- В седьмом.
- Ну вот видишь, а трактористом, считай, уже можешь работать. Так что профессией обеспечен. Осталась одна формальность - сдать на права.
Вовку прямо-таки распирала гордость. Шутка ли, тринадцать лет, а он уже тракторист. Другие и после десятилетки в технике ничего не смыслят, а его сам Микулин, лучший механизатор колхоза, в пример ставит, в напарники к себе брать не отказывается: "Молодец, Володя!" Еще бы не молодец. Микулин Вовку и одного оставлял в поле - без подсказок управлялся С трактором. Да если бы хронометраж провести, кто за эти семь с половиной дней больше за рычагом просидел - Микулин или Володька, так еще неизвестно, чей верх оказался бы.
- Вот что я тебе скажу на прощание, Воронин, - явно подытоживая разговор, насмешливо произнес Степан. - Ты в мастерскую лучше не заходи. Ни мне нервы не порть, ни себе. До свидания, дорогой, - он протянул Вовке испачканную мазутом руку.
- Сначала с мылом отмойте, а потом уж протягивайте. - Вовка отстранился от мазутной руки и двинулся к выходу.
Степан побледнел, суетливо полез в карман за сигаретами:
- Ну, знаете ли… Молод еще… - Он похлопал себя по штанинам - спички отозвались в правом кармане.
Микулин встал, выплюнул изо рта травину, что держал в зубах, и легонько подтолкнул Вовку к выходу:
- Володя, на улице меня подожди.
Вовка, не оглядываясь, переступил порог. Через плечо он услышал еще в дверях, как Микулин, будто выбивая из мундштука окурок, ударил ладонь о ладонь:
- Круто берешь, Степан. Разгонишь пацанов, с кем в следующей пятилетке работать станешь?
- А потакать не собираюсь, как ты. Он в тринадцать лет зубы волчонком скалит, так что с ним будет, когда в силу войдет?
Вовка невольно замедлил шаг.
- Верно, с характером парень. Так этот характер надо на дело направить, а не против тебя или меня…
- Ну, я-то, положим, не боюсь с молокососом поссориться, - самодовольно усмехнулся Степан.
Микулин помолчал и вздохнул:
- Эх, Степан, Степан… - Он вдруг спохватился и крикнул: - Володя, прикрой дверь!
Вовка не отозвался на зов, прошел к скамеечке, установленной у стены мастерских. Она была залоснена механизаторскими штанами, будто воском натерта. Любят, видать, мужички покурить на завалинке: ветер в спину не дует - стена прикрывает, дождь сверху не мочит - крыша над головой есть. Для окурков вкопан в землю обрезок металлической бочки. Микулин, видно, сам прикрыл дверь, но она прилегла к косякам неплотно, оставляла широкие щели и запазухи: голоса все равно были слышны.
- У меня, видишь, все по полочкам разложено… - горячился за дверями Степан. - Тут - подшипники, там - болты и гайки…
- Да что он у тебя, этот порядок нарушит?
- А как же! - искренне удивился Степан. - Пацанов запусти сюда, так не только кавардак здесь устроят, а и половину запчастей на игрушки растащат.
- Ну, это ты зря, - снова вздохнул Микулин. - Хочешь, я тебе расписку дам… Пусти под мою ответственность.
Степан вроде засомневался.
- А циркуляр? - вдруг встрепенулся он. - Ведь его умные головы сочиняли, не нашим чета.
- Законы и то устаревают…
- Нет, Матвей, ты меня не уговоришь. Твоя расписка противозаконна, ее в расчет никто не возьмет. Сказано в положении, что на тракторе разрешается работать с семнадцати лет, вот пусть и терпят.
- Терпят… А он видишь какой терпеливый… Ему семнадцать-то стукнет, он уже школу закончит. Ты ему: "Садись, Володя, на трактор". А он тебе что ответит? "Нет, - скажет, - дядя Степан, у меня душа к трактору не лежит". Ты понял? Если ты сейчас его душу нашим делом не займешь, потом поздно будет. Упустим время.
- Ну, Матвей, тебе бы министром работать, а не трактористом, - опять засмеялся Степан.
- Значит, не уговорить тебя?
- Да я же тебе сразу сказал.
- Ну, а если председатель прикажет?
