Повествование в рассказах о детстве сельских подростков в наши дни. Жизнь ребят заполнена не только детскими играми, озорством - 13-14-летние "полежаевские мужички" принимают самое активное участие в сельском труде, помогая взрослым и в поле и на ферме.
Содержание:
-
СТАКАН КИСЕЛЯ 1
-
ГРУЗДИ-РЫЖИКИ 2
-
ТИШКИНЫ КОТЯТА 4
-
ФОНАРИК 9
-
СЕРЕЖКИНА ПРЕМИЯ 12
-
КЛЮЧИ 14
-
АМБАРНАЯ МУЗЫКА 16
-
ЗЯБЛЕВАЯ ВСПАШКА 19
-
ГОЛЕНАСТЫЙ ПЕТУХ 24
-
ПОЛЯРНАЯ ЗВЕЗДА 29
-
ШКУРА НЕУБИТОГО МЕДВЕДЯ 31
-
Примечания 33
Леонид ФРОЛОВ
ПОЛЕЖАЕВСКИЕ МУЖИЧКИ
СТАКАН КИСЕЛЯ
Варвара Егоровна так и сказала старшему сыну:
- Дармоед ты у меня, больше никто. Я в твои годы в поле снопы вязала наравне с бабами. А тебе, лоботрясу, дров уж лень наколоть.
- Да я наколю, наколю, не заводись только…
- Чего уж теперь "наколю"… Без тебя наколото.
Славке было, конечно, неловко, что мать вернулась с работы и ей пришлось еще заниматься дровами. Забегался, из головы все родительские наказы вылетели.
- Я, помню, маленькая была, так все хозяйство на мне лежало: и корову доила, и полы мыла, а про дрова уж и не говорю…
- Ну чего ты, мам, сравниваешь старое время с нынешним! - остановил ее Славка. - Ты же сама жаловалась, что выросла и детства не видела. А у меня детство.
- Ой ты, поросенок, матери помогать, так не детство?
В дверях звякнуло.
Дверь открылась, и Тишка, налившись кровью, переставил через порог ведро воды. Силенок у него было мало, вода плескалась через края, а ему уж ведра и не уравновесить, не нес, а волок.
- Вот у меня хороший-то парничок, вот мамкин-то помощник растет… - Варвара Егоровна притянула Тишку к себе. - Смотри-ка, семилетний ребенок воду носит, с дровами возится, а ты по деревне ветер гоняешь. Ведь тебе двенадцать годов. Скоро жениться запросишься…
Тишка захохотал:
- Же-е-нить-ся!..
А Славик мстительно подумал: "Ну подожди, маменькин сынок! Будет и на моей улице праздник".
Он вышел в ограду и решил с вечера наготовить дров на завтрашний день.
Только размахался как следует топором, вошел в охотку, а тут Володька Воронин пришел:
- Поедем на заработки!
Вот тебе раз!
- Какие заработки?
- Тресту на льнозаводе сдавать.
Славик и топор в чурбане оставил:
- Поедем.
- Да не сегодня. Завтра с утра. Ты только Маринке Петуховой скажись, что согласен. Она за командиршу у нас.
Славик сразу к Маринке и побежал.
* * *
Работа была несложная, но очень уж пыльная. Треста за зиму слежалась, и пыли в ней накопилось как на дороге. У ребят и лиц уже не видать - одни глаза оставались чистыми.
- Ой, миленькие, вас ведь и девки не будут эдаких чумазых любить. Смотри-ко, ухристосались до чего…
Маринка Петухова, женщина лет пятидесяти, сохранившая свое молодое имя Маринка за то, что была непоседлива как подросток, стояла в кузове машины, а Славик с Вовкой бросали ей снизу снопы. Маринка укладывала их поровнее и все поторапливала ребят:
- Ой, милые, поздно на льнозавод приедем, так в очереди долго придется стоять. А вам еще и умываться надо бежать.
Шофер Коля Попов, белобрысый молодой парень с Заречной Медведицы, сидел в кабине и подыгрывал Маринке:
- А я их, неумытых, и не повезу. Пускай до Березовки пешком бегут!
