Вовка посмотрел, как бы отсоединить плуг, но сцепной болт заклинило в серьге - никакими щипцами не вытащить. Хочешь не хочешь, а придется забираться в кабину и действительно рывочками подергать трактор: может, болт и ослабнет. Вовка, опасаясь сдвинуть трактор назад даже на миллиметр - плуг может налезть на кабину, - включил первую скорость и отпустил сцепление. Мотор захлебнулся от напряжения, пугая Вовку тем, что совсем заглохнет. Вовка, успокаивая его, отжимал сцепление, и тогда мотор, работая вхолостую, вновь набирал силу. Вовка снова ставил его под нагрузку, гусеницы скреблись по стенке траншеи, и на ее дно комьями осыпалась земля.
Вовка едва удерживался на сиденье, потому что трактор сильно накренился. Ногами упираться во что-либо было невозможно: то и дело приходилось отжимать и отпускать муфту сцепления. И Вовка, полуобернувшись, держался за кромки вздымающегося к небу заднего окна. Он терпеливо следил за плугом, все пытаясь поймать тот момент, когда болт ослабнет в серьге. Трактор дергался на одном месте, плуг то вздымался, то опускался, и Вовке показалось, что он наконец зафиксировал то положение, когда болт действительно можно вытащить.
Вовка выпрыгнул из кабины, взобрался на плуг, но плуг осел под его тяжестью и вновь заклинил болт. Вовка сердито сплюнул, соскочил с рамы. Прицеп не отошел вверх. Тогда Вовка вытащил из ящика с инструментами молот и стал снизу выбивать болт неуверенными ударами. Делать это ему мешала левая гусеница, над которой прицеп завис, и Вовка несколько раз смазал по ней, ободрав руки в кровь. Это еще больше разозлило его, и он настырнее размахался молотом.
Болт выскочил неожиданно: не поддавался, не поддавался - и вдруг с одного удара вылетел. Вовка подобрал его, бросил в кабину и снова уселся за рычаги.
"А ну, миленький, не подведи", - подбодрил он мотор и, добавив газу, включил первую скорость. Трактор, оскальзываясь, медленно выкарабкался из траншеи.
Теперь надо было высвобождать из плена плуг.
Вовка нашел под сиденьем: трос и успокоился: "Ну, с тросом-то не пропадем". Он объехал опасную траншею вокруг, подкатил к плугу сбоку и, зацепив его тросом, развернул как можно резче, уже не боясь, что плуг может наползти на гусеницу или вздыбиться над кабиной. Он беспокоился теперь лишь об одном: чтобы полевое колесо не соскочило в канаву. Оно прошло по самому срезу дерна, и Вовка облегченно вздохнул: "Ну, вот и все, теперь можно снова пахать".
Лоб у него был в поту, рубаха на спине мокрая, будто Вовка таскал мешки с солью, а не за рычагами сидел.
Он прицепил плуг и подогнал трактор к борозде.
- Подожди! - сквозь грохот мотора услышал он крик.
Микулин махал ему руками. Шел он налегке, никаких запчастей не нес.
- Ты чего все на одном месте тарахтел? - спросил он, прищурившись.
- Да вот, - кивнул Вовка на траншею и не нашел для оправдания никаких слов.
Микулин посмотрел на истерзанную гусеницами землю, сходил, заглянул в канаву и, видно, представил все, что произошло без него.
Вовка ждал от Микулина упреков: "Вот, - скажет, - впоролся в траншею, и где только глаза у тебя были", - а Микулин вернулся сияющий:
- Я же говорил, что вырастет из тебя заправский механизатор!
Вовка не поверил своим ушам.
- Плуг отцеплял? - уточнял Микулин детали происшествия. - А потом тросом разворачивал? Молодец! Голова на плечах, а не котелок.
Он заметил ссадины на Вовкиных руках:
- А это чего?
- Болт из серьги выбивал… О гусеницу поцарапал… Да ерунда! - отмахнулся Вовка. - Заживет, как на собаке.
- Нет, ты подожди, - встревожился Микулин. - Руки-то не больно чисты, мало ли чего может быть.
Он с ведром сбегал к ручью за водой, заставил Вовку отмыть грязь. Остатки воды залил в радиатор и вовремя сделал, там наполовину все выкипело, - потом метнулся к лесочку, к пустоши, и стал рвать цветы.
