно, - Энтони вроде бы удивился.
- А кем он работает?
- Он не работает, он служит. Он подполковник, офицер Мерсийского полка Её Величества… Вот, смотри, - он чуть выдвинулся из-за стола и показал трусы. Слева на бедре чёрным, алым и золотом был наштампован какой-то герб: двухглавый орёл, как у нас, только обе головы - под одной большой зубчатой короной. - Это эмблема отцовского полка. У отца Крест Виктории за Фолкленды, он был тогда совсем молодым лейтенантом и высаживался у Гус-Грин. Аргентинцы стреляли, зенитчики не прикрыли десант вовремя, но люди отца всё равно не легли. В снег, при сильном ветре, они поднялись на высоты и заставили врага замолчать. Её Величество лично награждали отца!
Я не очень-то много знал о Фолклендской войне 1982 года, но в словах Энтони прозвучала отчётливо гордость за отца, и я позавидовал про себя…
- А во время "Бури в пустыне", - Энтони помрачнел, - отца ранило. Эти идиоты, янки, выпустили ракету по отцовскому "Султану"… это такая машина, передвижной командный пункт. Их чёртова техника ошиблась в опознании цели… троих наших разнесло в куски, а водителя оглушило, так отец с разорванным бедром, истекая кровью, вытащил его и только тогда потерял сознание… Знаешь, - Энтони вдруг засмеялся, - а компенсацию он не взял! Отослал чек обратно и приписал: "Графы Мерсисайд отдают свою кровь Богу, Королеве и Отечеству, но никогда не торгуют ею!"
Это звучало, как строчка из учебника истории. Однако я был уверен - Энтони говорит правду.
- А ты сам кем хочешь стать? - поинтересовался я. Энтони удивлённо посмотрел на меня - словно я спросил, есть ли у него голова.
- Военным, конечно!
- Понимаю, традиция… - кивнул я. Энтони помедлил, словно не был уверен, надо ли мне это говорить. И всё-таки сказал:
- Конечно… Но не только. Ты не читал Хайнлайна?
Хайнлайн был у меня почти весь. И мне он казался лучшим из западных фантастов. Поэтому я кивнул:
- Он мне очень нравится.
- Мне тоже. В его "Звёздной пехоте" есть такие слова… сейчас, подожди…
- Энтони отложил вилку и потёр лоб. - А, вот! "Высшее счастье, о котором только может мечтать мужчина - это заслонить своим смертным телом родной дом от того опустошения, которое приносит война." Я хочу быть военным, чтобы служить Англии - моей Родине.
Я задумался.
- У нас сейчас непопулярно быть военным. А многие вообще говорят, что военные даром едят свой хлеб, ведь на нашу страну никто не собирается нападать…
- У нас так тоже многие говорят, - кивнул Энтони. - Отец всегда смеётся.
И отвечает, что, когда соберутся, то едва ли предупредят. И тогда уже поздно будет готовиться. А те, кто в дни мира больше всех клянут армию, в дни войны больше всех скулят, чтобы их защитили. Но вы у себя слишком уж ругаете армию. Поэтому проиграли Чечне.
Я почувствовал, как снова ощетиниваюсь против воли:
- Наши храбро сражались, ты просто не знаешь!
- Знаю и не спорю, отец тоже так говорит. Но ваши люди не понимали, зачем эта война. А ваши газеты и телевидение открыто помогали чеченцам. Кто же во время войны разрешает выступать пацифистам?
- Твой отец их тоже не любит?
- Презирает, - твёрдо ответил Энтони. - Он говорит, что пацифисты больше, чем трусы. Это трусы, которые хотят, чтобы их уважали за трусость, как идейных борцов с насилием.
Я невольно подумал, что, учись Энтони у нас в школе, не видать бы ему пятёрок по биологии, как своих ушек. Наш биолог - как раз идейный противник любого насилия, и ничего ему против не скажи - сдонжит, как моя бабка говорит, со свету сживёт! Но ещё я подумал, что Энтони вряд ли стал бы молчать даже ради пятёрки. Похоже, он не такой.
- А ты кем мечтаешь стать? - спросил Энтони, снова берясь за вилку.
- Историком.
