Вскоре они подошли к Веляновой мельнице. Дверь мельницы была заперта. Евто отодвинул запор, и они вошли внутрь. Посредине мельницы уныло стояли застывшие жернова, а прямо над ними виднелся пустой бункер для зерна. В углу был пристроен очаг, а возле него лежала большая охапка соломы. По деревянному желобку, чтобы он не рассохся, бежала едва приметная струйка воды.
- Для начала подыщем подходящее местечко для скотины, а потом, будто заправские хозяева, разведём огонь в очаге, - решил Евто и повёл Дорчо и осла за мельницу, где стоял полуразрушенный сарайчик для скота.
Возвратился он с охапкой дров, разгрёб золу, взял пук соломы и распорядился:
- Ну-ка, Трайче, нечего тебе баклуши бить. Лучше принеси мне сухого камыша.
Трайче весело кивнул головой, выбежал наружу и вскоре притащил вязанку сухого камыша.
- Вот это дело! - заметил Евто, переломал камышовые тростинки, положил на них немного соломы и чиркнул спичкой. По соломе побежали синеватые язычки пламени, подобрались к камышу, и вскоре на старой мельнице ярко заполыхал костёр. Стало так светло, что можно было без труда разглядеть целые сети серой паутины, свисавшей с балок.
Надвигалась ночь. Непроглядная тьма окутала мельницу. До слуха новых "хозяев" не доносилось ни звука. Мёртвая тишина стояла над полями, над лесом, над далёкой деревней.
Евто закрыл дверь и проговорил:
- Ну вот, теперь у нас и крыша над головой есть. Можно, пожалуй, и спать укладываться. Поспим всласть.
- Эй, мельник! - неожиданно крикнул кто-то за дверью.
Все затаили дыхание, а неизвестный снова закричал:
- Мельник, открой дверь!
- А кто ты такой всё-таки? - спросил Евто.
- "Кто, кто"! - рассердился незнакомец. - Лучше сам мне скажи, как тебя зовут, а тогда и я тебе отвечу.
- Хе-хе… Я Койчин из Кочами с четырьмя глазами. Понял? - засмеялся Евто.
Неизвестный, должно быть, узнал его по голосу и рассмеялся:
- Да это же ты, Евто! Чёрт тебя побери с твоими шуточками! Открывай дверь.
Евто, поняв, с кем говорит, встал и отодвинул засов.
В помещение вошёл Горян с двумя вооружёнными партизанами. Прихрамывая, он подошёл к костру и заметил:
- Подходящий вы отыскали ночлег. Ничего не скажешь!
- Это верно, подходящий. Был, конечно, у нас ночлег и получше, да сожгли его немцы, - сощурился Евто.
- Ну ничего… Не пропадём. Раз уцелели люди, значит, отстроят себе дома получше прежних.
- А если немцы найдут нас и здесь? - озабоченно заметила мать.
- Успокойся, Танейца, - положил ей руку на плечо Горян. - Убрались они отсюда не солоно хлебавши и больше уже не сунутся. Но на всякий случай я поставил во дворе часовых.
Все расселись у костра. Евто подбросил в огонь ещё несколько сухих веток. Рой искр взлетел вверх до самой крыши. Когда ветки разгорелись, Евто заметил на правой ноге Горяна белую повязку.
- Как, ты ранен? - вырвалось у него.
- А, пустяки, - небрежно отозвался Горян. - Немного поцарапало. Ну, а Стевка, разумеется, тут же забинтовала ногу. Такая уж у неё должность. Лучше скажи нам, мельник, найдётся у тебя что-нибудь на ужин?
- Хочешь не хочешь, а гостей положено накормить ужином. Так что не отнекивайся, - пошутил другой партизан.
- Ха-ха… Как говорится, ручной медведь и тот голодный не танцует, - захохотал Евто и обратился к снохе: - Принеси мне мешок с мукой, и мы сготовим на скорую руку добрый ужин. А то гости-то наши раззвонят на всю округу, что мы - никудышные хозяева.
- Ты и муку с собой прихватил? - удивилась Танейца.
- Эх, соседка, ведь мне это не впервой… - вздохнул Евто. - Во время восстания 1903 года я был совсем маленький - вот такой же, как Трайче. И хорошо помню, как сожгли нашу деревню турки… Так что такую кашу я уже едал.
- Ничего, Евто, коли есть мука, значит, нет муки, - как бы вскользь заметил Горян.
Евто скрутил соломенный жгут и подал его Трайче:
- Посвети мне, сынок. Попробуем отыскать котелок покойного мельника, деда Веляна.
Трайче поджёг соломенный жгут, высоко поднял его, и Евто разглядел тогда висевшую на стёне солдатскую каску, прикрученную к гвоздю проволокой.
