Повесть "Девушка в черном" не является, собственно, антирелигиозной, хотя главная героиня, Саале, находится в плену религиозных догматов. Эта книга о другом - о том, что человек не может жить в одиночестве.
Герои повести имеют реальных прототипов. Писательница жила на побережье среди рыбаков, где paзвертывается действие повести.
Содержание:
-
Лилли Промет - Девушка в черном 1
-
1. О том, как Саале, вся в черном, прибывает на край света 1
-
2. Как Танел в вязаной шапочке ходил пить кофе 2
-
3. О прекрасном мире, впаянном в стекло, и о стеклянных шарах, сквозь которые видно настоящее небо 4
-
4. О том, похож ли человек па траву, которой в конце концов суждено засохнуть 5
-
5. О том, как Танел просыпается утром в таком хорошем настроении, что готов поднять на руки даже мать милиционера Хельментину вместе с велосипедом 6
-
6. О том, что ваньку-встаньку повалить невозможно, поскольку голова его легче туловища. О познаниях Ионаса, о делах супружеских. О том, что такое грех и можно ли увидеть во сне запах 8
-
7. О том, как консервные банки рассмешили Саале, потому что они так разумно сами двигаются, останавливаются, ждут масла и затем торопятся дальше. И о том, как Танел говорил Саале ужасные вещи 9
-
8. О том, как народ переживает за все, что происходит в пьесе, и как не любят тех, у кого слишком длинный язык 11
-
9. О том, что едва ли найдется на свете мужчина, который желал бы ходить с женщиной по магазинам. И о том, как Помидор советует Пому ехать на запад 12
-
10. О том, как погиб райский сад, и о настоящих потрясениях. Как Мартти впервые попадает в церковь. И о том, что не все космические корабли выходят па орбиту. А еще о том, за что раньше выгнали бы из комсомола 13
-
11. О том, как у Кади обнаруживается западная ориентация. И о том, как солить сига. О том, как Танел не смог заглянуть в душу Саале, познавшей ценность жизни, и как один мальчуган, сидя па бочке, молотил по ней пятками, как по барабану. И о том, как дверь магазина прищемила псу хвост 15
-
12. О том, что нельзя убежать от любви. О том, как Ионаca сердят мужики, которые пашут своим плугом чужое поле. О сатане с хвостом и четырьмя рогами и о том, как Кутье его ненавидит. О том, как Саале придерживает сердце руками, чтобы оно не выскочило. И о том, что это совсем не шуточная история 16
-
Примечания 18
Лилли Промет
Девушка в черном
Лилли Промет родилась в 1922 году в семье художника. Будущая писательница и сама предполагала стать художницей. Она училась в Таллиннском художественном училище. В 1940 году в Эстонии была восстановлена Советская власть. Лилли вступила в комсомол. Когда началась Великая Отечественная война, Л. Промет эвакуировалась в Татарию, но уже в 1942 году ее направляют в осажденный Ленинград работать диктором на радио. С первыми отрядами советских войск, освобождавшими Эстонию, Лилли вернулась на родину. В послевоенные годы она работала в газете. В 50-х годах вышли первые рассказы Л. Промет. На русский язык переведены роман "Деревня без мужчин", а также сборник рассказов и повестей "Акварели одного лета". Рассказы и миниатюры Л. Промет печатались на страницах центральных журналов.
Л. Промет интересует широкий диапазон жизни - люди искусства и рыбаки, жизнь города и жизнь деревни, мир детей.
1. О том, как Саале, вся в черном, прибывает на край света
Облака рассерженно вздыбились, а земля лежала плешива и бездумна. Только камни да кусты можжевельника. Можжевельник, камни и овцы. Овцы в отарах и поодиночке.
По этой пустынной равнине шла девушка, одетая во все траурно-черное - платье, чулки, полупальто и шерстяную шаль с длинной бахромой. Только потертый чемодан у нее в руке казался светлым.
Навстречу путнице несся холодный голос моря, но самого моря еще не было видно.
Она шла, уставившись глазами в тропинку, ни разу не подняв головы и не проявляя ни малейшего интереса к тому, что ее окружало.
Правда, земля была еще серой и день был серым, однако же по всему чувствовалось зарождение весны.
Мимо проехала на велосипеде какая-то женщина, местная жительница в пестром переднике, и до тех пор оглядывалась, с интересом изучая незнакомку, пока велосипед не начал выписывать зигзаги.
Голодно кричали чайки.
