Конечно, Саша Лагутина может дружить с кем хочет. Это, в конце концов, её личное дело, с кем ей дружить. Только непонятно, почему она выбрала именно Курбатова? Ну что в нём особенного, в этом Курбатове Константине? Хорошо играет в настольный теннис. Да, это есть. Сашенька справедлив, он не отрицает - в настольный теннис Константин Курбатов играет действительно хорошо. Но неужели это самое ценное в человеке - как играет он в настольный теннис? И неужели такая девочка, Саша Лагутина, с жёлтыми глазами, похожими на леденцы, судит о людях по их умению играть в настольный теннис? Хорошо играешь в этот теннис - хороший человек. А не умеешь играть - пустое место и ноль без палочки? Так? Но это же неправильно! Существуют на свете гораздо более важные вещи. Великая преданность и верность на всю жизнь. Неужели это ничего не стоит? Неужели Саша Лагутина не способна это оценить? А вдруг она просто не догадывается, что в Сашеньке, в Черенкове Александре, скрываются такие великие достоинства - преданность и верность на всю жизнь. Она и не представляет себе, что он - будущий чемпион мира по самбо. Это вам не какой-то настольный теннис, пинг-понг, ерунда собачья, плюнуть и растереть.
Вчера Саша сказала Сашеньке:
- Я тебя в упор не вижу.
Позавчера она сказала:
- Манная каша, а не парень.
Третьего дня она крикнула при всех:
- Кисель ты, Черенков!
А сегодня её глаза горели ярким леденцовым огнём.
- Пустое место! Голову тебе оторвать! - сказала она.
Сашенька вздохнул долгим вздохом. Особенно оскорбительными были все эти съедобные клички: "манная каша", "кисель", "лапша". Все надежды пропадают, если тебя назовут лапшой. Тем более - манной кашей.
Опять позвонила мама.
- Сашенька, выучил все уроки? Я беспокоюсь. Алёша не пришёл? Что-то долго его нет, я волнуюсь.
- Ты, мама, не волнуйся. Он скоро придёт. Ну чего ты всё волнуешься? Я уже все уроки сделал.
- Будут у тебя дети, тогда поймёшь, о чём мать волнуется. Пусть Алёша мне позвонит. Боюсь, он простудится. За городом намного холоднее.
Мама положила трубку, а Сашенька стал представлять себе разные картины.
Вот одна картина.
По улице идёт Саша Лагутина. Синее пальто, голубая шапка. Шагает быстро, мешком размахивает, песенку напевает. И вдруг из тёмной подворотни на неё вылетает огромный и жуткий хулиган. Саша побледнела, зажмурила от страха свои прекрасные глаза и шепчет: "Помогите!" А кто поможет - пустая улица, вечер. Никто не приходит на помощь. И тут появляется человек, сильный и могучий. Это Черенков Александр как раз совершенно случайно оказался здесь. Он возвращается с тренировки по самбо. Или по вольной борьбе. Или по боксу. Не в этом, в сущности, дело. Он подбегает к хулигану и здесь происходит удивительное чудо. Этот Сашенька, этот кисель, манная каша, лапша и вермишель, одним рывком, специальным приёмом, который знают только чемпионы, - этим приёмчиком Александр Черенков кидает громилу на землю. Хулиган рыдает вот такими слезами, он канючит совсем смирным голосом: "Простите, я больше не буду. Вот, я всё возвращаю". И хулиган протягивает Сашеньке пёструю пачку и маленький красный кошелёк, в котором звенит мелочь. "Это жвачка, - говорит хулиган, - апельсиновая. А это деньги. Простите меня". А Сашенька, то есть Александр, конечно, отвечает: "У неё проси прощения, трус несчастный". И показывает пальцем на Сашу Лагутину, мужественные слова, мужественный жест - указательным пальцем в сторону Саши Лагутиной, и рука вытянута вот так. А Саша? Она стоит рядом, её жёлтые глаза сияют благодарным светом. "Пошёл вон отсюда!" - говорит Сашенька хулигану. И хулиган, силач, понимает, что здесь, рядом с чемпионом Черенковым Александром ему, хулигану, крышка. Он забивается в свою тёмную подворотню, а Сашенька спрашивает у Саши Лагутиной: "Что же ты, Саша Лагутина, не идёшь играть в свой настольный теннис? Курбатов так красив. Он битый час ждёт тебя у школы. Он в шестом классе, и рост у него метр семьдесят. И он чемпион". И Саша Лагутина краснеет от стыда и очень кротко и смирно отвечает: "Ну при чем здесь настольный теннис? Пустяковое занятие. Плюнуть и растереть, правда, Александр? Я никогда больше не стану играть в настольный теннис. Разве мне делать нечего?" Она долго, внимательно смотрит на Александра Черенкова, как будто никогда раньше его не видела. Она и правда его не видела толком, потому что не замечала. Чтобы увидеть, надо хоть раз внимательно посмотреть. И вот наконец разглядела его, Черенкова Александра, скромного парня, отважного самбиста. Или борца, или боксёра. Неважно. Она смотрит прямо на него, долго смотрит, а в глазах у Саши Лагутиной солнце, искры, звёзды, ветер. Сквозь торчащую чёлку её глаза сияют.
