Генчик вытащил оружие на свет. Обтер пистолет о рубашку.
– Ох, вот он где! – обрадовалась Зоя Ипполитовна. – А я искала, искала… Пора наводить здесь генеральный порядок. Да все руки не доходят…
– Зоя Ипполитовна, он настоящий?
– Нет, Бубенчик. Это игрушка Фомушки Сундукова. Он ее смастерил в десятилетнем возрасте. Вырезал из березы ручку, на свалке у отцовского завода отыскал трубку для ствола… А курок делать не стал, это ведь не огнестрельное оружие. Видишь, тут стерженек. На него надевалась резинка, он цеплялся головкой за этот выступ. Нажимаешь крючок – и щелк!.. Фомушка стрелял из него мелкими бусинами и дробью из отцовских охотничьих припасов. И маленькими горошинами…
Да, курка – такого, как у кремневых пистолетов – не было. И спусковой крючок – явно самодельный, из толстой проволоки. Но все же пистолет был очень похож на боевое оружие пиратских времен.
Фомушка постарался: вырезал на ручке узоры-завитушки, отшлифовал ее. Теперь дерево было темным от старости.
Генчик нацелился пистолетом в окно – за окном, на заборе, сидела ворона – растрепанная и пыльная. Каркала. Увидев пистолет, ворона затрепыхалась и рванула прочь.
– То-то же, – сказал Генчик.
– Кстати, капитан Сундуккер был отличным стрелком… Однажды он дрался на дуэли с другим капитаном и демонстративно отстрелил с его груди три пуговицы…
– А почему они поссорились?
– Не знаю, с чего началось. Может быть, поспорили, чье судно лучше… Это случилось в Китае, в португальской колонии Макао. Противником капитана Сундуккера оказался владелец бригантины "Лакартера", знаменитый в ту пору Чарльз Роберт Румб, которого кое-кто обвинял в пиратстве… В общем, слово за слово, и Румб обозвал Сундуккера рыжей шваброй, а тот своего собеседника – визгливой коротышкой. Видимо, перед этим не обошлось без хорошей порции мадеры, которой славились местные таверны… Ну, и как водится в таких случаях, взяли секундантов и отправились на пустынный берег. Условились стрелять три раза с двадцати шагов. Из американских барабанных "кольтов", которые в ту пору только вошли в моду…
На морском воздухе оба капитана слегка остыли. К тому же, они вовсе не были кровожадными и не считали за геройство без нужды палить по живым людям. Это ведь не ковбои в нынешних фильмах. Каждый сообразил, что дырявить из револьвера своего коллегу-капитана из-за глупой перебранки – дело нехорошее… Но как быть? Отступать гордость не позволяла.
Капитану Румбу по жребию выпало стрелять первым. Он хмыкнул и почти не глядя тремя выстрелами продырявил на противнике высокую морскую фуражку. Она не слетела, потому что держалась на подбородочном ремешке.
"Ах, вот что! – сказал капитан Сундуккер. – Ладно же…"
Капитан Румб на всякий случай встал боком и закрылся пистолетом. Так часто поступают дуэлянты. Но это как раз и нужно было Сундуккеру. Бах-бах-бах! – он навскидку отстрелил на сюртуке Чарльза Роберта Румба три медные пуговицы. И тогда… храбрый капитан Румб зарыдал.
Дело в том, что одна из пуговиц была очень редкая. С мундира то ли Лаперуза, то ли Кука. Румб пришил ее на сюртук для своей морской удачи, как талисман. И вот…
– Ой, я знаю! – подпрыгнул Генчик. – Я читал книжку про этого Румба! Он собирал коллекцию морских пуговиц и возил ее в своем портфеле! А потом зарыл клад на острове…
– Совершенно верно! Представляешь, какая была для него утрата?
"Как вам не стыдно, капитан! – всхлипывал Румб и отворачивался, когда его утешали. – Вы имели право застрелить меня насмерть, но при чем тут пуговица! Она была украшением моей коллекции… Это совершенно бессовестно с вашей стороны, Томас Джон Сундуккер!
Капитан Сундуккер топтался рядом и виновато вздыхал. Он сам был коллекционером, любил морские редкости и понимал горе своего недавнего противника.
"Честное слово, я больше не буду…"
Конечно, он говорил правду. При всем желании он не смог бы еще раз отстрелить такую знаменитую пуговицу: где ее возьмешь-то? Она от удара пули улетела неизвестно куда. Но капитану Румбу от этих обещаний было не легче.
Наконец капитан Сундуккер понял, что делать. У него тоже был старинный морской мундир. Сундуккер повел Румба к себе в каюту и торжественно срезал с мундира пуговицу.
"Это пуговица русского адмирала Лазарева, который прославился во многих плаваниях и сражениях. Берите…"
"О-о!" – гость обрадованно сжал подарок в ладони.
Не исключено, что наш капитан Сундуккер присочинил насчет пуговицы. Но если и так, то исключительно чтобы утешить Румба. А тот был доверчив и радовался от души. После этого капитаны стали друзьями и участвовали в нескольких совместных рейсах…
– Зоя Ипполитовна, а у вас тут нет еще какого-нибудь капитанского оружия? Настоящего! "Кольта" или кортика?
– К сожалению, нет… Кортики носили только военные моряки, а Фома Иванович был торговый капитан. А всякие "кольты" и "смит-вессоны"… я и не пыталась их раздобыть. С милицией неприятностей не оберешься.
– Ну, ничего. Такой пистолет тоже хорош… – Генчик опять нацелился в пространство. – Ой, а это кто? – Поверх ствола Генчик увидел на стене фотографию мальчишки. В рамке под стеклом. Размером с тетрадку. Раньше он этот снимок – в углу у окна – не замечал. – Фомушка Сундуков, да?
– Что ты! Тогда и фотографий таких не было. Это… Тима Ревва. Тот самый Ревчик, о котором я рассказывала…
Генчик теперь и сам видел, что сморозил глупость. Снимок был, конечно, старый, но не девятнадцатого же века. И надпись "Варяг" на бескозырке мальчика – без твердого знака на конце.
– Здесь ему, наверно, столько же лет, сколько тебе, – тихо сказала Зоя Ипполитовна. Генчик почему-то смутился.
Курносый, со светлой челкой, Ревчик смотрел со снимка чуть напряженно и вопросительно: "А ты что тут делаешь?"
Генчик почесал пистолетом коленку и стал глядеть в сторону.
– Зоя Ипполитовна, а он… Ревчик знал про капитана Сундуккера?
– Конечно! Мы вместе все это и придумали!
– Что придумали?!
– Ой… Я хотела сказать, что мы часто играли в капитана Сундуккера. Будто мы матросы на его бригантине. Придумывали всякие новые приключения.
Генчик опять посмотрел на снимок. Теперь лицо Ревчика было не таким напряженным. Даже с капелькой улыбки.
– А у меня тоже бескозырка есть! Только я ее давно не ношу… Ха! Я ленточку с нее хотел Ленке, сестре, подарить, чтобы она юбку сшила. А она меня босоножкой… У нее, у Ленки, сегодня конкурс красоты. Сейчас небось весь дом на уши поставила, наряд свой доделывает…
Вспомнив про дом, Генчик спохватился:
– Мне ведь давно уже пора! Еще на трамвае целый час пилить…
– Никаких трамваев! Сегодня мой "Мерседес-Бенц" на ходу! Я мигом домчу тебя к родным пенатам.
– Да что вы! Я и так…
– Никаких "так". Не рассуждать.
– Есть не рассуждать!.. Зоя Ипполитовна, пружинчик пусть еще на палубе поживет, ладно?
– Я думаю, пусть он живет там всегда. Сперва будет матросом а потом, глядишь, дослужится до капитана.
– Будет капитан Пружинкер!
– Да. Поехали…
Поездка получилась прекрасная. Одно ее только подпортило: На улице Зеленой Генчик увидел из окошка машины вчерашних врагов. Круглого, Бусю и еще двух – в развесистых свитерах. Буся нес клетку, в которой – бр-р! – возился гадостный зверь Шкурик.
Генчик торопливо осел на сиденье, чтобы злодеи не разглядели его. Очень уж приметна его синяя в белый горошек рубашка…
Зоя Ипполитовна, кажется, ничего не заметила. Подвезла Генчика к самому дому.
– Ну что, Бубенчик? Ждать мне тебя завтра?
– Обязательно ждать!
Драма и любовь Елены Бубенцовой
К обеду Генчик все-таки опоздал. Но его не ругали. Всем было не до него. Отец после перерыва опять ушел в мастерские. Прекрасная Елена то металась по комнатам, то вертелась перед зеркалом в своем мини-наряде из кружев и блесток: до конкурса оставалось два часа… А мама держалась за щеку: у нее разболелся зуб.
Наконец мама со стоном пожелала Елене "ни пуха, ни пера" и пошла в поликлинику, потому что "сил моих больше нету…"
Потом, уложив в сумку конкурсное одеяние, заспешила Елена. Генчик ей тоже сказал:
– Ни пуха, ни пера… – Все же родная сестра, хотя временами и вредная.
– Ой, Генчик, боюсь я…
– А ты плюнь три раза через левое плечо. Помогает.
–Тьфу-тьфу-тьфу! – послушалась Елена. – Генчик, а ты можешь, пока я там, подержать замочком пальцы? Тоже помогает, говорят…
– Ладно, подержу.
Это Генчик, разумеется, просто так сказал. Ненормальный он, что ли, полдня ходить со сцепленными пальцами? Так закостенеют, что потом ни выбленку привязать, ни пружинчика сделать, ни даже фигу показать, если будет необходимость.
Генчик привычно разогрел на плите суп и капустные шницели. А пообедав, запер квартиру, повесил на шею ключ и с горстью пружинчиков в кармане пошел за сарай. Там, в игрушечном городе Генчика, играли его соседи с первого этажа – семилетние двойняшки Вовка и Анюта. Генчик им это не запрещал: малыши были славные, деловитые. Сейчас они прокладывали в городе трамвайные рельсы из расплющенной алюминиевой проволоки.
Втроем они расселили в городе новых пружинчиков, построили у рельсов павильончик трамвайной остановки. Потом Вова и Анюта убежали смотреть мультики про кота Леопольда. Генчику домой не хотелось. Он пошел к однокласснику Феде Акулову.
– Карасик, пошли на пляж. Окунемся, а то жара такая…
Федя на прозвище не обижался. Карасик так Карасик. В самом деле, не Акулой же его звать. Он был покладистый и смирный человек, послушный в школе и дома. Генчику он честно сказал:
– Мне без старших на пляж ходить не велят. А украдкой я не хочу.
Генчику дома тоже было строго сказано: "Одному купаться не сметь!" Но сейчас он рассудил, что если с Карасиком, то, значит, не один. А Феде разъяснил:
– Ты ведь в августе родился, а я в марте. Значит, я почти на полгода старше. Со мной ты имеешь право.
Карасик снял круглые очки, почесал ими переносицу, подумал. И нашел, что в словах Бубенцова есть логика.
– Ладно. Только ты за мной приглядывай, я плавать почти не умею.
– Если хочешь, я тебя буду на веревке держать. Называется страховочный конец.
– Смеяться станут.
– Пусть! Мы скажем, что разучиваем морские узлы. Есть такой специальный спасательный узел, "беседочный" называется. Я тебя научу. Веревка найдется?..
Они больше часа плескались в прогретой воде, на мелководье у Второй водной станции. Генчик все поглядывал: не появится ли поблизости моторка с Петей Кубриковым? Но, видимо, старший спасатель нес вахту в другой части акватории… Генчик почти научил Федю беседочному узлу. Но под конец купания Карасик уронил очки. Генчику пришлось долго нырять с открытыми глазами – в воде со взбаламученным песком. Хорошо, что глубина была всего по грудь.
Очки нашлись, и счастливый Карасик сказал, что пора домой. И влез в широкие, не по размеру, джинсы… Генчик лихо завязал свою "горошистую" рубашку узлом на животе. Конечно, не беседочным, а так, по-простому. А на груди распахнул.
– Пускай загар еще поприлипает.
– Ты и так уже загорелый, – позавидовал Карасик. – Не то что я…
– Ну, на тебе тоже есть загар, – утешил Генчик.
– Нет, я всегда почему-то бледный. От природы…
– Это на первый взгляд. А когда снимаешь очки, на переносице белая полоска. И видно, что нос все же потемневший от солнца.
– В самом деле? – обрадовался Карасик. Приспустил очки, потер переносицу. Затем вернул очки на место. Генчик сразу вспомнил Зою Ипполитовну: она делала это тем же движением.
Вспомнились и все недавние события: авария с мотором, плавание под парусом, рассказ о детстве капитана Сундуккера. И капитанская коллекция, и пистолет… И фотография мальчика Тимы, Ревчика…
И Генчик вдруг подумал, что Федя, пожалуй, похож на Ревчика. Если не лицом, то характером. Только едва ли Карасик станет летчиком, с очками в авиацию не берут.
Генчику стало жаль Карасика и захотелось сделать для него что-нибудь хорошее. Может, рассказать про капитана Сундуккера и его удивительные вещи? Нет, наверно, нельзя так сразу. Надо сперва спросить у Зои Ипполитовны.
– Карасик… Федь, знаешь что! Если хочешь, пойдем завтра купаться снова!
– Пойдем, конечно!
– Только надо придумать, чтобы очки у тебя больше не слетали.
– Я привяжу к дужкам предохранитель. Вот такой… – Карасик чуть не по локоть запустил руку в просторный карман и вытащил моток белой тонкой резины. – Я это купил, когда хотел самолетную модель строить. А потом расхотел…
Оторвали резиновую ленточку, привязали к очкам. Примерили.
– Теперь не свалятся, – одобрил Генчик. – Федь, а можно я себе немного резины возьму? Для одного дела…
– Да бери хоть всю!
Всю резину Генчик не взял, отхватил около метра. У него появилась одна очень удачная мысль. С прицелом на завтра… И по дороге к дому Генчик от удовольствия мурлыкал песню про ковбойшу и ковбоя.
Мама оказалась уже дома. Сердитая. Потому что к стоматологу не попала: тот работал с утра до обеда. А завтра будет с обеда до вечера, так что ждать еще сутки…
– А тебя где носило? Купался небось? Не отпирайся, я вижу!
– Я же не один, а с надежным человеком. С таким серьезным, в очках… – Генчик не удержался, хихикнул. – Он их утопил, а я нашел на дне…
– И это надежный человек? Кто его родители? Я попрошу, чтобы всыпали ему как следует. А тебе всыплю сама…
Генчик сказал рассудительно:
– Мама, зачем тебе чужие страдания? Ведь у самой зуб болит.
– Не болит! Я зашла к одной знакомой, к экстрасенсу. Она его заговорила до завтра… Так что не рассчитывай на снисхождение.
– Мам… Я больше не буду. – Генчик спрятал хихиканье внутри себя. Вышло вполне серьезно. Мама очень удивилась. Никогда раньше сын таких слов не говорил, считал ниже своего достоинства.
– Что ты не будешь, нечистая сила?
– Купаться с человеком, который теряет очки! – Генчик, помня про резинку, пообещал это со всей честностью.
Мама сказала, что когда-нибудь она все-таки возьмется за Генчика всерьез. И пошла на кухню. Он – следом.
– Ну, чего ты такая… недовольная жизнью? Ведь зуб-то уже не болит!
– А вдруг заболит раньше, чем к врачу попаду? Этого и боюсь… А еще за Елену переживаю. Как она там?
– Ох, я забыл! – И Генчик торопливо сцепил пальцы замочком. – Да ты, мам, не бойся. Она уже, наверно, "Мисс Кнопперинг"…
– Кто-кто?
– Ой, то есть "Мисс Утятино!"… Хотя нет, рано еще. Там небось эта волынка до самого вечера…
Но вот наступил и "самый вечер". Давно уже пришел с работы отец (хмурый из-за всяких неприятностей в мастерских). Поужинали. Посмотрели двухсерийное кино "Большое приключение Зорро". А Прекрасная Елена не объявлялась. Мама была как на иголках. Наконец не выдержала:
– До утра у них там, что ли, этот конкурс!
– Наверно, обмывает свою корону на праздничном банкете, – язвительно заметил Генчик. Но на душе у него тоже кошки скребли.
Отец повозился на скрипучем стуле.
– Пускай только придет. Не захочет больше никаких корон…
– Ты забыл, что ей почти двадцать лет, – печально сообщила мама.
– Она сама забудет, когда получит ремня…
Генчик хихикнул, но кошки заскребли сильнее.
А потом уже не кошки, а прямо тигры зацарапали – когда стрелки перевалили за одиннадцать. Генчик решительно закусил губу и двинулся к выходу.
– А ты куда?!
– Ну, "куда-куда"… Сейчас вернусь.
На улице было душно и сумрачно. Вообще-то июньские ночи светлые, в половине одиннадцатого только-только прячется солнце. Но сегодня, будто для пущего напряжения нервов, скопились черные облака. В отдалении погромыхивало, навалились густые сумерки. Лишь на северо-западе тускло светилась над крышами, под кромкой туч, закатная щель.
Дом культуры был не близко, на другом краю Утятина. Но Генчик помчался со скоростью мотоцикла и оказался там через десять минут. Только зря. Еще издалека он увидел, что в окнах всех этажей темно.
Свет был заметен лишь за дверью главного входа. Запаленно дыша, Генчик подошел. На цыпочках. Потянул на себя тяжелую дверь – без надежды на успех. Надо же, открыто! Генчик шагнул в зябкий мраморный вестибюль.
У стола с желтой лампой грелась чайком грузная тетка.
– Это что за птаха залетная? – спросила она из-за кружки. – Чего тебе не спится?
– А конкурс… который "Мисс Утятино"… он давно закончился?
– Здрасте пожалуйста! Да уж три часа с той поры прошло! А тебе что за интерес?
– Сестра пропала, – честно сказал Генчик. – Днем ушла сюда и до сих пор нету. Родители извелись…
– Гуляет где-то. Дело молодое. Участница сестра-то?
– Да нет, просто зрительница, – соврал на этот раз Генчик. – Пойду я…
– Иди. Да не переживай шибко-то…
У порога Генчик не выдержал, оглянулся:
– А вы не знаете, кто первое место занял?
– Как не знать! Вот список у меня, для сведения. Потому что целый вечер звонят, спрашивают: кто у вас нынче эта "мисс"?
– Не Бубенцова, случайно?
– Вовсе даже нет. Наденька Ерохина… А Бубенцова… Постой-ка… у нее шестое место. Вот так. Она тебе кто?
– Знакомая, – буркнул Генчик. И спохватился, что все еще держит пальцы замочком.
Вахтерша, видать, что-то поняла. Вздохнула.
– Хочешь леденчик? Апельсиновый…
– Не хочу, – горько сказал Генчик. До конфеток ли человеку, когда родная сестра пропала. Пропала во всех отношениях.
Обратно Генчик не бежал. Шагал, весь опутанный тревожными мыслями. И самое страшное подозрение обожгло его на полпути: а что, если Елена пошла к озеру и утопилась? Она же вон как мечтала о почетном титуле, и вдруг такой удар!
Генчик остановился – будто сандалии приклеились к асфальту. А кругом было совсем темно – ни одного фонаря. Гром накатывал все ближе, вспыхивали зарницы. Именно при такой погоде кинулась в Волгу молодая женщина Катерина из пьесы "Гроза". Лена рассказывала про это дело Генчику, когда готовилась к экзамену по литературе. Генчик тогда сказал: "Ну и дура". А Ленка возразила со вздохом: "От большого горя чего не сделаешь…"
А вдруг правда?
Что делать-то?
Вдали горело неяркое окошко – в кривой будке телефона-автомата. Позвонить! Генчик помнил номер Ленкиной подруги Анжелы. Может, Прекрасная Елена сидит у нее, заливает беду слезами?
Генчик, будто камень из рогатки, метнулся вперед. Сандалия зацепилась за росший в щели асфальта лопух. Генчик грянулся вперед носом и на животе ехал по бугристому тротуару до самой будки. Искры из глаз – как фейерверк на карнавале. И среди них – тоже как искра – мысль, что теперь можно будет пользоваться бинтами без всякого лукавства.
У будки Генчик приподнялся и сел. Со стонами. И вдруг заверещал. С отчаянного перепуга. Из бурьяна рядом с будкой высунул голову черт. Рогатый, бородатый!
– Ма-ма-а!!
Черт блеющим голосом сказал:
– Им-ме-ей соображение. Какая же я мама…
– Тьфу ты! Козимода!… Шастаешь ночью, людей пугаешь…
– Ты, м-ме-ежду прочим, тоже шастаешь…