"Да что это он? - изумился Вовка. - Как передовику готовит букет… издевается…" И не успел ничего сообразить, как Микулин бросил на сиденье охапку тысячелистника. В кабине ароматно запахло.
- Солдатская трава, - пояснил Микулин. - А ты у нас сегодня солдат, пострадал за артельное дело. Как на фронте.
Вовка не понял, к чему он клонит. Микулин обрывал с тысячелистника хвощеватые листья, комкал их, мочалил в ладонях и ровным голосом приговаривал:
- Лучшее средство при всяких ранах… Ну-ка, давай руки-то. - Микулин выдавил на ссадины несколько капель травяного сока. - Вот так, брат, не успеешь оглянуться - новой кожей затянет. И снова будешь как строевой солдат.
- Да я и сейчас здоровый.
- А я разве сказал, что больной? - засмеялся Микулин. - Конечно, здоровый… Только немного передохни. А я круга два-три сделаю.
Микулин уселся за рычаги, а Вовка примостился с ним рядом и вытянул дрожавшие от напряжения ноги.
* * *
В поле заявился Гомзиков и, как только трактор поравнялся, с ним, снял фуражку и поприветствовал механизаторов.
Микулин остановил трактор и, высунувшись из кабины, привстал правой ногой на гусеницу.
- Здорово, бригадир! - крикнул он весело.
Гомзиков подошел к нему и подал руку. Микулин соскочил вниз. Они достали по папиросе и закурили.
Вовка, насторожившись, прислушался к их разговору. Его поразила догадка, что Микулин утром ходил не к Гомзикову, а то с какой бы стати им здороваться второй раз.
- Там, где в дождь пахали, пашня-то подзаплыла, - огорченно заметил Гомзиков.
- Ничего, дисковой бороной пройдемся и выправим, - сказал Микулин. - Ты вот только не забудь о нас, когда привезешь запчасти.
- Да что я, не понимаю, что ли, твою нужду, - ответил Гомзиков. - Я же тебе обещал, что в первую очередь…
Вовка онемело уставился на них. Вот тебе раз, обещает в первую очередь. Но утром - не когда-нибудь, а сегодня же утром - Микулин уверял своего напарника, что у бригадира придется выцарапывать запасные детали. Это что же, выходит, Микулин обманывал Вовку? А причину придумал такую, что не подкопаешься.
Микулин будто подслушал Вовкино раздражение.
- Вовка, ты поезжай, - оглянулся он. - Мы тут немного потолкуем с бригадиром о перспективе.
"О пер-спек-ти-ве", - насмешливо вытянул Вовка губы, но ничего не сказал.
Гомзиков дурашливо изумился:.
- О-о, товарищ Воронин, а я и не заметил вас сразу-то… Здравствуйте!
- Здравствуйте, - буркнул Вовка и включил скорость, устремившись взглядом вперед. Он уже не испытывал нужды следить за плугом: по правой гусенице, которая подминала стерню ровнехонько вдоль борозды, знал, что огрехов не будет. И все же, когда, развернувшись, поехал мимо бригадира и своего наставника, Гомзиков строго остановил его:
- Ты поаккуратней паши.
- А я и так аккуратно, - недоумевающе оглянулся Вовка.
Гомзиков поманил его пальцем, заставил выбраться из кабины:
- Вот подожди, придет агроном пахоту принимать да влепит парочку штрафов - тогда узнаешь, как надо работать. Не будешь огрехи оставлять.
Вовка испугался, что Гомзиков обнаружил притоптанный им пласт и выговаривает теперь за него. Ну конечно, обнаружил. Вовка как ни уминал его сапогами, а он все, поди, горбится - подойдешь, так сразу видать. Вот если б Вовка успел вспахать больше, холмик с неприжатой пластом стерней затерялся бы вдалеке и его б ни за что не нашли. Не стали бы ведь ни агроном, ни Гомзиков сновать по полю туда и сюда, искать упрятанный Вовкой огрех.
- Смотри, парень! - пригрозил Гомзиков.
Но Микулин остановил его:
- Будет тебе человека запугивать…
- А я и не запугиваю, - насупился Гомзиков. - Ты посмотри, весь оподзоленный горизонт вывернул… Это ж кто так пашет?
