Вышла из рядов шеренга ребят, которые должны были повязывать бывшим октябрятам галстуки. Шеренга третьеклассников двинулась им навстречу.
Случилась небольшая путаница. Кто-то из девчонок сбил строй. Не сразу разобрались, кто к кому должен подойти. И в этой секундной неразберихе Димка сделал удивительную вещь. Он отпечатал по солнечному паркету несколько лишних шагов и встал перед Сережей. Одними губами попросил:
- Завяжи.
У Сережи комок поднялся к горлу. И все затихло, отодвинулось далеко-далеко. Он взял у Димки с локтя невесомый шелковый галстук. Поднял на тоненькой Димкиной шее воротник… Галстук лег на грудь двумя разлетевшимися всплесками огня. Алое на голубом.
- Молодец, Дим. Спасибо! - не то прошептал, не то подумал Сережа. И Димка понял. Он просиял в ответ золотистыми глазами, повернулся и шагнул к своей шеренге. Его ждали. Остальные третьеклассники были уже в строю. Но Димка вдруг остановился. Опять повернулся и шагнул назад- к Сереже. С октябрятского жилетика отцепил звездочку, вложил Сереже в ладонь и молча сжал его пальцы. Потом побежал к своим. Прощелкали в тишине подошвы его новеньких блестящих полуботинок.
И никто не сказал ни слова ни ему, ни Сереже. В такие минуты нельзя говорить.
Сережа все смотрел на Димку, а зажатая в руке звездочка покалывала ладонь. Так, со звездочкой, он и поднял руку для салюта…
Ударили барабаны. И вдруг решительно сбавили громкость, умолкли один за другим. Шумок пробежал по рядам.
В зал вошел директор. Обвел глазами притихшие отряды. Улыбнулся так, будто он не директор, а школьник, которому надо впервые выступать перед целой дружиной. Сказал негромко и с хрипотцой:
Дорогие мои… Извините, я был болен, не пускали меня. А я очень хотел поздравить вас с Ленинским праздником. Особенно наших самых младших пионеров. Тех, кто сегодня надел красные галстуки. Я хочу сказать им несколько слов… Вы дали сегодня торжественное обещание. Вы знаете пионерские законы. Надо хорошо учиться, работать, крепко дружить, бороться с ложью и злом. Вы пока еще маленькие. Не обижайтесь, пожалуйста. Вы стали сегодня гораздо взрослее, но вы еще не очень большие. А в жизни случается всякое: иногда жизнь с маленького человека спрашивает как со взрослого. И бывает, что от десятилетнего мальчика, от десятилетней девочки требуется взрослая смелость, взрослое упорство. И если когда-нибудь вам придется очень трудно, вспомните этот день. Вспомните, как повязывали вам галстуки. Не забывайте, что вы юные ленинцы.
Дядя Витя одобрительно посмотрел на Сережу.
- Ты мне сегодня нравишься. Весь какой-то… светящийся. А то ходил, нос повесив.
- День хороший, - сказал Сережа.
- День отличный, - согласился дядя Витя и посмотрел на окно. Там был уже не день, а вечер. Оранжевое солнце догорало на крышах. - Удивительная погода. Как летом.
- Я не про погоду, - объяснил Сережа. - Я вообще. Про Димку.
- Про что?
Дяде Вите можно было рассказать. Конечно, лучше бы рассказать папе, но он еще не пришел. Ну что ж, дядя Витя тоже все понимает.
- Есть такой человек, Димка, - проговорил Сережа. - Его сегодня в пионеры принимали…
И он рассказал все. Даже про тишину в зале и про то, как щелкали в этой тишине Димкины подошвы. А потом еще про Димкиного синего краба.
Он говорил, говорил, а дядя Витя молчал и молчал. Сережа наконец почувствовал: что-то не так получается. Сережа замолчал.
Дядя Витя вздохнул:
- Странный ты человек, Сергей…
- Почему? - Сережина радость стала тускнеть, как пятна вечернего солнца на крышах.
- Вот я и сам думаю - почему? Может быть, наследственность, может быть, воспитание…
- Что во мне странного? - спросил Сережа и внутренне ощетинился. Не понравился ему такой поворот.