- Не прикажет, Матвей. Нет у него таких полномочий, государственные директивы ломать. А прикажет - я и ему не подчинюсь. Я тебя-то, Матвей, не понимаю: разве можно мальчонку на ремонт трактора ставить? Там же какая тяжесть! Не по его плечам.
- Неужели я его тяжести таскать заставлю? Ключи нужные будет подавать - и то помощь. Смотришь, и его кой-чему научу.
- Да чему ты его научишь?.. Везде бы с тринадцати лет и учили на механизатора. Ан нет, почему-то постановили права выдавать с семнадцати. Не дурнее же нас кругом.
- Ой, Степан, с тобой каши, видать, не сваришь…
- Да уж такую, какую ты затеял варить, это точно, со мной не сваришь. Ты что, увечить пацанов хочешь? Они же соображают чего? Левый рычаг на себя потянул - трактор пошел налево, правый - направо… А вот у тебя фрикцион вышел из строя - не окажись ты на месте, что было бы? Он бы, помощник твой, с трактором вместе в овраг свалился - и технику бы угробил, и от самого косточек было бы не собрать… Ну, чего молчишь? Не так, что ли?
- Зачем крайности брать…
- Ага, крайности… А кто от них застрахован? Или представь: не в овраг бы он угодил, а в автомашину с людьми врезался. Тогда кому отвечать? Министру? Или нам с тобой?
- Я ответственности не боюсь.
- А я жертв боюсь… Вот тебя, может, бог спас, что ты на тракторе оказался, когда фрикцион…
- Да что ты с этим фрикционом заладил? И Володька бы не растерялся. Уж если бы и не привел трактор в мастерские, так заглушил бы в поле.
- Это он на словах герой: кукиш пожилому человеку показать, язык высунуть, нагрубить… А посмотрел бы я, как он с неисправным фрикционом трактор повел… Я не то что машины, разводного ключа ему не доверю. Не потеряет, так стырит… Есть, есть у них такая привычка - тащить все, что плохо лежит… Ты и не спорь, я пацанву знаю! Они ведь то самокат мастерят, то подводную лодку, а строительного материала нет… Приходится, так сказать, экспроприировать у государства или колхоза.
Вовку аж передернуло от этих слов.
"Ах, вон оно что! - изумился он. - Заведующий мастерскими боится, как бы его не ограбили". Да Володьке чужого гвоздя без спросу не взять.
- Значит, опасаешься, что мальчонка у тебя коленчатый вал умыкнет, чтобы самокат построить, а на подводную лодку утянет планетарный механизм от трактора?
- Ну, планетарный механизм, положим, не утянуть, - усмехнулся Степан. - Он для него неподъемен, все-таки в нем шестьдесят два килограмма весу… хотя… ватагу собьет пацанов из шести… могут и за планетарный взяться. А уж о запчастях и говорить нечего. Половину растащат.
Вовка вскочил со скамеечки, толкнул дверь ногой.
- Я, Степан Сергеевич, о ваши запчасти рук марать не собираюсь! - закричал он с сердцем.
Микулин поднял на Вовку усталый, расстроенный взгляд:
- Володя, я же говорил, подожди меня немного на улице.
- А я и ждал… Но вы же не говорили мне, чтоб я и уши там, на улице, затыкал…
Степан поучающе покачал головой:
- Вот я читал в газетах недавно, что для школьников не худо бы изготовить на заводе специальные, ребячьи, машины. Ну, значит, вроде игрушек. Игрушечный трактор, игрушечную автомашину, игрушечные плуги и бороны… Чтобы, значит, учились пахать и сеять, а безопасно было и для окружающих и для самих школьников…
- Вы сами на игрушечных и работайте! - обиделся Вовка.
Не поймешь мужиков: один призывает всему учиться, другой заставляет в игрушки играть до совершеннолетия.
- А что? На игрушечных неохота ездить? - засмеялся Степан. - Охота искалечить такую машину, что подороже стоит? А ведь игрушечную-то и с неисправным фрикционом води сколько хочешь…
Вовка смерил Степана презрительным взглядом и вышел.
