– Бери выше! И разведчик и почтальон. Вы уж не обижайте его.
– А когда мы разведчиков обижали? Правда, Валя? – обратилась черноглазая к своей подруге.
– Проходи, почтальон, – сказала Валя мне. – Смелее.
Мне уже приходилось видеть девушек на фронте, но такую красивую, как Валя, я ещё ни разу не встречал. Её волосы были похожи на Витины, только ещё золотистее и лежали аккуратной волной. А глаза так хорошо улыбались, что и самому хотелось улыбнуться ей. Она была в обычной красноармейской форме – в перетянутой ремнём гимнастёрке, зелёной юбке, брезентовых сапогах по ноге. Но на ней форма выглядела как-то особенно красиво. Аккуратно и ловко перебирала она письма и газеты, и те будто сами ложились на своё место. Сразу было видно, что Валя на почте старшая. И Пётр Иваныч посматривал на неё уважительно.
Валя подошла к мне:
– Давай свою сумку, почтальон.
Она положила в неё письма, помогла мне надеть сумку, поправила ремень и дала большую пачку газет. Теперь надо быстрее возвращаться в усадьбу.
Когда мы уходили, захотелось ещё раз посмотреть на Валю. Она ласково встретила мой взгляд.
– До свидания, – сказал я ей тихо.
– До свидания. Завтра приходи, не опаздывай.
Пётр Иваныч не торопился, присел на траву:
– Посмотрим, кому сегодня плясать придётся.
Он раскрыл сумку, вытащил письма и стал их перебирать. Вот письмо дяде Васе в большом, склеенном из газеты конверте. Вот Яшке Филину и ещё троим разведчикам.
Петру Иванычу писем не было. Он нахмурился, положил письма обратно в сумку.
Как только мы появились в усадьбе, разведчики подбежали к нам. Я положил газеты на траву, достал письма.
– Это вам, – протянул я конверт дяде Васе.
– Спасибо, Федюшка.
– А мне? – Яшка нетерпеливо следил за моими руками, провожал взглядом каждое письмо.
– Есть. Держи.
Яшка выхватил у меня конверт, разорвал его и стал быстро читать густо исписанный листок.
А дядя Вася не торопился разрывать свой конверт. Он, вытянув руки, посмотрел его на свет, потёр пальцами и только тогда аккуратно оторвал край.
5. ЗАНИМАЕМСЯ С ВИТЕЙ
Я раздал все письма и взялся за газеты. В пачке были "Правда", "Комсомольская правда", "Красная звезда" и газета нашей дивизии "Гвардейское знамя". Больше всех газеты любил читать Витя. Я сначала ему буду отдавать их.
А где же он? Почему он меня не встретил? Правда, ему не было письма. Я бы, конечно, ему первому отдал.
Витя был в нашей комнате.
– Явился наконец! – обрадовался он. – А я уж заждался тебя. Заниматься пора. Или забыл уговор?
Ещё в наступлении мы с ним договорились, что он будет учить меня грамоте. Я хотел, чтобы у меня и у Вити было какое-то своё, только наше дело. И потом, почтальону без грамоты нельзя. Перед самой войной я должен был пойти в школу, приготовил книжки, тетради – и не пришлось. Я уже тогда хорошо читал, меня мама рано выучила. Потом у Третьяка я старался прочитать всё, что попадалось под руку. Правда, Третьяк столько наваливал на меня работы, но я ухитрялся выбрать время. А вот с письмом дело было плохо. Только буквы выводить научился.
Я сел за стол, приготовился.
– Держи.
Он протянул мне хорошо отточенный карандаш и толстую тетрадь в картонной обложке с плотными гладкими листами. Он смотрел на меня умными глазами и думал о чём-то хорошем. Теперь он был не просто Витя, а учитель.
– С чего начнём? Давай с алфавита. Проверим, как ты знаешь буквы. Пиши "а".
Вдруг я всё забыл и у меня ничего не получится? Как же пишется эта буква?.. Вспомнил! Я старательно налегал грудью на стол и медленно выводил букву "а". Витя наклонился надо мной.
– Смотри ты, хорошо получается! Пиши эту букву до конца строки… Теперь перейдём к букве "б".