Впереди показался резко-синий залив, почти у самого берега виднелись пирамиды мережных шестов, ржавые пустые бочки из-под горючего и забытые с зимы сани, напоминавшие скелет.
Далеко, на отшибе одиноко стоял рыбацкий дом с примыкающим к жилой части сараем, где громко, изо всех сил кудахтала курица. Перед дверью разрослась приземистая яблоня, на серой траве сидела кошка, а на пороге стояла пожилая женщина. Держа ладонь козырьком над глазами, она всматривалась в фигуру, приближающуюся через заросшее можжевельником пастбище. Женщина взяла кошку на руки и приветливо посмотрела на девушку. А та, по-прежнему не поднимая от земли глаз, сказала коротко и едва слышно:
- Тэрэ Ка́ди.
Вещи в доме - кровать, стол и другой нехитрый скарб - были деревянные, сработанные основательно. Они делали жилище серьезным и пустоватым, только кресло-качалка посредине комнаты выглядело не таким строгим.
Пройдя через эту комнату, Кади ввела гостью в другую, поменьше, и сказала:
- Вот тебе жилье, Саале.
Здесь помещались только деревянная кровать с высокими спинками, комод, стол и стул. На стене висели фотографии в рамках - семейные снимки и отдельные портреты.
Кади на всякий случай обмахнула краем фартука комод и сиденье стула и улыбнулась.
- Никакой роскоши предложить не могу. Сама видишь.
Гостья поставила чемодан на пол и высвободила голову из шали. Теперь один конец шали висел у нее на плече, а другой волочился по полу.
- Господь учит нас думать о вещах небесных, а не о земных, - ответила девушка тихо и приглушенно, словно говорила сама с собой.
Она была очень бледна. Может, это только казалось из-за темных волос. Может быть. И странно, она еще ни разу не подняла глаз.
Саале села на край постели. В окно, кроме моря, ничего не было видно. Но именно это ей больше всего нравилось: впереди море, а позади дома поросшая можжевельником пустошь.
Край мира, конец света, о котором мечтала Саале и куда сбежала от людей. Покой одиночества казался ей благодатной нильской водой, пролитой на нивы.
Когда Кади позвала ее к столу, на дворе смеркалось, но облака все еще по-прежнему рассерженно дыбились, не меняя своей формы.
Угощая гостью, Кади пододвинула к ней миску с картошкой, в другой была соленая салака. Еда не шла Саале в горло. Теплая комната разбудила в ней далекие воспоминания. Она взяла лишь картофелину и кусок хлеба, запивала еду маленькими глотками молока, до салаки же вовсе не дотронулась. Молоко имело привкус, но зато оказалось холодным.
Кади то и дело суетливо вставала из-за стола: налила кошке молока и зазвала ее со двора в комнату, сама быстро жевала и с надкусанной картофелиной в руке выбежала загнать домой овцу.
- Утю-утю! - звала Кади звонким голосом. - Утю-утю!
Она проворно вернулась с овцой, громко разговаривая.
Потом засветила лампу - было уже довольно темно.
- У всех в домах электричество. Мне тоже столб поставили еще в прошлом году, да провода все нет, - объясняла она весело, без тени обиды.
Саале не отвечала. День утомил ее, слишком долгий день.
Она сняла туфли и легла на постель. Пятки черных чулок протерлись, на обеих было по маленькой белой дырке.
Хорошо, что Кади не стала ее расспрашивать. Саале не смогла бы ничего добавить к тому, что раньше сообщила в письме.
Все же Кади хотела знать:
- Ты серьезно хочешь тут остаться?
И Саале ответила, что хочет; тогда Кади спросила еще, сколько ей лет, и Саале сказала, что семнадцать.
- Что же ты собираешься тут делать?
- Я не знаю, - ответила Саале.
…На следующий день утром она проснулась поздно.
Вздыбившихся облаков больше не было: они расплылись в однообразное серое небо, и комнату заполнил шум моря. Но Саале разбудил не голос моря, а его своеобразный запах. Она лежала, и у нее не было ни малейшего желания ни вставать, ни даже шевелиться. И не хотелось думать, что будет дальше. Ей и так было неплохо. Она могла бы сравнить себя с ослабевшим в пустыне путником, перед которым вдруг открылся оазис.
Этим оазисом казался ей теперь одинокий дом Кади у самого моря.
Чемодан стоял все на том же месте, посреди комнаты, где его поставила Саале, войдя сюда, и девушке стоило лишь протянуть руку, чтобы придвинуть его к себе. Она сунула руку под сложенную одежду на дно чемодана и сразу же нашла то, что искала.