- Где? Какой горизонт?
Но Гомзиков не давал Вовке опомниться:
- На какую глубину положено пахать? А ну-ка, ну-ка, скажи! - Он, хмуря брови, подступал к Вовке. Вовка, понурившись, сжался. - Ага, не знаешь.
Микулин опять вмешался:
- Ну хватит, хватит парнишку пугать, а то отобьешь всякую охоту учиться.
Вовка резко повернулся, пошел к трактору. За спиной заливался смехом Гомзиков:
- Ну, орел так орел, ни перед чем не остановится! Кто только вырастет из такого?
- Да человек и вырастет, - сказал Микулин и тихо попросил Гомзикова: - Ты уж его, Иван Сергеевич, не нервируй больше, ему сегодня и так напереживаться пришлось…
- А что, опять неудачно в клуб слазил? - намеренно громко, в расчете на Вовку, спросил Гомзиков.
- Иван Сергеевич, ну зачем напоминаешь об этом? - одернул его Микулин.
- Перевоспитываю, - самонадеянно тряхнул головой Гомзиков. - Чтобы в другой раз неповадно было по окнам лазить…
- Да чего его перевоспитывать, - не поддержал бригадира Микулин. - Его воспитывать надо… А парень-то все-таки хоть куда… Ты напрасно его задираешь… С головой парнишка: на лету все схватывает. Я с Витькой Зотовым неделю возился, пока научил его мало-мальски разбираться в машине, а этот с полуслова все понимает.
Вовка оторопело оглянулся: микулинская похвала приятно поразила его, и он не поверил, что она была высказана всерьез.
Микулин стоял к нему вполоборота и, конечно же, думал, что из-за шума работающего мотора Вовка не разберет тихих слов.
- Сегодня вон вляпался в траншею… Другой бы на его месте и руки опустил. А этот меня дожидаться не стал, сам выкарабкался.
- А ты-то где был?
Вовка насторожился: в самом деле, где?
- Да, понимаешь, я его на самостоятельность проверить хотел… Ну, и сделал вид, что ушел в деревню, а сам вон у дороги в кустах сидел…
Вовка замешкался у трактора, затылком чувствуя, что и Микулин, и Гомзиков в упор глядят на него. А чего на него смотреть? Вон и замолчали даже, притихли.
Вовка по-хозяйски поставил ногу на гусеницу, подтянулся, уцепившись руками за дверной проем.
- Думал уж, засаду придется оставить, - опять заговорил Микулин. - Еще минута, и выскочил бы, не утерпел. А он и без подстраховки обошелся.
"А вы хотели бы с подстраховкой? - торжествуя, усмехнулся Вовка и, вспомнив давнишний упрек Гомзикова о несоответствии головы рукам, удовлетворенно протянул: - Не-е-ет, у нас голова по рукам. Вот так-то, товарищ Гомзиков…"
- Рисковый ты мужик, - не то осудил Микулина, не то восхитился им Гомзиков.
- Да ведь смену надо учить, - ответил Микулин. - А тут какой риск? Я же рядом… В любую минуту приду на помощь… Только, знаешь, человек лучше постигает науку, когда надеется на себя, а не ждет подсказки от дяди.
Они уже разговаривали не таясь, надеялись, что Вовка из кабины не слышит их. Ох, просчитались, у Вовки и уши по голове.
Вовка сделал прогазовочку. Трактор сердито отпыхивался дымом.
Гомзиков, притворно возмущаясь, закричал на Микулина:
- Да он же у тебя и трактор спалит! Как это ты доверяешь ему одному пахать?
Микулин многозначительно ответил:
- Зябь, она ведь пашется под будущий урожай.
Сказано было это громко, будто Вовка глухой и не услышал бы, если б они не повышали голоса.
ГОЛЕНАСТЫЙ ПЕТУХ
Для вечерних киносеансов в Полежаеве нет определенного часа. Пока не обрядятся на ферме доярки, Петя-киномеханик со своей будочки, на дверях которой намалевано печатными буквами слово "Аппаратная", и замка не снимет. Будь клуб располным-полнешенек, ломись от народа, Петя и бровью не поведет - на афише русскими же словами написано: "Время сеанса - после вечерней дойки". Вот и майся все Полежаево, жди, когда доярки управятся со своими делами.