Он сам вывел букву в начале строки. Я старался писать так, чтобы мои буквы были не хуже, чем у него. Мы быстро вспомнили все буквы. Витя обрадовался:
– Не будем терять времени. Начнём писать слова. Пиши: "Ма-ма".
Он произносил это слово, растягивая каждую букву.
Карандаш вдруг стал непослушным, и буквы с трудом появлялись на бумаге. Если я напишу это слово до конца, то тут же зареву. Витя с удивлением смотрел на меня. Его глаза стали тревожными. Он всё понял:
– Вот что. Подожди. Ты части автомата помнишь?
– Помню.
– Будем их писать. Начинай: "Зат-вор".
Я написал это слово легко, без помарок.
– Молодец! Ну-ка напиши ещё раз… Пошли дальше. Пиши: "У-дар-ник".
Витя всё время говорил, поправлял меня. Я постепенно успокоился и думал только о тех словах, которые выводил в тетради.
Наступил вечер. Красное, без лучей солнце село за садом. В окно дул ветер. На землю легли холодные тени.
Надо было готовиться к завтрашнему дню. Утром я отнесу письма на почту. Вот собрать бы их полную сумку! А то придёшь с пустой, Валя ещё обидится.
Разведчики меня не подвели – они сидели за столом в большой комнате и при свете коптилки писали письма. Я тихо ходил по комнате и ждал, чтобы они сразу отдавали их мне. Даже сумку надел.
На краю стола примостился дядя Вася. Он напряжёнными пальцами держал карандаш и выводил неровные буквы. Иногда он подпирал голову кулаком и задумывался. Яшка положил перед собой письмо, которое я ему сегодня принёс, и писал, всё время заглядывая в него. Он сложил письмо фронтовым треугольником и первым отдал мне.
6. МЁРТВЫМ ПИСЬМА НЕ ПИШУТ
Я держал в руках письмо и ничего не понимал. Это было письмо нашему Сарпахану Каржаубаеву. Мёртвым письма не пишут. Его давно с нами нет. Неужели у него дома, там, в Казахстане, не знают об этом? Значит, они думают, что он ещё воюет, что с ним ничего не случилось. Они ждут, что он напишет, и кто-то будет прыгать и смеяться от радости, когда письмо от него придёт.
Я вспомнил, как ещё в наступлении Сарпахан получил письмо. Он смущённо улыбнулся, отошёл к стенке, сел на пол, скрестив ноги. Лицо у него стало замкнутое. Он медленно читал письмо, потом снова и снова перечитывал его. И нельзя было понять, хорошее оно было или плохое.
А потом они вместе с Витей писали ответ. Витя сидел за столом, а Сарпахан стоял немного сзади. Витин карандаш легко бежал по бумаге. Как только он останавливался, Сарпахан что-то длинное тихо говорил ему, и Витя продолжал писать.
Это письмо, наверное, было ответом на то, которое они тогда писали. Я на минуту представил себе, что Сарпахан жив. Я бегу в усадьбу, отдаю ему письмо, и они с Витей пишут новое, я бегу с ним к Вале, и оно летит в далёкий Казахстан. А сейчас дорога в усадьбу была такая тяжёлая, длинная. И торопиться никуда не хотелось.
Первого я увидел Петра Иваныча. Он смотрел на меня и, видно, хотел спросить, нет ли ему письма. Петру Иванычу и на этот раз писем не было.
Я протянул ему письмо Сарпахана. Он удивлённо посмотрел на меня, взял конверт и нахмурился. Подошёл Витя. Пётр Иваныч так же молча протянул конверт ему. Витя как будто с трудом разбирал адрес.
– Надо, Витёк, написать им, – сказал Пётр Иваныч. – Видно, "похоронка" не дошла ещё. Раньше бы написать следовало. Моя промашка вышла. Напиши от всего взвода.
Витя кивнул и ушёл с письмом в нашу комнату.