- Ты бы лучше, Коля, помог нам, чем барином-то посиживать, - не выдержал Славик.
- Нет, парень, - сказал Коля. - Я шофер. У меня заработок с колеса начисляется: сколь на спидометр накрутит, столь и запишут. А у тебя с тоннажа - вот и покидай снопики-то. Для мускулатуры полезно.
Он курил душистые папиросы и, изловчаясь, пускал дым колечками к Маринке Петуховой.
Маринка хохотала, отмахиваясь от колечек:
- Коля, я ведь старая с тобой играть-то. У меня и зубы давно выпали.
Коля все-таки не выдержал: натянул на себя комбинезон и стал помогать ребятам.
- Все равно не уберечься, и меня запылили.
Перед Маринкой вскоре выросла гора из снопов.
- Ой, милые, перегодите немного, а то кривой воз накладу, - взмолилась она.
Платок у нее сбился с головы, она работала простоволосая. Руки мелькали, как спицы в колесе. Но втроем-то на одну навалились, разве ей успеть.
Коля снова сел в кабину курить.
А Славик лег на траву. Спина с непривычки-то подзанемела.
Воз едва возвышался над кабиной, еще класть да класть. А силы были уже на исходе.
- Посмотри, - показал Вовка руки. Ладони у него были искрашены ссадинами. - Восемь заноз достал!
Славик посмотрел на свои повнимательней: господи, да и у него в занозах! А он-то думал, чего руки горят? Не натер пока, вроде мозолей нет. Стал булавкой выковыривать застрявшие под кожей иголки льняной костры. Насчитал одиннадцать штук.
После перерыва работать было куда тяжелее. Снопы то вырывались из рук, то перелетали через машину, и их приходилось бросать наверх по второму разу. Славка брался за них теперь уж двумя руками и сначала раскачивал, а только потом запускал к небу.
Глаза саднило от пота.
Маринка все так же легко и сноровисто укладывала воз.
Ей, конечно, что, не велика тяжесть выравнивать снопики. Пофуркала бы снизу, так сразу бы скисла. Затрата энергии в десять раз больше.
- Ой, милые мои, и я выдохлась, - возвестила Маринка неожиданно и вытянулась на возу. - Посидите, ребята, дайте в себя прийти.
Смотри ты, а еще сейчас как заводная крутилась, с одной стороны на другую лазила. Славка сразу сообразил, что Маринка их, своих помощников, бережет. Увидела, наверно, что рубахи взмокли, и пожалела.
Вовка повалился в траву снопом.
- Безобразие, конечно, - сказал он, отдуваясь. - О чем только конструкторы думают? Неужели машину не изобрести? Чтобы нажал кнопку - и воз готов.
Он уже и занозы на руках не считал: бесполезное дело - не сосчитать.
Маринка свесилась сверху.
- Николай, у тебя часы-то есть? - спросила она озабоченно. - Скажи, сколь время?
- Три беремя, - пошутил Коля.
- Нет, правда, сколь?
- Скоро десять.
Маринка заохала:
- Ой, ребята, давайте воз накладем, дак в дороге наотдыхаемся.
Вовка нехотя поднялся с земли, присел несколько раз, вытягивая руки вперед, - разминочку сделал.
И Славик встал. На одном самолюбии теперь уж существовал. А то бы плюнул на все и ушел, но не хотелось видеть, как стал бы торжествовать брат: слаб, скажет, Славочка, ты в коленках - два часа поработал, а уж и выдохся. Выдохся не выдохся, но было не сладко.
Снопы, вдобавок ко всему, и развязывались. Стягивать их заново у ребят не хватало терпения: руки-то исколоты в кровь.
Славик время от времени поглядывал на ладони: пожелтели, как йодом намазаны.
- Ой, миленькие! - причитала наверху Маринка. - Вы уж растрепанные-то снопы оставляйте тут. Все равно одним разом не увезем. Потом оборками свяжем.
Она привычно вершила воз, лазила на коленях, и Славка представил, как они у нее исколоты. А Маринка и виду не подавала, что работа тяжела ей. Пурхалась себе наверху да пурхалась.