Вовка Воронин в кино идти не собирался, но все равно проклинал доярок: "Тоже мне, барыни выискались, - ворчал он, поглядывая на запотевшие окна клуба. - Из пустого в порожнее наверняка переливают там, языки чешут, а трудящиеся люди из-за них понапрасну время теряют…"
Он, воровато ежась, сидел в канаве, чуть не доверху запорошенной палым березовым листом, и всякий раз, хотя в темноте его было уже и не углядеть, уныривал вниз, прятал голову в воротник пиджака, если кто-то проходил по тропинке. Собственно говоря, доярок Вовке можно было бы и не ждать: не они его занимали. Людей же, интересовавших Вовку, он видел собственными глазами: с полчаса назад в клуб прошествовали и заведующий машинно-тракторными мастерскими Степан Кузнецов, и тракторист Микулин. Вовка был уверен, что они не выйдут из клуба, пока фильм не закончится. Но никогда не мешает подстраховаться: а вдруг у Степана Кузнецова не хватит терпения, и он, изнурив себя ожиданием, устанет от духоты и гомона, выскочит из зала на улицу? Степан по характеру домосед. На обычную-то картину его на аркане не затянуть. А тут сказали, что фильм называется "Выстрел в спину" - и звать Степана не надо, всем семейством Кузнецовы явились. Смешно вспомнить, но "Степь" показывали - не какая-нибудь чепуха, по произведению великого русского писателя Чехова снято, - так не пошел, "Белое солнце пустыни" привезли - уж там и в спину и в грудь стреляют - тоже отсиделся дома, название, видите ли, не завлекло… Зато на "Выстрел в спину" прибежал, ног под собой не чуя. Вовка так и предполагал.
С минуты на минуту пришлепают с фермы доярки, в клубе погаснет электричество - и тогда, можно сказать, все Полежаево упрется взглядом в киноэкран. Вовке полная волюшка.
Ночи стояли уже по-осеннему темные, заволочные; звездные сполохи не тревожили неба, и светло было только у клуба под окнами, уронившими на землю скособоченные, вытянутые прямоугольники неестественной желтизны, перечеркнутые черными переплетами рам.
Вовка зябко ежился. С берез начинала капать ночная роса. Она прожигала холодом пиджачишко, покрывала жухлые листья в канаве дождливой слизью, так что невозможно стало пошевелиться: сдвинулся с насиженного места - и штаны уже мокрые.
Нет, этих барынь, видно, и самому черту не пересидеть. Вовка выскочил из укрытия и чуть не напоролся в темноте на доярок. Они возвращались с фермы, гогоча, как гусыни.
Вовка перемахнул через канаву и присел, опасаясь, что на бегу мокрые штанины захлопают по ногам и женщины по хлопкам услышат: по дороге кто-то бежит. Он никому в этот вечер не хотел мозолить глаза. Конечно, надо было бы… для алиби, что ли, показаться в клубе, но мало ли среди ребят прилипал - привяжется тот же Славка Соколов, попробуй потом от этого хвоста отцепиться - репьем пристанет. Нет уж, Вовка будет действовать без свидетелей.
Он, ни разу не споткнувшись в темноте, по памяти вылетел на бугор, с которого днем видно всю деревню, поле за ней и лес, а сейчас, предсентябрьской ночью, хоть глаза коли, не понять, где земля, где небо. Лишь одинокой звездочкой горело под бугром окно Митьки Микулина. "Усадили опять с Николой нянчиться, а сами в кино усвистали", - осуждающе подумал Вовка о родителях своего приятеля и обернулся назад, туда, откуда пришел: чернота слизнула уже прямоугольники света из-под окон клуба, а по самим стеклам, перемещаясь, слоились сейчас фиолетово-оранжевые блики. Фильм, по всему понятно, начался.
Вовка достал из кармана электрический фонарик, "жучок", и, загудев динамиком, высветил под ногами пятно дороги. Луч скользнул из-под ног вперед, нащупал отворотку в поле.
Да, время действовать. Если и услышит кто рокот трактора, так это Митька Микулин. Но и то вряд ли: ему с неугомоном братом возни по самые ноздри - избу на буксир бери, и то вряд ли почувствует.