Глава третья. ВИТЯ, ВАЛЯ И ПАН АДАМ
1. БУКЕТ ПАНА АДАМА
Мы в тылу не только отдыхали. Батя приказал не бездельничать, а ежедневно, кроме воскресенья, проводить занятия и тренировки. Мы уже стреляли несколько раз. И я стрелял из Витиного автомата. В лесу разведчики брали "языка", не настоящего, конечно. Я всё делал вместе с ними, и Пётр Иваныч даже похвалил меня.
Сегодня мы снова тренировались в лесу и в усадьбу вернулись только к обеду. Я теперь старался всё время быть рядом с Витей.
Мы вдвоём быстро вычистили его автомат, разделись до пояса и пошли умываться к колодцу. Я шёл со своими котелком, полотенцем, мылом. У меня, как у настоящего разведчика, появилось своё хозяйство – вещевой мешок, а в нём толстая тетрадь, карандаш, котелок, кружка, ложка, полотенце, кусок мыла, завёрнутый в газету, и три автоматных патрона.
Витя умывался первым, я поливал ему из кружки. Вода светлыми каплями стекала с его лица.
Дядя Вася уже приготовил обед. В усадьбе была большущая кухня. Там на весь полк приготовить можно. Дядя Вася почти всё время пропадал на этой кухне.
В полку пехотинцам всю еду готовили в походных кухнях. Разведчикам своей кухни было не положено. А пристраиваться к пехоте нам было неудобно. Мы же всё время одни действовали. И батя разрешил нашему взводу продукты самим получать прямо со склада и варить себе. Дядя Вася и здесь был лучше любого повара. Иногда я ему помогал, иногда кто-нибудь из разведчиков по приказу Петра Иваныча.
Мы с Витей объединились: в один котелок брали на двоих первое, в другой – второе. Он ушёл с котелками на кухню, а я выбрал в саду развесистое дерево, чтобы было больше тени, примял сочную траву и стал ждать. Витя вернулся с хлебом и с полными котелками борща и картошки со свиной тушонкой. Я сильно проголодался, но старался есть так, чтобы не опережать Витю.
Мы уже доскребали дно котелка, как вдруг я увидел пана Адама. Он стоял около дерева, опираясь двумя руками на лопату. Пан Адам был здешний садовник. Это был маленький, сморщенный старик с красными, как у кролика, глазами и косматыми бровями. Он один жил во вросшем в землю домике, спрятавшемся среди кустов и деревьев. Пан Адам сторонился нас и смотрел так, будто шпионил за нами. Разведчики проверили его – он не шпионил, а просто боялся. Чего нас бояться? Разве мы гестапо или жандармы?
Пан Адам сейчас смотрел на нас, и по его взгляду я сразу понял, что он голоден. Я хорошо знал, как смотрят голодные. Сам в оккупации сколько раз не евши ходил. Витя сидел спиной к пану Адаму и не видел его.
Я вскочил. Витя удивлённо посмотрел на меня:
– Ты чего?
– Давай его накормим. Он есть хочет. Я знаю.
– Кто?
– Вон.
Витя оглянулся и увидел пана Адама. Тот опять чего-то испугался и быстро ушёл.
– Подожди, котелки вымою, – сказал Витя. – Сбегаешь к дяде Васе.
С чистыми котелками я понёсся на кухню. Дядя Вася заулыбался:
– За добавкой?
– Это не мне. Здесь пан Адам живёт. Ему можно?
– Знаю я этого пана. Чем жив человек, не поймёшь. Вроде как святым духом… И чего от нас бегает? Скажи, пусть приходит, а то помрёт с голодухи.
Дядя Вася наполнил котелки борщом и картошкой, дал полбуханки хлеба, банку консервов. Я еле дотащил.
Пан Адам около своего дома копался в ящике с землёй. Он поднял голову, испуганно посмотрел на меня.
– Это вам, – сказал я неуверенно.
В городе рядом с нами жили поляки. Я многое понимал, что они говорили, а вот сам говорить по-польски не научился. Я протягивал пану Адаму котелки и хлеб. Но он по-прежнему сидел на корточках и не спускал с меня удивлённых глаз. Тогда я осторожно поставил котелки на землю, положил рядом консервы и хлеб и убежал. И уже вдогонку услышал:
– Дзенькуе.
Я знал, что у пана Адама был красивый цветник. Мне хотелось посмотреть его. Сейчас, когда мы с Витей отдыхали в комнате, я всё придумывал, как бы пойти туда.
В дверях появился пан Адам. Он с порога протягивал наши котелки.
– Чего вы там стоите? Заходите! – сказал Витя.
Пан Адам быстро поставил котелки на стол, торопливо пробормотал "дзенькуе" и скрылся за дверью.
– Витя, знаешь, у него цветник есть. Может, посмотрим?
– Пойдём, – согласился Витя.
Цветник был за домом пана Адама. Со всех сторон он был окружён деревьями и кустами, точно и он от кого-то прятался. Большим садовым ножом пан Адам ловко обрезал зелень. Он увидел нас, и глаза его опять стали испуганными. Наверное, боялся, как бы мы чего-нибудь не испортили, не потоптали.
Когда я у Третьяка работал, я помогал хозяйке в цветнике. Я тогда много цветов запомнил и сейчас узнавал их. Вот бархатцы. Они маленькие, жёлтые. Их листья-перья пахнут мёдом. На невысокой клумбе в середине цветника росли ноготки и колокольчики. А вон астры, гвоздики, гладиолусы.
Но самыми красивыми были белые и красные розы. Они росли кустами вдоль двух аккуратно подметённых и посыпанных песком дорожек.
Когда мы уходили, Витя предупредил:
– Не забудь ужин отнести старику.
Как я мог забыть? Утром я понёс ему завтрак. Я постучал в дверь. Пан Адам открыл, увидел меня и заулыбался:
– А, вояк, дзень добрый, проше, проше.
В домике была всего одна комната, намного меньше нашей. На глиняном полу стояли горшки с землёй, ящики с рассадой. Пахло зеленью. Я отдал пану Адаму хлеб и консервы.
– Дзенькуе, вояк, бардзо дзенькуе. Ни стеты, ниц немам.
Он медленно оглядел комнату. Чего это он? Мне ничего не нужно. Вдруг лицо его стало лукавым:
– Почекай. Зараз я тебе зробе вьензанку квятов. Презентуй го, кому хцешь.
Букет цветов? А зачем он мне? И кому я буду его дарить? Но я ничего не сказал пану Адаму и кивнул головой. Он вытер о штаны запачканные землёй руки, взял садовый нож, и мы пошли в цветник.
Пан Адам внимательно посмотрел на цветы и задумался. Потом подошёл к кустам роз, срезал большую белую розу, три красных и разместил их пониже белой, вокруг неё. В букет он добавил ещё другие цветы, зелень, перевязал его крепкой тонкой верёвочкой и подал мне:
– Проше пана.
Я осторожно взял букет:
– Спасибо.
И тут я придумал! Я подарю букет Вале. Прямо отсюда пойду на почту. Я положил его на траву, попросил пана Адама:
– Подождите. Сейчас.
Я побежал к себе, надел сумку и вернулся за букетом. Из усадьбы я старался выйти так, чтобы меня никто не заметил.
Чем ближе я подходил к почте, тем всё больше становилось мне не по себе. Я ещё никогда не дарил цветы.
Почтальоны увидели меня и сразу зашумели:
– Вот это разведчик! Мал, да удал!
– Всех, переплюнул!
– Разведчики – они лихачи.
– Теперь ему от девчат почёт и уважение.
– Да что им букет! Для таких девчонок – хоть в болото головой!
Почтальоны совсем не сердились на меня, они просто так шутили. И мне стало веселей.
Я первый вошёл в хату. Валя удивлённо посмотрела на букет:
– Ой, розы! Красота какая! Федя, кому это?
– Тебе.
Она засмеялась счастливым смехом:
– Феденька, спасибо!
Валя долго нюхала цветы и улыбалась:
– А где ты взял цветы?
– У нас там садовник живёт. Пан Адам. У него цветник. Он мне дал.
Я ещё принесу ей цветов. Попрошу пана Адама, и он мне новый букет сделает.
2. КТО ТАКИЕ СУВОРОВЦЫ?