Это была необычная вещь - неподвижный прекрасный мир, запаянный в литом стекле. Внутри стеклянного шарика сияло синее небо и ослепительно зеленели луга между розовых гор. Может быть, вид райского сада или святой земли.
Она подержала стеклянный шарик против света, как делала и раньше много раз, пытаясь сквозь толстое выпуклое стекло заглянуть внутрь благословенного мира, а затем положила свое сокровище на край комода рядом с кроватью. Этот стеклянный шарик, подарок матери, оставался теперь единственной вещью, напоминавшей о родном доме.
…Саале получила его, когда была еще ребенком.
- Как красиво! - воскликнула она.
Мать обрадовалась и сказала:
- Верно ведь? Это истинная красота.
Саале хотела знать, что там, внутри. И мама сказала, что там хороший мир, к которому надо стремиться. И что наступит однажды время, когда волк и ягненок будут друзьями, лев, корова и медведь станут пастись в одном стаде, а ребенок сможет смело сунуть руку в пещеру василиска. Это-де и есть рай.
Но для Саале тогда и лев и корова представлялись очень отвлеченными понятиями. Ее интересовал стеклянный шарик, и она пробовала, поместится ли он целиком во рту.
После смерти матери, когда Альма выгнала ее из дома и выставила за дверь этот самый чемодан, Саале яростно потребовала свой стеклянный шарик. Альма отдала его, просунув в приотворенную дверь.
Саале протянула руку к стулу, там висели ее черные одежды. Так начался ее второй день в прибрежной деревне, в доме, стоящем у самого моря.
Затем было много дождливых ночей и утр, и Кади считала, что это хорошо.
- Пусть поит землю, - сказала она.
- Ночью кто-то воет, - пожаловалась Саале. - Уже несколько ночей.
- Это ветер. Он живет в нашей трубе, - ответила Кади весело.
До обеда Саале сидела у окна и смотрела в дождь. Проголодавшись, она брала вареное яйцо из выщербленной глубокой тарелки, очищала его от скорлупы и съедала прямо так - без хлеба и соли.
Кади уходила на работу в рыбный цех, и Саале по утрам всегда оставалась одна. Это были сумрачные дни, и время тянулось долго; к тому же часы в деревянном футляре, висевшие на стене, остановились. Кади постучала по часам, надеясь, может, они опять затикают, но часы молчали.
- Нутро у них не в порядке - сказала она расстроенно.
Теперь, когда часы не подавали голоса, утренняя половина дня стала совсем одинокой. Большую часть времени Саале проводила в постели, лежа на спине и слушая шелест дождя. Она чувствовала слабость, и голова кружилась. И все еще не появилось у нее никаких желаний, кроме одного - лежать неподвижно, ни о чем не думая. Это не всегда удавалось, и тогда она снова начинала прислушиваться к голосу дождя и голосу моря, чтобы отогнать гнетущие мысли. Но когда и это не помогало, она пыталась с жаром обращаться к богу. Саале верила, что разговор с господом очищает ее сердце, точно так же, как пророк Илья очистил воду Иерихонского колодца: он бросил в загнившую воду щепотку соли, и вода стала пригодной для питья.
Беседа с господом освобождала Саале от боли, наступала великая усталость и отупение. И снова Саале не хотела ничего, кроме как слушать шелест дождя об оконное стекло.
Вечера также были почти одинокими. Кади не сиделось дома, и, управившись по хозяйству, она пропадала на деревне у подруг. Саале не утруждала себя даже тем, чтобы зажечь свет. Ей нравилось наблюдать, как постепенно сгущались сумерки, и она вглядывалась в густую темноту за окном, где шумело море. Она не спала и слыхала, как, вернувшись домой, Кади спрашивала ее, ела ли она, но Саале не отвечала.
Однажды утром, уже надев платье и натягивая чулок, Саале услыхала, как в передней комнате что-то со звоном упало на пол. "Это, должно быть, кошка. Ведь Кади не запрещает ей лазить повсюду, и на кровать и на стол…"
Пока Саале так думала о кошке, из-под двери к ее ногам - черной в чулке и белой без чулка - выкатилась маленькая шестеренка. Затем приоткрылась дверь, и чья-то рука, торопливо шаря по полу, пыталась поднять колесико.
Саале не на шутку испугалась.
- Что вы здесь делаете? - спросила она.
- Я? А вы что тут делаете?