Так кончается эта картина.
И тут же приходит Сашеньке в голову другая картина.
Плывёт по морю огромный теплоход, на капитанском мостике стоит отважный капитан Черенков. Волны бьются о теплоход, а он рассекает носом волны и идёт точно по курсу. Вдруг раздаётся крик: "Человек за бортом! Человек за бортом!" Это Саша Лагутина - ну конечно, опять она, кто же ещё? - неосторожная Саша свалилась в море. Скорее, скорее, надо спасать Сашу. На теплоходе много людей, но все в панике и в растерянности. Только капитан Черенков хладнокровен и смел. "Спустить шлюпку!" - мужественно командует он матросам. Они быстро справляются, но ещё быстрее, с быстротой молнии, Сашенька, то есть капитан Черенков, уже в воде. Он вытаскивает захлебнувшуюся Сашу Лагутину из глубины, нырнуть ему ничего не стоит - он испытанный морской волк. И вот она в шлюпке, крепкие руки матросов гребут уверенно, шлюпка мчится по волнам. Саша без сознания, она нахлебалась воды. С морем шутить опасно, море не любит слабых. Но сильный и смелый капитан берёт Сашу за руку, пульс бьётся всё ровнее, Саша приходит в себя, открывает глаза. "Кто меня спас? - спрашивает она слабым голосом. - Неужели ты, Сашенька? Спасибо тебе". Он отвечает: "Какие пустяки. Это мой прямой долг - следить, чтобы на теплоходе всё было в полном порядке". Так он ей ответит и снова встанет на свой капитанский мостик. Пусть она знает, кто самый смелый и самый сильный. Кто всех чемпионов по любому теннису победит в одну минуту.
А стихотворение сегодня какое-то трудное, оно плохо запоминается. Бывают такие стихи - никак не выучишь.
Хлопнула входная дверь, и старший брат Алёша вошёл в комнату. От него тянуло холодом и радостью. Алёша поставил на стул деревянный чемоданчик, который художники называют этюдником, потому что ездят с этим чемоданчиком рисовать этюды - рисунки с натуры. Алёша потёр озябшие руки и сказал:
- Всё зубришь? - Он отодвинул от стола Сашеньку вместе со стулом. - Весна, пойми! Птицы задыхаются от песен, а он весь день уроки учит, комнатный мальчик. Смотри лучше сюда!
Алёша раскрывает чемоданчик, а в нём прекрасная картинка. Голубое светлое небо, голубой тёмный ручей, ветки тополя блестят на солнце, а само солнце раскололось в воде на запятые, кавычки, крестики, нолики, молнии. Сашенька видел сегодня всё это, когда смотрел на лужу-океан…
- Ой, Алёша, красиво! Ты, Алёша, наверное, настоящий художник, хотя и молодой.
- Ха! Какой же ещё? Конечно, настоящий. Все художники, Сашенька, настоящие.
- А ненастоящие - кто?
- Они и не художники вовсе. Понял? Ладно, после поймёшь. Ты ел?
- Да. Там блины с мёдом. Маме позвони, Алёша, она беспокоится.