Так и не донеся вилки до рта, англичанин положил её обратно и уставился на меня, словно я сказал что-то странное. Потом почесал нос, смешно сморщил его и сказал:
- Очень удачно. Очень!
Глава 5.
На мой взгляд чай, заваренный Энтони, пить было невозможно - слишком крепкий, да ещё и с молоком. Но Энтони совершенно спокойно выпил обе чашки и спросил:
- Какая фирма?
- Чёрт его знает, - я уже сгорал от нетерпения услышать рассказ Энтони и меня совершенно не интересовала фирменная принадлежность моего чая. - "Майский Чай", по-моему…
- Покупай только "Липтон", - посоветовал Энтони совершенно серьёзно. Я поклонился:
- Непременно последую вашему любезному совету, сэр.
Англичанин засмеялся и хлопнул меня по плечу - довольно крепко:
- Прости… Ну, где удобней устроиться? Рассказ долгий…
- Пошли ко мне в комнату, - я махнул рукой.
Но в комнате Энтони первым делом обратил внимание на мой кассетник. И поморщился, чем меня страшено оскорбил. Магнитофончик у меня был не какой-нибудь "Фунай" или "Кансай", а настоящая японская "сонька", я на него в прошлом году сам заработал. Ясно, конечно - дворянство, всё такое, собственный замок (кстати, не спросил, есть ли он?), но "Сони" и в Африке "Сони". Я прямо так Энтони и сказал.
- Прости, не имел в виду ничего плохого, - Энтони устроился в кресле, обхватив руками поднятое колено. - Ну и жара… Магнитофон хороший. Просто наша семья не покупает ничего японского.
- Ещё новости, почему?! - поразился я.
- Мой дед Роберт командовал партизанским отрядом в Бирме, когда японцы захватили её. В 1942 году его схватили, пытали в кемпетай и обезглавили. Кемпетай - это… - начал он, но я прервал:
- Японская тайная полиция, я знаю.
- Да. С тех пор… ну, ты понимаешь.
Понимал ли я? Не знаю… Зимой я носил хорошую немецкую куртку, а дед мой был в немецком лагере для военнопленных. И жив остался чудом. Я хотел сказать об этом Энтони, но не решился…
- Так какую работу ты мне хотел предложить? - напомнил я, устраиваясь на неубранной кровати. - Я слушаю.
Энтони сплёл вместе пальцы и хрустнул ими. Потом подогнул под себя ногу. С сомнением посмотрел на меня, словно всё-таки не был уверен, можно ли мне доверять. Кивнул, отвечая на какой-то внутренний вопрос. И заговорил - не очень громко, глядя в стену сбоку от меня…
- Наш род - очень древний. Первый Колвилл документально зафиксирован в хрониках, относящихся примерно к середине ХII века, но, по косвенным сведениям, среди наших предков были короли ещё донормандской Мерсии Пенда, Оффа и Бургред, а это уже VI-VIII века… Почти все мужчины в нашем роду служили Британии с оружием в руках. Бои с викингами, потом с норманнами и уже за норманнов, крестовые походы… Вот в 1221 году один из Колвиллов, графов Мерсисайд, присоединился к герцогу Людвигу Баварскому, который повёл рыцарей на помощь воинам 5-го крестового похода, которые только-только взяли штурмом крепость Дамиетту в Египте. Но 5-й крестовый поход окончился для европейцев неудачно. Разлился Нил, войска султана Аль Камила напали на армию крестоносцев возле Мансуры и разбили её, а потом отбили Дамиетту… Но моему предку было всего семнадцать лет, он стал рыцарем совсем недавно и хотел и дальше сражаться с неверными… Кстати! - Энтони щёлкнул пальцами. - Его звали так же, как и меня - Энтони. Сэр Энтони… Короче говоря, он долго пробыл на Востоке, а в 1228 году присоединился к Фридриху II, императору Германии, начавшему 6-й крестовый поход… После окончания похода сэр Энтони просто исчез.
Насколько я мог судить, история по тем временам самая обычная. Если меня что и заинтересовало - так это поразительная осведомлённость Энтони о "делах давно минувших дней". Я-то лично не знал, кем был мой прадед! Хотя это и не причина для гордости… Очевидно, Энтони заметил, что рассказ не слишком меня заинтересовал, потому что поспешно продолжил:
- Но дальше! В 1242 году в наш замок пришло письмо. Его привёз вернувшийся из вашего плена шотландский рыцарь, он сражался против Александра Невского… я вот не помню - где…
- Чудское Озеро, - подсказал я заученно. - 5 апреля 1242 года, Ледовое Побоище.