Это был молодой светловолосый мужчина в свитере и вязаной шапочке с помпоном. Он неподдельно и искренне удивился, увидев Саале.
- Вы из города, да? - попытался он угадать, но девушка не ответила. - Прибыли на работу в рыбный цех?
Допрос был неприятен Саале, она только покачала головой, а замкнутое выражение ее лица говорило: это никого не касается.
Но парень думал иначе.
- Тогда вам будет скучно. Здесь ведь только море и можжевельник, - сказал он.
Саале повернулась спиной к парню, лицом к окну и, стоя неподвижно и безмолвно, размышляла над сказанными им словами.
"Бояться надо не скуки, а людей", - думала она с горечью.
Разобранный механизм стенных часов лежал на столе в передней комнате, и незнакомец молча собирал его заново. Вдруг, прервав затянувшееся молчание, парень спросил:
- Как вас зовут?
Но Саале и теперь не отвечала. Она молча сидела в своей каморке, зажав руки между колен, и судорожно прислушивалась. Саале знала о парнях только то, что от них следует держаться подальше, особенно если ты уже взрослая девочка.
- Меня зовут Та́нел, - сказал парень в передней комнате, словно это могло изменить отношение девушки к нему. Не дождавшись ответа и на сей раз, он стал потихоньку насвистывать.
Танел еще долго возился над сборкой часов и затем ушел.
А в каморке Саале стало слышно тиканье.
2. Как Танел в вязаной шапочке ходил пить кофе
Из-за одного длинного и приземистого каменного дома вырубили целый клин доброго соснового леса, и округа стала лысой, впрочем, как и все подобные места, где что-нибудь строится.
Это было общежитие рыбного цеха.
Перед домом висели наскоро прополосканные пеленки, и прямо под дверью были начерчены извечные детские "классы" с "огнем" в одном конце и "водой" в другом - прообраз ада и рая. С дома обсыпались куски штукатурки, а на дверях и стенах были написаны все те слова, чтением которых не стоит себя утруждать.
На ступеньках крыльца сидел Урмас.
Он держал на коленях жестянку из-под килек и пытался пускать мыльные пузыри. Мыльная вода текла у него по подбородку и груди, а пузыри не получались. Радио Мамаши-Египет орало на весь двор о необходимости стенных газет. А две маленькие девочки, присев на корточки у стены, играли в погрузку корабля.
Юли как раз сунула в ладони Ма́йму брючную пуговицу от штанов отца и сказала:
- Кому дам, пусть молчит. Никому не говорит!
Потом снова Майму сунула пуговицу в ладони Юли, и потом опять Юли Майму. Только один раз Майму выронила пуговицу, и Юли сказала:
- Дура. Не умеешь.
За штабелями дров мальчишки молча по очереди затягивались сигаретой.
У длинного дома было много окон. Окна холостяков легко угадывались по немытым бутылкам из-под молока и пивным бутылкам. Некоторые окна изнутри были залеплены пожелтевшими газетами, и дети, когда им надоедали все игры, читали порой от скуки заголовки статей: "Полезные рубли", "Все начинается с чувства долга", "А ты - комсомолец?", "Главное - производительность".
Сыну Хе́льви Ма́тти они так въелись в память, что иногда, сидя на ступеньках и раскачиваясь, он распевал во весь голос, приставив ладони рупором ко рту:
- По-лез-ные руб-ли, по-лезные рубли…
Окна женатиков выглядели иначе. На подоконнике в консервной банке мучался от жажды цветок, у которого не хватало сил расцвести, или же зябла голая кукла.
Из окон комнат, где жили русские, пахло луком и постным маслом, из окон эстонцев - жареной свининой. И каждое воскресное утро Мамаша-Египет выносила на крыльцо кастрюлю клюквенного киселя. Остужать.
Только одно окно отличалось от всех других - окно Па́улы с красивыми кружевными гардинами. Сама она, хорошенькая, с челкой и пухлыми губами, большую часть свободного времени сидела с катушкой белых ниток у окна в своей комнате и вязала кружева. Те, что вшивают в наволочку или простыню, и те, что для скатертей.
Во дворе общежития можно было найти всевозможные вещи: детский резиновый сапожок, венский стул без сиденья, выброшенные вельветовые брюки, которыми дети хлопали друг друга, гоняясь по двору. Но что сразу же бросалось в глаза - клумбочка, окруженная побеленными кирпичами, - под окном Паулы. Сейчас там цвели синие пролески.
Была весенняя пора.