Алёша в кухне гремел тарелками. А Сашенька, подперев подбородок кулаком, смотрел на новую картинку. И всё больше весенней красоты видел в этой картинке. Прозрачная синяя вода. Лужа, озеро? А может, океан? И небо светится от радости. Холодная ранняя весна. Если бы посреди картинки была тоненькая девочка в синем пальто и голубой шапке, было бы, наверное, ещё красивее. Раз в сто.
- Я её на выставку акварелей предложу, - сказал Алёша из кухни. - Может, возьмут. Весна - самое акварельное время. Понял? Ладно, после поймёшь. Чай будешь, Сашенька?
- Нет, Алёша, я пил. Алёша, как ты думаешь, меня запишут в самбо?
Ложечка в кухне перестала звенеть.
- Тебя? В самбо? - Алёша встал на пороге и смотрел на брата. Потом не удержался, прыснул и сказал: - Не обижайся, Сашенька.
Саша пришивает пуговицу
Саша собралась смотреть по телевизору кинокомедию. Но папа вдруг сказал:
- Сначала пришей пуговицу. Ходишь, как безнадзорная.
Папа у Саши хороший, но у него есть серьёзный недостаток. Он любит воспитывать Сашу. Если бы у Сашиных родителей было несколько детей, то каждому досталось бы понемногу. А так - всё на одну Сашу, на единственную дочь.
- Кому я сказал? Отойди от телевизора, что ты к нему подкрадываешься? И пришей.
- Не дует, - ответила Саша, хотя было ясно, что не отвертеться. - Всё равно хожу расстёгнутая. - А вдруг папе не понравится, что она ходит расстёгнутая, как какая-нибудь безнадзорная? И она на всякий случай добавила: - Все в нашем классе ходят нараспашку. До одного человека. Даже Черенков, а он известная манная каша.
- Все? - спросил папа. - До одного? И все получили тройки с минусом за контрольную по математике?
- Мне просто не повезло, пап, смотри, я умею мостик делать. Опа!
Саша перегнулась назад, легко достала руками пол, мостик получился сразу. Волосы повисли. Теперь она видела всё вверх ногами: книги в шкафу, папу в вельветовой пижаме, окно, а за ним дерево, которое тоже было перевёрнуто вверх ногами.
- Я лучше Катьки мостик делаю. Сразу - опля! А она кряхтит и сопит. А между прочим, ставит из себя. Не люблю, кто ставит из себя. Пап, а ты умеешь кувыркаться?
Папа улёгся на тахту, скрестил ноги и вздохнул:
- Пришивай, пришивай и не делай отвлекающих манёвров. Что ты дурака-то валяешь?
Пришлось тоже вздохнуть погромче, взять шкатулку с нитками. Ну до чего скучно. Как будто нельзя прожить без этой дурацкой пуговицы. Да хоть сто лет.
Нитка сразу запуталась. Саша, конечно, дёрнула посильнее. Тогда нитка, конечно, оборвалась. Новая никак не вдевалась. Ну почему нитки всегда толще, чем игольное ушко? Просто безобразие. И почему кончик иголки вместо того чтобы воткнуться в пуговицу, втыкается в палец? Ну почему? Показалась красная капелька, Саша сунула палец в рот, чтобы слизнуть кровь. Все люди так делают. Но папа сказал:
- Глаза бы не глядели. Ну что за безрукость! Дай сюда.
Ловко и быстро он пришил пуговицу, убрал коробку.
- В армии я лучше всех пуговицы пришивал, в рекордные сроки. Старшина Приходько меня хвалил перед строем. Пустяк, думаешь? А по-моему, унизительно не уметь простые дела делать.
- Да ладно, пап. Я умею выключатель чинить. Ага! А ты, пап?
Кукушка выпрыгнула из часов, весело закуковала.
- Восемь, - проворчал папа. - А мама всё никак не доедет до дома.
- Папа, послушай, с крыши капает. Слышишь?
- Слышу. Ну и что? Весна, вот и капает.
- Весна, пап! А что ты обещал? Забыл? На букву "В"! А?
- Не забыл. Но ещё не совсем весна. Ещё только начало.
Папа нарочно дразнит Сашу. Но не такой человек Саша, она настаивает:
- Велосипед покупать самое время, папа. Пока выберем, пока что - и как раз станет сухо. А, пап? Обещали - весной купим. А вон с крыши капает.