- Вот он, котелок деда Веляна! - радостно воскликнул он, снимая с гвоздя каску. - В первую мировую войну наверняка носил эту каску какой-нибудь несчастный, а мы теперь будем варить в ней мамалыгу… Чудно…
Евто хорошенько вымыл каску, налил в неё воды и подвесил над огнём.
- Уж потерпите малость, дорогие гости. Ужин скоро будет готов.
- А нам, между прочим, торопиться некуда, - откликнулся Горян. - Вся ночь ещё впереди.
Вода в каске закипела. Евто развязал узелок с солью, высыпал её в воду, достал мешок с кукурузной мукой, отломил толстую ветку и приказал Трайче:
- Ты будешь сыпать муку, а я - мешать. Вот и приготовим мамалыгу под названием "верти-крути". Учись, Трайче, чтоб стать… хорошим хозяином.
Трайче начал медленно сыпать в булькающую воду муку, а Евто взял гладкую доску, вытер её и вывалил на неё уже готовую мамалыгу. Она так аппетитно пахла, что у всех слюнки потекли…
- Присаживайтесь, дорогие гости, не стесняйтесь, - хитро подмигнув, пригласил Евто партизан. - А ты, сноха, принеси мне банку с перцем и солью.
Получив из рук снохи банку, Евто открыл её и высыпал перед и соль прямо на доску. Все уселись вокруг доски и принялись за горячую мамалыгу, сдабривая её солью и перцем.
- Прошу прощения, - пошутил Евто, - что у хозяйки не нашлось к мамалыге жареной свининки.
- Как-нибудь обойдёмся. И без свининки вкусно, - с усмешкой протянул партизан, сидевший рядом с Горяном.
- Да что там жареная свинина! Пустяк! Зато такого шикарного ужина не было даже у Джеладин-бея из Охрида, - подхватил Горян.
- Разумеется, не было. При чём здесь мамалыга, если ему приносили на ужин жареного барашка или баклавы! - смешливо хмыкнул другой партизан.
За разговорами они и не заметили, как прошло время. Костёр погас, лишь тлеющие угольки помаргивали в темноте. Горян и партизаны встали, поблагодарили за ужин и, распрощавшись, ушли в непроглядную ночь.
Теперь можно было ложиться спать. По одну сторону очага прямо на соломе легли Трайче с матерью, по другую - Евто, а чуть поодаль - сноха с ребёнком.
Над мельницей застыла безмолвная тишина. Лишь монотонно и сонно журчал в жёлобе неутомимый ручеёк да в высоких буках зловеще ухал филин:
"Уууффф! Буууффф! Уууффф!"
На родном пепелище
Рано утром случайные "хозяева" мельницы были уже на ногах. Евто зашёл в сарай, отвязал там осла и вместе со снохой двинулся вверх, к дальним отарам. Трайче же с матерью решили вернуться в Мацково.
Всё Мацково будто вымерло. Опустошённая, сожжённая деревня показалась Трайче на удивление унылой и печальной. Везде разрушенные стены, ещё дымящиеся сараи, поломанные заборы… Нет, от прежнего Мацково не осталось и следа.
Трайче привязал Дорчо на гумне и вместе с матерью вошёл в дом, от которого уцелели лишь стены да несколько обуглившихся балок. Этот обглоданный огнём дом весь пропах дымом и копотью. Мать упала на колени и, закрыв лицо руками, зарыдала.
- Не надо, мама, не плачь! - принялся утешать её сын.
- Ох, как тяжело, сынок! Как тяжело!..
- Знаю, что тяжело, но ведь теперь ничего уж не поделаешь. А слышала, как вчера вечером Горян сказал: "Вы отстроите дома получше прежних…"
- Верно говоришь, сынок, - согласилась с ним мать. - Но давай поглядим, что сталось с нашим добром. Поищи лопату.
Трайче побродил вокруг дома и наконец отыскал лопату. Вместе с матерью он отгрёб в сторону жирную чёрную золу и принялся копать утрамбованную глинистую землю. По счастью, он напал именно на то самое место, где они зарыли вещи. Из-под земли показались доски.
- Ну вот и всё… - с облегчением вздохнула мать.
- Значит, вещи наши уцелели, - добавил Трайче.
На досках лежал такой плотный слой земли, что огонь так и не добрался до них.
- Танейца, Танейца! - вдруг окликнул её кто-то со двора.
Трайче и мать выбежали из дома. Во дворе стоял Евто и улыбался. Увидев Танейцу, он вскинул вверх брови, насмешливо прищурился и прикрикнул на неё:
- Ну что опустила руки?
- Да пойми же, сосед…
- Брось хныкать! - прервал он её. - Всё обошлось благополучно. Главное, уцелела у нас голова на плечах, а коли так, скоро построим новые дома. Нам не впервой.