- Наверное. Короче говоря, шотландец это письмо завёз по дороге домой. До нашего времени не дошёл рассказ о том, как письмо попало к нему, кто дал его в плену шотландцу, но только письмо было написано сэром Энтони! Написано в 1237 году, на территории Руси, в Рязанском Герцогстве!
- Княжестве, - поправил я. Энтони кивнул:
- Ну да… За те восемь лет, что прошли между окончанием 6-го крестового похода и написанием письма, сэр Энтони каким-то образом оказался у вас! Но даже это само по себе совершенно неинтересно в сравнении с тем, что он пишет!
Энтони вскочил и выбежал из комнаты. Я даже не успел ничего подумать, как он уже влетел обратно, неся в руке несколько листочков плотной бумаги. Англичанин плюхнулся рядом со мной и бросил эти листки мне на колени:
- Вот! Это то самое письмо! Ну, конечно, не оригинал, а ксерокопия, оригинал хранится у нас дома…
Я с интересом посмотрел на цветные ксерокопии. Написано было ярко-чёрными чернилами, крупно, разборчиво, и буквы узнавались легко, но, как я не пытался прочесть, ничего не получалось, хотя английский я знал неплохо.
- Это что, староанглийский? - спросил я наконец, отчаявшись прочесть хоть словечко. Энтони секунду непонимающе глядел на меня, потом вздохнул:
- Фух! Это не английский вообще, это латынь!
- А, ну, конечно, - ядовито буркнул я, - как это я не догадался… Отвык, наверное, уже три дня ничего по латыни не читал…
- Да я переведу, всё нормально, - Энтони забрал листки. - Сэр Энтони был грамотным, одно время учился в бенедиктинском монастыре. Тогда немногие умели писать и читать, даже короли могли были неграмотными…
- У нас грамотных было много, - возразил я. - А в Новгороде, на севере - почти все. Даже простые люди.
Энтони посмотрел на меня немного обиженно, но спорить не стал и вообще замял эту тему. Держа листки на колене, он начал довольно медленно, с запинками переводить. Ещё бы - ведь ему нужно было сначала перевести в уме с латыни на английский, а потом ещё с английского на русский…
Вот что я услышал…
Дорогая моя матушка!
Пишу эти строки с прискорбием и тоскою. Смерть моя близко, но не она меня страшит - я умру, как подобает рыцарю и христианину - а мысль, что более не увижу я ни белых скал на берегах нашей весёлой Англии, ни нашего замка, ни вас. Утешаюсь тем, что гибну за христианское дело и спешу пересказать обстоятельства своей гибели.
Вам уж, верно, известно, какой неудачею окончился наш поход в Святую Землю. Неверные владеют Иерусалимом, и не вижу я силы на одоление их - разве что Господь наш в своей милости пошлёт ангела с огненным мечом и поразит нечестивые полчища своим гневом. На что надежды мало, ибо ордена, поставленные охранять дело Христа на Вос-токе, погрязли в склоках, интригах, разврате и беспутстве.
Впрочем, мне грешно жаловаться. В неудачах похода обрёл я величайшее сокровище на земле.
Простите, матушка, что не вернулся я к вам. Я воин, и воинский долг повёл меня в места, ещё более удалёные от нашей доброй страны, нежели Дамиетта и река Нил. Сейчас нахожусь я в войске князя русов Теодора, властителя города Рязань. Мы стоим в крепости, называемой на языке русов Краевая. Крепость расположена к востоку от большой реки Цны, среди лесов и болот. Пишу я это на случай,если придут лучшие времена, и мой прах, коий, по всему судить, останется неупокоенным, будет разыскан и погребён кем-либо из наших родичей или же слуг в соответствии с верой Христа, спасителя нашего.