- Ох, Сашка, настырная ты. Купим, раз обещали. Не жми. Ты уроки выучила?
- Мало совсем задали.
- Ну что за привычка отвечать не на тот вопрос. Выучила или нет? Ответь по-человечески.
- И в кого я такая настырная, папа? Не знаешь?
- Опять увиливать? Смотри, Саша.
- Ну, стихотворение выучить - и всё.
- А ещё что?
Ну что за привычка видеть человека насквозь. Не каждый это любит, чтобы его видели насквозь.
Саша повернулась, пошла в другую комнату, по дороге, не оборачиваясь, бросила:
- По истории каплю. По английскому пустяк. Не повод для разговора.
Папа засмеялся.
- "Не повод для разговора", нахваталась взрослых слов. Учи, учи, скоро мама придёт, ты что?
Саша листает учебник. За окном барабанят капли. Там, у самой стены, сегодня днём ещё лежал снег. Теперь эти тяжёлые капли пробивают его насквозь, и скоро он совсем исчезнет. Останется от него только мокрое место. И тогда, наконец, Саше купят велосипед. Купят, купят, куда они денутся. Обещали.
Саша выкатит его во двор - лёгкий, сверкающий, новенький. Она взлетит в седло, и оно запружинит. Но сначала она погладит это скрипящее седло, пахнущее кожей. А только потом сядет на свой новенький велосипед. Ноги тронут педали, легко, без всякого усилия нажмут - и сразу закрутятся послушные колёса. Тихо тренькнет звонок, чуткий и нежный. И спицы замелькают, сольются в сплошной светящийся круг. И ветер будет догонять стремительную велосипедистку, но не догонит. Нет такого ветра, который мог бы лететь быстрее, чем Саша Лагутина на своём новом прекрасном велосипеде.
Смотрите все, смотрите, как мчится вперёд эта девочка, у неё сильные ноги, у неё смелый взгляд, она пригнулась к рулю - и в полёт, в космос, вперёд.
А дома Саша сложит свой велосипед, потому что он будет складываться, этот новый необыкновенный прекрасный велосипед. Его можно будет убрать на антресоли, и он никому не будет мешать, и мама не будет говорить, что Сашины вещи всегда торчат посреди дороги.
Потом наступит лето. Хорошо бы мама разрешила взять велосипед в лагерь. Мама, наверное, разрешит. Почему не разрешить-то? Он же складной, этот велосипед. Его можно погрузить в автобус, места он занимает не больше обыкновенного чемодана. Конечно, надо взять его с собой. Кто же уезжает на всё лето от своего велосипеда? И как хорошо в лагере иметь велосипед. Там ровные дорожки, мягкие от травы или сосновых иголок. И можно сколько хочешь гонять на велосипеде вокруг берёзовой рощи. И от спальни к спортивной площадке, а там поставить его, прислонив к сосне, и сыграть в настольный теннис. С одним человеком. А после игры - небрежно оттолкнуться одной ногой и птицей взлететь в седло. А тот человек посмотрит, какой лёгкий и ловкий у Саши Лагутиной велосипед. Он скажет: "Дай прокатиться, Саша". А она ответит: "Катайся, пожалуйста. Мне не жалко". И он поймёт, что она нисколько не жадная, а очень даже хорошая девчонка. И не только в настольный теннис с ней хорошо играть. С ней можно подружиться крепко и верно, может быть, на всю жизнь. Несмотря на существенную разницу в возрасте. Потому что дело вовсе не в том, кто учится в четвёртом классе, а кто в шестом.
Саша вздыхает мечтательно, сдувает с носа чёлку, прислушивается к звону капель за окном. Эх, велосипед ты мой, велосипед! Надёжная машина! Верный конь! Любимый мой велосипед!
Так мечтает Саша. В чём-то она права. Человек, у которого есть велосипед, это совсем не тот человек, у которого нет велосипеда.
Приходит мама, и сразу, с порога, говорит:
- Дождь лупит. У нас был местком. С путёвками не разберёшься - обиды. А как - без обид? Все хотят летом в Прибалтику или осенью на юг. А одна заладила: "Крым весной, Крым весной. Миндаль в цвету". Миндаль ей нужен! Никто не хочет войти в положение месткома. Мы тоже люди. Не понимают. Десять лет я в месткоме - десять лет одно и то же.