- В свои двенадцать лет ты очень конфликтный человек. Ты жить не можешь без стычек, споров и ссор. Они для тебя, как горючее для мотора. Вот сегодня поругался со своим пионерским начальством и весь светишься от радости.
Сережа сначала удивился. Потом обиделся.
- Разве у меня из-за ссоры радость? Я же эту Гармашеву не трогал, сама прицепилась. Я из-за Димки радовался…
- А что хорошего сделал твой Димка? Ничего. Нарушил план сбора. Так же, как ты, показал, что ему плевать на общий порядок. На мнение других. Вы оба противопоставили себя дружине.
- Да почему?! - крикнул Сережа. - Ну что плохого мы сделали? Нам даже после сбора никто ни слова не сказал! Димка просто хотел, чтобы я ему галстук повязал, вот и все. Галстук-то один раз в жизни повязывают. Он же мой друг. Я его барабанщиком сделал.
Дядя Витя слегка развел руками.
- Ну и доказательство! Барабанщиком ты его сделал тоже вопреки школе. Еще раз показал, что тебе плевать на всех.
Лицо у дяди Вити было такое, как всегда. Энергичное и добродушное. Но теперь оно было неприятно Сереже.
- Я не плюю на всех, - жестко сказал Сережа. - Я вообще ни на кого не плюю. Димка всю жизнь мечтал о барабане, а ему не дали из-за случайной тройки. Он плакал.
Дядя Витя кивнул.
- Все верно. Я же не говорю, что ты действовал из плохих побуждений. Мотивы твоих поступков благородные. Но ты ошибаешься в самом главном…
- Что вы знаете о моих поступках… и мотивах? - не очень вежливо отозвался Сережа.
- Кое-что знаю. Открою секрет. Недавно звонила твоя классная руководительница, спрашивала отца. Его не было, и я говорил с ней. Она, кстати, очень хорошо к тебе относится. Но она боится за тебя. Дня не проходит, чтобы ты не влип в какую-нибудь историю. В конце концов ты заработаешь такую характеристику, с которой даже в ПТУ не попадешь, не то что в университет.
- Вот это да! - сказал Сережа. - Из-за характеристики я должен сидеть, как мышь.
- Ну ладно. Из-за характеристики ты ничего не должен. Но есть другая опасность. Ты так привыкнешь влезать в любые конфликты, что станешь обыкновенным склочником.
- Ага, - откликнулся Сережа. - А если проходить мимо всякой несправедливости, то станешь хорошим человеком. Легко и просто.
- Ты, пожалуйста, не преувеличивай! Я тебе не предлагаю быть подлецом. Но ты ведешь себя так, будто крутом сплошное зло, а ты один - борец за справедливость.
- Какое зло кругом? - искренне удивился Сережа. - Да у меня друзей - целая тысяча.
- Эти друзья такие же, как ты, донкихоты. Дон Кихот - прекрасная фигура, но он никогда не мог переделать мир. А ты думаешь: вскочил на коня, копье наперевес, ура - и все в порядке. Нет, брат, конная атака не метод.
Зеленая поляна и вылетевшие из-за кустов кавалеристы вспомнились Сереже. Он даже улыбнулся: "Не метод?" Но сказал он о другом:
- Мой дед был красным конником. Он переделывал мир.
Дядя Витя наклонил голову.
- Знаю. Прекрасно знаю. Ты можешь им гордиться… Но, извини меня за откровенность, если рассматривать его как отдельную личность, он тоже был Дон Кихотом. Вечно чего-то добивался, вечно спорил. И чего этим добился?
Дядя Витя вдруг замолчал. Испугался, кажется, что увлекся спором, и сказал лишнее.
- Ты извини. Ты, может быть, этого не знал. Не надо было говорить. Но в конце концов ты не маленький.
Очень спокойно Сережа сказал:
- Я это знал. Ну и что? Он все равно был красным конником. А те, кто его обвинил, были сволочи.
- Конечно. Только, если бы он не горячился, он мог бы принести гораздо больше пользы.
- Он горячился потому, что был против несправедливости, - упрямо сказал Сережа.