Вовка, настороженно прислушиваясь к тишине, повернул в поле. Под ногами асфальтом лежала набитая машинными колесами твердь. Правда, от росы она начинала покрываться слизью, и ему невольно приходилось смирять шаг, не торопиться.
Перед воротами, преграждающими дорогу в поле, Вовка испуганно замер, всем нутром ощутив, что из темноты кто-то сверлит его взглядом. Вовка неловко переступил, не зная, попятиться ему или все же идти вперед, и, поскользнувшись, потерял равновесие. Он с трудом устоял на ногах, а когда выправился, из подворотни, шурша омертвелым репейником, взметнулся на изгородь живой ком. Вовка, потея, навел на него луч фонарика. На изгороди никого не было. Луч судорожно скользнул вдоль дороги, ощупывая ее уже по ту сторону ворот, и наткнулся на фосфорический отблеск кошачьих глаз. Кот выпрыгнул из пучка света, неслышно исчез в траве.
- Ух ты… - расслабленно выдохнул Вовка, ноги у него сделались ватными. Он еще раз посмотрел в сторону клуба.
Там было по-прежнему тихо, лишь фиолетовыми отсветами играли видимые отсюда окна.
- Ну ладно же! - угрожающе прошептал Вовка. - Смотрите свой "Выстрел в спину".
Слева за воротами открывалось поле, справа начинались колхозные гаражи, а впритык к ним прижались машинно-тракторные мастерские - вотчина Степана Кузнецова.
С утра у их ворот стоял неисправный трактор Микулина, с которым Вовка больше недели пахал зябь. Какая удивительная неделя была, а этот охламон Степан все испортил: не подпускает Вовку теперь к микулинскому трактору, и баста.
- Не положено, - говорит, - нет семнадцати лет.
Да какие семнадцать лет! Вовка целую неделю на тракторе работал, никто о годах не спрашивал.
- Для меня ты хоть в космосе эту неделю отлетай, я тебя все равно к технике не подпущу, - уперся Степан. - У меня инструкция есть, закон… Понятно тебе?
- Да я же с Микулиным, с Матвеем Васильевичем, зябь пахал…
- Хоть с председателем колхоза паши… Они инструкцию нарушают, я за них отвечать перед законом не собираюсь.
Микулин сидел у окна на скамейке, хмурился, кусал сухой стебелек мятлика.
Степан не обращал на него никакого внимания, ходил перед Вовкой в засаленной фуфайке, растопырив выпачканные в мазуте пальцы.
- У меня, видишь вон, мотор от колесника висит, - показывал он на подтянутый на стальных тросах чуть ли не под потолок двигатель. - Сорвется ненароком - да на тебя… Я отвечай? Да?
- И на вас может сорваться.
- А у меня что, головы нет? Зачем я под него полезу?
Микулин сидел невозмутимо. Хоть бы слово в разговор вставил. Так нет. Молчал, как воды в рот набрал. А сам же Вовку и зазвал в мастерские. У трактора правый фрикцион вышел из строя - гусеница руля не слушается. Только влево и можно поворачивать, до мастерских-то еле-еле добрались. Пока ехали, Микулин все объяснял Володьке: фрикцион - это, говорит, такое устройство… Когда рулевой рычаг тянешь на себя, фрикцион там к чему-то прижимается, и гусеница стопорится на месте, а другая, свободная, знай себе идет. Но поскольку застопоренная не дает ей ходу, держит, будто на привязи, свободная движется по кругу. Таким образом трактор и разворачивается. Правый фрикцион вынимаешь - трактор идет направо, левый - налево. А вот уж если оба фрикциона выйдут из строя, тогда машина становится неуправляемой.
- Ну, я тебе принцип действия фрикционов покажу в натуре, когда будем ремонтировать, - пообещал Микулин.
И вот на тебе - показал! Словечка в защиту не выдавил. Вовку его молчание больше всего и бесило. Ну, этот летает с растопыренными, как куриные лапы, руками - дивиться нечему. Перестраховщик! Но Матвей-то Васильевич хорош! Ехали, говорил: "Молодец, Володя. За практическую езду хоть сегодня можно пятерку ставить, теперь еще изучишь устройство - и можешь досрочно сдавать экзамены на права".
- Ты ведь в седьмом будешь нынче?