Крепость наша расположена на самой границе земель князя Теодора, среди племён мордванов. Они же и доносят нам, что сквозь леса и болота, пользуясь зимней стужей (которая здесь такова, что трескаются деревья!), движутся орды неведомого злобного народа - конечно же, безбожников, неврных, и крепости нашей они никак не минуют. Гонец к князю Теодору будет послан (с ним я и отправляю это пись-мо, весточку вам, матушка!), а мы решили отбиваться, как и положено добрым рыцарям, пока есть возможность. И пасть с честью. Ибо русы, хоть и еретики, но отважны в бою и верны в дружбе - кому, как не мне, знать это!
Пусть всё моё имущество и наш замок переходят моему младшему брату Рэли, в чём сделает заверение отец Примус из часовни Святого Джорджа. Пусть так же мой брат Рэли забудет наши детские ссоры и обиды и не откажет в крове и пище моей несчастной жене Дженне - ради христианского милосердия, рыцарских добродетелей и его давней, хорошо мне известной, хотя и скрываемой им любви к ней. Если же Дженна пожелает сочетаться с моим братом Рэли законным браком, то пусть подождёт два года. Коли я не вернусь - она вольна в себе. Бог им в помощь.
Прощайте, матушка. Не горюёте обо мне. Жаль только, что обретённое мною сокровище будет похоронено в чужой земле вместе со мной, но, как видно, судьба моя - погибнуть, испытав всё, что может испытать человек. Молитесь о душе моей в праздники и реже вспоминайте в будние дни.
Писано в день Св. Иакова.
Год от Рождества Христова 1237-й.
- Год монгольского нашествия на Русь, - машинально определил я.
Энтони сложил листки, бросил их на постель рядом. На меня он не смотрел, но я видел, что на щеках англичанина горят красные пятна волнения.
- Вот так, - сказал он наконец. - Это письмо читали все в нашем роду. Но никто так и не приехал на Русь, чтобы исполнить последнюю волю сэра Энтони. Отпугивали дороги, опасности, мешали какие-то свои дела, войны… Потом люди стали практичней, да никто уже и не думал об этом письме… Ещё потом англичанину в вашу страну приехать стало вообще невозможно, сам знаешь. А вот мне повезло. Мне было семь лет, когда я впервые прочёл это письмо. Ну и загорелся, как говорят. Да так загорелся, что, как видишь, не поленился даже язык выучить - в полку у отца есть очень хорошие специалисты, всеми тонкостями владеют… В то время у вас как раз шла перестройка… Проще говоря, хочешь верь, хочешь нет, а я приехал сюда найти место, где погиб мой предок. И, по возможности, его останки.
Если честно,затея Энтони показалась мне не трудно- а вообще - невыполнимой. Шесть с половиной веков прошло! Кроме того, мне показалось (и казалось всё сильней с каждой минутой!), что Энтони не всё рассказал. Я подождал, пока сомнение оформится в мысль и выложил её:
- А ещё ты хочешь найти сокровища. Верно? И те двое жлобов охотятся за тобой по той же причине. Я угадал? Останки едва ли можно найти, что бы ты тут не пел. А вот сокровище… при надлежащей постановке дела - вполне. Так?
Англичанин поднял на меня глаза. Они были грустные, эти глаза. И понимающие.
- Те двое, наверное, тоже так думают… Но я даю слово чести, что не ищу ни золота, ни драгоценностей. Сэр Энтони в самом деле пишет о "величайшем сокровище", но подумай, какое "величайшее сокровище" мог обрести рыцарь в Святой Земле… и без особых затруднений привезти на Русь?
Историю я знал хорошо. Что ни говори - хорошо, поэтому сразу догадался, о чём говорит Энтони. Мне даже жарко стало, ещё жарче, чем было…
- Это… - начал я неверящим голосом. А Энтони тихо и торжественно закончил:
- … Чаша Святого Грааля, Андрей. Вот что мог назвать крестоносец "величайшим сокровищем"! Вторая после Гроба Господня цель крестовых походов, которая так и не была обретена. И Чаша - где-то тут, в ваших местах. Я уверен в этом.
- Последний крестовый поход… - прошептал я. - Доктор Индиана Джонс… о чёрт! Офигеть… Где тут можно подешёвке купить боевого коня и доспехи?… Ты серьёзно веришь в это?
- Я похож на сумасшедшего? - вместо ответа спросил Энтони.
- Нет, но…
Ты поможешь? - прервал он меня. - Я плохо знаю места, хотя у меня есть карта. И совсем не знаю историю вашего края.