- Эх, Евто, твоими бы устами мёд пить… - вздохнула мать.
- Пусть Трайче забирает Дорчо и идёт с нами в лес, - продолжал Евто, не обращая внимания на вздохи матери. - Там будем валить лес для будущих домов.
- Что ж, если надо, пусть едет, - тихо промолвила мать.
Трайче взял топор, отвязал Дорчо и вместе с Евто двинулся к лесу.
А тем временем со всех сторон в Мацково спешили мужчины, женщины, дети - словом, все, кто прятался вчера от немцев. Вернувшись на родное пепелище, они разгребали золу, расшвыривали полуобгоревшие брёвна, отыскивали уцелевшие вещи, вытаскивали из груды всё ещё дымящихся углей разные металлические предметы: лопаты, мотыги, кирки, цепи, таганы…
Некоторые крестьяне прямо на плечах, а другие на волах тащили в деревню брёвна и балки. На полях лежала в снопах скошенная рожь. Крестьяне цепами обмолачивали её, собирали зерно, а солому приберегали для будущих крыш.
Все работали дружно, весело, охотно помогая друг другу. Казалось, будто чья-то невидимая, но могучая рука крепко держала их вместе, сплачивая воедино…
От деревни мало что уцелело - всего лишь несколько домов. Поэтому крестьян размещали по старым загонам, разбросанным по зелёным отрогам величавого Караормана. Скотину угоняли в горы или к долинам холмов, а на ночь собирали в отары.
Жизнь, хотя и тяжёлая, шла своим чередом…
Партизанское оро
Пока Трайче и Евто добирались до Веляновой поляны, солнце поднялось уже высоко. У поляны громоздилась огромная скала, вся изрезанная пещерами. Вообще-то на Караормане было немало других скал и других пещер, но самая большая, самая просторная из них находилась именно в этой скале. Мацковские крестьяне называли её Вещун-скалой.
Солнце начало пригревать…
Путникам стало жарко, на лбу у них выступил пот. Евто сбросил пиджак и выдохнул:
- Ух, устали мы с тобой, Трайче… Но теперь всё позади: вот и скала.
Усевшись на тёплом камне, Трайче поинтересовался:
- Дядя Евто, почему эту каменную глыбу называют Вещун-скалой?
Евто вытащил из кармана кисет с табаком, набил трубку, сунул её в рот и взял в руки огниво, кремень и трут. Потом приложил трут к кремню и ударил по кремню огнивом. Брызнули искры, и трут задымился. Евто поднёс тлеющий трут к трубке, несколько раз глубоко затянулся и, наконец, раскурил её. Затем, помолчав, стал рассказывать:
- Когда-то, в давние времена, жил на свете один македонский царь. В Охриде у самого Синего озера были у него прекрасные дворцы. Царь очень любил охотиться. И вот как-то раз приехал он в Караорман поохотиться на диких кабанов. Здесь, вот у этой скалы, присел он на минутку, перекусил, попил из родничка прозрачной студёной воды и принялся расхваливать удивительную красоту Караормана. В память об этой охоте приказал он своим людям выбить на скале письмо. Вот потому-то и стали называть ее крестьяне Вещун-скалой… Время шло. Царь давным-давно умер, письмена на скале стёрлись, а само название сохранилось до наших дней. Вот такие-то дела…
Отдохнув, Трайче и Евто встали с камня и пошли вверх. По дороге Евто спросил вдруг у Трайче:
- А ты знаешь, зачем мы сюда идём?
- Конечно, знаю. Валить деревья.
- В этом ты, разумеется, прав, - продолжал Евто. - Но это ещё не всё.
- Не всё? Расскажи! - попросил Трайче.
- Хм… Сегодня утром повстречал меня командир бригады и приказал нам с тобой прийти на склон, что находится над Вещун-скалой.
- Зачем я ему понадобился?
- Он сам тебе скажет зачем, - прищурился Евто.
Потом затянулся трубкой, откашлялся и наконец сообщил Трайче необыкновенную новость:
- Утром собрались мы, крестьяне, все вместе и порешили сообща отстроить тебе дом.
Услыхав об этом, Трайче до того растерялся, что не смог вымолвить и слова…
Вскоре они подошли к скале. Из-за могучих буков на них смотрели стволы двух винтовок.
- Стой!
Трайче и Евто тут же остановились.
- Кто идёт?
- Крестьяне из Мацково. Мы к вашему командиру по вызову, - ответил Евто.
- Пароль!
- Крушево!
- Карабин! - отозвался часовой и повёл их на базу.
Они миновали Вещун-скалу и вышли на зелёный склон, где прямо на траве, под высокими буками отдыхали партизаны. Один из них, лежавший в тени густого дерева, встал, одёрнул китель, ладно сидевший на его стройной фигуре, и направился к ним. Это был Планинский. Вслед за командиром к гостям потянулись со всех сторон и другие партизаны.