Дядя Витя помолчал, прошелся по комнате, бухнулся на диван, потянулся. И, будто начиная новый разговор, обратился к Сереже:
- Послушай. Абсолютно хорошей жизни не было и никогда не будет. Всегда найдутся карьеристы и себялюбцы. Может быть, потом их станет меньше, но совсем они не исчезнут. В мире всегда есть добро и зло. И все на свете зло не уничтожить. Поэтому надо рассчитывать силы и жить, как все, а не воевать с белым светом.
- Я не воюю со светом!
- Воюешь. А зря… Кстати, что за сцену ты устроил в кинотеатре "Спутник"? Татьяна Михайловна вспомнила.
- Никакой сцены не было. Просто контролерша одного мальчишку не пускала, маленького. У них там целая группа пришла и девчонка-восьмиклассница, вожатая. Контролерша стала считать, а со стороны тоже лезут, толкаются. Кто-то из безбилетников проскочил, вот на того мальчишку билета и не хватило. Он заревел, а она все равно не пускает. Я говорю: "Он же вместе со всеми, он не может быть безбилетным". Контролерша давай кричать…
- Зачем тебе нужно было вникать в это дело? У мальчика была, вожатая.
- Да ну… вожатая. Сама чуть не ревет… Я тогда пошел к администратору.
- И добился чего-нибудь?
- Добился… Жуликом обозвала и обещала в школу позвонить. Я говорю: "На здоровье". Пошел и отдал тому парнишке свой билет. При чем же здесь сцена?
- Очень благородно, - сказал дядя Витя. - Но что от этого изменилось в мире?
- В мире? Я не знаю… Он обрадовался.
- Мир обрадовался твоему благородному поступку?
- Мальчик обрадовался. Побежал в кино.
- А ты остался без билета, - усмехнулся дядя Витя. - Нет, я понимаю, билет не потеря. Но ведь каждый раз так поступать не будешь.
- Это было всего один раз, - раздраженно сказал Сережа. Ему стал надоедать разговор. Пустой какой-то.
Дядя Витя, кажется, решил переменить тему:
- Пока тебя не было, приходил мальчик, твой товарищ. Митя, кажется… Мы с ним посидели, побеседовали. Он рассказывал о клипперах. Прекрасный знаток. И очень интересные вещи говорил. Оказывается, клиппера не спорили с морем, не вспарывали волны. Они вписывались в морскую стихию - как бы сами делались частью океана. Летели вместе с ветром. И это было прекрасно, гармонично… Вот и человек должен так же вписываться в общую жизнь, не вспарывать ее своим характером, как форштевнем. Должен поверить жизни, как парусник волнам и ветру. Тогда ему бури не страшны. И гордости и красоты он тоже не потеряет.
Сережа вспомнил большую фотографию в Митиной комнате: английский клиппер "Катти Сарк", летящий среди белых гребней и облаков! Это было здорово!
И все-таки… "Одно дело - корабли, другое- люди, - подумал Сережа. - И, кроме того, Митька сам говорил, что попутный ветер не всегда самый лучший".
- Неправда, - сказал он. - Корабли ходили и против ветра.
Дядя Витя победно улыбнулся.
- Ходили. Но не в лоб, дорогой мой. А вот так! - Он ладонью выписал в воздухе змейку. - В лавировочку, в лавировочку.
Сереже стало обидно за Митины корабли.
- Они не виноваты, - сердито сказал он. - У них были только паруса. А человек больше похож на корабль с турбиной. Он может идти, как хочет.
Дядя Витя присвистнул:
- Ну, брат, да ты прирожденный оратор. И спорить с тобой трудно. У тебя целая философия.
Сережа пожал плечами.
- Я не знаю, что такое философия. Мы еще не проходили.
- Еще придется проходить, - пообещал дядя Витя. - В вузе без этого не проживешь.
- В вуз я могу и не попасть. Из-за характеристики, - поддел Сережа. - Вы уж скажите мне сейчас, что это такое.
Дядя Витя, видимо, решил, что шор надо кончать. Он даже обрадовался вопросу: можно поговорить о другом.
