Король дзюдо - Альберт Иванов

Содержание:

• Часть I. БЕДНЫЙ ЮРИК 1

• Часть II. КОРОЛЬ, ДЗЮДО И КОМПАНИЯ 8

• ЧастьIII. ПРЕСТУПНАЯ ГРУППА 13

• Часть IV. МЫ И ФЕДОТЫЧ 17

• Послесловие 26

Альберт Иванов
Король дзюдо

Часть I. БЕДНЫЙ ЮРИК

Глава 1. СОЛНЦЕ СВЕТИТ ВСЕМ

"Я, Леонид Чижов, клянусь говорить правду, и только правду..."

Кажется, так обычно клянутся свидетели на суде в импорт­ных кинофильмах, положа руку на библию. Библии у меня нет, и я клянусь, положа руку на сердце.

Правильно говорят, что удивительное рядом. Взять хотя бы фантастическую проблему "машины времени". Ведь ничего фантастического в ней нет! Она существует рядом. Во всяком случае, в пределах нашего земного шара, правда "растянутая в пространстве", как сказал бы мой отец - директор сахар­ного завода. В социальном смысле - пожалуйста: феодализм, капитализм, социализм существуют на земле одновременно. В техническом отношении - на земле есть и первобытные племена, живущие еще в каменном веке, и жители, скажем, такого механизированного города, как Лос-Анджелес, который шагнул в XXI век - не меньше, судя по программам теле­видения и книжкам. Так что за какой-то месяц современный человек может побывать в самых разных эпохах.

Не удивляйтесь, что я так складно все это изложил: раз­мышлял над этим долго.

Удивительное всегда рядом... Например, думаешь о чело­веке одно, а он - совсем другое. Вот моя мама по профессии - библиотекарь. А на самом деле, по призванию - рыбак. Ей бы на сейнере плавать! Когда отца, старшего инженера област­ного сахарного завода, назначили директором районного, мама не могла устроиться по специальности и со скуки заня­лась рыбалкой. Да как! У нас на столе никогда не переводится свежая рыба, еще и соседям раздаем! Летом, осенью, зимой и весной в любую погоду мама - на водоемах. Такой страсти она в себе раньше даже не подозревала. Потому-то меня ужас­но раздражает пилеж родителей насчет того, чтобы я пораньше определился в своем призвании, в будущем, решающем, вось­мом классе выбрал бы себе окончательно профессию и к ней целенаправленно бы готовился.

"Вдруг в армию пойдешь, десантником!" -беспокоится мама, намекая на армейские трудности и совсем не подходящее к ним мое хилое телосложение.

Ну и что! А может, стать десантником именно мое призва­ние, просто я об этом пока не знаю... А трудности - их надо преодолевать! Короче, чем позже я "определюсь", тем лучше.Зато не повторю мамину судьбу. Любимое дело надо сначала найти!

В городке этом, насчитывающем без малого, то есть без меня с папой и мамой, тысяч десять жителей, мы оказались год назад. Как я уже говорил, отца назначили директором районного сахзавода- единственного солидного пред­приятия. Нам дали двухкомнатную квартиру в старом че­тырехэтажном доме - самом высоком в городке, который ока­зался даже выше двух новых пятиэтажек возле завода-потолки у нас высокие.

Городок в основном одноэтажный, с буйными садами, боль­шущим парком, двухэтажной центральной улицей, двумя цер­квами - возле универмага и на кладбище, двумя школами, одним монастырем на берегу тихой извилистой реки...

В принципе почти ко всему в городе можно применить сло­во "один": один завод, одна станция, один базар, один уни­вермаг, один ресторан, один стадион, одно культпросветучилище, одно фотоателье. Один, одна, одно...

До областного центра - 60 километров. Туда ходит элект­ричка. В 25 километрах, на Узловой, находится "толпа" (тол­кучка, барахолка), где люди на огороженном поле продают с рук подержанные вещи, им не нужные, а кому-то нужные позарез. Раньше "толпа" находилась в областном городе, затем ее перенесли на Узловую, чтобы своим видом она не портила общее впечатление.