- Ой, ну-ко, надо давно бы сдать, - говорила она сама себе. - Смотри-ко, мыши уж начали тресту точить: костра как из-под мялки сыплется. А мы-то, дуры, лен рвали и неба не видели. Впустую ведь и старались. Думали, треста двойкой пройдет, а ее и полуторкой теперь не возьмут. Ой, дуры, ой, дуры…
Коля-шофер высунулся из кабины:
- Да теребилкой ведь основное убрали.
- Как бы тебе не теребилкой! - вскинулась Маринка. - Дожди пошли, так кто всю осень-то мок? Теребилку не поднимало, на полосу и заехать не могли. Маринка да Варя выдергали ленок.
- А ребятишек-то гоняли из школы… Забыла?
- Дак ты али хотел, чтобы две бабы весь выдергали? - рассердилась Маринка. - Мы ведь тоже не лошади!
Переругиваясь с Колей, она завершила воз. Коля помог ей прижать поклажу пригнеткой.
Ребята было тоже сунулись к ним, но исколотые руки не держали веревку.
- Ладно уж вам, отвалите, без вас сделаем, - сказал Коля.
Машина, когда Коля затягивал пригнетку, шевелилась как живая и покачивалась на рессорах из стороны в сторону.
- Не запрокинет? - спросила Маринка.
- Ну да ведь мы не пьяные, - сказал Коля. - На повороте сумеем притормозить.
Кабина была рассчитана на двух пассажиров. Поэтому Славику пришлось сесть между Вовкиных ног.
- Ничего, в тесноте - не в обиде, - сказал Коля и нажал на стартер.
В машине запахло перегоревшим бензином.
Маринка всю дорогу только и говорила о льне. Ругалась, что зимой не отвезли.
- Двойкой бы сдали… Сколь вот теперь потеряем, раз пойдет не тем номером.
- Рук-то не хватает в колхозе, - сказал Коля и кивнул на ребят: - Когда вот они подрастут?
Славка за дорогу не отдохнул, а только больше устал. Хоть они и менялись с Вовкой местами, а что за езда - на двоих одно место.
Приехали на льнозавод, обоих пошатывает.
- Ничего, ребята, - сказал Коля. - Даром хлеб никому не дается. Это с непривычки тяжело, а втянетесь - будто так и надо. Вон Маринка - словно огурчик…
Руки у "огурчика" были тоже в крови. А колени исколоты ли, не видно: Маринка под юбку Пашины, мужа своего, штаны натянула. Славик только сейчас заметил, что она под мужика вырядилась.
Очередь к весам была небольшой: прошлогодний лен сдавали одни ротозеи.
Славик, пока ехал, все опасался, что придется снопики таскать на весы, а с весов опять на машину, а потом уж сваливать, где отведут место. Но весы были не такие, как в колхозном амбаре. На них въезжали прямо машиной, так что лишней работы не было.
Взвесились, разгрузились, а на обратном пути пустыми взвесились - и результат готов. Одно действие арифметики: из большего вычесть меньшее.
Но вот разгружаться-то было не так-то просто, как думал Славик. Если бы самосвал, так свалил, и все. Тут же топчешься на снопах, как петух, а толку нет. За дорогу они друг с другом слежались; дергаешь за один сноп, а за него два уцепились. Вспотеешь хуже, чем на погрузке. Дергаешь, дергаешь, а оказывается, сам же на этом снопе и стоишь. Они же все одинаковые, и не разглядишь, где конец, где начало.
К машине подошла лаборантка:
- Мальчик, сбрось-ка мне три снопика.
Славик первые попавшиеся чуть не сковырнул вниз. Но Маринка зашикала на него: "Ты что? Соображаешь?" У нее уже были приготовлены снопики - длинные, ладные, мышами не тронутые.
Она сбросила их к ногам лаборантки, но лаборантка и не подумала за ними нагнуться.
- Мальчик, дай мне вот этот и этот, - указала она длинной палкой. - А ты, мальчик, - обратилась она к Вовке, - с той стороны сбрось…
- А эти разве не наши? - закричала Маринка. - Чего не берешь?