- Видишь ли… Философия… У нее много определений… Но если говорить проще, это общие законы развития природы, общества, мысли. Особенно это важно для жизни людей. Для всех и для каждого…
"А в жизни случается всякое", - вспомнил Сережа. Вспомнил солнечный зал, Димкины сияющие глаза, хрипловатый голос директора…
Он перебил дядю Витю:
- Скажите, а у Ленина тоже была философия?
Дядя Витя умолк на секунду и тут же вдохновился, как оратор, услышавший из зала интересный вопрос:
- А как же! Вот ты станешь постарше…
И опять Сережа перебил его:
- Постарше - это потом. А я сейчас хочу знать: по этой философии разрешается, чтобы вот так, - он помотал в воздухе ладонью, - в лавировочку?
Дядя Витя долго молчал. Он смотрел на Сережу сначала растерянно, а потом с интересом.
- Ну, дорогой мой… - начал он в конце концов. - Надо бы тебе стать немного поскромнее. Сравнивать себя с гениями…
- Я не сравниваю, - тихо сказал Сережа. - Только вот, знаете, есть такая организация - юных ленинцев. Сегодня в нее Димку принимали. И меня когда-то приняли. Мы обещание давали. Понимаете?
И он вышел из комнаты.
Поздно вечером, за ужином, дядя Витя, поглядывая на Сережу, сказал:
- Сергей сегодня разгромил меня в философском споре. Блестяще. Если он сражается на рапирах так же, как спорит, его ждет олимпийское будущее.
- Будущее - это ладно, - откликнулся папа. - А как дела в настоящем? В частности, с алгеброй? По-моему, давняя и единственная пятерка не внесла существенных изменений?
- Не внесла, - признался Сережа. - Я учу, учу, говорю: "Спросите", а меня не спрашивают.
- "Не спрашивают", - хмыкнул отец. - Раньше бы учил! В философских спорах побеждаешь, а в простых уравнениях, как корова в болоте… Вот не пущу в Севастополь, будешь знать.
Это он, конечно, просто так сказал, но Сережа все-таки слегка испугался.
- Что ты, папа! Я же зубрю изо всех сил.
- Мы вместе позанимаемся, - пообещал дядя Витя. - А что касается спора… Кое в чем, Сергей, ты все-таки не прав. Нельзя высокие принципы применять к жизненным мелочам. А ты, дорогой мой, в каждую стычку рвешься, как на штурм Зимнего.
Сережа не ответил. Он вспомнил, что алгебра в самом деле еще не готова, а завтра Антонина Егоровна может спросить.
Кроме того, надо еще просто посидеть и подумать. Вспомнить весь день. Есть в этом дне случай, который как заноза. Скандальный разговор с Гармашевой. Зря он с ней связался, глупостей наговорил всяких. Конечно, сама виновата, но в прежние дни Сережа даже не стал бы с ней спорить. Просто обошел бы молча. А сейчас что-то не так…
После майских праздников зацвела черемуха. Взрослые говорили, что, когда она цветет, приходят холода. Но на этот раз черемуховый цвет кипел среди буйного лета.
Сережа и Генка давно забросили школьные пиджаки и ходили на уроки в форме "Эспады". Никто им больше не говорил ни слова. Но когда в форме барабанщиков появился Димка, снова грянул скандал. Дежурная учительница поймала Димку в коридоре и доставила к директору.
- Полюбуйтесь, Анатолий Афанасьевич! Ведь есть же общешкольная форма, а они ходят бог знает в чем! Как в пионерском лагере!
Анатолий Афанасьевич глянул на Димку - маленького, взъерошенного и непокорного. И кончил спор одной фразой:
- Да пусть ходят, жалко, что ли. - А потом добавил, пожав плечами: - Зачем им жариться в такую погоду в сером сукне? Есть же пионерская форма, никто ее в школе не запрещал.
То ли после этих слов, которые разнес Димка, то ли потому, что приближался пионерский праздник, школа расцвела белыми и синими рубашками, голубыми октябрятскими жилетами, разноцветными "испанками".
Дня за четыре до праздника Сережу остановил в коридоре Димка.
- На парад пойдешь? - ревниво спросил он.