Возле сахзавода, расположенного на отшибе от городка, аэродром - обыкновенный луг с дощатым домиком. Осенью и весной аэродром закрыт из-за слякоти. С другой стороны за­вода - пруд-отстойник. Если ветер дует к нам оттуда, дышать нечем. Но на заводе идет реконструкция, и скоро, как обещает отец, "в обозримом мамой будущем" введутся в строй новые очистные сооружения, и мама сможет преспокойно ловить в зеркально-чистом пруду зеркальных карпов.

Мост в городке тоже один, низкий, бетонный. Через цен­тральную улицу и по мосту проходит единственная асфальто­вая дорога - из нашей области в другую.

У нас в доме обширное подвальное помещение. Здесь мама раз в неделю на добровольных началах выдает книги жиль­цам из большой собственной библиотеки. "Чтобы совсем про­фессию не забыть", - говорит она. Многих жильцов она убе­дила тоже отдавать свои книги в общий фонд, так что библио­тека получилась довольно приличная - ведь в нашем доме36 квартир!

По двору петляют 36 сарайчиков с погребами - целый лабиринт. Нам тоже достался - в глухом закоулке. В своем сарайчикемы провели свет, поставили старый диван, стол, пару табуреток, и я туда переселяюсь вот уже второе лето. Мама вначале была против, но отец ее переспорил: "Парень уже взрослый. Пусть приучается к самостоятельности". Я с радостью приучаюсь и домой фактически хожу только поесть.

Другие ребята, ссылаясь на мой яркий пример, тоже пытались обжить свои сараи, но у них не вышло. Ребята мне завидуют и ходят ко мне в гости. Тем более что отец отдал мне наш старый телевизор, который, если его сдать в обмен на новыйцветной, который купили, стоил бы всего рублей два­дцать. Транзисторный приемник "Спидола" я реквизировал сам у мамы: "На рыбалке тебе не нужен. Только рыбу пугать!" И зажил себе распрекрасно, как на необитаемом острове.

...В тот день все шло как обычно в погожие майские дни, может быть, самого знаменательного для меня 1980 года. Я отлично выспался на свежем воздухе -оконце и дверь в са­райчике у меня всегда открыты. Мама вроде бы заходила на рассвете, что-то говорила, я что-то отвечал спросонья, опять заснул, потом слышал рычание мопеда...

Я встал. Понятно: мопеда и удочек в сарае не было. Мама укатила на рыбалку.

На столе лежала записка: "Котлеты в холодильнике. Не ешь холодными, разогрей. Мама". А если я люблю холодные?!

Я взглянул на будильник: девять. Отец, значит, тоже ушел.

Закрыв оконце на шпингалет, а дверь на ключ, я потопал домой. Здесь я открыл дверь другим ключом (ребята страсть как завидовали моим двум ключам!). Прошел на кухню и, не отходя от холодильника, метанул три котлеты, холодные и без хлеба, хотя на столе лежала вторая записка - от папы: "Ешь с хлебом ".

Папа родился перед войной, а мама - сразу после войны. Тогда было голодно. Вот и осталась у них привычка: ешь с хлебом.

Я как-то давно спросил их: почему с хлебом? Они даже растерялись. "Ну... - сказал папа, - сытней будет". "Так я ж лучше вместо двух котлет три съем - без хлеба, и тоже будет сытней", - ответил я. Тогда мама рассердилась: "С такими замашками где ж на вас мяса напасешься!" Я про­молчал, потому что рот был занят - жевал третью котлету.

А папа вдруг деловито сказал маме: "Как где? Кабанчика в сарайчике заведем!"

Я испугался: иные наши соседи держали свиней в сараях. Если родители и впрямь надумают завести кабанчика, как мне с ним уживаться?! Я проглотил котлету и глухо сказал: "Во-первых, котлеты - с хлебом. Во-вторых, в сарае живет Уже один кабанчик". Они засмеялись: я ведь худой, как жердь."И в-третьих, - весело заметил я, поняв, что, по всей видимости, отец свою угрозу не исполнит, - у нас и так почти каждый день - рыбный".

Тут они опять засмеялись, и мама со вздохом сказала- "Счастливое поколение. Беззаботно живут". "И слава богу" ответил отец и в сто третий раз (я машинально считаю) стал рассказывать, как во время войны он, жутко голодный, чуть не съел тайком туалетное мыло, которое увидел впервые и принял за деликатес.

...Позавтракав, я побежал в соседний подъезд, к другу Славке Роеву. Он тоже был дома один. Отец его работал глав­бухом на сахзаводе, а мать - экспедитором в ресторане.

Славке еще сложнее, чем мне. Меня-то родители пилят за то, что я еще не выбрал себе будущей профессии, а ему они уже выбрали сами. Славка, мол, будет дипломатом.

В Москве есть МГИМО - Московский государственный ин­ститут международных отношений. Он, Славка, с блеском по­ступит туда на экономический факультет, с блеском его окон­чит, купит портфель "дипломат" и - за границу, куда-нибудь в Монголию или Венгрию.

Родители ему даже наняли преподавателя английского языка, и он круглый год с ним занимался. А на черта ему, спрашивается, английский, если он поедет в МНР или в ВНР? Уж лучше бы учил монгольский!

Но у нас в городке никто ни монгольского, ни венгерского не знает. А английский - международный, - объяснила мне его мать. - Его даже в Египте знают".

Действительно... Тогда я спросил, почему его пошлют имен­но в МНР или ВНР. Но мать все знала: "Сразу по окончании далеко не пошлют. Вот когда поработает, проявит себя, его пошлют подальше".

Жаль, если пошлют... А родители того не понимают, что Славка уже, сам не подозревая, нашел свое призвание. Он - талантливый повар. Видели бы, как он готовит! Все у него под рукой: сковородки, мисочки, кастрюльки, ложечки, дур­шлаги, соусы, пряности, эссенции...

Он давно на всю семью готовил, никого к плите не под­пускал. "Только харч зря переводите", - раз и навсегда за­явил он.

Даже на базар ходил сам. Торговки его знали и никогда не подсовывали какую-нибудь заваль - такой он был придир­чивый, похлеще санитарного врача, и скандальный, не хуже самих торговок, когда дело касалось свежести и качества про­дуктов.

А так он был тихий. "Увалень", как определила его моя мать, когда он молча отобедал у нас. Чего ему, гурману, это стоило?! После этого он у нас никогда не обедал. Талант!

...Так прихожу я, значит, к нему, а он кухарит - в фар­туке белоснежном и белой шапочке.

- Я сейчас. А то соус подгорит.

Помню, он как-то в областной город ездил - в магазин "Океан". Чего только не привез! Кальмаров, креветок и рыбу-саблю!Я был у них званом ужине. Стол ломился от яств-некуда локти поставить! Я на третьей перемене блюд от стола отвалился, а они все восемь осилили плюс десерт: кофе"гляссе" с мороженым.

-Я тут обед сочинил, - сообщил он мне, колдуя над соусом.Может, бульончику хочешь с петушиными гребешками и клецками?.. Прелесть. Три тарелки съел. - Он обернулся.- Да ты хоть завтракал? Хочешь, я тебе отбивную зажарю мигом? - заботливо спросил он. - Чудо! Я уже одну попробовал.

-Всю? - поддел я его.

- Что всю? - не понял он.

- После трех тарелок бульона всю отбивную попробовал?

-Конечно, всю, - опять не понял он. - А чего? В ней всего-то... - он показал мне отбивную величиной со сковородку.

-Славк, а может, у тебя глисты? - заботливо спросил я.

-У меня?! - изумился он.

Не у меня же. Разве можно столько съесть?! - Каждый раз поражаюсь его аппетиту.

-Вкусного можно. Оно потому и вкусное, что сразу в ор­ганизме сгорает, - деловито ответил он.

-Где же сгорает-то? - уставился я на его упитанную фигуру с заметно выпирающим животом.

Он тут же невольно втянул живот и глянул в зеркало:

-Нормальная фигура. Средней конфигурации.

Ах, какой бы из него повар вышел! У него даже конфигу­рация подходящая. Поварская. Я вот худым поварам не дове­ряю. У них вид какой-то злой: или желудком маются, или с их порций столовских не растолстеешь. Уж на что я мало ем, а в столовой три вторых смолотишь и можешь снова за обед садиться. И взгляд у худых поваров какой-то бегающий, ешь и невольно думаешь: может, они касторку с соусом спутали или вместо поваренной соли английской посолили? Это я на своем опыте изуйил. Бывает, родители оставят рубль - сходи сам пообедай. И знаете, лучше пять мороженых съесть. Вкус­ней и питательней!

И вообще, почти все толстые люди - добродушные, весе­лые, а почти все худые - злые и жадные. Были у меня слу­чаи. Идешь по улице, ветви яблонь через ограду свисают, ну и сорвешь, не особо задумываясь, яблочко из сада, допустим, У толстого хозяина. Если увидит, он же все равно добрый и за тобой не погонится: знает, что не догонит.

А если у худого?

Один худенький за мной с лопатой до самого областного города гнался - 60 километров! Нагнал меня на Центральной площади. Все, думаю, конец. К счастью, милиционер навстречу. Мой худой преследователь мгновенно принялся газон вскапывать, будто для этого сюда и примчался. Делал вид что на субботнике!

Но если уж быть честным, то и толстые всякие бывают Однажды толстяк за мной, тоже из-за сорванного яблока, до конца улицы гнался - пот с него ручьями. Не догнал.

А на следующий день подкараулил меня в темном пере­улке и... руку пожал. Сияет. Я, говорит, два килограмма вчера потерял, спасибо! Давай, говорит, я за тобой теперь каждый день гоняться буду, только ты больше одного яблока не рви Я, мол, такой, как ты, жердью через месяц стану от погонь" Умный какой: он таким, как я, станет, а меня, с моей-то комплекцией, вообще не станет. Нашел дурака! Я, конечно на всякий случай согласился, а его улицу с тех порстороной обхожу. Но этот человек - исключение из толстых людей. По­вара непременно должны быть толстыми. Уж у них-то язвы желудка нет, и они отлично понимают, что значит хорошо покушать.

Я, извините, отвлекся. Но у меня характер такой: с одного на другое прыгать. Должны ведь вы со мной познакомиться, узнать поближе! Как-то в парке, уже здесь, в городке, Сашка' Кравцов (я еще тогда его не знал - только приехал), завидев меня, сказал: "А ну, подойди-ка. Поближе познакомимся". Я и подошел. А он как чухнул меня в нос - искры из глаз посыпались. Ну, о Сашке потом, узнаете в свое время. Уж его- то из нашей истории не вычеркнешь!..

Сготовил Славка обед, и мы пошли к Вальке Портнову. Он тоже из нашего класса. Валька живет в собственном доме у реки, возле разрушенного монастыря с высоченной коло­кольней. Говорят, колокольня метров сто высотой! И уж никак не меньше восьмидесяти. Мы там во дворе монастыря урок геометрии проходили, втыкали метровый колышек неподалеку от колокольни, потом тени измеряли, отбрасываемые колыш­ком и колокольней, затем формулу применяли. Получилось, что колокольня вышиной поменьше ста метров и побольше восьмидесяти: <100 м, >80 м. Купола на этой колокольне и на других церквах в монастыре еще Валькин прадед делал - искусный плотник, специалист по стропилам. Валька нам объ­яснял, что стропила - деревянный каркас для купола. Так этот Валькин прадед болел падучей болезнью - три раза с ко­локольни высотой меньше 100 метров и больше 80 метров па­дал, всегда на ноги приземлялся. И ничего, кроме ревматизма. Жилистый прадед был, прыгучий!

Во дворе монастыря хорошо сохранился толстостенный каменный домик, беленный известью: в нем живет Сашка Кравцов. Отец у него в какой-то артели работает, а мать -- продавщицей в "Коопторге". Опять вперед забегаю, о Сашке потом... Но не мог же я о нем ничего не сказать, если монас­тырь находится по пути к Вальке Портнову!

Валькин дом тот самый знаменитый прадед и построил. Двухэтажный. Первый этаж - кирпичный, почти на земле окна стоят, полуподвальный. А верхний этаж, с галереей на резных столбиках, - деревянный. Две большие комнаты внизу, три - наверху. Одна - из тех, что внизу, - полностью Валькина. Вторая тоже его. Там плотницкая мастерская.