Было воскресенье, и каждый мог делать, что хотел. Когда я вернулся с почты, мы с Витей отправились на пруд стирать обмундирование. Я взял с собой сумку с газетами и журналами, которые оставил для Вити и которые сам хотел почитать. Пруд, обсаженный старыми вербами, был здесь же, в усадьбе. Мы разделись и весело принялись за стирку. Сначала отряхнули гимнастёрку и брюки от пыли, потом намочили их в тёплой воде, густо намылили, вываляли в песке и стали стирать. Выстиранное обмундирование разложили на тёплой траве, искупались и легли загорать. Почему-то загар плохо приставал к Вите. Он был всё такой же белый, как и раньше.
Витя не только грамоте, но и разведке меня учил. Настоящий разведчик должен много знать. У него есть такая наука – слушать. Он ведь больше ночью воюет и должен слышать, за сколько от него фрицы находятся, далеко ли выстрел раздался. Всё это Витя написал мне на листке, чтобы я выучил. И сейчас я достал из сумки листок и стал повторять цифры. Когда хорошенько запомнил, попросил Витю:
– Проверь меня, ладно?
– Проверим. Давай сюда листок, чтобы не подглядывал… Так. Отправился ты в ночную разведку. Залёг и вдруг слышишь: идёт в строю немецкая пехота. Сколько до неё?
– Триста метров, – ответил я сразу.
– Молодец! На каком расстоянии услышишь выстрел винтовки?
– За три километра.
– Автоматную очередь?
– За пять километров.
– Тоже верно. Знаешь.
Я спрятал листок и вытащил газету "Гвардейское знамя". В ней писали о бойцах и командирах нашей дивизии. Я всё искал, не написали ли что-нибудь про разведчиков, но пока ничего не находил. Тогда я вслух стал читать то, что было напечатано на первой странице большими чёрными буквами:
– "Меткими выстрелами ты уничтожил десять и более вражеских солдат и офицеров, и тебя наградят орденом Славы. Огнём своего противотанкового ружья ты вывел из строя два фашистских танка, и тебя наградят орденом Славы. Ты первым ворвался в блиндаж, окоп или дзот и уничтожил его гарнизон, и тебя наградят орденом Славы".
Витя лежал на спине, заложив руки за голову, слушал меня и смотрел в небо.
– Витя, а почему про разведку здесь не написали?
– Обо всём не напишешь.
– А что разведчику нужно сделать, чтобы орден Славы получить?
– По-разному бывает, заранее не угадаешь.
– А сколько "языков" нужно привести?
– Иногда и одному цены нет, а другой раз и от десяти никакого толку. В разведке не только "язык" важен. Собственная голова ещё больше нужна.
Рассказал бы Витя о себе что-нибудь интересное, что с ним в разведке случалось. Но он не расскажет – разведчики не любят хвастать.
Я достал из сумки журнал "Фронтовая иллюстрация". На фотографиях были Герои Советского Союза, бойцы в атаках и в окопах.
И вдруг я увидел мальчишек в военной форме. Они шагали в чёрных гимнастёрках и брюках навыпуск. У них были красные погоны и красные лампасы, чёрно-красные фуражки с твёрдыми козырьками, как у наших офицеров. Такую форму я ещё ни разу не видел. Сверху во всю страницу тянулась надпись: "Суворовцы".
– Витя, кто это?
– Суворовцы и есть. Учатся в Суворовских училищах. Их открыли для ребят, кто без родителей остался. Мы с Петром Иванычем уже говорили, как бы и тебя туда отправить.
– Меня? А что там суворовцы делают?
– Да учатся же.
– И всё?
Вот бы мне такую форму! Если бы можно было сделать так, чтобы и форму суворовцев носить, и от наших никуда не уезжать. Нет, ни за что я не поеду ни в какое Суворовское! Здесь мы и учимся с Витей, и воюем все вместе. А там что?
Вечером мы с Витей ходили в гости к его земляку Мише-портному. Посидели, поговорили, посмеялись. А когда возвращались в усадьбу, я увидел Валю. Она шла по дороге навстречу. Я крикнул во весь голос: "Валя!" – и побежал к ней.
Валя обняла меня, улыбнулась и спросила немного строгим голосом:
– Ты что здесь делаешь?