- Едва ли, Дим. От дружины сводную колонну собирают, шестьдесят четыре человека. Восемь на восемь, коробка. Да еще знаменная группа. От нашего класса всего пять человек идут.
- У нас вообще никого не берут, - огорченно сказал Димка. - На смотре строя и песни мы лучше всех ходили, а все равно не берут.
Сережа спешил домой: с дядей Витей они договорились посидеть над переводом американской статьи о раскопках в Боливии. Как утешить Димку, Сережа не знал. Хлопнул его по плечу, сказал торопливо:
- Да ладно, не горюй. У тебя все впереди. - И пошел было к лестнице.
- Сережа… - окликнул Димка. Окликнул так, что стало ясно: скажет что-то серьезное.
Сережа вернулся.
- Давай соберем наших, - попросил он. Негромко так, серьезно и с напором.
У Сережи даже холодок по спине прошел.
- Зачем? - так же негромко спросил он.
- Ну, мы же все равно отряд. Соберемся и пойдем на парад. Со знаменем. Юнармейцы собираются, секция картингов тоже, а нам разве нельзя?
Словно эхо марша-атаки отозвалось в Сереже. Он даже зажмурился на миг. В блеске клинков и горнов представился ему строй "Эспады"… Но разве это возможно?
- Разве всех созовешь? - сказал он.
- Барабанщики - все.
- Барабанщики само собой. А другие?
- Генкина группа всегда наготове.
- А остальные? Одного в школе не пустят, другой сам не захочет. Или еще что-нибудь… И кто нам разрешит?
- А кто запретил? - упрямо сказал Димка. - Можно всех созвать. Цепочка-то еще действует.
- Сходим на парад, а потом что? - спросил Сережа.
- Потом… потом что-нибудь.
Димка, конечно, и сам не знал, что будет потом. Но, кажется, был уверен, что обязательно будет. И обязательно хорошее. Словно стоит выйти на площадь отряду с шеренгой барабанщиков впереди, и отряд после этого останется навсегда.
В Димкиных словах, в Димкиной уверенности было что-то от старой "Эспады", от прежней жизни - веселой, боевой, несдающейся.
"А вдруг…" - подумал Сережа. Эхо барабанного марша гудело в нем ровно и неутомимо:
- Я подумаю, - сказал он. - Я узнаю… Это, наверное, в райкоме комсомола надо спросить. Где собираться, во сколько начало и вообще… А соберем?
- Конечно! - весело откликнулся Димка. - Ты узнай, только сегодня же.
"Опять получается, что я главный командир". - подумал Сережа. Но не было времени для колебаний. Он помчался домой с мыслями про общий сбор и был уверен, что все пойдет хорошо. Тревожили только мелочи: у всех ли в порядке форма, хватит ли клинков хотя бы для командирской группы и где взять новое древко для флага.
На полпути Сережа сообразил: не надо терять времени, лучше сразу же зайти в райком.
В райкоме кипела предпраздничная жизнь. Бегали по коридору члены пионерского штаба в голубой форме с белыми портупеями. Высокий худой парень кнопками прикалывал к стене объявление о генеральной репетиции парада. Сережа не решился спросить у него, кто занимается парадом. Он спросил об этом у веселой девушки в пионерском галстуке, которая тащила по коридору охапку золотистых фанфар. Они были похожи на громадный солнечный букет.
Девушка толково ответила, что парадом занимаются абсолютно все, но вопросы решает один человек - секретарь по школам Лена Ковалева. Она сейчас в горкоме и придет к четырем часам.
К четырем так к четырем! Сережа теперь совсем поверил, что все будет замечательно. Здесь свои люди, они поймут и помогут.
Он поспешил домой. До четырех оставалось еще полтора часа.
Дядя Витя сидел с журналом на диване и прихлебывал чай. Он укоризненно глянул поверх журнала на Сережу.
- Дорогой коллега, вы заставляете себя ждать. Точность не только вежливость королей. Это еще и свойство людей науки. Рассеянные профессора существуют лишь в юмористических романах.
- Я знаю, дядя Витя, - торопливо сказал Сережа. - Но я в райком забегал.
Глаза у дяди Вити стали настороженными. Он мягко поставил на подоконник стакан.