Лаборантка ей не ответила. Подняла сброшенные ребятами снопы и ушла.
- Эх вы, простофили! - сказала Маринка ребятам.
- А мы-то откуда знали…
Треста прошла номерной, и Маринка радовалась, что хоть не ноль - семьдесят пять и не ноль - пятьдесят.
- Я думала, хуже будет, а вы, ребята, удачливые.
Прямо тут же в кассе выдали деньги за сопровождение и разгрузку машины. Получилось по два рубля восемнадцать копеек на человека.
Вовка, радуясь, сразу заявил Маринке:
- Ну, я и завтра поеду.
А у Славика вроде бы перестала ныть спина.
* * *
Они зашли в столовую. Время все-таки перевалило давно за обед, пора подкрепиться.
Славка приглядывался к ценам в меню, но, хоть и хотелось есть, тратиться было жалко. Как же так: работал, работал - и вдруг просадить деньги в столовой, остаться ни с чем.
Он пробил талон на стакан киселя, который стоил восемь копеек, и сел за столик к окну.
Маринка выбила себе котлету, а Вовка смог расщедриться лишь на чай.
- Ну, милые, не уработались, видно, вы, - сказала Маринка. - А у меня дак живот прямо свело от голода. Вот как уломалась!
- Да чего-то неохота сейчас, - соврал Славик. - До ужина дотерплю.
- А я, наверно, и ужинать не захочу, на питье потянуло, - сказал Вовка.
А сами навалились на даровой хлеб, который лежал в тарелке, и умяли его до последнего кусочка. Маринка, пока ждала котлету у окошка раздачи, осталась без хлеба. Пришлось с другого стола переносить тарелку. Так Славик с Володькой и из нее по горбушке съели.
Маринка посмотрела на них, усмехнулась:
- Вот как деньги-то достаются…
* * *
- На! - Славик подал матери два рубля с гривенником. - Еще восемь копеек на кисель издержал.
- Ой, Славка, белый свет ведь перевернется! - удивилась Варвара Егоровна. - Ты смотри, появился в доме добытчик. А я-то, глупая, дармоедом его обозвала. Ты меня извини, сынок.
Славка независимо прошелся по комнате.
- Да ладно уж, чего там, - сказал он. - Посмотрим вот только, чего Тишка твой заработает в мои годы.
ГРУЗДИ-РЫЖИКИ
С неделю, наверно, по нескольку раз на дню моросили дожди, а потом установилось вёдро, и в окрестных лесах так густо попёр гриб-листопадник, что не успевали его обирать. Казалось бы, что может остаться на запорошенной прелыми листьями поляне, когда по ней только что прошнырнула ватага ребят с корзинами и когда следом за ними прошли старухи, кланяясь каждой елочке и выщупывая чуткими ладонями каждое вздутие во мху. А Митька и по обитой росе выколупывал из травы рыжик за рыжиком. Были они величиной с двухкопеечную монету - хоть в бутылке соли. И мать, удивляясь его удачливости, нахваливала сына:
- Ты, Митя, как из-под земли достаешь.
А ведь из-под земли и есть. Вот если бы ему вырваться в лес раньше всех, до солнышка бы уйти, сколько б он грибов наковырял! Но мать у него работала в колхозе дояркой, и, пока не управится на ферме с коровами, Митьке надо нянчиться с братом: укачивать в зыбке, чтобы Никола раньше времени глаза не продрал, а то до возвращения матери изведет своим ревом всю деревню. Уж такой уродился горластый, что просто мука! И надоел он Митьке хуже горькой редьки. Да ничего не поделаешь - брат.
Алик Макаров, приехавший в Полежаево из какого-то неслыханного села Улумбек, поморщился и покачал головой:
- И чего ты как привязанный вокруг него вертишься? Я бы оставил в зыбке, пусь надрывается сколько хочет.
- Про чужого так легко говорить, - возразил ему Митька.
- Ну, знаешь ли, - обиделся Алик. - У тебя что, своих интересов нет?
- Есть, - подавленно выговорил Митька.
- А есть, так почему не даешь им развиваться? - Алик ходил по избе, сунув руки в карманы. Рыжая голова у него была краснее галстука. - Думаешь, я без брата вырос? - горячился он. - И у меня брат был. А я никому не позволял посягать на свою свободу!
Может, и не позволял, кто его знает. У него мать покладистая. Митька не слыхал, чтобы она на Алика когда-нибудь повысила голос. Да и в деревне Мария Флегонтовна сразу нашла с бабами общий язык, будто всю жизнь в Полежаеве прожила. Обходительная.
Но все равно Митька не представлял, как Алик отвоевал свободу у матери.
Конечно, если у них и в Улумбеке как здесь было: в одном доме и квартира и почта, которой Мария Флегонтовна заведовала, - тогда понятно. Заревет Алькин братишка, Мария Флегонтовна откроет боковую дверь и покормит ревуна грудью. А с фермы не прибежишь.
- Слушай, а где у тебя теперь этот брат? - поинтересовался Митька, потому что Макаровы приехали вдвоем, никакого ребенка у них не было. В Полежаеве даже и не подозревал никто, что у новой почтарки два сына.
- Ну, это длинная история, - отмахнулся Алик. - Как нибудь потом расскажу, - и перевел разговор на другое. - Между прочим, у нас в Улумбеке пацаны не с ребятами нянчатся, а занимаются спортом, мышцы себе накачивают.
Алик закатал рукава: мышцы у него действительно были накачаны силой, как у боксера.
- Хочешь померяться силами? - вызывающе предложил он.
Митька оторопело покрутил головой:
- Нет, нет… - и почувствовал, как у него похолодело на сердце. Ведь если ребята узнают, что Алик положил его на лопатки, сраму не оберешься: Алик был ниже Митьки почти на полголовы.
- Ничего, не тушуйся, - Алик самодовольно похлопал его по плечу. - Меня в Улумбеке шпана и то боялась.
- А что, у вас и шпана есть?
- Сколько угодно! Это же Улумбек, не Полежаево. Двенадцать тысяч населения. Двадцать семь улиц. А мы в центре жили, так и называется - "Центр". У нас там знаешь как здорово! Река прямо под окнами, не то что ваша Березовка, - в войну подводные лодки плавали. Одна немецкая лодка и сейчас на дне лежит, всю песком замыло, поэтому и не подняли ее. И лес на сто километров.
- Да лес и у нас большой.
- Что ты мне говоришь! - возмутился Алик. - У вас партизаны не воевали? Ну вот то-то, а у нас партизанский край. У меня папа командиром у них воевал. Знаешь, какой был командир? За него немцы сто тысяч ихними деньгами обещали тому, кто поймает. Ну, я тебе потом расскажу. Ах-х-нешь!
У Митьки отец мало того, что не боевой командир, а и вообще не служил в армии: в войну, говорит, голодать довелось, с малолетства испортил желудок - так с белым билетом и ходит. Не знает даже, как из автомата стреляют.
А у Алика, похоже, отец и сейчас выполняет какое-то секретное задание правительства. Алик говорит, неизвестно когда и на побывку приедет. У Митьки же отец все время с семьей. Правда, с семьей и не с семьей: с утра до вечера на комбайне.
Мать у Митьки тоже самая обыкновенная. Скажи ей, что у сына свои интересы, что он не будет больше нянчиться с братом, так и ремнем принародно отходит.
"Ох ты сопляк, - скажет, - интересами меня придумал пугать! Я вот тебе покажу эти самые интересы, что ты с неделю не присядешь!.."
Нет уж, матери об интересах лучше и не заикаться. Да и какие у него интересы? Особо каких-то и нету. Конечно, круглыми днями сидеть с Николой не больно охота. Вон ребята то за малиной отправятся, то на рыбалку бегут, то затеют военные игры, а Митька по рукам и ногам связан - не выскочишь. В окошко на них посмотрит - и хорошо.
А теперь вот пошли грибы. Говорят, Маринка вчера уже груздей принесла. Бабы к ней высылали разведку: откуда? Из поскотины или с Басалаевского хутора, из березняков? Но Маринка разве проговорится, пока груздь не понесут с разных сторон. Наоборот, наведет на обманный след.