"Водите сами!" - распалял он себя. - Подумаешь, фрикцион, фрикцион… Да не так уж и велика премудрость - с неисправным фрикционом привести трактор с поля в ремонт. Ну, собьется он у тебя с дороги немного вбок - так ты сдай назад, выруливая гусеницей нужное направление, а потом дуй себе дальше. Скосит он через какое-то время снова в сторону - так ты снова спяться, работая исправным фрикционом. Сколь ни подергаешься взад-вперед, а куда надо приедешь. Микулин и сам не на крыльях летел, а таким же образом дергался. Что, Вовка уж совсем полоротый: тринадцать лет, так и не сообразит ничего? Нет, Вовка вам не грудной ребенок, разбирается кое в чем.
Вовка, конечно, не стал дожидаться Микулина. Да и зачем его дожидаться, и так видно, со Степаном они споются: один кричит - не приведет Вовка трактор; другой утверждает - не приведет, так заглушит в поле. А вот и не заглушу!
Ворота в деревню были закрыты, и Вовка с разбегу переметнулся через изгородь на руках. У подворотней колодины грелись на солнышке куры - рассыпались сразу в разные стороны. Один лишь петух - гребень красный, будто мороженая калина, - драчливо склонил голову и - боком-боком - пошел на Вовку.
- А, иди ты, - Вовка отлягнулся от него левой ногой.
Гребень у петуха был в крови - уже от кого-то, видать, досталось, - а вот поди ж ты: характер не переломить. Петух подпрыгнул, взлетел на уровень Вовкиного плеча и, хлопая тяжелыми крыльями, со стукотком опустился на голенастые ноги. Вовка опять отлягнулся от него, но петух не намерен был отступать - угрожающе клонил к земле голову, распускал шпоры, разворачивался снова боком.
Вовке показалось, что на него из-за ворот смотрит Микулин. Подошел будто бы к самым воротам и стоит улыбается, ждет, чей верх будет - петуха или Вовки. Вовке хотелось обернуться к Микулину, удостовериться, что это действительно он, а не кто-либо иной. Но петух словно гипнотизировал его. Он следил за каждым движением Вовки, не давал ему выключиться из поединка даже на долю секунды, подпрыгивал, норовя уцепиться шпорами за Вовкину рубаху.
Вовка невольно попятился. Петух гордо занял отвоеванное пространство, держа удобную для нападения позицию.
Вовка взмахнул рукой. Петух подпрыгнул, захлопал крыльями, поднимая ветер и жухлые листья.
Кто-то мешал Вовке взглядом, сковывал его движения. А петух не давал оглянуться, уяснить, кто.
Вовка спятился еще на шаг и, нашарив ногами палку, схватил ее - и к петуху. Но тот уже оценил обстановку: заполошно крича, он убегал по дороге, резво вскидывая голенастые ноги.
- Та-ак, сыночек, - услышал Вовка голос отца. - С петухами воюешь…
Вовку словно окатили из ушата холодной водой.
- А ну, подойди сюда! - приказал отец.
- За-а-чем? - неуверенно протянул Вовка.
- Я кому сказал, подойди!
И надо же такому случиться - Вовка побежал от отца. Он не мог и себе объяснить, почему так случилось. Ну, отодрал бы отец за уши, ну, дал бы ему подзатыльника - так отец же… Да и не сделал бы он ничего такого: Вовка не помнил, чтобы отец когда-нибудь распускал руки, мораль бы, конечно, шепотом прочитал, чтоб из соседей никто не услышал, а бить - нет, это на него непохоже.
- Ну, хорошо, - многообещающе погрозил отец. - Придешь домой - разберемся.
А в чем, собственно, Вовка перед ним провинился? В том, что от петуха драпака не задал? Или, может, Степан успел нажаловаться отцу: мол, сын у тебя грубиян, мол, он у тебя такой, он сякой. Нет, вроде бы не успеть отцу со Степаном перемолвиться, Вовка только что из мастерских, отца, слава богу, там не было.
Вот уж верно замечено: беда в одиночку не ходит. Вовка это по своему опыту знает. Неприятность всегда идет под ручку с другой неприятностью… В мастерских от ворот поворот получил, так еще и с отцом повздорил.
Вовка неприкаянно брел по деревне, не зная, куда себя деть. И домой заходить нельзя: сам себе дорогу отрезал. И к ребятам заглядывать - настроение не то. Ведь выложи им, что Степан о тебе говорил, скажут, так и есть: не привести неисправный трактор. Они же по себе меряют, за рычаги никогда не держались. А Вовка - механизатор. Неделю у Микулина в напарниках ездил.