Оглядев их, Планинский скомандовал:
- Бригада, по батальонам и поротно стройся!
Не прошло и минуты, как вся бригада выстроилась. Трайче удивился: впервые он увидел, что партизан так много. Среди них стояли и его земляки: дядя Ангеле, например, или те, что избежали с помощью партизан немецких лагерей. Во главе одной из рот стоял Федерико. Он весело подмигнул Трайче и улыбнулся.
Планинский, растягивая слова, подал новую команду:
- Бри-га-да, смир-но!
- Первый батальон, смир-но! Второй батальон, смир-но!.. Третий батальон… - пронеслось по бригаде, и все бойцы замерли в строю.
Тогда комиссар бригады вышел вперёд и произнёс чётко и внятно:
- Бригада, слушай приказ!
Переведя дыхание, он стал читать:
ПРИКАЗ
Вчера в бою с фашистскими захватчиками у деревни Мацково наш связной Трайче Таневский проявил подлинный героизм. Во время боя он под градом пуль подносил к нашим боевым порядкам ящики с боеприпасами. За проявленную беспримерную храбрость связному Трайче Таневскому объявляю благодарность и рекомендую всем бойцам и командирам брать с него пример, как с истинного патриота, отдающего все свои силы для освобождения нашей родины.
Смерть фашизму! Свободу народу!
Командир бригады Планинский.
Комиссар подошёл к Трайче, крепко пожал ему руку и поздравил его. Так же поступил и командир, а потом скомандовал:
- Бригада, воль-но! Разойдись!..
Партизаны подбежали к Трайче и стали его качать, а неугомонный Федерико крикнул:
- Эй, ребята, давайте станцуем оро в честь Трайче!
Весело рассмеявшись, партизаны тут же взялись за плечи.
Оро повела медсестра Стевка. Вместе с ней в полукруге танцоров оказались ещё несколько партизанок, недавно вступивших в бригаду.
- Пусть ведёт оро Трайче! - выкрикнул Горян.
- Трайче, иди вперёд! - подбодрил мальчика Огнен.
К Трайче подскочила Стевка, схватила за руку и подтолкнула вперёд. Он смутился, покраснел, но упираться не стал.
По склону разлилась задорная песня:
Ухожу я, мама, в партизаны
По зову сердца на бой священный…
Плавно и стремительно неслось по кругу партизанское оро… Взволнованный, взбудораженный, захваченный вихрем танца, Трайче танцевал самозабвенно. Ощущение радости, душевного подъёма и признательности к этим людям с красными звёздочками на пилотках охватило его…
Когда танец кончился, Планинский отвёл Трайче и Евто в сторону и тихо сказал:
- Тебе придётся, Трайче, выполнить одно важное задание. Сумеешь?
- Я готов, товарищ командир! - вытянулся Трайче.
- Вот и отлично! Тогда завтра утром ты станешь молочником.
- Что? Молочником?.. - удивлённо протянул Трайче. - Значит, я уже не связной?
- Ошибаешься, Трайче. Ты по-прежнему связной, но, чтобы пробраться в тыл врага, тебе придётся стать молочником. До сих пор ты был продавцом дров, ну, а завтра будешь торговцем молока. Только и всего.
- Как это? - всё не понимал Трайче.
- А вот так… - принялся объяснять ему командир. - Дядя Евто даст тебе рано утром бидон молока. Ты сядешь верхом на Дорчо, поедешь в Стругу и там, на улицах, будешь продавать молоко. Но учти: непременно загляни к Тале. В седле будет спрятано письмо, и дядя Тале передаст через тебя ответ.
- Теперь всё понятно, товарищ командир, - отчеканил Трайче.
Планинский взял листок бумаги и быстро написал:
Дорогой Тале!
На днях мы вели бой в Мацково. Немцы удрали, и тем не менее спасти деревню не удалось: они обстреляли её зажигательными снарядами. Мацково сожжено почти дотла. Теперь у нас уже не батальон, а целая бригада. Торчать в горах, признаться, надоело. Так что не удивляйся, если в скором времени мы нагрянем в город. Но для этого необходимо иметь схему расположения немецких укреплённых пунктов и траншей. Желательно знать, хотя бы примерно, какими силами располагают немцы в городе. Если сможешь раздобыть такую схему и другие данные, то зашей их в седло. Привет от всех.
Планинский.
Он подошёл к Дорчо, привязанному в сторонке к буку, спрятал в седле письмо и попрощался с Трайче и Евто.
Напоследок Планинский напомнил Евто:
- Не забудь о Трайчевом доме!
- Конечно, не забуду, - засмеялся Евто.
Когда они спускались с Вещун-скалы, до их слуха донеслась песня. Это пели партизаны: