Удивительная птица раскинулась перед Илькой. С длинной лебединой шеей, но на лебедя совсем не похожая. Всех цветов зари. Только алые крылья оторочены черной каймой.
Это была мертвая птица.
– Ой, что это? – громко сказала мама, обходя ее стороной.
– Вы, Тамарочка, не поверите. Сплошная экзотика. Самый настоящий фламинго… Каким южным ветром занесло его в наши края?
– Действительно… – произнесла мама.
Дядя Володя повесил пустой рюкзак на спинку Илькиного стула и со скромной гордостью шагнул в сторону: пусть все полюбуются на его добычу.
Илька сполз с сиденья и встал перед птицей на колени. Провел пальцем по розовой шее. Шелковистые перышки легко пружинили. Случайно Илька задел коленом клюв и вздрогнул: клюв был гладкий и очень холодный. Илька отодвинулся.
Дядя Володя праздничным голосом рассказывал:
– Представляете, чистейшая случайность. Встала машина: что-то стряслось с мотором. Водитель такой болван… Я вылез ноги поразмять. Смотрю – летит. Высоко. Думал, журавль. Даже не надеялся, что попаду. Бросился в кабину, схватил чье-то ружье – трах!
Смотрю – падает. Прямо на шоссе. Глазам своим не поверил…
Глаза фламинго были затянуты пеленой.
Илька спросил:
– Разве журавлей едят?
– Нет, конечно…
– Тогда зачем вы "трах"?
– Илька… – укоризненно сказала мама.
Дядя Володя сдержанно улыбнулся.
– Законный вопрос. Если рассуждать логически, стрелять не следовало. Но есть такая штука в человеке – охотничий азарт.
– Дурацкий азарт, – рассеянно отозвался Илька.
– Илья! – страшным голосом произнесла мама. – Как ты смеешь! Извинись сию же минуту!
Илька выпрямился.
– Извините, пожалуйста, – сказал он, – это я нечаянно. Я хотел подумать, а получилось вслух.
– Негодный мальчишка, – сказала мама с некоторым облегчением.
– Ну-ну, зачем так… – вступился дядя Володя. – Дело ведь не в форме выражения, а в самой сути. Допустим, азарт дурацкий. А разве ты не стреляешь из рогатки по воробьям?
– Он не стреляет, – поспешно заверила мама.
Илька снова взглянул на фламинго.
– Это же не воробей. Сравнили пень с ярмаркой.
– Илья! Выставлю в кухню! – пообещала мама.
И не выставила, наверно, только потому, что догадалась: он сразу полезет к холодному крану.
Илька притих и снова наклонился над птицей.
Приподнял крыло. Перья сухо шелестели.
– Можно, я возьму одно перо?
– Да ради бога! Подожди, я оторву…
– Я пошутил, – сказал Илька.
– Ну… Как хочешь.
Он стал укладывать добычу в рюкзак.
Мама вздохнула:
– Все-таки жаль, что убили такую красоту…
– Эта красота не пропадет, – бодро откликнулся дядя Володя. – Выйдет отличное чучело.
– Да, конечно, – сказала мама.
Дядя Володя выпрямился и бросил рюкзак на плечо.
– Извините за непрошеный визит. Я пойду.
– Куда же вы? А обедать?
– Спасибо, хочется домой поскорее. Я ведь еще не был у себя…
Мама проводила его до двери и вернулась с каменным лицом. На Ильку не взглянула.
– А чего он врет, – мрачно сказал Илька.
– Что значит "врет"?
– То, что с автобуса прямо к нам пришел. У него в рюкзаке, кроме птицы, ничего не было. С пустым рюкзаком он ездил, да? Он уж тыщу раз дома побывал, а потом к нам пришел хвастаться.
Мама смешно приоткрыла рот.
– Ну… ну, может быть. Наверно, ему неловко было просто так заходить, вот он и придумал. Такой характер. А ты ведешь себя безобразно.
– А зачем он говорит "Тамарочка"…
– Илька… Что за глупости! Ну, привычка такая. Он мой хороший знакомый.
– Иван Сергеевич так не говорит.
– При чем здесь Иван Сергеевич? С Володей мы учились в одном институте. Меня там все звали Тамарочкой.
– Он мне не нравится, – сказал Илька.
Мама взяла его щеки в ладони.
– Мне тоже, – тихо сказала она. – И все-таки надо стараться быть вежливым. Договорились?
Илька нехотя кивнул. Но мама не убрала рук. Ладони скользнули со щек на лоб. Они были очень холодными.
– Ой, Илька… Начинается опять лето.
"Ну и хорошо. Лето в тыщу раз лучше зимы", – хотел ответить Илька. Но язык сделался совсем сухим, просто деревянным. Илька неловко вздохнул и присел на диван. Привалился к спинке. Мамины пальцы, как встревоженные человечки, забегали по нему от пуговицы к пуговице…
Илька проснулся от того, что щелкнул замок сумочки. Значит, мама сейчас уйдет на работу. Обычно они выходили вместе, но когда Илька не спешил, он просыпался позднее – от этого сухого щелчка.
Илька приоткрыл глаза. Мама стояла у зеркала. Сумочку она держала в правой руке, а левой торопливо поправляла прическу.
– Проснулся? Доброе утро, – сказала мама, не обернувшись.
Как она узнаёт, что Илька уже не спит?
– Еще не совсем проснулся…
– Нет уж, ты постарайся совсем. И слушай внимательно. Температура у тебя нормальная, я проверяла. И наверно, не поднимется, если не будешь слишком много скакать по комнате.
– Не буду… – лениво сказал Илька.
Где уж ему скакать? Ноги и руки гудели и казались жидкими, как вареные макароны. И в горле скребло.
– Но обязательно позавтракай, слышишь? Разогрей котлеты.
"Ой…" – подумал Илька.
– И молоко тоже согрей. Оно уже кипяченое, но немного остыло. Выпьешь кружку горячего. И не забудь принять биомицин.
Илька вздохнул:
– Не забуду…
Впервые, что ли? Каждое лето у него ангина. По нескольку раз. Мама однажды сказала: "Простываешь постоянно. Носишься разгоряченным под всеми ветрами…"
Илька не почувствовал раскаяния. Эти слова ему понравились. "Под всеми ветрами…"
Было в них что-то широкое, шумное, синее… Но ангины продолжались.
В прошлом году мама хотела, чтобы Ильке удалили гланды, водила в свою больницу. Там его осмотрели, взяли кровь на анализ и сказали маме: надо подождать. Мама опечалилась, а Илька нисколечко…
– Я сегодня вернусь пораньше, – сказала мама. – Не скучай. – Подошла и чмокнула Ильку в лоб сухими губами. – Проветри комнату, но не торчи под форточкой. Договорились?
Илька двинул головой: договорились. Мама продолжала смотреть на него, глаза у нее были большие и печальные.
– Похудел моментально, – сказала она. – Раньше хоть лицо было круглое, а сейчас щеки ввалились… А ночью нес всякую чепуху. Что тебе снилось?
– Какая-то мохнатая дрянь, – припомнил Илька. И прибавил, чтобы успокоить маму: – Не бойся, я оторвал ей хвост.
Мама улыбнулась.
– Ты запомнил все, что я сказала?
Илька морщил лоб.
– Мама… А где живут фламинго?
– Ну вот! Я тебе про одно, а ты…
– Я все запомнил, – поспешно сказал Илька. – Но ты не знаешь, где живут фламинго?
– На юге.
– Я знаю. Но где на юге? Мне надо точно.
– Не помню. Я постараюсь узнать, хорошо? А теперь еще поспи.
Она ушла, а Илька стал думать о жарком ветре, принесшем в их края удивительную птицу. Скверную шутку сыграл с ней этот ветер. А может быть, он не виноват? Не знал ведь он, что фламинго нарвется на выстрел… Может быть, она вывела бы здесь птенцов и чудесные розовые птицы стали бы летать над городом. Живые… А что? Ведь живут на недалеких озерах такие же, как в Африке, пеликаны…
Илька незаметно уснул и проспал до одиннадцати часов. Разбудил его голод. Илька уже без всякого отвращения стал думать о котлетах.
Ноги теперь почти не гудели. Илька выбрался из постели, протопал на кухню и ухватил котлету пальцами со сковородки. Не разогревать же, в самом деле! Потом он вспомнил про молоко. С минуту лень боролась в нем с угрызениями совести. Потом он попробовал молоко и решил, что оно и так достаточно теплое. Илька запил им биомицин.
В комнате Илька открыл форточку и печально уселся от нее подальше. Начинался скучный день.
За окнами шумело веселое солнце, качались на ветках молодые листики – яркие, как зеленые огоньки. Прыгали счастливые воробьи, у которых не бывает ангины. Промчался на велосипеде "Спутник" бородатый спортсмен в таких же, как у Ильки, серых штанишках и в майке, розовой, как грудь фламинго… Потом прошагал с портфелем в руках по другой стороне улицы длинноногий Шурка Черемховский. Неужели из школы? Так рано? Он свернул за угол, Илька не успел его окликнуть. А жаль… Шурка-то, конечно, знает, где живут фламинго.
Илька вытащил коробку с карандашами "Искусство" и тетрадь для рисования. Достал сначала красный и розовый карандаши. Он трудился долго, но фламинго все равно не получился. Ведь Илька видел только мертвую птицу, а рисовал живую. Не вышло. С досады он нацарапал бородатого черта на велосипеде и закрыл тетрадь. Тоскливыми глазами посмотрел за окно.
И тогда, к великой своей радости, увидел он, как через дорогу прямо к окну шагает Генка.
Забыв про запрет, Илька взлетел на подоконник и высунул голову в форточку.
Илька, видимо, так сиял, что Генка чуть-чуть улыбнулся в ответ, хотя настроен был хмуро. Он тут же снова посерьезнел и спросил:
– Ты один?
– Мама на работе.
– Дай чего-нибудь пожевать. В брюхе свистит от голода.
Илька удивился, но молча скользнул с подоконника. Если у человека свистит в животе, ему не до расспросов. Отрезал Илька почти полбатона, положил на кусок две котлеты и все это переправил Генке через форточку.
– Сила! – сказал Генка.
Бросил к ногам сумку, прислонился к стене и принялся за дело. Изредка поглядывал вверх, через плечо, на Ильку. Илька вылез из форточки почти по пояс, и сандалии его скребли по стеклу. Сверху видна была Ильке Генкина макушка с маленьким хохолком. Генка жевал так, что хохолок дергался.
Илька спросил осторожно:
– Ген… Тебя, что ли, из дому выгнали?
Генка перестал жевать.
– Чего?…
– Да нет, я так… – смутился Илька.
– Чтоб из дому выгнали, надо в этот дом попасть сначала, – сердито объяснил Генка. – А попробуй попади. Там во какой замок! И ключ отец на работу унес, забыл оставить. И окна заперты… Только жареной картошкой из-за двери пахнет.
– У меня еще молоко есть, – сочувственно сказал Илька. – Принести? Только оно кипяченое.
Генку передернуло.
– А я ничего, пью, – со скромной гордостью заметил Илька. – Приходится, раз ангина… Ой! – вдруг встревожился он. – А если ты заразишься от котлеты? Ты не боишься ангины?
Генка обернулся. На лице его проступила сытая улыбка.
– Не, – сказал он и потянулся. – Я от голода помереть боялся, а теперь ничего не боюсь… А ты из-за ангины дома сидишь? Я думал, из-за ноги. Нога-то целая?
Илька подтянул пижамную штанину и с удовольствием показал кровоподтек. Если рана не болит, ею очень удобно хвастаться.
– Сгибается? – спросил Генка.
Илька попрыгал на подоконнике.
– Козел! – усмехнулся Генка.
Илька довольно заулыбался. Козел – это совсем не обидно. Это вовсе не значит – драный козел, с соломой в бороде и репьями на худых боках. Это значит – горный козел, житель скалистых круч, летающий над жуткими провалами по диким тропинкам. Легкий круторогий зверь.
– Да, я же забыл совсем! – спохватился Генка. – Зачем я к тебе шел-то! Я утром Ивана Сергеевича видел. Он просил сказать, что не зайдет к вам, потому что к Владьке улетает.
Илька огорчился и обеспокоился:
– Зачем?
– Я не знаю, он на ходу крикнул. Бежал на остановку автобуса и размахивал билетом.
– Что-то случилось? – полувопросительно заметил Илька.
– Да ну… Что может случиться? – возразил Генка. Но как-то неуверенно возразил и помрачнел. Потом сказал, стараясь прогнать тревогу: – Все хорошо было, Владька же писал. Недавно писал мне.
– И мне, – согласился Илька, но не успокоил себя. – А знаешь, Ген, в больницах бывает, что сегодня хорошо, а завтра плохо…
Генка, конечно, это понимал.
– Он так бежал, что я даже спросить не успел… Стой, Илька! Если бы что плохое, он бы грустный был! А он совсем не грустный. Потом даже рукой мне помахал как-то по-смешному. – Генка поболтал в воздухе ладонью. – Вот так… Я поэтому и не подумал о плохом, пока ты не сказал. Ты всегда панику поднимаешь, козел несчастный!
Илька облегченно засмеялся, подпрыгнул и снова повис в форточке.
– Правильно! Иван Сергеевич недавно говорил, что никакой опасности нет. Он маме письмо от врача показывал.
– А что, он к вам часто заходит? – как-то слишком небрежно спросил Генка.
Илька смутился. Сам не понял почему.
– Заходит… – сказал он и завозился в форточке. – Он зимой начал заходить, когда я ногу вывихнул. Помнишь?
Генка, видимо, не помнил. А Илька помнил очень хорошо, как сидел на скользком асфальте и не мог сдержать слезы. Генка и Яшка стояли рядом и ругались, потому что он не давал тронуть ногу. Хорошо, что Иван Сергеевич проходил мимо. Он без разрешения вправил Ильке ступню, на руках отнес его домой и долго убеждал маму, что ничего страшного не случилось. Будто не мама, а он работал врачом. На другой день он зашел снова и, смущаясь, сказал: "Как-то на душе неспокойно. Все думаю, правильно ли я ему ногу дернул? Может быть, не в ту сторону?" Все было правильно: Илька еще прихрамывал, но уже прыгал по комнате. Увидев такое дело, Иван Сергеевич стал прощаться, но мама усадила его пить чай и стала расспрашивать про Владика.
В третий раз Иван Сергеевич появился с письмом. "Владик про вас спрашивает, про ребят… Что написать? Как ты живешь, Илья-громовержец?" Илька удивился: он сам недавно нацарапал письмо Владику. Но радость от прихода Ивана Сергеевича была сильнее удивления. Потом Иван Сергеевич стал приходить просто так. Он жил теперь совсем недалеко, тоже в новом доме. "Сижу один, как крот, в пустой квартире. По вечерам тоска берет. Думаю, дай забегу на огонек", – признался он однажды. А мама объяснила Ильке: "Он по Владику скучает, а вы, наверное, похожи. Вот он тебя и навещает".
Такое объяснение не понравилось Ильке. Он вспомнил Владика и долго крутился у зеркала. Решил: "Нет, не похожи! Владик здесь ни при чем…"
– А, вспомнил… – вдруг спохватился Генка. – Это в зимние каникулы было. Он как дернет ногу, а ты как взвоешь!
Илька огрызнулся:
– А ты бы не взвыл?
– Взвыл бы, наверно, – честно сказал Генка. – Я ведь не смеюсь, а так… Я знаешь что думаю, Илька? Может, Владьку уже выписать решили?
– Тю… – сказал Илька.
– А что?
– Его в июне выпишут. Еще целый месяц ждать.
– Да знаю я. А если все хорошо, то, может быть, раньше?
– Раньше из больницы не выпускают, – с железной уверенностью заявил Илька. – Спроси у мамы.
Генка поднял свою сумку.
– Пойду я. Может, мать пришла с работы, открыла…
Илька сразу загрустил: опять сидеть одному. И тут он вспомнил:
– Гена, подожди! Не знаешь, где живут фламинго?
– Чего? – сказал Генка и поднял брови.
– Не "чего", а "кто", – строго поправил Илька. – Фламинго, такая розовая птица. Большая… Да ты не знаешь, раз спрашиваешь.
Генка подумал.
– Яшка, наверно, знал. Он всякие марки собирал про зверей. Иностранные.
– Яшка…
Они помолчали. Мало ли что знал Яшка! Этого теперь никто не узнает…
– А может быть, он не утонул, – тихо сказал Илька. – Может быть, он все подстроил, сумку на берегу оставил, а сам сбежал. Он в прошлом году в Африку собирался, у меня рюкзак просил.
– Брось! – серьезно сказал Генка. – Даже его мать сейчас так не думает.
"Яшка умер", – отчетливо подумал Илька и закрыл глаза. Он попытался представить мертвого Яшку-Воробья, но не смог.
Илька не боялся размышлять о смерти. Он относился к ней серьезно и спокойно. С печалью, но без страха он вспоминал, как хоронили отца.
Но Яшку он помнил только живым. Веселым. Вместо Яшки представился почему-то застреленный фламинго, а потом, совсем некстати, вспомнился разговор с дядей Володей: "Это же не воробей. Сравнили пень с ярмаркой…"
– Наверно, еще Шурка знает про это… про птицу, – перебил Генка Илькины мысли. – У него голова всем чем хочешь набита. Ты покарауль, когда он из школы пойдет, и спроси.
– А он уже шел из школы. Совсем рано. Я видел.
– А, верно! – вспомнил Генка. – Ребята говорят, что его с уроков прогнали.
Илька дернулся в форточке:
– Врешь!
Генка засмеялся.
– Нет, правда. Потеха!
Илька обиделся за Шурика:
– Никакая не потеха! За что его выгнали? Он же отличник.
– Вот это и смешно, – объяснил Генка. – Если бы меня прогнали, тогда ясно. А за что его? Говорят, поругался с учителем… Да ладно, обойдется… А зачем тебе эта фламинго?
– Надо, – хмуро сказал Илька, потому что сам толком не знал зачем.
– В биологическом кабинете у нас карта есть. На ней все звери показаны, где они живут. Прямо так и нарисованы: львы в Африке, тюлени на Севере…
– И птицы?
– И птицы.
– В кабинет нас не пускают, – опечалился Илька. – Да я и в школу в этом году не пойду, наверно. Четыре дня до каникул.
– Ну, в магазин учебных пособий сбегай, там все карты продаются.
– Точно? – с беспокойством спросил Илька.
Он уже ясно представлял громадную карту, усыпанную фигурками львов, медведей и крокодилов.
– Точно, – сказал Генка. – Мы зимой с рисования сбежали и пошли в этот магазин скелет смотреть. Я там эту карту видел. Копеек сорок или пятьдесят стоит.
– Подожди! – крикнул Илька и исчез из форточки.
Отыскал в ящике стола свой новенький полтинник, зажал в кулаке и снова кинулся к окну.
– Гена! Купишь карту, ладно? Вот, есть деньги.
Генка озадаченно заморгал.
– Ни фига!.. Это, значит, мне топать в магазин?
– Ну Ген… – проникновенно сказал Илька.
– Чего "Ген"! Думаешь, охота за тридевять земель тащиться?
– Скелет смотреть охота была, – упрекнул Илька.
– Скелет… Тогда все равно делать было нечего.
– А сейчас?
– Сейчас у меня ботинок жмет…
Илька внимательно посмотрел на Генкины ноги.
– Ты вчера в этих ботинках в футбол играл. Не жали?
– Чтоб ты провалился! – мрачно сказал Генка. – Давай сюда деньги…
Когда ждешь, время тянется медленно, как застывший резиновый клей.
Илька чуть не протер носом стекло в окне. Потом решил, что магазин закрыт на учет, или Генка потерял деньги, или какие-нибудь хулиганы отобрали у него карту. От таких горьких мыслей ангина снова заскребла ему горло. Илька лег и отвернулся к стене.
Тогда кто-то легко стукнул по стеклу.
Илька птицей метнулся к окну. И от огорчения чуть не заплакал: там стоял не Генка, а Шурик.
Шурик знаками показал: открой форточку. Илька взгромоздился на подоконник и открыл. И спросил сиплым от обиды голосом:
– А Генка? Ты Генку не видел?
– Видел, – сказал Шурик. – Возьми, пожалуйста, карту.
И только после этих слов заметил Илька, что у Шурки в руках большая бумажная труба.
– Купили! – возликовал он.