Решение вызревало у Вовки не вдруг. Он просто еще не догадывался и сам, что носит уже его в себе.
Не было у Вовки намерения угонять трактор, не было, а зуд какой-то уже точил душу. Ведь может же Вовка проехать на тракторе с одним фрикционом, назло всем может.
Вот то-то бы Степан Кузнецов удивился: "Посмотрите, какой мастак, а я не верил в него…"
Вовка забирался мыслями высоко. Но земля не небо: чем выше паришь в мечтах, тем чаще спотыкаешься на дороге.
Утро, говорят, вечера мудренее, но как до этого утра дотянуть?
Пожалуй, пока отец на работе, надо заскочить домой подкрепиться да, может, куда-нибудь и краюху припрятать. Там неизвестно, чем день завершится…
- "Что день грядущий мне готовит?" - просипел Вовка тоскливо, хотя напевом собирался себя взбодрить.
Он открыл калитку и уже отсюда увидел, что дом на замке: ну конечно, мать с сушилки не возвращалась, зерно там провеивает. "Тем лучше, пообедаем в одиночку", - потер он руки. Взгляд его наткнулся на старую ременную плетку, валявшуюся под крыльцом. И опять, не думая еще всерьез о тракторе, Вовка полез ее доставать; кожа у плетки мягкая, из ремешка можно сделать шнур к "пускачу". Был он как раз подходящей длины. Оторвать его от узорами изрезанной трости и сунуть в карман было делом минутным.
- "Все в карманы Ваня тащит, и набит карман, как ящик", - прищурился Вовка, вспомнив любимую присказку отца. Да, отец никак не шел у него из головы. И чего он сегодня так выстрожился?
Вовка похлопал себя по карману. Шурупы, гайки, ножик-складенчик отозвались дружным звоном. Теперь вот к ним отправился и ременный шнур.
- Да, как ящик, - повторил Вовка заключающие слова присказки и, сняв из петли замок, вошел в дом.
Он в каком-то полузабытьи, машинально, поел, не ощущая вкуса еды, отломил ломоть хлеба, с трудом затолкал его в карман и опять оказался на улице.
Киномеханик приклеивал у клуба афишу. Вовка повертелся вокруг него, повыспрашивал, что за картина, и, усевшись под березой на выпирающий из земли мощный корень, по щипку съел припасенную на черный вечер горбушку.
И только тут до него дошло, что сегодня же все Полежаево будет в клубе. И Степан Кузнецов, и отец, и Микулин… Конечно, если они узнают, что сегодня показывают "Выстрел в спину".
Вовка заскочил к киномеханику в аппаратную.
- А на мастерских тоже вывесите? - кивнул он на кипу незаполненных голубых афиш.
- Для кого там вывешивать? Два человека всего работают, - отмахнулся киномеханик.
- Не ска-а-жите. Там тракторов вышло из строя - не пересчитать. Чуть ли не все механизаторы на ремонте.
Киномеханик уловил в Вовкиной горячности какой-то подвох, погрозил пальцем:
- Ой, парень, ты чего-то мне неспроста казацкие песни поешь.
- Да я что, мне все равно, - похолодел Вовка и, спасая ситуацию, намеренно равнодушно повернул к выходу. - Я думал, как лучше: на мастерских повесить, на сельсовете, на школе, на магазине… А мне ведь, конечно, все равно.
Киномеханик бегать с афишами не большой охотник, на Вовку же и навалил это дело. А Вовке что? К мастерским только надо тишком пробраться, чтоб ни Степан, ни Микулин его не увидели, да к сельсовету не под окнами, а с тылу пройти. К магазину же и к школе можно лететь даже с песнями.
В хлопотах вечера и дожидаться не надо - сам настал. Все! Пора действовать!
Вовка, полный решимости, проскочил мимо доярок, торопившихся в клуб, но перед воротами в поле заробел. А тут еще этот кот добавил тревоги. Какие-то заколдованные оказались ворота: днем их охраняет петух, вечером около них несет караульную службу зеленоглазый котище.