Вот опять я хочу сказать о призвании... Валька родился плотником- весь в прадеда, хоть с колокольни ни разу не падал. Да на нее и не залезешь теперь! Мать поощряла плотницкоеувлечение сына. Наверное, потому, что никуда не де­нешься: старый дом-то, каждый год Валька его ремонтировал…

Отец ему ничем помочь не мог: он был "в бегах", ушел как-то куда-то на минутку и навсегда исчез. Ходили слухи, что за длинным рублем подался.

Когда я совсем маленьким был, думал: длинный рубль - вроде ленты, намотанной рулоном. Между рублями - перфо­рации, как на фотопленке. Отрезай себе ножницами от ру­лона - и живи. А теперь-то знаю: длинный рубль - это когда их так много, что в карманах не помещаются - на сберкнижке лежат.

Мимо пробежала большая рыжая собака. Обычно она у нас во дворе ночует, за трансформаторной будкой. До чего жалко бездомных псов...

Мы со Славкой вошли к Вальке во двор. На бревнышке сидел слепой Валькин дед, фронтовик, с орденскими планками на выцветшей гимнастерке.

-Это кто? - спросил он, услышав стук калитки и шаги.

-Это мы - Леня и Слава, дедушка, - сказал я. - Здрав­ствуйте.

-Здравствуйте, ребята, - кивнул он. И вдруг попро­сил: - Леня, выведи меня на солнышко. Хочу глазами сол­нышко почувствовать.

Мы со Славкой бережно вывели его на середину двора из- под навеса сарая. Дед поднял голову и глядел, глядел, не моргая, безжизненными глазами на солнце.

-Тепло чувствую, - улыбаясь, сказал он. - Оставьте меня так.

Мы пошли, оглядываясь, к Вальке. Дед стоял недвижно, задрав голову. Солнце светило вовсю!

Забыл сказать, что в пристройке к дому жила Валькина тетка, сестра матери. У нее несчастье случилось: дочка ро­дилась лилипуткой: какое-то там нарушение обмена веществ, гормоны не такие, как объяснял нам Валька объяснение врача тетке. С труппой лилипутов дочка успешно выступала по всем Циркам. Знаменитая! Вся улица сбегалась, когда она приез­жала раз в год в отпуск, нередко с подругами.

"Я однажды с ними танцевал, - похвастался Валька. - На дне рождения у ее подруги "Как?" - изумились мы.

Валька ведь был высоким, не меньше меня. "Они такие акро­батки! - восхищался Валька. - Одна другой запросто на плечи встала, я с ними и танцевал".

Интересное дело: когда живешь в большом городе, соседей по подъезду не знаешь. А если в маленьком, то все про всех известно. Все беды и все радости.

Валька был дома. Он делал высокий стеллаж для своего многочисленного инструмента.

-Пошли на реку? - сказали мы.

-Пошли. - И мы вышли во двор.

Дед стоял, по-прежнему запрокинув голову, на солнце.

-Дедуля, вам вредно так долго. - Валька увел его с солнцепека и посадил на бревно в тени.

Мне очень нравилось, что Валька и маму и дедушку назы­вает на "вы". Я хотел попробовать дома со своими, но язык не поворачивался. Такой уж я уродился...

-Валь, ты надолго? Надо еще воды с колонки натас­кать, - показалась на галерее второго этажа Валькина мать, красивая еще женщина с усталым лицом.

-Я скоро, - обернулся Валька. - Только вы сами не вздумайте. Вы ж после ночной смены, не надрывайтесь.

-Ладно, - откликнулась мать. - Может, дедушку с собой возьмете? Искупается.

Не успел Валька ответить, как дед тут же откликнулся:

-Нечего, нечего... В другой раз. К вечерку. Не видишь, к нему товарищи пришли!..

На ходу снимая рубашки, мы мчались к реке. Если бы не лето с этой замечательной речкой, я просто не знал бы, как здесь жить. И все равно было скучно. Ну, искупаешься... Ну, поваляешься на песке... Рыбалкой, что ли, заняться, как мама? Нет, я не любил рыбачить. И Славка не любил. Валька, тот, знаю, и любил и умел. Щук таскал на живца - ахнешь! Но с собою он нас не брал: "Одному надо. Не с кем разговари­вать... А рыбка чуткая!"

Мы пришли к затону - самому широкому месту реки, где была лодочная станция и сколоченная из брусьев вышка для прыжков в воду.