- Почему меня никто не выбирает ни в какой местком? - спрашивает папа. - А тебя десять лет, двадцать лет. Почему?
- Характер другой, - отвечает мама. - Вы ели? О, мои дорогие! Посуды гора. Совесть у вас есть? Саша! Что-то ты подозрительно притихла!
- Стих учу. Много задали, ужас просто.
- Стих она учит. Днём тебе, разумеется, не до того.
Саша решила промолчать. Велосипед будет скорее всего оранжевый. А на песке в лагере будет оставаться след - узенькая бесконечная ёлочка.
В кухне зашумела вода. Мама и папа разговаривали, но Саше было плохо слышно. Только отдельные фразы долетали до неё. Но и по отдельным фразам главное можно понять.
- По телевидению комедия была, - говорит папа. Это ему хочется, чтобы мама пожалела о том, что поздно пришла.
- Сейчас буду гладить, - говорит мама. - Серую юбку надо подшить. Весна.
И тут начинается главный разговор.
- Как мы решим насчёт велосипеда? - Это папа. - Я видел хороший, складной. Оранжевый.
Оранжевый! Складной!
Саша, конечно, отодвигает книгу и вытягивает шею в сторону кухни. Когда? Завтра или послезавтра? Хорошо бы завтра - чего тянуть? Велосипеды на дороге не валяются - сейчас есть, а вдруг кто-нибудь проворный придёт и купит? Тот самый, Сашин?
И вдруг мама говорит отчётливо, никакой шум воды её не заглушает:
- Не горит. Подождём с велосипедом.
Как? Почему? Они же сами обещали - весной! Саша собирается сейчас выйти на кухню и сказать своё слово. Обещания надо помнить. Их надо выполнять, обещания-то. Или уж не обещать совсем. А если каждый будет не выполнять, то что тогда получится? Сейчас Саша им всё скажет. От неё требуют честности. А сами?
Но тут мама говорит:
- Представляешь? Иду сейчас по двору, там мальчик из её класса, в соседнем подъезде, по-моему, живёт. Ты бы посмотрел - аккуратный, подтянутый, вежливый. Сразу видно - культурная семья. Как будто его воспитывают, а нашу как будто нет. Велосипед! Потерпит! - Мама изо всех сил гремит кастрюлей. - Велосипед!
Папа - вот золотой человек - отвечает спокойно:
- Ну какая связь? Мальчик аккуратный. А если бы ты его не встретила? Она ни в чём не провинилась, за что её наказывать? Никого она не трогает, правда?
И тут мама взрывается. Как будто она долго терпела, но больше не может.
- Не защищай! Сам говорил - в воспитании должна быть единая линия! И - твёрдая! Не трогает! Да от неё весь дом плачет. Кто по самым глубоким лужам носился? Кто орал на весь микрорайон сумасшедшим голосом? Кто оскорблял ни в чём не повинного мальчика? Ну - кто? Твоя дочь! Обожаемая прекрасная девица! Велосипед! Никаких велосипедов!
Вот это да! Ну и дела! Саша открыла рот, вдохнула много воздуха, а выдохнуть забыла. Ну, Сашенька! Ну, Черенков. Ну, типчик! Ты, значит, так? Теперь всё! Месть будет страшной.
Сразу Саша всё поняла. Как будто сама видела. Двор, сумерки, прохлада, капель. Сашенька чинно прохаживается по дорожке, как пенсионер какой-нибудь. Увидел маму, не свою, чужую - зачем подходить? Какое твоё дело-то? Нет, ему больше всех надо, подлез поближе. Здрасте, добрый вечер. Ах ты лапша вежливая! Подошёл и давай всё выкладывать. Ну предатель, презренный шпион!
Саша горит от возмущения. Она с размаху открывает дверь и рявкает на всю квартиру:
- Ябед ненавижу! И слушать их нечестно! Обойдусь без велосипеда! На всю жизнь! Конец!
Мама что-то ответила, но Саша не слушала. Закрылась в комнате и включила проигрыватель на самую полную громкость. Раз так, значит, так.
В глазах, похожих на прозрачные конфеты, полыхали грозные огни.
Мама и папа, очевидно, решили вести единую линию. Они к Саше не входили.