За воротами Вовка нажал на динамик "жучка": в темноте можно залететь в яму, в колдобину, споткнуться о вывороченный пласт дерна - земля перед гаражами исхрястана техникой.
Микулинский трактор стоял на месте, перед въездом в мастерские. Степан Кузнецов не пустил его даже под навес. Как же, у него на ремонт очередь… А то еще, может, на полках нету и запасных фрикционов, надо ехать в район…
Вовка залез в знакомо пахнущую кабину. На сиденье валялась фуфайка Микулина, будто он отлучился на перекур, а не ушел домой до утра. Фуфайка обычно прикрывала ящичек с инструментами. Но сейчас его не было под сиденьем. Ящичек Микулин куда-то припрятал. Конечно, гаечные ключи, отвертки, молотки, плоскогубцы, масленки, шурупчики, свечи дороже для тракториста даже новой фуфайки, а уж о микулинской, из которой вата клочьями лезет, и говорить не приходится. Так что Вовка не напрасно прихватил с собой ременную змейку от плетки. Шнур-то от пускача лежал у Микулина в ящичке.
Вовка взялся для пробы - за рычаги управления: левый упруго пружинил, а правый проваливался, как в пустоту. Ну, где наша не пропадала!
Вовка, посвечивая фонариком, выпрыгнул из кабины, прошел к двигателю пускача. Он поблескивал машинным маслом. Под заплывшей мазутом колбочкой карбюратора висела капля горючего. Она, как росинка, отражала лучи фонарика и горела радужным сколком стекла.
Вовка накрутил ременную плетку на пускач, но дернуть за шнур не осмеливался.
За спиной - он ощущал это - жила деревня. Ее не было в темноте видно. Даже в микулинском окне свет либо погас, либо его заслонили постройки. Но до Вовки долетали вздохи коров, взбренькивали у собачьих конур цепи, нет-нет да и закудахчут - как будто рядом! - на чьем-то нашесте куры. Вовка никогда не думал, что темнота бывает такая чуткая. По мосту через Березовку проехали на телеге - опять как рядом: протяни руку - и упрешься ладонью в дроги. Слышно даже, как в щели меж мостовин сыплется в речку потревоженный колесами песок… У кого-то в доме несмазанно скрипнула дверь… Ой, не все Полежаево в клубе! Старики и старухи не променяют тепла печей ни на какие заманы.
Вовка дернул шнур - камнепад обрушился с неба. Трактор не просто трещал, он задыхался в дробильном грохоте, надрывался в реве, и Вовка, оглушенный, раньше времени переключил подачу горючего на мотор. Мотор не схватился.
Тишина вернулась на землю, но в ней не было уже ни бренчания собачьих цепей, ни квохтанья кур на нашестах, ни скрипа дверей. Будто мир погрузили глубоко в воду, отгородили от той жизни, какой он только что жил.
Ноги дрожали в коленях. Вовка, притушив свет, прислушался к темноте и стоял не шевелясь до тех пор, пока не вернулись к нему прежние звуки и шорохи. Деревня, оказывается, никак не отреагировала на обвальный грохот. Но Вовка, не очень-то доверяясь тишине, еще потянул время: отошел от трактора, присев на корточки, повслушивался в шелест травы - не перебивается ли он чьими-то шагами - и только после этого вернулся к покрытой потным холодом машине. Он не полез сразу к мотору, а завернул к баку с горючим, проверил, не слито ли оно, и, убедившись, что заправки хватит на дальний путь, снова прокрался к пускачу.
Вовка вновь намотал змейку шнура на разгонное колесо, вновь пережил минуты оглушающего грома и треска, но у него на сей раз хватило терпения раскрутить мотор дизеля так, что тот принял, наконец, живительный ток горючего, заработал ровно и - по сравнению с пускачом - почти бесшумно.
Вовка залез в кабину, врубил в ней свет, дал ток передним и задней фарам и, дождавшись, когда мотор прогреется, выжал сцепление. Трактор вздрогнул. Волнуясь, Вовка нащупал набалдашник переключателя скоростей и для начала толкнул его прямо вперед. Гусеницы лязгнули, темнота поплыла навстречу капоту, раздвигаясь в стороны перед пучком сильного света.
Трактор явно забирал влево, шел дугой, и выровнять его ход было нельзя: правая ручка рычагов управления обессиленно проваливалась.